Текст книги "Дояркин рейс"

Икона стиля

Когда слава бежит впереди тебя, важно удостовериться, что это не бег по кругу. Иначе можно оказаться затоптанным ее ненадежно подкованными копытами. Самоуверенности мужа Марьяна буквально на следующий день нашла неожиданное подтверждение, но ключевым оказалось слово «неожиданное».

Утро началось неоднозначно. Вместо брокера в номере нарисовался курьер с пакетом, в котором была партия билетов только на первый матч группового турнира. Прикинув, что ездить придется много и не раз, решили взять напрокат машину.

– Ты оформляй этот, как его – rent-a-car, а я пошел решать задачу посложнее, – объявил жене Ваня.

– Это какую ж, интересно?

– Покупать карту автомобильных дорог, конечно! Кстати, как по-английски «карта»?

– Ты же вчера говорил, что уже знаешь английский?

– Конечно знаю! Просто отрабатываю произношение!

Марьяна произнесла. Ваня вздохнул:

– Говорил же, варварский язык. Один слог, а какой – «а» или «э» – не поймешь.

– Так и нужно говорить – среднее между а и э. И кто это страдает – носитель языка, которому для того, чтобы изобразить слово из двух слогов, нужно написать семь букв!!!

– Да, – вздохнул Ваня, – но твое произношение сразу уносит в старую добрую викторианскую Англию. То ли дело акцент португальских портье. Все, умчался.

Проложив на карте маршрут, пару раз сбившись с него и поездив кругами, они приехали в тот отель, где взошла организационно-лингвистическая звезда Ивана, завершившаяся брудершафтом с Самсоновым. Он, как назло, как раз стоял в лобби и кинулся к Ване как родному.

– Джон (словарный запас Самсонова, оказывается, тоже пополнился англицизмами), ты как раз нужен! Мы тут кое-что прикупить хотим, пошли.

Марьяна попыталась вызвать огонь на себя:

– Давайте я, может?

– Языком владеешь? Будешь клеить марки, – Самсонов был в ударе. – Не, Марьяш, я не знаю, как там у тебя, а Джон кадр проверенный! – Пока Марьяна заходилась в смехе, «Джон», увлекаемый Самсоновым, делал умоляющие знаки и всеми фибрами просил не оставлять его. Марьяна, издевательски-скорбно изобразив прощальный жест, приземлилась на диван и, заказав себе коктейль, принялась сортировать билеты по конвертам, сверяясь со списками.

Ваня вернулся минут через сорок, взъерошенный, словно Д’Артаньян после потасовки в Менге, и лишившийся значительной части своего апломба.

– Ну ничего, – мстительно пообещал он, словно продолжая аллегорию Марьяны, – в Париже я с тобой поквитаюсь.

– Что случилось, мой дорогой?

– Все шло хорошо, пока младший отпрыск Самсоновых не увидел «Макдональдс», и ему не приспичило картошки фри. Ну, я, не теряя духа, заказал ему «pommes de terre», ткнув пальцем. А менеджер, canaille, упорно меня чего-то спрашивает. Я – по контексту, и памятуя, что это всемирная франшиза, понимаю, что ему, видите ли, интересно, будем ли мы поглощать эту картошку здесь или унесем с собой?

– Ну, – Марьяна была заинтригована.

– Я ему и пояснил, – Ваня медлил, – «потато виз ми»!!!

Марьяна рухнула.

– Ну да, может, излишне пафосно. Ты ржешь, как весь «Макдональдс», включая сотрудников кухни.

Марьяну продолжал бить приступ истерического смеха.

– Младший Самсонов теперь чего-то подозревает. Хватит стебаться!!! «Потэйтэ» так «потэйтэ». «Тейк» так «тейк». Поехали дальше, неуютно здесь как-то… да и моего любимого портье нет.

Последним, уже по традиции, был отель, осчастливленный проживанием в нем законодателя регионального масштаба. Дверь в номер открылась не сразу. Геннадий Роальдович предстал перед визитерами в шелковых семейных трусах в элегантную полоску, состоянии колоссального похмелья и ярко-красной футболке, на спине которой крупно была напечатана последняя версия гимна Отечества. Такие футболки бесплатно раздавались практически всем болельщикам, но присутствие ее на депутатском туловище придавало сцене особенно торжественный смысл. Ваня вытянулся во фронт и, словно Швейк перед подпоручиком Дубом, делал «равнение направо» или «равнение налево», в зависимости от красно-полосатых телодвижений. Марьяна прыскала и, изо всех сил стараясь сохранить серьезность, показывала Ване кулак из-за спины.

– Здравствуйте, Геннадий, мы привезли Вам билет!

– На самолет? – кинулся к ней встрепенувшийся Дояркин. Ваня сделал «равнение на середину».

– На футбол. Первый матч сборной группового турнира.

– А нах он мне?

– Ну как – сходите, поддержите команду. Ощутите атмосферу, и все такое, чемпионат же!

– Гимн исполним, – встрял Ваня. – Дояркин рефлексивно дернулся и подозрительно посмотрел на кандидата наук. Тот ответил безмятежным швейковским взглядом и, чтобы не оставалось сомнений в искренности его намерений, кивнул на депутатскую футболку:

– У меня такая же, только белая. А у Марьяны синяя.

Раздумывая, депутат подошел к столу и налил виски. Пододвинул второй стакан и вопросительно посмотрел на Ваню. Тот стал по стойке «смирно» и отрицательно покачал головой, изобразив руками круговые движения. Дояркин решительно протянул стакан Марьяне. Чокнулись.

– А билет на самолет, нах?

– Билет я Вам вчера забронировала, Вы же помните? – Марьяна, чтобы не обижать депутата, слегка пригубила напиток. – Получить его можно в аэропорту, в представительстве. Там же и оплата. А Вы прям точно решили лететь?

– Посмотрю, мля, какую информацию дадут!

– Ну в любом случае это только завтра. А с учетом, что вылет ночью – фактически послезавтра. Так что ждем Вас на трансфере. И вот еще, в качестве подарка от компании, бесплатный билет на корриду. Национальные, так сказать, обычаи. Трансфер от Вашего отеля в пять.

Ваня по-гусарски щелкнул пятками, Марьяна выпихнула его из номера. В коридоре оба дали волю чувствам. Отсмеявшись, Ваня сказал с совершенно серьезным видом:

– Геннадий Роальдович, несомненно, уже достиг уровня Джорджа Беста. Легендарнейшая личность. Признан величайшим полузащитников твоих любимых британцев, «пятым битлом», иконой стиля и все такое. Кстати, шелковые трусы в полоску с красной футболкой – полный «Athleisure». Просто шик. Я-таки обзавидовался, а Бест щас где-то нервно курит в стороне.

– С каких это пор ты заинтересовался английским футболом?

– Упаси Боже. Но я всегда интересовался остроумными людьми, а Бест – «зе бест» по остроумию. Во всяком случае, среди спортсменов.

– Тем более – какая тогда связь с Геной? Кроме трусов, конечно.

– Бест как-то в алкогольном угаре бросил: «У меня был дом у моря. Но, для того чтобы попасть на пляж, нужно было пройти через бар. Поэтому я так и не увидел само море».

– Ха-ха-ха. Моря Дояркин точно еще не видел.

– Есть опасность, что он не увидит и стадиона с корридой.

Жизнь, как она есть

Ваня оказался прав наполовину – знакомая фамилия «DOYARKIN» маячила в списках заинтересовавшихся корридой, но на трансфер к стадиону Геннадий Роальдович не явился. Решив не тревожить патриция плебейскими забавами, Ваня с Марьяной укатили с последней группой, которая уже основательно набралась впечатлений.

У стадиона между испанскими и российскими болельщиками процветала атмосфера неописуемой дружбы, в основе которой лежало ликование от неудачи англичан. Бэкхем не забил пенальти, сами островитяне поминали легенду всуе и, не иначе, как известным парнокопытным животным. Фиаско топили в пиве вперемежку со скотчем. Картины британского горя, проступающие в самых неожиданных проявлениях, порою будто сходили с разгульных масленичных полотен обоих Брейгелей. Особенно Ваню с Марьяной впечатлил лежащий на подоконнике второго этажа небольшого уютного отеля бритт, чья степень горя не позволяла ему спуститься в бар, где его приятели кое-как сохраняли вертикальное положение. В качестве акта милосердия кто-то из наименее грустных, видимо, сходил в аптеку и купил там медицинский катетер. Верхняя часть была прилеплена пластырем к щеке лежащего на втором этаже и вставлена ему в рот, нижняя же опускалась в литровую кружку с пивом, стоящую внизу на столе. Марьяну умиляло милосердие англичан, Ваня же восхищался техническим решением вопроса, напоминавшим русскую смекалку.

Ничто так не вдохновляет и не объединяет, как неудача исторических соперников. Испанцы так и не смогли простить бриттам гибель Великой Армады, россияне отчетливо припоминали Крымскую войну. Кроме того, испано-российскому сближению способствовали не только приятные аллюзии и общая героическая борьба в известные годы, но и невероятный бардак, царивший при распределении билетов на матч. Вместо мощных фанатских зон получился архипелаг, состоящий из тысячи мелких островов, да и те были испещрены анклавами.

Как оказалось позднее, особенно стремительно испано-российское объединение шло в барах, находящихся в непосредственной близости к стадиону. Языковой барьер стирался благодаря не столько примитивным формулам, которые так выручали Ваню, сколько количеству принятых внутрь разнообразнейших напитков (Впоследствии, узнав об этом способе межкультурной коммуникации, Ваня предлагал исследовать его с научно-практической точки зрения, но Марьяна решительно воспротивилась). Количество и градус принимаемого были прямо пропорциональны степени понимания. Трудно судить, какой фанатской группе пришла в голову идея закрепить вечную дружбу обменом фанатских кричалок и лозунгов, но результат получился фантастическим. Испанцы презентовали в подарок несложную фонетическую конструкцию «А por ellos, ohhh ayyy» и полотнище с соответствующей надписью. Россияне, как обычно, не искали легких путей и смогли обучить довольно внушительную группу иберийцев целому двустишию. В результате с испанцами получилось, как с немцами в известном анекдоте… в общем, неудобно получилось. Картина, конечно, была из ряда вон – идущие к стадиону с подаренным полотнищем в руках, словно тореадоры на быка, испанцы на ломаном русском орали под восторженные аплодисменты россиян: «Испания параша, победа будет ваша». При этом начальная буква «В» в последнем слове на баннере носила явные следы поспешного исправления, изначально являясь не третьей, а пятнадцатой в русском алфавите.

Марьяна с Ваней не узнали, чем завершился этот культурный обмен, ибо брокер, обещавший им дополнительные билеты на матчи, вел себя все более странно и обещания не сдержал. Марьяна, как обычно, взяла инициативу в свои руки.

– Поехали тогда в Албуфейру, там на берегу есть чудный ресторан, нас возили, когда я была в рекламнике. Если повезет, получим место на террасе, будем смотреть на океан, и ты познакомишься с главным специалитетом португальской кухни. Закажем катаплану и белое вино из долины Доуру. Там рядом, кстати, есть дикий пляж…

– …и можно устроить романтические купания? За такой вечер я готов отдать все билеты на финал. Поехали.

На места на террасе никто не претендовал – посетители группировались в центре вокруг огромного экрана, на котором транслировались матчи. Супруги оказались практически одни. Когда меж двух бокалов на белоснежной скатерти возникла сияющая медная сфера, внутри которой дымились лангустины, гребешки, вонголе, кусочки трески и сладкий перец с томатами, Ваня признал, что искусство гастрономии оказалось доступно не только французам.

Солнце медленно падало в океан. На гребнях утихомирившихся волн вспыхивали бордовые искры. Терракотовые дюны дикого пляжа накрыла тишина, глушившая даже звуки прибоя. Марьяна, ступая по песку, пыталась завязать волосы в узел. Вскинув руки к голове, она медленно поворачивалась к затаившему дыхание Ване. «Я верю лишь в тебя, морская Афродита» – шептал он одними глазами. «Ты пленница жизни, подвластная, а я нереида свободная» – так же беззвучно дразнила она. Вода была холодная, но разгоряченные закатом, вином и любовью, они согревались теми невидимыми молниями, которые ударили в них в тот самый первый день, при первом же взгляде друг на друга. Даже в темной воде кожа Марьяны словно светилась изнутри, и Ваня закрывал глаза, губами хватая мокрый воздух и находя губы той, без которой каждая секунда его существования не имела никакого смысла…

Обогнув пляж, влюбленные вышли к дороге. За поворотом светился огнями прибрежный отель, они двинулись искать стоянку такси.

– Для чего и кому пришло в голову устраивать пешеходный переход почти на трассе? – удивлялся Ваня.

– Для таких сумасшедших, как мы, – смеялась Марьяна. – Сотрудникам отеля, наверное, тоже удобно добираться, вот, видишь, автобусная остановка.

– «И нам дана минута встречи безопасной», – процитировал Ваня, увлекая Марьяну за собой.

Большой темный автомобиль вылетел из-за поворота, когда сцена поцелуя Теодоро и Марселы достигла кульминационного момента. Глухой удар и визг тормозов заставили их отпрянуть и выскочить в темноту. Посреди дороги, словно на взлетной полосе, не заглушив двигатель, стоял, кажется, «Мерседес». Через несколько секунд, взревев турбиной, он, набирая обороты, ушел в черноту ночи. На обочине, пробивая темноту силуэтом, лежало тело девушки.

Люди, кони и быки

Еще Наполеон Бонапарт, беседуя со знаменитым актером Тальма, говорил ему, как неестественны трагики в изображении сильных чувств на сцене. «Разве мы поднимаем руки к верху? Принимаем позы? Разве мы испускаем крики?». В критической ситуации первая сигнальная система погружает человека в стихию рефлексов, не позволяя ему отвлекаться на театральные жесты.

Марьяна схватила телефон.

– 112? – спросила сдавленным голосом. Ваня, подтвердив, побежал к краю поворота. Марьяна уже тараторила в трубку на английском.

– Они спрашивают, где мы?

– Скажи, поворот на «Эпик Сана». Это, я так понимаю, – Ваня перебежал к табличке на ограждении, – 4-й километр по дороге на Виламуру.

«Emergency» и полиция приехали почти одновременно.

– Alive? – спросила Марьяна полицейского, когда, включив сирену, «Скорая» умчалась.

– Let's hope! Still breathing, – пожал плечами офицер.

Ваня подошел ближе.

– Он говорит, жаль, что мы не успели заметить номер машины. Я сказала, что все произошло так быстро.

– Я запомнил, – просто сказал Ваня. – Не верлибр же. Подсветка работала хорошо.

Марьяна перевела офицеру. Тот схватил Ваню и потащил к машине, заорал в рацию. Ваня написал на листке буквы и цифры. Помедлив, сказал Марьяне:

– Скажи ему, что вот здесь, где страна, – он показал на круг из звездочек, – мне кажется, была не буква «Р», а другая. Синий фон, здесь действительно плохо видно.

Марьяна перевела.

– Говорит, ничего! Найдут! Очень благодарит. Еще говорит, что даже по лицу видно, какой ты умный. Они завтра привезут тебя в полицейский офис, нужны официальные показания, через аккредитованного русско-португальского переводчика. Ты теперь единственный свидетель. А сейчас предлагают отвезти нас в отель.

Утром завтракали, в одной руке держа вилку, во второй – руку другого. Так же, не разжимая рук, вышли на пляж. Было ветрено, волосы то обволакивали лицо Марьяны, то вздымались над головой ярко-гнедой гривой. Купаться на хотелось, укрылись за песчаными валунами. Марьяна молчала, наклонив голову к сцепленным коленям. Ваня, как всегда, любовался сценой, видя в ней очередную незапечатленную картину.

– Почитай мне что-нибудь, – подняла она голову. Ваня понял.

– На русском или французском?

– На русском.

Тоже усевшись, он обхватил ногами ее бедра, и, поставив подбородок на идеальные круглые колени, слегка задумался:

 
Всё придет – и хмель, и горечь!
Шелест тьмы. Беспечный сон.
Голоса разгульных сборищ
в светлой комнате с окном.
 
 
Клятвы будут и поруки.
Просветлений явь и суть.
Будут запахи и звуки,
не дающие уснуть.
 
 
Слёзы будут! И объятья!
Ночи в сладостном бреду.
Будут спрятанные платья —
Там, за тыквами – в саду.
 
 
Пересуды. Сплетни. Толки.
Пыль растрепанных страниц.
И – рождественские ёлки
в льдистой корочке ресниц.
 
 
Растревоженный метелью
мокрых белых светлячков,
отзовется дробной трелью
стук полночных каблучков.
Всё исполнится намедни…
 
 
Лишь останется в руках
старый Золушкин передник,
позабытый впопыхах.
 

– Хорошо. Не припоминаю. Чьи это? – теплея взглядом, спросила Марьяна.

– Так… один хороший поэт, тоже не вспомню сейчас. – Ваня поднял глаза. – Жизнь продолжается. У нас еще сегодня ария Кармен и куплеты тореадора, я так понимаю. «И цирк бурлит, куда ни глянь. Коррида всех людей волнует»…даже Дояркина. Пошли.

Геннадий Роальдович, не спрашивая разрешения, плюхнулся на первые сиденья, которые Марьяна с Ваней оставили для себя, умудрившись занять оба. Марьяна села на откидное кресло, Ваня поплелся в конец автобуса. Гид принимающей стороны на приличном русском щебетала, что в португальской корриде быков не убивают, что она самая гуманная, что от конных – «кавальеро», и пеших – «фуркадуш» тореадоров требуется безмерная храбрость, отменная ловкость и чрезмерная гибкость.

Гуманность португальской корриды превзошла все ожидания. В совокупности действо представляло собой все тот же футбол, постановку оперы Жоржа Бизе и цирк династии Запашных одновременно. Особую изюминку в происходящее внесли петербургские болельщики, ужасно понравившиеся не только Марьяне с Иваном, но и португальским быкам. На корриду они пришли как на матч, притащив с собой барабан, трубы, пищалки, флаги и – по традиции – запас алкоголя, значительная часть которого находилась уже внутри их организмов. Представители культурной столицы сбились в слаженную группу, сильно смахивающую на оркестр, тем более что перед первым рядом у них реально появился дирижер, нацепивший прямо на голое тело черный пиджак. Своими дуделками и барабанами фанаты заглушали аккордеон, кларнет, тромбон, три трубы и тубу местного аккредитованного оркестра. Вскоре выяснилось, что питерский ангажемент претендует не только на музыкальное, но вокальное сопровождение происходящего. Сочинение кричалок и их мгновенное и изумительное исполнение оставили далеко позади лучшие постановки «Кармен». Как и хотел автор бессмертной оперы, «зритель с праздничным видом развеял скуку свою». Быки, чрезвычайно заинтересованные происходящим на трибунах, забыли про то, что им полагается нападать на конных и пеших, и с интересом наблюдали, как интеллигентные туристы скандировали в адрес конного пикадора: «Отпусти быка, скотина!» Чтобы привлечь внимание любознательных животных, служители арены начали смачивать капоте, плащи тореадоров, какой-то специальной жидкостью. Не помогло. Самые плотные фуркадуш начали оттаскивать быков от трибуны прямо за хвосты, что чрезвычайно оживило народного избранника Дояркина. Вспомнив молодость, он начал давать советы тореро, немало не заботясь о необходимости перевода. Животные (в смысле, быки) озирались и умоляюще смотрели на пришельцев с берегов Невы. Не выдержав, два толстых служителя преспокойно выбежали на сцену и накинули на рога самого крупного быка канат. Подсоединив обратный конец к электрической лебедке, они включили барабан. Животное отчаянно упиралось, питерцы скандировали «Верни быка на сцену! Верни быка на сцену!» В общем, публика неистовствовала. Собравшись с силами, местный оркестр выдал марш победителей, на арену нестройными рядами выступили сначала всадники, а затем и «пехотинцы». Минут двадцать они ходили по кругу, периодически принимая торжественные позы. Билетерши пошли по рядам, предлагая купить цветы. Одна из них пожаловалась Марьяне, что местная публика скупа на благодарности, и им приходится из жалости бросать бутоны самим, а потом это вычитают из их жалованья. Марьяна умоляюще потрогала за локоть Дояркина, и умиротворенный депутат купил целую корзину роз. Ваня с Марьяной с удовольствием перекидали ее содержимое на арену.

На обратном пути Дояркин как-то ужался в креслах и затащил Марьяну на оставшееся пространство. Всю дорогу он так возбужденно что-то доказывал ей, что к окончанию трансфера она сидела пунцовая от смущения. На все вопросы Вани она отмахивалась, но, сдавшись под его напором, сказала, что если это переводить на приличный язык, то Геннадий Роальдович пустился в воспоминания юности и провел, так сказать, компаративистский анализ половых ухищрений быков и приматов, утверждая, что в целом с них нужно брать пример. Как выяснилось, с быков. Собственно он, Геннадий, так и поступает.

Когда, отрансферив туристов и нахохотавшись до слёз, Марьяна с Ваней подъехали к своему отелю, у входа в лобби уже мерцали проблесковые огни полицейской машины.

* * *

Паула была смуглой (что неудивительно) брюнеткой ближе к сорока, с улыбкой, обнажающей два ряда безупречных, хотя и несколько крупноватых белоснежных зубов. Длинный прямой нос даже шел к ее скуластому лицу, увенчанному миндалевидными зелеными глазами. Энергично сжав Ване руку, она с уловимым, но очень мягким акцентом сообщила, что когда-то («О, это было в другой жизни») училась в России, а сейчас работает в структурах Министерства иностранных дел, что влюблена в русскую литературу, что «раз двадцать» смотрела «Вишневый сад» и «раз сто» – «Чайку», что ужасно мерзла во время учебы и что рада быть переводчиком у такого благородного и красивого cavaleiro.

– Это несложно, – отчаянно жестикулировала и срывалась на смех Паула, – я буду переводить вопросы следователя, он запишет Ваши ответы, Вы подпишите, я заверю Ваши показания и, как это у вас – «oplyalya» – дальше дело пойдет в суд.

Следователь был полной противоположностью Паулы – хмурый, немногословный и очень сосредоточенный. Вопросов было немного: как оказались на месте происшествия (следователь записал на всякий случай название и адрес ресторана), что слышали и видели, как удалось так быстро запомнить номер. Услышав, что Ваня лингвист, и запоминать «буквы» – его профессиональная обязанность, подобрел и внимательно выслушал, как звучат на русском стихи Камоэнса и Жуана Пинтоша.

– В суд Вас, наверное, не вызовут, – переводила Паула, – Вы к тому времени улетите, да и водителя Вы не видели. Опять же есть экспертиза автомобиля, это будет основным доказательством. Однако Ваши показания очень ценны, и мы приобщим их делу. Вас я прошу собственноручно написать в этом бланке Ваш российский адрес, да, латиницей, печатными буквами.

– Что с девушкой? – спросил Ваня.

Следователь вздохнул, вслед за ним вздохнула и Паула:

– Шансов очень мало. Но даже если выживет, для Вашего соотечественника ничего не изменится.

– Соотечественника??? – поразился Иван.

– Да, претендует на гражданство в Испании. Кстати, вы были правы – номера не португальские, испанские. Обычно ездил с водителем, но в эту ночь сам был за рулем.

– Но почему он уехал? Алкоголь?

– Не только и не столько. Он, как я сказал, претендует на гражданство, а преступление очень серьезное. Сбил человека на пешеходном переходе – это реальное тюремное заключение, которое почти ставит крест на получении паспорта. Он думал, что никто его не видит и не узнает, что произошло. Машину можно на время спрятать, и преступление переходит в разряд нераскрытых. Кстати, если бы не Вы, не стану скрывать, так бы, возможно, и случилось. Всего доброго, Жоао, мне нужно идти, он как раз сидит в допросной. Вы хотите взглянуть на него? Что ж, думаю, Вам можно.

Все трое пошли коридором и попали в комнату с большим стеклом. За стеклом, в допросной, пристегнутый наручниками к столу, под присмотром полицейского сидел плотный человек в белом льняном костюме. Ваня и Паула впились в него взглядами. Словно почувствовав это, он повернул голову к стеклу. Ваня увидел злобный взгляд настороженных глаз, покатый бычий лоб, уходящий под блестящие черные волосы, и вздернутый подбородок, который, несмотря на обстоятельства, придавал арестованному надменный вид. Ваня вздрогнул и мгновенно покрылся испариной. Вскинув голову, на него сквозь стекло «смотрел» Эдуард Ашотович.