Текст книги "Великолепная пятерка"

Боярыня Морозова: проклятая работа (2)

– Не вижу энтузиазма на ваших лицах, – сказала Морозова, обозрев свою команду. Впрочем, поставь кто-нибудь перед ней зеркало, энтузиазма в нем так же не нашлось бы. Но в том-то и заключается почетная обязанность лидера, чтобы сделать в нужный момент из дерьма конфетку и расстрелять всех, с этой трансформацией несогласных. Морозова чуть сползла со стула и кого-то наугад пнула под столом – слегка, чтобы проснулись. Кажется, попало Карабасу – он вздрогнул и изумленно уставился на Морозову.

– Лучше хреновая работа, чем никакой работы, – объявила та ему, но данный афоризм не изменил Карабасова настроения. Первым очнулся от тягостных раздумий Дровосек. Он рассмотрел ситуацию под своим углом зрения.

– Интересно, – сказал он, мечтательно рассматривая датчики пожарной сигнализации в потолке. – А премию нам потом дадут?

– Догонят и еще раз дадут! – съехидничал Карабас.

– Ну как же, мы вытащим Лавровского в Москву – и за бесплатно, что ли?! Он там уже больше года сидит, типа зубы лечит…

Морозова усмехнулась – официальной версией дальнего и долгого отсутствия председателя совета директоров «Интерспектра» действительно было лечение зубов. Пресс-служба корпорации нарочно бросила вопрошающим эту нелепую версию, чтобы подкрепить негласно распространявшееся мнение – Лавровский сидит за границей из-за политики. Сидел он там уже тринадцать месяцев и за это время мог раз десять полностью поменять зубы от первого до последнего.

– И они не могут его вернуть в Москву, – продолжал выступать Дровосек. – Вся их компания, которая тусуется с министрами, с генералами, с прокурорами, – они не могут его вернуть, потому что здесь его сразу посадят. А если мы это сделаем – что же, нам просто «спасибо» скажут?! Нет, я на такое не подписывался…

– Шеф наверняка тоже не из-за премии надрывается, – негромко заметил Монгол.

– Не из-за премии, – согласился Дровосек. – У него ставки повыше. Если Лавровского вытащит именно он, то есть вытащим мы, то Шеф пойдет на повышение. Он сядет возле Лавровского, сядет на бабки и сам начнет себе премии выписывать, сколько вздумается и когда вздумается…

– Лучше, чтобы наверху был Шеф, чем кто-то другой, – подал голос Карабас. – Он наверняка про нас не забудет… А то, я слышал, есть и другие варианты.

– Обалдеть! – сказала Морозова. – Не Служба безопасности, а какой-то базар! Все только и делают, что слушают сплетни и их разносят! То мне Кабанов начинает всякую туфту гнать, потом ты. – Она иронически посмотрела на Дровосека. – А теперь вы все хором! Я уже как-то неудобно себя чувствую – одна я никаких слухов не пересказываю, одна я не в курсе дела! Выходит, одна я не похожа на базарную бабу! Как бы странно это ни звучало.

– Но вопрос о премии ты все же поставь, – упрямо пробубнил Дровосек.

– То, что ты предлагаешь, называется – делить шкуру неубитого медведя, – отрезала Морозова. – Или писать вилами на воде. Вообще, говорить собиралась я, и говорить я хотела, в отличие от вас, по делу. Так что прикусите язычки и уделите мне пять минут своего драгоценного времени…

И они прикусили языки, а Морозова стала говорить, и она поведала им про суету в «Рославе» в пятницу вечером, про перехваченный телефонный разговор Челюсти с другим ответственным чином из рославовской СБ, про поступивший в милицию запрос насчет пропавшего гражданина Романова Б. И.

Больше ей рассказывать было нечего, потому что остальное им нужно было вызнать самим; не просто вызнать, но и вмешаться в ситуацию, а в результате этого вмешательства – согласно странной логике Шефа – «Рослав» должен был оказаться припертым к стенке. А глава «Интерспектра» получить полную свободу в пересечении границ. Когда Морозова мысленно сопоставила то, что у них имелось, и то, что они должны были получить в итоге, ей стало немного не по себе.

– Сколько у нас времени? – поинтересовался Дровосек.

– Времени у нас нет, – сказала Морозова. – Мы и так опаздываем: вся каша заварилась в пятницу вечером, а мы подключаемся только сегодня. Чтобы как-то исправить ситуацию, первое время будем работать поодиночке. У каждого свое направление. Каждый час выходим на связь и обмениваемся информацией.

– Я тоже? – немного удивленно осведомился Карабас, чья работа обычно заключалась в том, чтобы сначала подвозить, а потом вывозить команду Морозовой.

– Тоже, – сказала Морозова непререкаемым тоном. – Кирсан в больнице, так что лишних людей у нас нет. Теперь по направлениям. Ты, – она посмотрела на Карабаса, – останешься на этаже, сядешь за компьютер и вытащишь все, что известно про этого Романова: биография, семья, отдел, в котором он работал. Главное – определить, в чем его ценность для «Рослава». Официально он вроде бы числится простым операционистом, однако из-за простого операциониста не поднимали бы такой шум. – Морозова имела достаточные основания подозревать «Рослав» в неискренности, поскольку сама числилась в штатном расписании «Интерспектра» секретарем-референтом. – Поговори с ребятами, которые отслеживают банковский сектор «Рослава», они тебе подскажут… Дальше. – Она перевела взгляд на Дровосека. – У нас имеется фамилия «Бурмистров». От его имени подали заявление в милицию о пропаже Романова. Ясно, что в «Рославе» работают люди серьезные и назвали они не первую попавшуюся фамилию. Вероятно, существует некто Бурмистров, имеющий близкие отношения с пропавшим Романовым. Сосед, или сослуживец, или родственник. Выясни, постарайся найти этого Бурмистрова и…

– Понятно, – сказал Дровосек.

– …выясни, что он знает. Не переусердствуй. Лучше всего, если Бурмистров станет нашим осведомителем. «Рослав» будет с ним контактировать, а он будет нам сообщать об их действиях. Монгол, – посмотрела Морозова на самого молчаливого и самого надежного человека из своей команды, – мы пойдем к Романову домой.

– Адрес известен?

– Да. Это в «Славянке». Во второй «Славянке». Поэтому я не пойду туда одна, я возьму тебя с собой.

Монгол понимающе кивнул. Он тоже считал, что жилой комплекс «Славянка-2» – совсем не то место, куда молодой женщине стоит отправляться одной на ночь глядя.

– Прежде чем мы разбежимся, – сказал с необычной для себя рассудительностью Дровосек, – я хотел бы кое-что прояснить…

Морозова подумала, что это снова будет по поводу прошлого задания и ущемленного самолюбия, но она ошиблась.

– Вот мы сейчас будем искать какого-то там мужика из «Рослава»… А это точно, что не мы его украли? Какой-нибудь Кабанов свистнул парня, а мы не в курсе…

– Совершенно точно, – ответила Морозова. – Мы этого парня не крали. Ни Кабанов, ни другие. Шеф мне дал стопроцентные гарантии.

– Ну тогда это вообще дико, – встряхнул головой недоумевающий Дровосек. – Если мы не крали… Кто же тогда на него позарился?!

Борис Романов: за пять дней до часа Х

За пять дней до назначенного срока, седьмого октября, в воскресенье, Борис оставил на заднем сиденье своей машины девяносто тысяч долларов. Не то чтобы он рассыпал зеленые купюры по сиденьям, нет, деньги лежали в кейсе, но даже так – при том, что машина была оставлена на охраняемой стоянке, – все это было довольно дико. Потому что Борис оставил кейс незапертым. А кроме того, он совершенно точно знал: когда вместе с женой и дочерью он отсмотрит новейший американский боевик в «Пушкинском» и вернется к машине, денег в кейсе не будет. Это ему гарантировали.

Вместо денег в кейсе должен был появиться пакет с заграничными паспортами. Один паспорт – для мужчины, один – для женщины и один – для девочки тринадцати лет. Только фотографии в этих документах должны были напоминать Борису о прошлом, потому что фотографии эти были настоящими, не поддельными. Все остальные вписанные в паспорта данные имели весьма мало общего с действительностью, но именно за это были заплачены деньги. За это, а также за открытые парагвайские визы. За забронированный номер в Асунсьоне. За авиабилеты, где были пропечатаны уже новые, самому Борису пока неизвестные, фамилии. Этим оплачивались также услуги человека, который должен был их встретить в аэропорту Асунсьона, отвезти в гостиницу и проконсультировать по поводу условий парагвайской жизни. Как объяснили Борису во время рязанских посиделок в уединенной беседке, Парагвай – не самое плохое место на свете, но уж если захочется переместиться поближе к культурным центрам, то оплаченный человек поможет с визами в Европу или Штаты. К тому же чем больше переездов из страны в страну, тем больше запутывается след, тем меньше шансов испытать однажды утром неожиданный и печальный всплеск ностальгии, увидев возле своей кровати людей из Службы безопасности «Рослава».

Абсолютно безопасным уход Бориса мог бы стать, если бы он наскреб сто пятьдесят тысяч долларов. За эти деньги умельцы из рязанского окраинного парка брались устроить инсценировку гибели всей романовской семьи, а также пластическую операцию для самого Бориса и для его жены с последующей выдачей всего комплекта документов уже на новые лица. Ста пятидесяти тысяч долларов у Бориса не было. Даже те девяносто, что с обманчивой беззаботностью были оставлены на заднем сиденье его «Ауди», дались со страшным скрипом – хотя Борис неплохо зарабатывал последние семь лет, а два года, проведенные в отделе Дарчиева, – так вообще превосходно.

Тем не менее денег не хватало. Борис не мог начать распродажу имущества, поскольку это сразу бы вызвало вопросы. Он не мог даже снять деньги со своего банковского счета, потому что это был счет в «Рослав-банке», и все тамошние операции были абсолютно прозрачны для СБ. Борис знал это лучше многих других. Но тут очень кстати пришелся июльский отпуск, и Борис существенно облегчил свой банковский счет, вроде бы для предстоящих отпускных трат – объяснив это сначала кассирше в банке, а затем во время обеденного перерыва – Монстру. Оставалось надеяться, что теперь информация дойдет до СБ и там объяснение денежным изъятиям схавают.

Пришлась кстати и юношеская привычка Бориса не доверять никаким банкам, сберегательным кассам и инвестиционным фондам – пятнадцать тысяч он хранил дома, в лоджии, в металлической коробочке. Изымая их оттуда, Борис испытал горечь утраты, сродни той, которую чувствует ребенок, разбивая копилку, годами заполнявшуюся мелочью. Пятнадцать тысяч тоже копились годами, и об их существовании не знали не только рославская СБ и налоговая инспекция, но также и Марина. Борис мечтал когда-нибудь лихо, по-гусарски пустить эти деньги на ветер в каком-нибудь шикарном казино, весело, с шиком… Скажем, в день своего сорокалетия. Но нет, оказалось, что деньги эти собраны не для праздников, а для черного дня, который постучался в дверь… Постучался так неожиданно и так неотвратимо.

И все равно нужная сумма не набиралась, потому что бежать из страны с пустыми карманами было бы большой глупостью, и Борис не знал, как ему совместить погоню за двумя зайцами – как оплатить уход и при том сохранить пять-десять тысяч для начального обустройства на новом месте. Концы с концами не сходились даже после того, как законспирированные деловые партнеры Бориса согласились принять в счет оплаты его машину – он должен был оставить «Ауди» двенадцатого октября в условленном месте.

Совсем пустым, конечно, Борис не оставался – четвертого октября ожидалась зарплата за сентябрь, но этого было слишком мало, учитывая неопределенную парагвайскую перспективу и неизбежные форс-мажорные затраты.

И тогда он подумал о воровстве. Он уже ехидничал втайне, расценивая свой уход из корпорации как похищение самого себя у «Рослава». Теперь же Борис без всякого ехидства подумал: «А почему только самого себя?» Теперь Борис думал: «А почему бы мне не вознаградить самого себя за ударную работу на „Рослав“? Я пахал на них столько лет, они же изрядно попортили мне нервы, сделали параноиком, напугали до полусмерти… Именно из-за них я ухожу и именно из-за них я ухожу ТАК. Можно сказать, по-английски. Не прощаясь и не оставляя адреса для писем. Ухожу без выходного пособия, между прочим».

Он стал тщательно обдумывать проблему выходного пособия и пришел к выводу, что некоторая сумма от корпорации на прощание – это было бы весьма кстати.

Он попросил своих законспирированных деловых партнеров совершить еще одно небольшое дельце – открыть на его новое имя счет в небольшом пражском банке. И сообщить Борису номер счета.

Вот теперь финансовые проблемы Борису и его семье в ближайшее время не грозили. Единственное, что вызывало некоторое беспокойство, – это изменение в планах на двенадцатое октября. Теперь у Бориса оставалось чуть меньше времени. Он думал, что эта возникшая разница в часах не сыграет особой роли.

Он ошибся. Это изменило все. Это – а также белые туфли на невысоком каблуке.

Боярыня Морозова: несанкционированное проникновение

За пределами главного офиса «Интерспектра» обнаружилось, что бабье лето внезапно сгинуло, не сдержав розданных обещаний, и теперь всем желающим предлагалось лицезреть тягостно-серое небо, нависшее над городом и вот-вот норовившее разразиться пригоршней холодных и совершенно никому не нужных капель. Морозова немедленно накинула на голову капюшон, не без удовлетворения подумав, что, как бы ни кошмарно было нынешнее задание, влезать в розовый костюмчик и демонстрировать коленки ей не придется. Скорее всего не придется.

Монгол сел за руль, и их машина двинулась в сторону жилого комплекса «Славянка-2». На дорогу ушло минут сорок, затем Монгол сбросил скорость, и они медленно миновали главный въезд в «Славянку», фиксируя двумя парами внимательных глаз все детали – количество людей, ширина проезда, количество видеокамер, высота забора…

– Если даже у них ничего не изменилось за последние полгода, – подытожила визуальный осмотр Морозова, – то перелезать через забор даже не стоит пытаться.

– Рапорт Кабанова, – сказал Монгол, выворачивая руль вправо. Они по-прежнему ехали параллельно внешней стене жилого комплекса, но не вплотную, а за рядом чахлых тополей, скрывавших полосу газона и узкую асфальтовую дорожку.

– Да, рапорт Кабанова, – кивнула Морозова. – Этот идиот не придумал ничего лучше, как рвануть напролом, покромсав охрану на въезде. Типично мужская логика.

– А как решает эту проблему типично женская логика? – невозмутимо осведомился Монгол.

– Хорошо бы нас сбросили с вертолета, – сказала Морозова без тени улыбки на лице. – Ведь есть же у Шефа вертолеты, так почему бы их не использовать? Ночью все могло бы пройти как по маслу. Если не считать того, что я никогда не прыгала с парашютом.

– Я прыгал, – сказал Монгол. – Но я так понял, что вертолета нам не дадут. Между прочим, никто не пробовал просто войти?

– Извини?

– Как делают обычные люди. Подъехать и сказать: мы к гражданину Романову. Мы его родственники. Пропустите нас, пожалуйста.

– Мне даже нравится такая наглость, – оценила Морозова идею. – Давай представим, что будет дальше. Они звонят в квартиру Романова и говорят, к вам приехали двое. Пускать их или нет? Жена Романова говорит, что знать нас не знает, после чего нас… Стоп. Ага… Сейчас там командует не жена Романова. Сейчас там командуют люди из СБ. И если им скажут, что к Романову кто-то приехал, то… Им станет интересно. Они захотят с нами пообщаться. И они прикажут пропустить нас в «Славянку».

– Но мы не поедем к дому Романова, – продолжил мысль Монгол.

– Они нас не дождутся, – согласилась Морозова. – Мы где-нибудь спрячемся, дождемся ночи, а ночью заберемся в квартиру Романова. И кто бы там ни был – то ли его семья, то ли люди из СБ, – мы с ними побеседуем. Вряд ли они оставят на ночь много людей в его квартире. Пара человек – максимум.

– А нас тоже двое, – напомнил Монгол.

– Зато у нас инициатива, – сказала Морозова. – Мы начинаем и выигрываем. Может быть. Если они не будут проверять наши отпечатки пальцев и если у них нет моей фотографии.

– У них есть твоя фотография?

– Никогда нельзя быть уверенным, что есть у противника и чего нет. Челюсть не знает, что у нас есть перехват его трепотни по мобильнику. Вероятно, Шеф и я тоже чего-то не знаем.

Опасения Морозовой были вполне разумными, да и не надо было иметь семь пядей во лбу, чтобы сообразить – Служба безопасности «Рослава» постарается установить личности сотрудников отдела спецопераций «Интерспектра», заполучить их фотографии, отпечатки пальцев, адреса… Фигуры уровня Лавровского или Шефа засекретить было невозможно, поэтому про них знали все – и потому эти люди находились под круглосуточной непрерывной охраной. Морозову никто не охранял, кроме нее самой, потому что секретари-референты не представляли для «Рослава» серьезной опасности. Все дело заключалось в вопросе – когда в «Рославе» поймут, что Морозова занимается совсем не тем, что формально записано в ее документах? Когда они поймут, что за одиннадцатью операциями, попортившими всей рославской СБ немало крови, стояла именно Морозова? Или они уже поняли?

Вероятно, у «Рослава» уже были отпечатки пальцев Морозовой – оставленные на месте одной из операций, но не идентифицированные. Вероятно, имелись какие-нибудь съемки камерами наружного наблюдения – но издали, без четкой картинки, без лица, которое Морозова прятала под капюшоном или за растопыренными пальцами. Этого было недостаточно, чтобы сложить из крупиц одну совершенно определенную личность.

Морозова надеялась на это, а также на то, что охрана жилого комплекса «Славянка-2» – это даже не то же самое, что охрана «Славянки-1», где появлялся иногда сам генерал Стрыгин, глава «Рослава». И это совсем не то же самое, что охрана главного офиса или какого-нибудь банка в системе «Рослава». Это будет просто. Если…

Если только из-за пропажи Романова всю местную охрану не поставили на уши. Тогда могут возникнуть проблемы.

А с другой стороны – если из-за Романова охрану поставили на уши, значит, Шеф прав, и началась действительно серьезная игра, а Романов действительно ценный кадр для «Рослава»…

– Будет очень смешно, – вдруг сказал Монгол, – если этот парень на самом деле просто упал в открытый канализационный люк. Или пошел к проституткам, а они опоили его клофелином и слегка переборщили.

– Проститутки – это плохо, – строго произнесла Морозова. – Шеф спросит: «А почему это были не НАШИ проститутки?» Мне нечего будет ему сказать.

– И почему это был не наш канализационный люк?

Морозова не без удивления взглянула на коллегу. Чтобы Монгол пытался острить – да еще перед самым началом операции? Это было нечто новое. Ко всему новому Морозова относилась с подозрением.

– Такие люди, – сохраняя серьезный тон, сказала она, – в канализационный люк просто так не падают. Они падают туда, если это кому-то выгодно. Или нам, или им. Или кому-то третьему.

К этому времени они описали полный круг и подъезжали к воротам «Славянки-2». Морозова попросила остановить машину, потому что на связь вышел Карабас, от которого выполнение несвойственных ему обязанностей потребовало нешуточного напряжения сил. В связи с этим Карабас начал с того, что пожаловался на непослушные компьютеры, которые то и дело выдавали ему совершенно не ту информацию. «Уазик», по мнению Карабаса, был гораздо более совершенным произведением техники.

– У меня нет времени, – перебила его Морозова. – Что ты там все-таки нашел про нашего человека?

– Ерунда всякая, – признался Карабас. – Тридцать лет, жена, дочь. Простой операционист, числится в отделе по обслуживанию юридических лиц «Рослав-банка», главный офис. Машина – «Ауди». Адрес вы сами знаете…

– В сферу наших интересов он когда-нибудь попадал?

– Нет.

– Может быть, родственные связи с руководством корпорации?

– Нет.

– И у милиции насчет него никаких новых данных?

– Никаких.

– Это плохо, – сказала Морозова.

– Знаю, – вздохнул Карабас.

В этот миг Морозова с удивлением поняла, что Монгол только что нажал на педаль газа и машина рванулась прямехонько к воротам жилого комплекса «Славянка-2».

Борис Романов: день Х

– Все нормально?

Смысл вопроса, который задал Борис, был совсем иным, нежели подумал пожилой хитроглазый человек в темной униформе, в чьи обязанности входило охранять автостоянку. Но с ответом он угадал.

– Да, все в порядке, – сказал он. Через три минуты Борис убедился, что это действительно так: денег в кейсе не было, зато было три комплекта документов. В его, Бориса, новый паспорт был вложен отдельный листок, на котором был напечатан номер банковского счета в Праге, а также указано место, где надлежало оставить «Ауди». Борис закрыл кейс на замки, перебросил его с заднего сиденья вперед, завел мотор и погнал машину на выезд со стоянки, туда, где уже нетерпеливо помахивала рукой замерзшая на осеннем ветру Марина.

Они ехали домой, и все было как обычно – дочка сразу задремала на заднем сиденье, Марина пыталась обсуждать фильм, а Борис отделывался короткими нейтральными фразами – и потому, что фильм пролетел сквозь его голову и вылетел прочь, как поезд через тоннель, и потому, что лишь одна действительно важная мысль билась в этой самой голове: скоро все изменится. Скоро все изменится. Скоро все…

Потому что он, Борис, выбрал другую судьбу, иную, нежели придумали для него в «Рославе». Выбрал для себя и для своей семьи. Скоро все изменится, скоро…

А точнее – в пятницу. В пятницу, которая нагрянет неожиданно, быстро и страшно, потому что именно в пятницу с утра Борис понял – возврата не будет. Это проскочило неясным бликом в его зрачках, когда утром он брился перед зеркалом. Это было сказано в мурашках, вдруг пробежавших по спине от легкого касания свежей рубашки. Это передалось от холодного прикосновения браслета часов.

И, пожалуй, он слишком долго наблюдал в себе эти симптомы, стоя перед зеркалом, потому что Марина заметила, заметила и поинтересовалась:

– Что это с тобой?

– Со мной? Все нормально со мной, – автоматически выдал Борис.

– Как на свидание собираешься…

– На работу я собираюсь, – уточнил он, повернулся к жене и не увидел в ее полусонных глазах ни тревоги, ни подозрительности – как и должно было быть. Марина была такой же, как и в любой обычный день, значит, и к словам Бориса должна была отнестись обычно – услышать и запомнить.

– Во сколько у Олеськи заканчиваются занятия в художественной школе?

– В четыре.

– Ты за ней заедешь?

– Ну а как же.

– В четыре… – Борис еще раз прогнал в мозгу суматошную цепочку мыслей: если сказать «Дождитесь меня, я подъеду к школе ровно в четыре», то Марина дождется, однако сначала заинтересуется – с чего это Борис так рано сорвется с работы? Можно придумать какое-нибудь объяснение, можно даже придумать неглупое объяснение – но где гарантия, что до четырех Марина случайно не проговорится кому-то? Где гарантия, что каким-то образом, через третьи уши, утренние Борисовы слова доберутся до офиса, достигнут Дарчиева или – крайний предел ужаса – людей из СБ? И они спросят сами себя – кто это устроил Романову сокращенный рабочий день? Разве он отпрашивался? Разве он заранее это согласовал? Нет, не было такого…

И вывод – самый безопасный для Бориса – будет такой: а взять этого Романова под колпак. Еще пару месяцев за ним пристально понаблюдать, чтобы окончательно удостовериться в его верности или неверности…

Тогда документы, лежащие в кейсе, станут красивым памятником несбывшейся мечте. А человек в Асунсьоне будет разочарованно изучать цепочку пассажиров, спускающихся с трапа, искать и не находить там мужчину, женщину и девочку, связанных одной вымышленной фамилией и одной запутанной судьбой…

– В четыре… – сказал Борис. – Ну ладно.

– Ладно, – Марина зевнула, повернулась в сторону комнаты дочери. – Олеська, давай скорее…

– В четыре, – повторил Борис. – Смотри, не опоздай.

– Когда это я опаздывала? – удивилась Марина. – Я никогда не опаздывала…

– Вот и сегодня не опоздай.

– А что, сегодня какой-то особенный день? – Это уже Олеська появилась в коридоре. Детский вопрос. Борис вздохнул и сказал своей дочери:

– Сегодня совершенно обычный день.

Не было в его жизни чудовищней и страшней лжи.