Текст книги "Удельная. Очерки истории"

П.А. Бадмаев у своего дома на Поклонной горе. Фото 1916 г.

П.А. Бадмаев принимал самое непосредственное, чуткое и внимательное участие в судьбах своих питомцев. Свидетельством тому – его письмо принцу Петру Георгиевичу Ольденбургскому от 7 апреля 1900 года, в котором, в частности, говорилось: «Усердно прошу Вас оказать мне, моим племянникам и питомцам великую милость перевести их в следующие классы без экзамена, если только их находите достаточно трудолюбивыми. Я имею намерение послать их всех сейчас же для поправления здоровья на родину, они тогда вернутся к Вам осенью со свежими силами обновленные умственно и нравственно. Я давно хотел Вас видеть и обратиться к Вам с этой просьбой, но я нахожусь вечно в трудах, ежедневно от 6 утра до 12—1 ночи, только в Воскресенье остаюсь при семье»[12]12
  Там же.


[Закрыть].

В школу Бадмаева потянулись бурятские дети из Аги, Читы, Забайкалья. Среди учеников был будущий глава буддийской общины в СССР хамболама Габоев Жамбал Доржи. Создав школу, Петр Александрович обратился в Министерство народного просвещения с просьбой предоставить школе статус государственной гимназии. Содержание гимназии он брал на себя. Тем не менее министерские чиновники отказали П.А. Бадмаеву...

В семье Петра Александровича Бадмаева и его супруги Надежды Васильевны было восемь детей. Внук Бадмаева, ученый-химик Н.Е. Вишневский, вспоминал: «По четвергам на Поклонной собиралась молодежь... Играли в городки, в теннис. Потом всех звали к обеду. За стол садилось человек двадцать... Вся атмосфера на Поклонной была очень доброжелательной. <...> По учению врачебной науки Тибета, окружающее нас пространство – тоже лекарство. Вот дед и стремился создать атмосферу всеобщей доброжелательности».

В 1900 году П.А. Бадмаев расстался со своим секретарем Е.И. Вишневским: тот женился на старшей дочери врача Надежде и уехал с ней к месту службы в город Луцк. Доктор дал объявление, что требуется секретарь с фельдшерским образованием. На свое объявление Петр Александрович получил несколько десятков предложений. Он сам объездил претендентов и остановился на Лизе Юзба-шевой, даже не видя ее, потому что ему понравился порядок в комнате и, особенно, на письменном столе. Елизавета Федоровна Юзбашева была старшей дочерью армянина штабс-капитана Федора Ивановича Юзбашева, служившего в кавказском корпусе русской армии. Постепенно войдя в курс дела, она стала его бессменной помощницей: помогала Бадмаеву на приемах, с 1903 года заведовала аптекой тибетских лекарственных трав в доме на Поклонной горе.

«Лиза Юзбашева была человеком очень цельным и вместе с тем обладала широким характером, – спустя много лет вспоминал ее внук, писатель Борис Сергеевич Гусев[13]13
  Борис Сергеевич Гусев (1927—2009), участник Великой Отечественной войны, с 15 лет – участник обороны Ленинграда, воевал на Ленинградском фронте; журналист, писатель-историк, автор книг «За три часа до рассвета», «Сережин круг», «След», «Доктор Бадмаев: тибетская медицина, царский двор, советская власть», «На поле брани» и др.


[Закрыть]. – Бадмаев понравился ей с первого взгляда; работая с ним, она все более поддавалась его властной натуре, обаянию его быстрого ума. Она не думала, как устроится ее жизнь в будущем, хотя ее ближайшая подруга Виргиния постоянно напоминала ей об этом и даже старалась познакомить с „хорошей партией". Но для Лизы это не имело смысла, ибо встреча с Петром Александровичем соединила в себе все: и любовь, и увлечение таинственной наукой Тибета. И случилось то, что должно было произойти: она стала гражданской женой Бадмаева, хотя между ними была сорокалетняя разница в возрасте». В октябре 1907 года родилась дочь Аида...

«По всеобщему мнению, отец был добрый человек, помогал бедным, – вспоминала впоследствии Аида Петровна. – Конечно, он был богат, но не все богатые делали это. И свое богатство он нажил колоссальным трудом... Он располагал к себе людей и в первую очередь больных, своих пациентов. Доктор он был замечательный... Окружающие люди любили его. Работал, не требуя тишины в доме. Ни вина, ни табака для него не существовало... Отец был очень религиозным человеком. В его кабинете в иконостасе стоял образ целителя Пантелеймона, там всегда горела лампада. Этот образ хранился матерью до 1937 года. По праздникам в дом на Поклонной приходил священник и совершал молебен».

Е.Ф. Юзбашева.

Фото из архива Н.Б. Роговской (дочери Б.С. Гусева)

Будучи студентом первого курса восточного факультета Санкт-Петербургского университета, Жамсаран Бадмаев 11 апреля 1872 года принял православие. Крестным отцом его стал тогда великий князь, будущий император Александр III. О своих убеждениях Бадмаев писал в феврале 1917 года в брошюре «Мудрость в русском народе»: «Я православный глубоко убежденный изучающий и стремящийся еще больше изучать основы христианства, знакомый с критическими взглядами на христианство. Я был буддистом-ламаитом, глубоко верующим и убежденным; знал шаманизм и шаманов, веру моих предков и с глубоким почитанием относился к суеверию. Я оставил буддизм, не презирая и не унижая их взгляды, но только потому, что в мой разум и мои чувства проникло учение Христа Спасителя с такой ясностью, что это учение Христа Спасителя озарило все мое существо...»

Е.Ф. Юзбашева с дочерью Аидой. Фото 1910 г. Фото из архива Н.Б. Роговской

Е.Ф. Юзбашева с дочерью Аидой. Фото 1911 г. Фото из архива Н.Б. Роговской

Своей государственной дипломатической деятельностью П.А. Бадмаев способствовал сближению России и восточных стран, а как врач и ученый, знавший и восточную и европейскую медицину, явился основателем врачебной науки Тибета в России. Его исследования и рекомендации по сохранению здоровья в различных экологических условиях, в том числе экстремальных, не имеют себе равных, как считают специалисты...

В 1988 году, после долгих лет непризнания тибетской медицины, репрессий по отношению к Петру Александровичу и его родным, а также ложного вымышленного изображения Бадмаева в литературе и кино советского периода, академик Академии медицинских наук СССР (Институт радиационной медицины) В.А. Матюхин в письме Б.С. Гусеву писал: «Позвольте поблагодарить вас за бережное отношение к трудам Вашего деда Петра Александровича Бадмаева и за выраженное Вами пожелание сделать эти труды доступными для научного мира...»

* * *

К востоку от Удельной, за Старо-Парголовским проспектом, простиралось вплоть до Пискаревки огромное лесное пространство. Сохранившаяся ныне его часть называется лесопарком «Сосновка». К концу XIX века эти места также вошли в «орбиту» дачного Петербурга.

«Дачи здесь расположены очень удобно в сосновом лесу», – говорилось о Сосновке в одном из путеводителей начала XX века. Как отмечал в ту пору один из современников, «по своему уединенному положению и почвенным условиям Сосновка может считаться самой здоровой из дачных местностей Лесной группы». Спустя два десятилетия историк П.Н. Столпянский в своей книге «Дачные окрестности Петрограда», изданной в 1923 году, полностью подтверждал это суждение, называя Сосновку «наиболее высоким и сухим уголком Лесного».

В той части Сосновки, что вплотную примыкала к Лесному и Удельной, еще в конце XIX века началась дачная застройка. «Сосновка, собственно говоря, – сплошной сосновый лес, в котором в настоящее время настроено уже много дач и большая часть которого, перейдя в руки частных владельцев, загорожена, – сообщал в конце 1890-х годов М.И. Пыляев. – Незагороженная часть Сосновки представляет собою излюбленное место прогулки дачников Лесного и наезжающих из Петербурга. В Сосновке по праздничным дням устраиваются на лесной поляне танцы под гармонику, привлекающие много публики».

В 1883 году весь этот обширный лес, вместе с бывшим имением Кушелева, приобрел один из самых богатых купцов того времени, тайный советник (по «Табели о рангах»)

Владимир Александрович Ратьков-Рожнов (1834—1912), занимавший с 1893 по 1898 год пост городского головы Петербурга, а с 1904 года – сенатора. Он являлся владельцем фирмы «Громов и К», специализировавшейся на переработке и торговле лесом и лесоматериалами, владел лесопильными заводами на Шлиссельбургском тракте и Орловской улице, складами на набережной Большой Невки, ему принадлежало около двух десятков доходных домов в Петербурге.

Лесной массив на севере Петербурга, как отмечают историки, он «купил с той же целью, с какой Ермолай Лопахин в пьесе Чехова купил вишневый сад – для вырубки и распродажи под дачи». Почти сразу же была застроена часть бывшего леса вдоль Старо-Парголовского проспекта (ныне – проспект Тореза), на остальной территории работы велись в 1908—1912 годах. После смерти В.А. Ратькова в 1912 году делами занимался его сын, Ананий Владимирович – действительный статский советник, камергер, предводитель дворянства Царскосельского уезда и почетный мировой судья Петербургского и Царскосельского уездов.

Отец и сын Ратьковы-Рожновы являлись совладельцами Ленского золотопромышленного товарищества. Именно при них 4(17) апреля 1912 года произошел знаменитый «Ленский расстрел». Тогда в результате забастовки и последующего расстрела рабочих правительственными войсками пострадало, по разным оценкам, от 250 до 500 человек, в том числе 107—270 человек погибло. Это трагическое событие вызвало огромный резонанс по всей стране: в стачках и митингах участвовали около 300 тысяч человек. А в глазах общественного мнения случившееся стало очередным обвинением самодержавию...

Впрочем, вернемся в Сосновку. А.В. Ратьков-Рожнов разбил принадлежащую ему территорию Сосновского леса на участки и проложил между ними дороги, чтобы продавать участки под частную застройку, однако распродаже участков леса под жилье помешала начавшаяся Первая мировая война.

Тем не менее улицы, прорубленные тогда по велению Анания Ратькова-Рожнова, сохранились в Сосновке и поныне в виде широких аллей. Одна из улиц получила название Ананьевской – теперь это часть Светлановского проспекта. Другие должны были носить следующие названия: улица Леховича, Исаковская, Веринская, Владимирская, Михайловская улицы. По всей видимости, большинство из них получили проектные наименования по фамилиям ближайших землевладельцев. Группу улиц предполагалось назвать в честь выдающихся русских поэтов и писателей – Лермонтова, Пушкина, Некрасова и Тургенева...

Кстати, возле Сосновки в 1902 году провел целое лето будущий поэт, а в ту пору гимназист Самуил Яковлевич Маршак, о чем вспоминал сам поэт и его родные. «Вспоминаю наше первое петербургское лето, дачу в Лесном, – рассказывал в своих мемуарах ,Частица времени“ М.Я. Маршак-Файнберг, младший брат поэта. – Двор наш был большой и многолюдный. Калитка в глубине двора выходила в лес – в Сосновку...»

* * *

Как и во многих пригородах и предместьях Петербурга, в Удельной действовало местное «Общество содействия благоустройству». Согласно его уставу, утвержденному в 1908 году, Общество имело целью «содействовать достижению возможно лучших условий жизни на Удельной как путем благоустройства самой местности, так и в культурно-нравственном и экономическом отношениях». Районом действия Общества указывались Удельная и «прилегающие к ней местности».

В уставе сообщалось, что для достижения своих целей Общество «принимает на себя заботы: а) о лучшем содержании существующих, а также об устройстве новых улиц, дорожек, аллей, бульваров, скверов, канав, прудов, мостов и проч.; б) об улучшении в санитарном и противопожарном отношениях и об улучшении освещения; в) о соблюдении строительных обязательных постановлений; г) об устройстве с надлежащего каждый раз разрешения потребительных лавок, складов дров и строительных материалов и т. п.».

Средства Общества составлялись из членских взносов, добровольных пожертвований, сборов от устройств спектаклей, концертов, гуляний и других увеселений, а также от процентов с капиталов Общества. Ежегодный членский взнос составлял 3 руб. «Лица, внесшие единовременно 50 руб., именуются пожизненными членами Общества, – указывалось в уставе. – Оказавшие особые услуги Обществу могут быть избраны в почетные члены. Оказавшие содействие и помощь Обществу личным трудом или внесшие не менее 1 руб. считаются членами-соревнователями».

По состоянию на октябрь 1910 года в состав правления «Общества содействия благоустройству на Удельной» входили председатель Общества Алексей Иванович Осипов (владелец мызы «Прудки»), казначей Владимир Николаевич Любомиров, секретарь Виктор Валентинович Вейде, а также члены правления – Вячеслав Михайлович Родзевич, Николай Карлович Вестерлинг, Григорий Степанович Михайличенко, Курт Августович Гоферт и Павел Федорович Хапов.

Не все начинания Общества находили поддержку у городских властей. Так, в ЦГИА Санкт-Петербурга сохранилось обращение Общества к петербургскому губернатору от 21 февраля 1912 года, в котором говорилось: «Беспокоясь изысканием средств для открытия бесплатной амбулатории для бедных в Удельной, правление[14]14
  В это время правление Общества содействия благоустройству на Удельной помещалось на Алексеевской ул., 6.


[Закрыть] просит разрешения на устройство 26 марта праздника „лилового цветка”. Предполагаемый район праздника: Удельная, Лесной, Коломяги, Скачки и Финляндский вокзал в С.-Петербурге».

Как известно, уличные сборы пожертвований в виде продажи цветов или сувениров были весьма популярны в начале XX века. «Не оскудевала рука дающего», и подобные акции продолжали пользоваться успехом. Случалось, что они проходили даже каждую неделю и, казалось, должны были бы порядком поднадоесть горожанам.

Как бы то ни было, но уличную акцию в Удельной власти не разрешили: 8 марта 1912 года правление «Общества содействия благоустройству» уведомили, что «проектируемую Обществом... продажу „лилового цветка”... г. Градоначальник не признал возможным разрешить в виду того, что названное Общество находится в пределах С.-Петербургской губернии и деятельность его не распространяется на С.-Петербург».

Еще одно ходатайство, с которым Общество обращалось к градоначальнику в сентябре 1915 года[15]15
  В этот период адресом правления Общества указывалась квартира заместителя («товарища») его председателя, С.Д. Масловского, на Алексеевской ул., 12.


[Закрыть] уже совсем по другому вопросу, также было отклонено. Речь шла о просьбе выдать ссуду.

«Все усиливающаяся дороговизна жизни ставит во все худшее материальное положение малоимущее население и понуждает его создавать потребительские Общества, при помощи которых оно могло бы хотя отчасти обеспечить себя доброкачественными продуктами первой необходимости и делать некоторые сбережения на их покупки, – говорилось в обращении председателя правления Общества. – Окраины столицы в смысле снабжения их доброкачественными продуктами и цене на них находятся в еще худшем положении, чем центр.

В силу этих обстоятельств Потребительское товарищество при «Обществе содействия благоустройству Удельной», легализованное как самостоятельное юридическое лицо, на основании нормального устава задалось целью возможно широко организовать снабжение населения продуктами первой необходимости, открыв потребительский магазин.

К сожалению, оно столкнулось с обычным на первых порах затруднением потребительских обществ – невозможностью среди малоимущего населения, к тому же экономически ослабленного связанными с войной имущественными затруднениями, собрать основной капитал, необходимый для открытия магазина. Большинство же удельнинского населения – это малоимущие труженики разных профессий: рабочие, конторские служащие, мелкие чиновники и т. п.».

Таким образом, «натолкнувшись на непреодолимое для Общества препятствие в виде недостатка средств», оно решило обратиться к градоначальнику с просьбой «исхлопотать для потребительского товарищества при «Обществе содействия благоустройству Удельной» ссуду в 15 тыс. руб., что дало бы возможность открыть потребительный магазин, и тем значительно улучшить на этой окраине положение продовольственного вопроса, ныне очень обостренное».

Возможно, тяготы военного времени (шла Первая мировая война!) помешали градоначальнику дать положительный ответ. В начале октября 1915 года правление Общества получило ответ: «Приведенное ходатайство за отсутствием в распоряжении градоначальника специального кредита удовлетворено быть не может»...

* * *

Как и во многих дачных пригородах Петербурга, в Удельной возник свой, удельнинский отдел С.-Петербургского пригородного добровольного пожарного общества. Произошло это событие в июле 1898 года. С тех пор день рождения отдела, приходившийся на 22 июля, каждый год отмечался особыми праздничными церемониями.

К примеру, когда в 1902 году отмечали четвертую годовщину, по окончании молебствия была совершена «проездка и примерное тушение пожара при участии наемных пожарных служителей». «Репетиция вышла очень удачной, – сообщал газетный репортер. – Учредителю отдела Ф.Э. Ландезену был преподнесен хлеб-соль». Отмечалось, что за четыре года существования отдел успел принять участие в тушении более семидесяти пожаров, а содержание и организация отдела за это время обошлась более чем в 20 000 руб...

Пожарное депо в Удельной. Фото 1900-х гг.

Действительно, сплошь деревянная Удельная часто страдала от пожаров. Информацию о них можно найти в городской хронике. Так, 24 июня 1892 года случился пожар на Удельной ферме (на Фермском шоссе), принадлежавшей Удельному ведомству и арендовавшейся в то время архитектором Бенуа. Огонь удалось потушить в самом начале – как сообщалось в прессе, «благодаря распорядительности местного пристава и скорому прибытию Лесного резерва».

«В двухэтажном здании проживала баронесса Нолькен; в этом же доме жил ее секретарь, сын потомственного почетного гражданина Е. Фельд, – рассказывалось на страницах „Петербургского листка“. – Занимаясь фотографией, он позабыл в темной комнате свечу, отчего и произошел пожар... Прибывшие пожарные разобрали горевшие части здания и, вскрыв часть крыши, остановили там вовремя дальнейшее распространение огня. Имущество не застраховано, строение же застраховано в особом отделе департамента Уделов. Убыток по строению составил до 300 рублей».

Сильный пожар случился в Удельной летом следующего года. 1 июля 1893 года сгорели торговые бани в доме статского советника Оронского. «Пожар начался в десять часов утра, в то время, когда в банях мылись посетители, которые голыми начали выскакивать на улицу, – сообщал пикантные подробности репортер одной из столичных газет. – Собралась масса публики. Слышались остроты и смех, а пожар между тем принимал угрожающие размеры. Только в три часа дня пламя утихло, и соседние здания удалось отстоять. Бани сгорели до основания...»

Местные пожарные имели самое непосредственное участие к удельнинской традиции ежегодного крестного хода в память избавления от холеры, который духовенство церкви устраивало по всей округе. Вот какие подробности о крестном ходе, состоявшемся 22 июля 1903 года, сообщал обозреватель «Петербургской газеты»: «По окончании общего молебна крестный ход остановился у разукрашенного флагами удельнинского пожарного депо пригородного пожарного общества. К этому времени около депо уже собрались коломяжский, лесной и удельнинский отделы во главе с и. д. начальника г. Тивасом. Сначала перед иконой пожарной дружины было отслужено молебствие, по окончании которого состоялся смотр и парад дружинам».

Прозвучали тосты за «драгоценное здоровье» государя императора, государынь императриц и великого князя Владимира Александровича – покровителя пожарных обществ в России. Затем пожарным предложили праздничный завтрак. «Во время празднества играл оркестр музыки, – указывалось далее в газетной заметке. – Торжество посетила масса дачников и дачниц».

Увеселения, театры, кинематограф

Дачными развлечениями удельнинских жителей были вояжи в Удельный парк, сосновый лес на Поклонной горе, а также «прелестный», как замечали современники, парк Штоля и Шмидта на Старо-Парголовском проспекте, напротив Рашетовой улицы.

«Удельный парк и прилегающий к нему лес служат любимейшим местом для прогулок здешних дачников, – замечал в мае 1890 года обозреватель „Петербургского листка”. – В праздничные же и воскресные дни сюда стекается масса городских гостей и располагается прямо на зеленой мураве, под ветвями сосен и елей на целые дни. Большей частью все это люд семейный, который тянется сюда с утра, несет с собой самовары, провизию и неизбежную выпивку. Приятную картину полного оживления можно наблюдать здесь ближе к вечеру: песни, пляски, забавы детей и т. п. встречаешь на каждом шагу. Само собой разумеется, что гуляющих никто не стесняет, и поэтому такие „маевки” носят чисто семейный характер. Для взрослых является возможность отдохнуть на чистом воздухе, сладко всхрапнуть, для детей же тут полное приволье и простор».

«Петровская сосна» в Удельном парке. Фото начала XX в.

Одной из достопримечательностей Удельного парка служила «петровская сосна», посаженная, по преданию, самим Петром I. Трудно сказать, действительно ли царь имел к ней отношение. В нашем городе и его окрестностях когда-то было достаточно много «петровских деревьев», и каждое претендовало на безусловную подлинность. «Петровская сосна» в Удельном парке росла при въезде в парк со стороны Коломяг. Местные жители говорят, что ее не стало в 90-х годах теперь уже прошлого века.

Егерский проезд в Удельном парке. Фото начала ХХ в.

Кузнецовская поляна в Кузнецовском парке. Фото начала XX в.

«Растительность в Удельной, за небольшим исключением, довольно скудная, не дающая ни тени, ни прохлады в жаркие летние дни, – говорилось в „Путеводителе по дачным окрестностям г. Петербурга на 1903 год“. – Местами прогулок служат: парк Удельного ведомства и сосновый лес на Поклонной горе, а также парк Штоля и Шмидта, выходящий на Старо-Парголовский проспект. Цены дач от 40 до 600 р. за лето».

...Одним из мест притяжения местных жителей служил Удельный (или Коломяжский) ипподром, о котором мы уже упоминали. Торжественное освящение этого ипподрома, находившегося в ведении Императорского Царскосельского скакового общества, состоялось 11 июля 1892 года. Духовенство Кавалергардского полка отслужило молебен, окропив святой водой все воздвигнутые постройки. В церемонии приняли участие министр внутренних дел Дурново, градоначальник Петербурга генерал фон Валь, столичный комендант генерал Адельсон, начальник 1-й гвардейской кавалерийской дивизии генерал Струков и почти все действительные члены Царскосельского и Московского скаковых обществ.

Здание Удельного (Коломяжского) ипподрома.

Открытка начала XX в.

«Скаковые трибуны, вполне напоминающие Лоншанские, возле Парижа, и общее устройство скакового круга производят весьма приятное впечатление и представляют немало удобств, – сообщалось в „Петербургском листке”. – Ипподром расположен очень живописно: внутренняя его сторона выходит на Удельнинский парк, наружная же дает прекрасный пейзаж на Коломяги и соседние деревни. Скаковой круг имеет в окружности ровно две версты и разделен на три дорожки: наружную, для гладкой скачки, круг песчаный рабочий, для галопов, и дорожку стипльчезную – с препятствиями, которых десять. Из них серьезнейшим препятствием считается каменная стена вышиной до полутора аршин. Всех трибун построено три: деревянная, с Царской ложей и помещением для членов Общества, каменная для публики с ложами и двухрублевым амфитеатром, и деревянная с рублевыми местами. Тотализатор общий, в каменном здании, под ложами, как это устроено в Лоншане. Общий вид этих построек, воздвигнутых по проекту академика Л.Н. Бенуа, весьма изящен».

«Новый скаковой ипподром, без преувеличения, великолепен, – вторил обозреватель „Петербургской газеты”. – Петербуржцы не привыкли к таким роскошным зданиям в области спорта. Старинный ипподром в Царском Селе, которым они были вполне удовлетворены, кажется теперь мизерным сараем».

Вообще же, комментарий обозревателя «Петербургской газеты» отличался глобальными параллелями. «От Коломяжского ипподрома ожидают больших последствий, почти что новой „коломяжской эры“, – с пафосом отмечал журналист. – Известно влияние путей сообщения на цивилизацию, а Коломяги, по своему узловому положению среди петербургских окраин и пригородов, напоминают древнюю Элладу. Края Коломяг „изрезаны морями”, конножелезными линиями, железной дорогой, и поэтому есть полное основание надеяться, что Коломяги станут колыбелью скаковой культуры».

Скаковой сезон на Коломяжском ипподроме открылся на следующий день после торжественного освящения – 12 июля 1892 года. «Публики собралась масса, так что прекрасные обширные трибуны едва всех помещали, – описывал тот день репортер „Петербургского листка”. – К сожалению, грунт скакового круга оказался плохой, и скачки не отличались резвостью...»

Беговая жизнь была насыщена всевозможными событиями. Так, ежегодно около 22 июля на Удельном (Коломяжском) ипподроме разыгрывался «Приз Государыни Императрицы» – крупнейший приз Царскосельского скакового общества на дистанцию 2 версты 376 саженей 4 фута. В 1906 году, к примеру, этот приз выиграл конь Гаммураби, с полным правом считавшийся лучшим скакуном России.

Возле разменной кассы Удельного (Коломяжского) ипподрома. Фото из ЦГАКФФД СПб.

В том же году он выиграл и другие престижные призы – «Всероссийский Дерби» и «Весенний приз» в Москве, а также призы «Большой Продиус Петербурга», «В честь Е.И.В. Вел. кн. Дмитрия Константиновича» и «Подписной». Среди других «лауреатов» «Приза Государыни Императрицы» за десять лет, с 1898 года, были скакуны Троманто, Сак-а-Папье, Смайк, Мадам-Ферари, Сирдар, Айриш-лад, Галилей и др.

Церемония открытия скакового сезона неизменно служила одним из «гвоздей» петербургского сезона. Трибуны, как писал современник, пестрели «целыми цветниками шляпок и разноцветных офицерских фуражек».

«Удельный ипподром принарядился и приукрасился, – сообщал журнал „Спорт“ об открытии скакового сезона. – Публика приливает широкой волной, проникает через турникеты и разливается по трибунам и ложам. В трибунах тесная толпа зрителей, а навстречу эффектно глядят два ряда лож с нарядными и хорошенькими женщинами. Красивую картину представляет эта разряженная жизнерадостная толпа, среди которой много дам в цветных туалетах. Кто явился полюбоваться лихой скачкой любимых ездоков-охотников, поглядеть на кровных скакунов, а кто пришел попытать счастья в игре на тотализаторе».

Действительно, именно ставки на тотализаторе особенно привлекали публику на городские ипподромы. Современники неизменно сетовали, что на ипподромах всепоглощающий дух наживы постоянно входил в противоречие с «чистым» спортом. Выражалось это прежде всего в тотализаторе, превращавшем спортивное состязание в азартную игру. «Менее интересной и более дорогой забавы человечество не выдумывало...» – возмущался в «Петербургском листке» В.О. Михневич, говоря о несомненном вреде тотализатора – источника легкой наживы и иллюзорного представления о том, что игрой можно заниматься, как делом...

«Публика в Риме требовала „хлеба и зрелищ“, у нас же она, очевидно, требует „зрелищ и азарта“, – замечал один из спортивных обозревателей того времени. – В угоду азарту страдает дело конного спорта. Разобраться здесь, что важнее, спорт или азарт – трудно, но я все же склонен думать, что тотализатор».

Сколько ни сетовали любители конного спорта на громадный вред тотализатора, превращающий скачки в подобие азартной игры в казино, но нет – когда речь шла об интересах скаковых и рысистых обществ, то деньги были превыше всего. А потому, несмотря на протесты публики, тотализатор продолжал процветать.

На Коломяжском ипподроме. 9 июня 1913 г. Фото из ЦГАКФФД СПб.

«На скачках – царство тотализатора! – восклицал в июле 1900 года обозреватель „Петербургского листка“. – Коломяжский ипподром – это не скачки, а какое-то то-толечебное заведение для приема тотализаторских ванн и душей. Тотализаторы растут как грибы. Куда ни взглянуть – везде тотализатор, куда ни повернуться – непременно окажешься у будочки ординарной, двойной или тройной. Спереди – тотализатор. Сзади – тотализатор. В середине здания – тотализатор. В проходах – тотализаторы. В первом этаже – тотализатор, и во втором этаже тоже. Взобрались на крышу. Ба! И на крыше тотализатор!!! Единственное место, где еще нет тотализаторов – это в водосточных трубах и в щелях на полу!»

Еще один тотализатор действовал за пределами ипподрома, точнее, за его забором. Огромная толпа сквозь щели с затаенным дыханием следила за скачками. «Здесь азарт чувствуется еще сильнее, чем на трибунах, – замечал современник. – Это и понятно: на лошадей заборная публика ставит последние деньги, заработанные тяжелым недельным трудом. Здесь свои букмекеры, свои ставки. Собирают по мелочам, но в результате выигрывают лишь немногие, ловкие дельцы, а все остальные проигрываются до последней копейки. Многие являются с закуской и выпивкой, и тут же на земле, во время перерыва в скачках, устраиваются пикники».

Столпотворение публики на ипподроме газетчики метко окрестили «скаковым митингом». «Скачки – пульс летнего Петербурга, – писала „Петербургская газета“ в начале июня 1913 года. – Кто причисляет себя ко „Всему Петербургу“ и веселящемуся мирку, тот непременно бывает и на скачках. На ипподроме все дышит протестом против летнего затишья, которого, в сущности, и нет». Одним словом, публика устремлялась на Коломяжский ипподром, чтобы еще раз попасть в «объятия тотализатора» и облегчить свои карманы.

В рамках этого очерка мы не будем подробно говорить о еще одной широко известной странице Удельного (Коломяжского) ипподрома – авиационной. Напомним только, что именно он оказался местом рождения русской авиации. С 1908 года, когда в Петербурге возник Императорский всероссийский аэроклуб, Коломяжский ипподром использовался для испытания летательных аппаратов. Именно здесь 1 (14) ноября 1909 года состоялся показательный полет моноплана «Блерио». Как отмечает краевед А.М. Жданов, первым человеком, который поднялся на самолете в петербургское небо, был француз Альбер Гюйо (Albert Guyot).

К тому времени он был опытным автогонщиком, имел небольшую автомастерскую с гаражом, в 1907 году участвовал в автомобильных гонках на приз кайзера Вильгельма, после чего получил приглашение стать пилотом автомобильной фирмы «Делаж».

Однако затем Гюйо увлекли успехи зарождающейся авиации: он освоил искусство полетов на аэропланах, хотя официального диплома у него никогда не было.

Когда в 1909 году всероссийский аэроклуб для популяризации авиации среди населения пригласил иностранных пилотов для участия в показательных выступлениях, первым откликнулся французский летчик Жорж Леганье на самолете «Вуазен»: он совершил полеты в Москве (15 и 19 сентября) и Гатчине (7 и 11 октября). Затем, во второй половине октября 1909 года, в Петербург прибыл Альбер Гюйо. Для выполнения полетов выбрали Коломяжский ипподром, отвечавший, как поясняет А.М. Жданов, всем необходимым требованиям: ровная площадка, трибуны для зрителей и высокий забор, чтобы безбилетники не смогли увидеть удивительное зрелище.