Текст книги "Помни о микротанцорах"

4

Клоны нулевого рода удобны тем, что создаются целиком, сразу во взрослом состоянии, их не нужно потом доращивать и они сразу же способны к размножению.

Правда, должно пройти несколько дней или недель, прежде чем они научатся видеть, слышать, передвигаться и правильно пользоваться своими конечностями. Насколько известно, нуль-клоны человека были выращены только однажды, в одной из арабских террористических организаций. Нуль-клон имеет нулевое психическое содержание, поэтому из выращенных экземпляров попытались создать превосходных фанатиков-самоубийц, но потом оказалось, что доводить до ума такого клона нужно лет десять, не меньше. Проще воспитать обыкновенных фанатиков. Всех нуль-клонов уничтожили, кроме одного, использованного в эксперименте по дублированию сознания. Этого уничтожили двумя годами позже. Эксперимент оказался неудачен – продублировать сознание не удалось.

Зато нуль-клонирование мелких животых было поставлено на промышленную основу. Клонировали все – начиная от деликатесов и заканчивая внутренними органами генетически форсированного шимпанзе, из которых делали лекарства для человека.

Конечно, в лаборатории не было настоящей нуль-клоновой ванны, подходящей для человека. Большие ванны имелись лишь в крупных государственных центрах, да и те можно было на пальцах пересчитать. В лаборатории имелись две ванны, подходящие по размеру для выращивания собаки. Их удалось смонтировать вместе и модернизировать. Работа заняла почти месяц. Еще неделя ушла на отладку и тестирование. Система работала плохо, ни какой гарантии результата. Автоматика ненадежна и требует постоянного контроля. Но это все-таки кое-что.

Всю работу, даже ручную, Валин выполнял сам. Никто, кроме шефа, не должен был знать о происходящем. Более того, никто не должен был догадываться, любые подозрения должны быть исключены. Поэтому, совершенно официально, были закуплены споры гриба, которые прорастали лишь в темноте. Был переоборудован подвал, якобы для выращивания грибницы. И, конечно, этим скучным делом никто не пожелал заниматься, кроме Валина. Теперь подвал был полностью в его распоряжении. Здесь не было окон, а две герметичных двери открывались каждая своим собственным кодом. Но самое главное, что никто и не собирался сюда проникать: люди не хотят заниматься скучными делами, а что может быть скучнее выращивния грибницы в темноте?

Когда Валин выходил из подвала, он, для добавочной маскировки, надевал куртку, пахнущую землей, навозом и техническим маслом. И теперь уже точно никто ничего не подозревал. Впрочем, однажды, поднимаясь по лестнице, он поздоровался с Пущиным. Тот остановился.

– Знакомый запах.

– Выращиваю грибы, – сказал Валин.

– Тогда вы хорошо разбираетесь в грибах?

– Только в технических сортах.

– А кто еще в городе может выращивать грибы? – спросил Пущин.

– Кто угодно. Их можно выращивать в любом подвале. В любом месте, куда не проникает солнечный свет.

Клоновая ванна была включена круглосуточно. В ней уже начал формироваться скелет, опутанный бледными ниточками кровеносных сосудов, пока спавшихся, не несущих крови. В верхней части скелета просматривались два серых облачка легких, левое легкое на одну долю меньше, как и положено. Сердце пока было лишь утолщенной трубкой, которая время от времени вздрагивала и начинала трепетать, потом снова успокаивалась. Хотя ванна была маленькой, ее объем и длина вполне подходили для человека стандартных размеров. Тем не менее, зародившийся в толще жидкости скелет сидел согнувшись. Сидячая поза, насколько знал Валин, означала, что формирующемуся телу не хватает свободного места. И вскоре он понял, в чем было дело: скелет имел слишком длинные руки; руки этого существа были не меньше полутора метров длины.

Валин еще раз проверил генетический материал – тот самый, что лежал в контейнере с красной цифрой 250. Анализ подтвердил, что образец ткани принадлежит человеку. Но клон, ткани которого прорастали сквозь желтоватый студень раствора, этот клон не мог быть человеческим. У людей не бывает таких рук. Такие руки могли бы принадлежать очень крупному гиббону. Но гиббонов такого размера не бывает. Это означало, что шеф собрался вырастить какого-то особенного урода. Хозяин-барин, это правильно, но с каждым днем Валину все меньше нравилась его работа.

Впрочем, шеф сказал, что это «почти» человек. Именно это «почти» Валин видел перед собою сейчас.

Была поздняя ночь, что-то около полуночи. Они проникли через окно, заранее открытое изнутри. Ночной сторож, смешной старик Порфирий Архипыч, обожающий своих кур, в фуфайке и с носом картошкой, спал у центрального входа, на первом этаже.

Катя и Ник прекрасно ориентировались в темных коридорах.

– Мой думает, что я сегодня на дискотеке, – сказала Катя. – А твои?

– Я еще не придумал, что сказать.

– Зря. Видно, что нет опыта. Легенду надо выдумывать заранее. Ты, что никогда не прогуливал школу?

– Никогда.

– Да, ну и связалась я с тобой. Ничего, я тебя перевоспитаю. Скажешь, что был на дискотеке со мной. Скажешь, что ты за мной ухаживаешь. Они обрадуются.

Родители всегда радуются, когда мальчик за кем-то ухаживает. А когда девочка – то наоборот. Что это было?

– Шаги.

– Ты уверен?

Ник напряженно всматривался во тьму коридора. На всякий случай они прижались к стенке. Здесь, в этом здании, не могло быть людей. Сторож спал у двери. Разве что Валин с его ночными грибами, но тот будет сидеть в подвале до самого утра. Ему нечего делать здесь.

Они стояли прижавшись к стенке и взявшись за руки. Он ощущал ее пальцы и кончики ее волос. Он вдыхал запах ее тела: сегодня она пахла зеленым яблоком, – слегка вызывающий, смелый запах, который обычно использовали взрослые женщины, чтобы казаться моложе. Он видел контур ее волос, аккуратно стиснутых невещественными заколками силового поля. Он слышал тихое поскрипывание ее паучка-чесалки. Им было страшно. Они простояли несколько минут, но все было тихо.

– Как ты думаешь? – спросила Катя и сжала его руку холодными пальцами.

– Показалось.

– Сразу двоим?

– Ага.

– Ну ладно.

Он открыл дверь кодовым словом, которое знал от отца. Ему часто приходилось заходить в лабораторию и выполнять разные мелкие поручения, поэтому отец и сказал ему код, хотя и нарушил этим инструкцию. Свои есть свои, своим инструкция не писана.

В комнате было так тихо, что отчетливо слышалось ночное бормотание клавиш.

Все кнопки на клавиатуре по ночам разговаривали друг с другом: инфотехника стала такой сложной, что для ее правильной работы пришлось моделировать некоторые сложные процессы человеческого сознания, сны например. Когда аппараты спали, они разговаривали во сне. Если хорошо прислушаться, можно различить слова.

– А мои глаза уже привыкли, – сказала Катя. – Я уже почти хорошо все вижу.

– Это потому что расширились зрачки.

– Чепуха. К твоему сведению, зрение улучшается в темноте в двести тысяч раз. Если бы твой зрачок расширился в двести тысяч раз, он бы до луны достал. На самом деле это все химия. Там в глазе есть какой-то белок, который выцветает на свету. А когда света нет, он восстанавливается. Конечно, зрачок тоже расширяется, никуда не денешься. Ты умеешь делать уколы в темноте?

– Я вообще не умею.

– Я забыла, ты же у нас ювелир. Ну ничего, я сделаю уколы нам обоим. У меня точно получится. Я тренировалась с закрытыми глазами.

– В темноте не нужно, у меня есть фонарик. Он с синим светом, чтобы никто его не увидел через окно, издалека.

– Ты такой предусмотрительный?

– Ну надо же мне будет прочитать название на ампуле. Как ты собиралась искать нужное лекарство?

Он открыл нужный ящичек ключом и достал несколько коробочек.

– Теперь ты. Я в этом не разбираюсь.

Она не глядя распечатала два шприца, надела иглы, набрала по кубику воды и взяла ампулу.

– Ты уверен, что это оно? А если ты перепутал название и мы вколем себе какие-нибудь гуинпленчики? Это будет смешно, смешнее некуда.

– Не перепутал.

– И как быстро мы влюбимся?

– Как только ты обратишь внимание на меня, а я на тебя.

– Послушай, – сказала Катя, – а что, если ты не обратишь на меня внимание?

Если ты возьмешь и убежишь? Или кто-нибудь войдет, женского пола, раньше, чем ты на меня посмотришь, что тогда?

– Тогда несчастье на всю жизнь. Но я закрыл замок изнутри. Никто не войдет.

– А если ты начнешь специально думать о ком-то, но не обо мне?

– Я не начну.

– Почему?

– Потому что мне больше нравится думать о тебе.

– Спасибо. Давай руку. Сейчас сжимай и разжимай кулак, чтобы проявились вены. Может быть, они надуются, потому что при этом синем фонарике (держи его вот так) я никаких вен не вижу.

– Ты обращаешься со шприцами лучше профессиональной наркоманки, – сказал Ник.

– Годы тренировок. Слушай, ведь это можно сделать только один раз. Мы сделаем укол и будем любить друг друга всю жизнь. И это непоправимо. Конечно, это большое счастье. И я знаю, что ты хороший. Но ты меня плохо знаешь. Я же всегда притворялась. И все девчонки притворяются. Я совсем нехорошая. Может быть, я не смогу сделать тебя счастливым?

– Сможешь, – уверено кивнул Ник.

– Глупо, – ответила Катя; контур ее волос слегка светился, из-за ночного лака, который она использовала. – Почему все вы такие глупые? Вы совершенно слепые, когда вам кто-то нравится. По вам можно ходить, как по ковру, если только уметь. Вас можно презирать, над вами можно издеваться, вас можно мучить и обижать. Вас можно дурить и водить за нос как угодно. Наверно, выделяется какой-то гормон глупости. Я не хочу тебя обманывать, поэтому предупреждаю сразу и серьезно: я плохая и ты от меня натерпишься. И, даже если я тебя буду любить всю жизнь, все равно свою работу я буду любить больше. Ты будешь только на втором месте. Ты согласен сделать укольчик на таких условиях?

– Да.

– Но все равно, мы имеем только один шанс. Я хочу посмотреть и почувствовать как это произойдет.

– Угу.

– Нет, ты не понял. Например, мы легонько поцелуемся сейчас, а потом – потом. Я хочу проверить, какая будет разница. Вдруг это лекарство не сработает.

Давай, положи фонарик. Выключи. Ты умеешь целоваться?

Несколько секунд было тихо, потом тишина затянулась, потом затянулась еще больше и прервалась лишь когда фонарик упал со стола. Спящие клавиши бормотали и вскрикивали во сне. Казалось, что им снится война или преследование, хотя что им может сниться, кроме…

– Ничего себе, – сказал Ник. – поцелуй меня еще раз.

– Вот-вот, я не думаю, что это твое лекарство сможет что-нибудь изменить.

– Почему?

– Потому что любить сильнее уже нельзя, какой ты глупый. Давай, обними меня крепче.

Шли дни и скелет в ванне стал покрываться тканями. Сердце еще просматривалось сквозь розовые ребра; сейчас оно было уже нормального размера и формы и непрерывно равномерно стучало, со скоростью 127 ударов в винуту. Легкие еще оставались маленькими, наполненными вместо воздуха амниотической жидкостью.

Сам уродец был плотно обтянут прозрачной пленкой, невидимой в растворе; сквозь эту пленку подводились нужные вещества и выводились ненужные. Тело формировалось сразу большим и взрослым, поэтому его не смогла бы питать обыкновенная пупочная артерия. Жидкость внутри камеры казалась неподвижной, но на самом деле она непрерывно текла, омывая каждую клетку, принося кислород, питание, строительный материал, и унося отходы и использованные продукты.

Вскоре стал ощущаться дефицит кальция, хотя настоящее кальцинирование костей еще и не начиналось. Валин увеличил подачу кальция на пятнадцать процентов. Это было еще в пределах нормы. Голова урода казалась непропорционально большой, как и голова обыкновенного человеческого эмбриона – по контрасту с тонким, пока несформировавшимся телом. Даже когда тело стало покрываться сморщенной красноватой кожей, оно все еще казалось маленьким, из-за нехватки подкожного жира. При этом длинные костлявые руки смотрелись довольно страшно. Они сформировались очень хорошо, с пятью длинными пальцами на каждой, с ногтем на каждом пальце. Руки упирались в стену ванной прямо над столом, где сидел Валин, прямо перед его лицом. Его обязанностью было следить за процессом, который не всегда протекал гладко, брать пробы, анализы, корректировать подачу веществ; он сидел здесь ночами и смотрел на огромные костяные пальцы растопыренные перед самым его лицом, и с каждой ночью ему становилось все страшнее. Однажды пальцы шевельнулись. С этого момента они уже не останавливались; казалось, они ищут что-то и пытаются что-то схватить. Иногда они стучали в стенку ванной и этот стук будил Валина, заснувшего за столом. Уже давно стало ясно, что растущее существо женского пола. Анализы амниотической и спиномозговой жизкости показывали норму, анализ ДНК тоже не давал повода для тревоги. Все же, когда тело было практически готово, возникли проблемы с анальными венозными узлами.

– А теперь откровенно, – сказал шеф, – что вы об этом думаете?

– Я думаю, что узлы нужно оперировать, иначе наша подружка будет сильно страдать от геморроя. И чем раньше оперировать, тем лучше. Но я не смогу сам.

Мне нужен ассистент.

– Я не об этом. Я ведь просил говорить откровенно.

– Ну ладно. Тогда так. Вначале я думал, может быть, сработал какой-нибудь скрытый тератоген и развитие пошло неправильно. Рождались ведь дети без рук после того, как матери принимали тадиомид. Правда, дети с такими руками никогда не рождались. Потом я стал думать, что это не совсем человек, а специально созданный урод. Такое ведь нетрудно сделать, изменив всего один ген. Я проверил все гены – ничего подобного, генной трансформации не было. И я понял, что это не просто подобное человеку существо: это существо, копирующее человека, оно имитирует нас, оно прячется за человеческим телом, как за маской, но само оно НЕ человек. Больше всего меня убедили эти руки. Не потому что они большие, но в них есть что-то, что-то такое, что заставило меня думать. Эти шевелящиеся пальцы слишком совершенны, чтобы быть результатом генетической ошибки.

– Хорошо, – сказал шеф. – Через пару дней оно родится. Я хочу присутствовать. Возможно, будут проблемы.

– А как же операция?

– Сделаем после рождения. Я подумаю об ассистенте.

Ночной сторож Порфирий сменялся в час тридцать после полуночи. В его комнатке стояли две кровати, стол, несколько тумбочек и стульев. В тумбочке хранились бутылки со спиртом, стереожурналы (разумеется, порно), стаканы, старые колоды карт, несколько нераспечатанных пачек чая.

Все это хозяйство принадлежало не смирному Порфирию, а его сменщикам:

Сереге и Лорику, которые были крутыми ребятами и по ночам играли в деберц, пили спирт, разведенный водой, глушили крепчайший чай, чтобы не уснуть, и разговаривали о девочках. Два сторожа требовались по инструкции, потому что оборудование лаборатории было самым современным и тянуло на миллион долларов, а то и на полтора. Ограбления были обычным делом. Происходило все, например, так. Ночью, часа в три или в четыре, по грузовой дорожке подкатывал грузовик.

Из грузовика выходило человек шесть, а то и семь. Сторожевые собаки, если таковые имелись, беззвучно расстреливались из пневматических пистолетов и начиналась атака здания. От охранников требовалось продержаться всего минут пятнадцать и, конечно же, вовремя вызвать полицию. По ночам, после часу тридцати и до шести утра, скоростные трассы для мобов отключались и полиция поэтому могла прибыть не раньше, чем через четверть часа – на вертолете-тарелке или на обычных автомобилях. Все серьезные ограбления в городе происходили ночью, после часа тридцати.

Порфирий подмел комнатку, поправил постели и вышел во двор. Здесь он сделал зарядку для рук и зарядку для пальцев – оказывается, Порфирий был не так-то прост. Поговаривали даже, что зимой он купается в проруби, в ледяной воде. А однажды его видели читающим журнал по генной хромистике, хотя в это и трудно поверить. Порфирий и в самом деле был не прост.

Из темноты вышел Альба (сокращенно от Альбатрос) – генетически модифицированный пес, совершенно лысый, с плотной пятнистой шкурой, причем шкура эта была способна менять цвет, как кожа хамелеона. Днем, под солнечным светом, его шкура становилась совершенно белой, и лишь под вечер на ней начинали проступать первые пятна.

Альба лизнул руку. Порфирий присел и потрепал животное по загривку.

– Ну как ты тут работал?

Пес вильнул хвостом и посмотрел в темноту.

– Ну работай, работай, не скучай.

Порфирий вернулся в комнатку и сделал пометку в журнале. Пометка означала, что сменщики, Серега и Лорик, снова опаздывают. Что поделаешь, бездельники они и есть бездельники. Ничего, скоро появятся.

Прошел час. Порфирий давно отправился домой; бездельники появились, выпили по стаканчику и сейчас играли вторую партию в карты. Причем в первой Лорик выиграл тридцать семь долларов с мелочью. Серега налил горячий чай из чайника и обнаружил в своей чашке вареного жука-плавунца. Плавунец, обычно просто олицетворение хищной элегантности, в вареном виде напоминал большущего таракана.

Серега выругался, открыл окно и выплеснул кружку в сад.

– Ты откуда набирал воду?

– Из крана, – ответил Лорик.

– А по-моему из лужи.

– А хоть бы и из лужи.

– Из лужи ты сам пей, – разогреваясь, заметил Серега. Он злился, потому что проиграл, и ему хотелось сорвать злость хоть на ком-нибудь. Впрочем, Лорик для этого не годился – бывший боксер-разрядник.

– Если ты еще будешь заглядывать в карты, – начал Серега.

– Заткнись и садись играть, – закончил Лорик. И в этот момент послышался звон разбитого стекла.

– На втором этаже, прямо над нами, – сказал Лорик. – Подожди, я посмотрю.

Он высунулся в окно и долго рассматривал что-то в темноте. Потом взял фонарик и стал светить вниз.

– Ты вверх свети, – заметил Серега.

– Ты дурак, если это наружное стекло, то осколки будут прямо возле нас. А я не слышал, чтобы что-то падало. Сечешь?

Напарник сек.

– Кто пойдет?

– Я, – сказал Лорик. – Через пять минут позвоню тебе оттуда, с дежурного телефона. Если не позвоню или услышишь шум, зови мусоров, чтоб они пропали.

Он поднялся по лестнице и отпер дверь, ведущую на второй этаж, в третью секцию. За дверью была раздвижная решетка. И то, и другое обычно запиралось на кодовый замок. Но сейчас решетка была отодвинута. Лорик осветил коридор фонариком. Конечно же, никого. Одна из дверей открыта. Посмотрим, посмотрим.

Ага, вот и стекло. Разбили изнутри. Ты где-то здесь, дружок, ты никуда не денешься теперь.

Он запер решетку и позвонил Сереге.

– Кто-то работал в комнате тридцать два. Смылся только что. Точно, точно, экран компьютера еще светится. То есть, смыться он не успел. Сиди внизу, сейчас я его тебе приведу. Сначала пойду, посмотрю, чем он там занимался, красавец.

Серега подождал, потом еще подождал, потом выпил пол стакана и еще подождал, а когда стало совсем невтерпеж, отправился за Лориком. Еще на лестнице он услышал странное мычание.

Лорик сидел с кляпом во рту, привязанный к трубе отопления, мотал головой, сучил ногами, мычал и дергался так, будто его били электрическими разрядами.

Серега достал нож и перерезал шнур.

– Ну, сволочь! – начал Лорик с оттенком уважения, – ну он меня и уделал!

– Кто?

– Кто, кто! Кто был, того уже нет. Но силен. Одет в черное, на лице маска.

Мужик, это точно. Бьет так, что быка завалит. Сам маленького роста.

– Голос?

– Про голос не скажу, молчал как рыба. Очень быстрый, как угорь. Я, кажется, в него ни разу не попал, а если попал, то только вскользь, ты понял?

– Что он тут делал?

– Не воровал, это точно. Он тут работал. Я в этом не понимаю, но приборы были включены.

– А компьютер?

– Я проверил, он успел все стереть.

– А если он воровал информацию?

– Что можно воровать в этой дыре? Мы же не военный завод. Или как?

– Спроси у шефа, если не боишься.

– Ага. Сам спроси. Что это?

Они замолчали и прислушались. Сквозь плотную ночную тишину, сквозь стрекотание кузнечиков и одинокий плач ночной птицы пробивался далекий тоскливый вой – как черный цветок прорастающий сквозь черный песок.

– Рысь воет. Проснулась зверюга.

Толстые загорелые пальцы вставили диск.

– Вот здесь, – сказал шеф, – здесь вся информация о вас. То есть, не столько о вас, сколько о вашей работе. Я не собираю досье на своих сотрудников, но я хочу знать все, что, прямо или косвенно, может повлиять на работу. Дело есть дело. Здесь все ваши статьи, начиная с первых, о торможении окисления липидов, заканчивая последней. Я изучал вас, прежде чем выбрал. Если бы я не был уверен в вас, я бы не написал вам письмо. Узнаете? – это ваша выпускная фотография. Вы закончили университет с отличием. Потом белое пятно – все засекречено. Чем вы занимались – это ваше дело, я в это нос не сую. А это вы на второй конференции по биохимии мембран, уже после этого. Девять лет спустя.

А вот и ваш доклад. А вот рецензия на ваш доклад. Я знаю о вас достаточно, чтобы понять: рано или поздно вы начнете работать. Вы начнете думать. Я нанимал вас не для того, чтобы иметь еще одного способного работника или администратора. Я хочу, чтобы вы продолжили СВОЮ работу – ту, которую вам запретили. Это как сказка про парикмахера, который увидел, что у короля растут рога. Парикмахер не смог промолчать, даже под угрозой смерти. Так и вы не сможете скрыть то, что знаете. А вы же знаете, правильно?

– Более или менее, – ответил Гектор.

– Но в вашей биографии есть несколько пробелов. Скорее всего, вы работали на секретных объектах. Например, два с половиной года в Сибири. Не хотите рассказать? Хотя бы то, что не составляет государственной тайны? Да присаживайтесь вот сюда, поближе.

– Информация – это власть, – сказал Гектор, подвигаясь, – зачем вам столько власти?

– Потому что я хочу вам доверять.

– Это обязательно?

– Я хочу предложить вам кое-что особенное. Не в денежном смысле; я хочу подсунуть вам проблему, которой стоит посвятить жизнь.

– Такой не бывает.

– Обещаю.

– Я работал в Новосибирске, – начал Гектор. – Там есть несколько сильных государственных лабораторий. В основном они занимались военными заказами. Ну и город тоже заказывал то одно, то другое. Например, специально на день города мы создали бабочек с радужным переливом крыльев, причем бабочки были вот такого размера, как тарелка. Мы не боялись, что они будут бесконтрольно размножаться, потому что их гусеницы должны были питаться лишь листьями эвкалипта. Вот мы их выпустили на день города и это было очень красиво, просто очень. Потом они конечно пропали, правда несколько экземпляров были изготовлены некачественно и они мутировали – стали есть обычную траву. Даже если они размножатся, это будет не скоро и не опасно. Но мы ведь занимались не бабочками. Бабочки – это просто баловство. Мы делали оружие, причем разное и в большом количестве. Я например, участвовал в двух проектах. Первый проект shark означал работу с акулами. С акулами у нас, в общем-то, ничего не вышло. Мы вывели еще одну, уже совершенно безумно агрессивную породу. Но акул и так все боятся, поэтому настоящего биологического оружия из них не сделаешь.

Тогда мы занялись мошками. Было решено вывести мошек прожорливых, как саранча, но хищных. Саранча съедает все растения на своем пути, а эти мошки должны были съедать всех животных и птиц. Включая, конечно, и человека. Каждая такая мошка мгновенно выгрызала в теле дырочку, конической формы, величиной со спичечную головку. Эти мошки летали огромными роями, похожими издалека на широкие движущиеся столбы или на смерчи. Когда приближался такой смерч, гул был слышен на расстоянии километра. На полевых испытаниях большой рой сожрал стадо коров за 18 секунд. Представляете себе это: мы сидим в бункере, пасется стадо, голов в двадцать, и вдруг появляется такой черный крутящийся столб. Столб сразу падает на животных, как черный снег. Каждая из коров становится в два раза больше, раздутая как шар. А через восемнадцать секунд рой улетает и на траве лежат идеально обглоданные кости. И все косточки разложены в идеальном порядке.

Не знаю почему, но эти мошки никогда трогали глаза. Поэтому обглоданные черепа, когда мы подходили к ним, глядели на нас еще живыми, незатуманенными глазами.

Эти глаза можно было даже вынуть из глазниц. Они были как будто аккуратно вырезаны, но нетронуты. И стажеры, которые помоложе, кидались такими глазами, как мячиками. В этих глазах даже не было боли или страха. Я думаю, что животные просто не успевали испугаться.

Эта мошка до сих пор стоит у меня перед глазами. Я вижу, как она сидит в пробирке, как ползает по стеклу, как расправляет крылышки парой задних лапок – всегда вначале правое крыло, потом левое. Я вижу как она чешет голову передними лапками, причем голова наклоняется так, что кажется прикрепленной на тонкой ниточке. Это было отвратительно. Поэтому я ушел оттуда и пришел сюда.

Конечно, такая мошка не годилась для военного использования. Она бы сожрала и своих и чужих, пошла бы дальше и сожрала бы всю планету. Тем не менее, проект не уничтожили. Ее гены хранятся и готовы к употреблению. Я пытался их разубедить, ведь всем было понятно, что мошку нужно уничтожить. Но там были люди, которые работали над мошкой по десять или пятнадцать лет, которые начинали с самого начала. Конечно, они не соглашались уничтожить главный труд своей жизни. Я даже думаю, что если бы принято было решение уничтожить мошку окончательно, они бы похитили и спрятали генетический материал. В крайнем случае, они бы восстановили все по памяти в одной из частных лабораторий. Вот в этом главная проблема: не в монстрах, которых мы создаем в пробирках. Проблема в тех монстрах, которых мы создаем в собственных мозгах. Проблема в том, что всегда найдутся стажеры, которым нравится кидать еще теплые глаза.

– Это здорово, – сказал шеф, – и последний вопрос: вы будете работать?

– Да ладно, я буду работать, – ответил Гектор, – конечно буду.

– Что вас подтолкнуло к этому?

– Наверное, личные причины.

– Да ну?

– Я могу ничего не делать, но я не могу заставить себя не думать. Я думал, думал, и нашел ответ. И теперь я знаю, что у короля растут рога.

Огромные и ветвистые.

– И вы решили поделиться с нами?

– Что-то вроде того.

– Тогда просветите меня, – сказал шеф.

– Приблизительно так: в хромосомах человека есть определенная молекулярная структура, которая не служит организму, а наоборот, мешает. То есть, она служит кому-то другому. Это что-то вроде триггера, спускового крючка или кнопки. Эта структура, когда она включена, является управляющим устройством, которое передает приказы, изменяет наше поведение или даже биологические функции. Я не знаю, кто передает эти приказы и в чем они заключаются. Но самое веселое не это.

Самое веселое состоит в том, что эта штука явно искусственная, но сделана не людьми. Человеческая техника пока не может такого создать. И еще долго не сможет. Тогда кто?

– И кто же? Инопланетяне?

– Не имею представления. Человек отпадает полностью. В инопланетян я не верю, но они могли бы это сделать. В бога я верю чуть-чуть. Если бы я верил сильнее, я бы сказал, что бог специально сделал нас такими, чтобы иметь возможность хорошо управлять нами, при нужде. Но богу это не нужно. И потом, здесь нет ничего сверхестественного. Это больше всего напоминает техническое устройство. Обыкновенное техническое устройство, только сделанное на слишком высоком уровне. Просто как микросхема, вставленная в нас. С тех пор, как я об этом узнал, я чувствую себя роботом Васей.

Он помолчал, глядя на стрижа, который подлетел к открытому окну и сел на подоконник.

– Я не вижу, чтобы вы удивились. Вы мне не верите?

– Я видел в жизни много странного, – сказал шеф. – И надеюсь еще увидеть, если повезет. Но, если честно, то, что вы мне рассказали, для меня не новость.

Я даже знаю кто вставил эту микросхему… Это не инопланетяне, это хуже… Смотрите, больная птица.

– Вообще-то, я могу ее выпустить хоть сейчас, – сказал Валин. – Она уже совсем созрела. Могу подержать еще пару дней, если надо, но не больше. Видите, какая она большая. А какие мышцы – слишком мощные для женщины, особенно на руках. Конечно, я давал ей питание по максимуму. Иначе она бы вырасла поменьше. Красавица.

Существо в ванне было покрыто морщинистой красной кожей, блестящей на свету. По всему телу неравномерно расла редкая черная шерсть. Существо постоянно шевелилось и ванна вздрагивала от внутренних толчков.

– Я не вижу наружных креплений, – сказал Гектор, – это против всех инструкций. Вы с ума сошли?

– Это потому, что у нас не было ванны для выращивания человека. Пришлось приспосабливать маленькую.

– Конечно не было. Но посмотрите, как она возбуждена. Она же выдавит переднюю стену, если упрется руками и ногами.

Существо, как будто услышав последние слова, уперлось руками в прозрачную стену и кожа на больших ладонях побелела. На пальцах были ногти примерно сантиметровой длины.

– Видите, она слабенькая, – успокоил Валин.

– Это потому, что она еще не может контролировать свои мышцы. Но достаточно одного случайного толчка.

– Тогда начинаем откачивать жидкость, – сказал шеф. – На всякий случай, дайте ей транквилизатор, пусть успокоится. Но немного, не надо ее глушить. Я хочу видеть, как она будет себя вести в первые минуты жизни. То есть, пусть она хотя бы перестанет сейчас брыкаться.

Они сели на скамью и несколько минут сидели молча. Валин запускал систему рождения и что-то говорил вполголоса сам себе; он имел такую привычку.

Остановился, вытер лоб, надел очки.

– Автоматика не работает, – заявил он, – придется вытаскивать ее из ванны на руках.

– Сколько она весит?

– Девяносто два кило.

– Справимся.

Рождение клона обычно проходит проще, чем рождение человека, но все равно занимает несколько часов. Спешить было некуда. Гектор осматривал помещение.

Обыкновенный подвал, пожалуй, слегка увеличенный, раскопанный в глубину – отсюда шесть лишних ступенек на входе. Строили давно, потому что пол сильно стерся, а пластик потемнел. Строили еще прошлые хозяева, общество вегетарианцев, или еще кто-нибудь до них. На полу вдавленности от ножек мебели, стоявшей когда-то, и несколько пятен – так, как будто пролили что-то горячее или кислоту. Скорее всего, раньше здесь было какое-нибудь хранилище бумажных документов со многими стеллажами. Под потолком в углах – четыре стерилизационных кондиционера (стандартные СК-6) и еще один излучатель для обуви на входе. Удобная штука, заменяющая бахилы, стерильную обувь. Он стерилизует подошвы каждого входящего человека. Если кто-то вздумает войти босиком, на ступнях останутся ожоги.

Несколько шкафов с инструментами и полный набор приборов. Вторая дверь.