Текст книги "Исполнитель"

Мальцева разбудили громкие удары в дверь коммунальной квартиры, а затем чьи-то голоса и топот сапог. Он вскочил со своего сундука. В окне по-прежнему стояла серость белой ночи, а ходики показывали четыре часа. Надев, что было под рукой, Саша выскочил в коридор. Он был полон народа. Жильцы с заспанными лицами и военные в форме НКВД. Мальцев, вежливо отталкивая всех, протиснулся вперёд. Через открытую дверь он увидел белое, как мел, лицо Софьи Павловны. Рядом с ней стояла его мать. По её щекам скатывались слёзы.

– Так, граждане, все по своим квартирам! Нам необходимы два понятых! – громко объявил высокий мужчина с двумя кубиками на петлицах и ткнул указательным пальцем в мать Юрия Ивашкина и Глафиру Фёдоровну, старую одинокую женщину, которая жила в небольшой комнатёнке в конце коридора, являвшейся раньше чуланом. – Вы и Вы, остаётесь! Проходите в квартиру! А остальные – покиньте коридор. Не мешайте работать сотрудникам органов…

Все в одно мгновение спрятались по своим комнатам.

– Сашуля, валерьянки мне! – простонала Зинаида Ивановна, едва войдя в комнату.

Через два часа снова послышались голоса, топот сапог. Громко хлопнула входная дверь… И всё стихло.

– Ушли! – прошептал Мальцев и вышел в коридор. Дверь комнаты Софьи Павловны была оклеена бумажными лентами с гербовыми печатями.

– Опечатали! Ну и дела, мать твою! – присвистнул старший Щёчкин, выглянувший из своей комнаты.

Целый день все жильцы коммунальной квартиры, за исключением Мальцевых, обсуждали арест Софьи Павловны.

– Сашуля, я передачку сейчас для Софьи Павловны соберу, а часов в двенадцать ночи пойду на Литейный, 4. Может, к утру и примут её. Ты со мной? – тихо сказала Зинаида Ивановна.

Саша неопределённо пожал плечами.

– Ну, я поняла, что нет. Поступай, как хочешь, сынок. Только жить надо по совести, а не по разуму, как ты! – резко упрекнула она Сашу.

Александр промолчал. Его уже с давних пор мучил конфликт между его совестью и разумом, терзавший его душу и не дававший жить спокойно.

Этот день он провёл дома, старясь прийти в себя после шока, полученного от ареста Софьи Павловны.

Вечером вернулась мама с передачей.

– Не взяли! – коротко объяснила она и больше не сказала ни слова.

Через неделю в коммунальной квартире появился управдом с четырьмя крепкими мужиками и милиционер. Комната Софьи Павловны была открыты и из неё стали выносить всю мебель. Оставили только несколько стопок книг. А через месяц ордер на вселение в эту комнату получила многодетная семья Щёчкиных, которые добились права на расширение своей жилплощади. Младшие Щёчкины стали радостно вырывать листы из книг, оставшихся от Софьи Павловны, и мастерить из них бумажных голубей.

Александр начал учёбу на втором курсе. Новые предметы, общественная нагрузка – всё это снова поглотило его. Уходил Мальцев очень рано, а возвращался около девяти часов вечера или ещё позже. Вскоре он успешно сдал экзамены в автоклубе Осоавиахима. От вождения автомобиля он получал истинное наслаждение. Устранение поломок или «копание» в двигателе Александр воспринимал как обязанность, которую необходимо выполнить. Теперь он записался на курсы санитарной обороны.

За неделю до его дня рождения Зинаида Ивановна сообщила своему сыну горькую новость:

– Носила сегодня передачку для Софьи Павловны… Не приняли. Объяснили, что два дня назад она была осуждена по 58 статье. Сказал даже, по какой-то части, но у меня сразу в голове помутнение наступило… Я и забыла часть-то эту… Десять лет лагерей без права переписки…

У Саши от этой новости больно резануло в груди. В глубине своей души он всё-таки надеялся, что арест Софьи Павловны – это недоразумение… Но оказалось, что… У юноши неожиданно резко заболела голова. Боль была настолько сильной, что он, схватившись руками за виски, медленно стал садиться на пол.

– Сашуля!!! Что с тобой?! – не на шутку испугалась Зинаида Ивановна. – На, сыночек, воды выпей! Я тебе сейчас пустырничка принесу.

Боль исчезла так же неожиданно, как и появилась. Потом весь вечер Александр лежал на сундуке и слушал, как мама беспрерывно сморкается в носовой платок и, не останавливаясь, шепчет:

– Что же это в стране твориться? Как это все люди зверьми какими-то стали?! Все враги вокруг! Нет Владимира Ильича, рано умер! А эти, что делают! Всех хороших людей хотят извести…

У Тони родители уехали в Москву, и девушка снова организовала вечеринку. Были приглашены и Егор с Александром. В этот раз людей было меньше, и все вели себя гораздо раскованнее. Тоня, нисколько не стыдясь, сама затащила Сашу в угол на кресло и, сев ему на колени, стала жадно целовать. Александр сначала оторопел. Ведь он никогда ещё в жизни не целовался! Ну, а потом он уже не мог оторвать своих губ и рук от горячего тела девушки.

– Эх ты, учёный! – жарко шептала Тоня. – Сколько же времени мы потеряли из-за тебя! Ушёл прошлый раз, мне ничего не сказав. И в институте разговаривал только официально! Сухарь ты чёрствый…

В это вечер Мальцев, не выпив ни глотка спиртного, был пьян. Он был на седьмом небе от счастья.

– Оказывается, кроме книг, учёбы и общественных нагрузок, существует ещё и другая жизнь. Прекрасная, наполненная нежностью и страстью… – думал он, вспоминая о Тоне.

Перед прощанием они с ней договорились пойти в кино в следующую субботу вечером.

Родители Тони не вернулись из Москвы, Они были арестованы прямо у поезда на Ленинградском вокзале. Тоня, бросив всё, уехала в столицу.

С Егором у Мальцева были очень хорошие отношения. Ивушкин по-прежнему занимался с Александром, но уже реже.

К весне Зинаиде Ивановне стало совсем плохо. Саша почти каждый день вызывал «Скорую помощь» и пропускал занятия, ухаживая за мамой.

– Парень, – однажды сказал ему доктор при выходе из их комнаты. – Твоей матушке срочно необходимо санаторное лечение! Кроме этого, она вообще не должна работать! И питание: абрикосы, виноград, апельсины, телятина, отварная курица.

– Что же делать? – стал отчаянно думать Александр после ухода врача. – Где же взять деньги на эту роскошь? Надо срочно продать что-то ценное! Завтра быстро сдам зачёт по философии и начну заниматься добыванием денег.

Зачёт Мальцев сдал первым и хотел быстро бежать домой. Но в это время его, некстати, срочно вызвал декан факультета.

– Мальцев! Немедленно, прямо сейчас, пишите свой доклад! Вы будете представлять наш институт на городской студенческой конференции Ленинграда. Это распоряжение ректора!

– Извините, я могу это сделать завтра? – робко спросил Александр.

– Ни в коем случае! Я должен просмотреть ваш доклад, а затем направить ректору института для согласования.

Саша вернулся домой около четырёх часов дня. В коридоре стояла толпа людей. Увидев вошедшего Мальцева, все расступились, давая ему пройти и при этом избегая смотреть ему в глаза. У двери их комнаты стоял милиционер и что-то записывал в свой блокнот. Подняв глаза, он недовольно поинтересовался:

– А Вы, молодой человек, куда прёте? Не видите что ли, что здесь представитель закона находится!

– Да это Сашка, сын Зинкин. Повесилась которая! – раздался старческий скрипучий голос Глафиры Фёдоровны.

– Ах, Вы, значит, сын покончившей с собой гражданки Мальцевой Зинаиды Ивановны? – оживился милиционер.

– К-ак, как Вы ска-за-лии, – заикаясь, спросил Александр и вдруг только сейчас увидел в комнате носилки с чьим-то накрытым телом и двух санитаров в грязно-белых халатах.

– Пройдите в комнату! Сделаем опознание! А вы, граждане жильцы, расходитесь по своим квартирам. Это вам, чай, не представление! Горе у молодого человека!

– Как это ты, мама? Зачем это ты сделала, мама? – стал вслух спрашивать Саша и захлебнулся плачем.

– Гражданин Мальцев, ваша покойная мать оставила Вам предсмертную записку. Вот, возьмите её… Я нашёл её на столе. Покойная обращается только к Вам. Я прочитал записку. Она не представляет интереса для следственных органов. Всё итак ясно. Подпишите вот лучше протокольчик. Вот здесь, где я галочку поставил, и вот здесь. Тело мы отвезём в морг. С завтрашнего дня можете ходатайствовать о выдаче его Вам.

Александр, размазывая слёзы ладонями по лицу, не читая, подписал какие-то бумаги, протянутые ему милиционером.

Маму унесли… Юноша сел на пол. В руках он держал мамину записку, боясь её читать. Наконец, он развернул этот тетрадный листок в клеточку. На нём простым карандашом было написано:

– Любимый мой, Сашуля! После смерти отца я потеряла желание жить. Все эти годы я жила только тобой. Работала для того, чтобы ты мог выучиться и стать образованным человеком. У меня была мечта: помочь тебе закончить институт… Но мои болячки не дают мне этого сделать. Я уже устала терзаться от болей и не хочу больше мучить тебя. Сашуля, ты уже взрослый и сможешь исполнить свои мечты. Закончишь институт и станешь учёным… Как ты того очень хочешь. Я уверена, что у тебя всё в жизни получится. Я очень тебя люблю! Прости меня, сынок! Я очень, очень тебя люблю! Мама.

После похорон Зинаиды Ивановны Саша понял, что стал сиротой. Круглым сиротой! Ведь у него больше не было ни близких, ни дальних родственников. В этом жестком мире он остался один! Их квартира опустела. Не стучала больше швейная машинка, и не слышался больше мамин голос. Только после смерти Зинаиды Ивановны Саша понял, как он сильно любил свою маму.

Жизнь Мальцева осложнилась. Теперь он должен был сам стирать и гладить свою одежду, готовить еду, а, самое главное, добывать продукты. На стояние в очередях для отоварки талонов у Александра просто не было времени. Первую неделю он питался продуктами из остававшихся запасов. Потом обедал по талонам в студенческой столовке. Но одноразового питания ему не хватало. Через месяц началась летняя сессия. Мальцев уже сильно страдал от голода. Его стипендии хватало только на приобретение канцелярских принадлежностей.

– Что же делать? Переводиться на вечернее отделение и идти работать? А куда? На Кировский, бывший Путиловский, завод подсобным рабочим? Но мне недавно рассказывали, что там зарплата у подсобника два рубля три копейки в час. Что я могу сделать с этими деньгами? Ничего! Но самое главное, что я никогда не смогу осуществить моей мечты! Что делать? Да, можно, конечно, продать все вещи, подаренные мне Софьей Павловной! Некоторые из них, несомненно, очень ценны. Но если я их все продам, то дотяну, может быть, до окончания института. Но, а что останется тогда мне? Что я повешу на стены и поставлю на пол в своей большой квартире, когда стану хорошо оплачиваемым научным работником? – думал днём и ночью Александр.

Очень часто он себя ругал:

– Вот я болван! Вот дурак! Предлагала же Софья Павловна всё забрать! Если бы я послушался её совета, то сейчас бы и горя не знал! Продал бы только часть вещей, которые неизвестно кому достались после её ареста, и жил бы, как король! Правильно говорит русская пословица: «Дают – бери, а бьют – беги!»

У Мальцева порвались две рубашки. В прежние времена он бы отдал их маме на ремонт или полную переделку, а сейчас?

– Нет, должен быть какой-то выход, кроме продажи тех вещей, к которым я привык и которые мне нравятся! – думал Саша.

И вдруг одной ночью он проснулся от блестящей идеи, пришедшей ему в голову во время сна.

– Это будет гениальным выходом из моей ситуации! Только надо сделать всё правильно, – подумал Мальцев.

На следующий день, не первой же перемене, он подошёл к Ивушкину.

– Егор, что-то у тебя лицо сонное. Занимался, наверное, всю ночь? – спросил Александр.

– Саня, что, правда, сонное? – удивился Ивушкин. – Даже не знаю. Спал вроде бы нормально. А заниматься усиленно начну уже с той недели. Сессия ведь на носу.

– Егор, а в вашей общаге тебе дадут хорошо подготовиться к экзаменам? Ведь шумят, наверное? – осторожно осведомился Саша.

– Да, бывает шумновато! – вздохнув, признался Ивушкин.

– Егор, у меня к тебе предложение: переезжай тогда жить ко мне. Квартира у меня большая. Консультации я тебе могу давать днём и ночью. Тебе хорошо, да и мне веселее, – предложил Мальцев.

– Что, правда? Можно?! Вот здорово! – искренне обрадовался Ивушкин. – Давай прямо сегодня вечером, сразу после занятий?

– Давай! – согласился Мальцев.

Этой ночью Егор уже спал в квартире Мальцева. Расчет Мальцева оказался верным. У Ивушкина был солидный запас еды. Но самое главное, что теперь два раза в месяц приезжали посланники от Ивушкина-старшего и привозили для них мешки с продовольствием. Вскоре все свободные полки квартиры Мальцева стал ломиться от банок консервов, варенья, мёда, масла и мешочков с крупами. Егор также избавил Сашу от приготовления еды. Оказалось, что Ивушкину очень нравится готовить, особенно старинные русские блюда. Теперь Мальцев делал все задания Ивушкина, а тот «колдовал» над примусом на общей кухне, прекрасно ладя со всеми женщинами коммуналки.

Накануне сессии в комнату Мальцева одним воскресным утром нагрянул управдом.

– Так, юноша, готовься к уплотнению! – заявил он с порога, даже не поздоровавшись.

– К какому уплотнению? – спросил сонный Александр.

– Глафиру Фёдоровну забирают в дом достойной старости, а ты переедешь в её комнату!

– Как в её комнату? Она же очень маленькая! Туда же даже часть моих вещей не войдёт! Да и окно там маленькое! Я студент, мне заниматься надо! – нервничая, громко спросил Саша.

– А ты, Мальцев, не нервничай! И не ори на меня, пацан! Здесь я руководящее и ответственное лицо! Сделаешь так, как я скажу! – угрожающе ответил управдом, понижая голос до шепота. – Да, я вижу, что в квартире у тебя живут посторонние люди. Кто это? Прописка есть?

– Ленинградская есть, – ответил подошедший к двери Егор. – Я друг Александра Мальцева. Мы учимся вместе.

– Ну-ка, покажи паспорт! – приказал управдом.

Ивушкин протянул тому паспорт. Пока управдом нарочито медленно его листал, Александр с ненавистью смотрел на этого толстого лысого мужчину, ходившего зимой и летом в засаленном пиджаке и грязных яловых сапогах и кожаной фуражке.

– Не положено, гражданин Ивушкин! Нарушение Закона о прописке! – официально, почти торжественно объявил управдом. Затем, указательным пальцем поковырявшись в носу, после паузы предупредил:

– Ивушкин, в течение двадцати четырёх часов Вы должны покинуть эту квартиру и переехать жить по месту своей прописки. В противном случае я заявлю куда надо.

Не прощаясь, управдом вышел.

– Что же теперь будет? – с отчаянием спросил вслух Александр.

– Всё, Саня, будет хорошо! Я сейчас иду на Главпочтамт звонить моему отцу, – сказал Ивушкин.

– А ты, Егор, думаешь, что он сможет чем-то помочь?

– Уверен, что да! – ответил Ивушкин.

Через неделю управдом был освобождён от работы. Новый только любезно здоровался с Егором и Александром и никогда их не беспокоил.

Новый учебный год начался с ошеломляющей новости: органами НКВД арестован декан исторического факультета Шубин! Его обвиняли в организации антисоветского подполья и покушении на товарища Сталина! Все: и студенты, и преподаватели пединститута – с ужасом в глазах говорили об этом аресте, но, как всегда было принято в этих случаях, без комментариев.

В Испании шла кровопролитная гражданская война. Все советские газеты на первых своих полосах помещали материалы о борьбе республиканских вооружённых сил против франкистских мятежников, которых открыто поддерживали Германия и Италия.

– Они не пройдут! – страстно заявляла по советскому радио руководитель испанских коммунистов Долорес Ибаррури.

– Они не пройдут! – вторили ей на многочисленных митингах в поддержку законного правительства Испанской республики советские рабочие, колхозники и студенты.

Мальцев обязательно посвящал часть стенгазеты событиям в Испании. Каждый день занятия в институте начинались с политинформации о ходе боёв республиканцев с мятежниками Франко. Егор Ивушкин вообще стал интересоваться этой темой очень глубоко. Каждый день он делал вырезки из газет и аккуратно складывал их в картонную папку. Над своей кроватью он повесил, неизвестно где добытую, карту Испании и каждый день чёрными и красными флажкам отмечал позиции воюющих сторон. Егор наизусть знал фамилии и имена всех военачальников республиканской армии и деятелей испанской коммунистической партии.

А Александр… влюбился! Произошло это очень обычно. Однажды, после лекций, к нему подошла девушка невысокого роста лет восемнадцати. Очень стесняясь, она сказала:

– Здравствуйте! Это Вы Александр Мальцев? – спросила она, смотря на него своими большущими голубыми глазами.

– Да, это я, – просто ответил Александр. – Но почему на Вы?

Девушка, поджав свои пухленькие и сочные губки, произнесла:

– Хорошо, давай на ты! Александр, говорят, ты – гений? – задала она очередной вопрос и поправила чёлку своих русых волос.

– В каком смысле гений? – удивился Мальцев.

– В смысле испанского языка, – пояснила девушка и добавила:

– Меня зовут Марина Калинова. Я учусь на первом курсе. О тебе ходят легенды, что ты владеешь испанским языком лучше некоторых наших преподавателей.

– Ну, это только слухи, а не легенды, Марина, – покраснев, ответил Саша.

– Александр, а ты бы смог мне объяснить, что я не поняла, – напрямую спросила девушка.

– Конечно, с удовольствием! Хоть сейчас.

Так они познакомились. Потом Мальцев пригласил Марину в кинотеатр «Художественный» на премьеру картины режиссёра Герасимова «Семеро смелых». Саше пришлось проявить чудеса изобретательности, чтобы достать билеты. Теперь почти каждый день после занятий они с Мариной гуляли по набережной или вместе сидели в библиотеке. Калинова была очень скромной и воспитанной девушкой. Её отец работал в порту, а мать – учительницей в школе. Марина наизусть знала почти все произведения Сергея Есенина, а Саша поражал девушку выразительным чтением длинных поэм на испанском языке.

– Сашенька, ты и правда настоящий гений! – не уставала удивляться Марина.

Был декабрь 1936 года. Дома Егор встретил Мальцева с загадочным видом.

– Саня, что я сейчас тебе расскажу! – сказал он загадочно.

– У нас что-нибудь поесть имеется? – не слушая своего друга, спросил Александр.

– Картошки нажарил на сале. Горячая ещё. Это потом. Ты, Санёк, меня слушай, но это только между нами. Ты знаешь двух преподавателей кафедры испанского языка. Самые молодые – Дёмичев и Хасабьян?

– Ну, знаю, конечно! Что за вопрос? – ответил Мальцев.

– На прошлой неделе они уехали. В Испанию! Добровольцами! Воевать! У меня данные, что в Испанию отправляют наших военных инструкторов: лётчиков, танкистов, артиллеристов. Добровольцами! Воевать за Республику. А нашим инструкторам необходимы переводчики. Вот и уехали Дёмичев и Хасабьян. Я тоже хочу. Завтра пойду к декану писать заявление, – залпом выпалил Ивушкин.

У Мальцева засосало в желудке.

– Нет, на войну? Никогда? Меня ждёт кафедра. Спокойная научная работа. Дача в пригороде, кабинет. Чтение лекций, – подумал он. Ну, а вслух сказал:

– Да, это, конечно, очень почётно. Но я с детства помню рассказы моего отца о войне. Это ужасно.

– Санёк, может быть, это и страшно. Но мы же должны помочь испанскому народу? – с энтузиазмом сказал Ивушкин.

– Да, конечно, – вслух согласился Мальцев.

До Нового года оставалось десять дней. На второй перемене его срочно вызвали к декану.

– Это, наверное, будет продолжение вчерашнего разговора с завкафедрой романских языков. Он предложил Александру после института остаться на кафедре и заняться научной работой.

– Мы нуждаемся в таких талантливых молодых людях, как Вы, Мальцев! – подчеркнул завкафедрой.

– Я, в принципе, согласен, – очень сдержанно ответил Александр, желая от радости прыгнуть до потолка.

А на прошлой неделе с ним разговаривал секретарь партийной организации института и предложил вступить в партию. В январе Мальцев должен подать заявление в ВКПб.

– Всё складывается просто замечательно, – думал счастливый Александр, подходя к кабинету декана.

Он постучал в дверь и открыл её.

– Входите! – произнес незнакомый ему человек, сидящий за столом декана.

– Разрешите, здравствуйте! Я Мальцев Александр. Меня вызывали?

– Да, Мальцев, проходите. Меня зовут Николай Николаевич, я лейтенант госбезопасности, – строго произнёс незнакомый мужчина.

У Саши от ужаса отнялись ноги. Он не мог сделать ни одного движения.

– Присаживайтесь, Александр! – пригласил его сотрудник госбезопасности.

– Спасибо! – едва мог выговорить Мальцев и присел на краешек стула.

– Огромное тебе спасибо, Александр! Такие, как ты, там очень нужны. Я знакомился с твоим личным делом. Ты из пролетарской семьи, отличник, комсомолец, активист. Награждён знаком «Ворошиловский стрелок»… – торжественно произнёс Николай Николаевич.

– Где там? – спросил Мальцев, когда его собеседник закончил последнюю фразу.

– Как где? В Испании! Декан факультета мне рассказал, что ты неоднократно изъявлял желание ехать в Испанию добровольцем! – объяснил Николай Николаевич.

– Я? – растерялся Саша. – Да, конечно, – без энтузиазма ответил он тихим голосом.

– Прямо сейчас пишите заявление на имя товарища народного комиссара внутренних дел Николая Ивановича Ежова. Текст я Вам продиктую.

Мальцев, как в кошмарном сне, молча сделал, что от него требовал сидящий напротив него лейтенант госбезопасности.

– А это на сколько времени? Ведь я должен учиться. Мне институт закончить надо, – дрожащим голосом спросил Александр.

– Возьмите академический отпуск. Ваше руководство будет предупреждено. Послезавтра в девять часов утра я жду Вас в Управлении НКВД на Литейном проспекте. Пропуск для Вас будет заказан. Самое главное – никому ни о чём не говорить. Вы покинете город неожиданно. Да, собственно, у Вас близких родственников нет, поэтому и предупреждать никого. Хочу особо напомнить, Мальцев, что Вы едете выполнять задание партии и правительства особой важности и особой секретности. Никто из ваших друзей даже не должен догадаться, куда Вы исчезли. Поняли?

– Да, – едва пролепетал упавший духом Александр.

Мальцев вернулся домой с головной болью. Его тело ломило, как во время простуды.

– Егор, я уезжаю. На год. Мне приказали никому этого не говорить, но ты же мой друг. Я уверен, что ты будешь молчать. Я тебя прошу сберечь все мои книги и вещи. Только на тебя я и надеюсь, – сказал он своему другу тихим голосом.

– Ты едешь в Испанию! – догадался Ивушкин. – Счастливчик! Повезло! А меня с моим заявлением декан выгнал из своего кабинета. Сказал, что никаких добровольцев институт не отправляет, что это мои юношеские фантазии и что я должен больше внимания уделять учёбе. Я, Саня, все твои вещи сохраню. Даю тебе слово! Год ведь пролетит быстро. Вот тебе повезло!

Мальцев исполнил всё, как ему велели.

В Управлении НКВД на Литейном проспекте с ним долго беседовал совсем молодой военный в форме с двумя кубиками в петлицах. После чего он вручил Александру анкету.

– Прочитайте и заполните её, не торопясь, в соседнем кабинете. Как всё будет готово, анкету отдадите мне и получите направление на медкомиссию, – приказал ему сотрудник госбезопасности.

На следующий день Мальцев успешно прошёл медицинскую комиссию. После чего тот же самый молодой военный сказал:

– Собирайте свои самые необходимые вещи. Завтра выезжаете в Москву.

Дома Александр с тяжёлым сердцем собрал фанерный чемоданчик.

– Как хорошо всё шло! И на тебе! Ехать на войну, да ещё в Испанию, – тоскливо думал он.

Мальцев тогда и не мог себе представить, что этот год растянется на целых двадцать лет вдали от Родины. Ночью они с Ивушкиным не спали. Разговаривали вполголоса. Саша просил своего друга:

– Егор, прошу тебя, сбереги все мои книги. Особенно эту большую, «Хроники…». Да, плати за свет, что полагается!

– Саня, ты не переживай! Я всё сохраню. За свет буду платить. А ты скоро вернёшься! Что такое один год? Пролетит – и ты не заметишь, – поддерживал его Егор.

Рано утром они простились. Ивушкин поехал в институт, а Мальцев – в Москву.

Его очень строго приняли в НКВД на Лубянке. Сначала поселили в каком-то тихом общежитии на окраине столицы. В комнате с ним жил ещё один молодой неразговорчивый человек лет двадцати двух. Потом последовали бесконечные собеседования с высокопоставленными сотрудниками центрального аппарата НКВД. Мальцева заставили ещё раз пройти медкомиссию. 30 декабря 1936 года он принял присягу и был зачислен в штат НКВД в звании рядового.

В первую неделю нового 1937 года Мальцева представили Быкову Ивану Терентьевичу. Это был кряжистый русоволосый мужчина с серыми глазами и широкими скулами.

– Товарищ командир полка направляется в Испанию в должности инструктора вооружённых сил Республики. Ты, Мальцев, являешься его личным переводчиком. Для тебя товарищ Быков является как прямым, так и самым главным командиром на территории Испании, – объяснили Александру.

Быкову и Мальцеву выдали гражданскую одежду без этикеток. Запретили брать с собой все личные вещи, включая даже фотографии и книги. Разрешалось иметь только смену белья и гигиенические принадлежности.

– Советский Союз официально поддерживает нейтралитет в гражданской войне на территории Испании, поэтому и принимаются такие строгие меры конспирации, – объяснили Быкову и Мальцеву на одном из многих собеседований, на которых они присутствовали уже вместе.

Им пришлось сдать все вещи в специальную «камеру хранения» на Лубянке. А 15 января Быков и Мальцев сели на поезд «Москва – Одесса».