Текст книги "Теория невероятности"

Теория невероятности
Сергей Гриненко

© Сергей Гриненко, 2024

ISBN 978-5-0062-3787-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ТЕОРИЯ НЕВЕРОЯТНОСТИ

1

Есть на свете множество преданий, которые передаются из поколения в поколение и словно питают жизненные силы той или иной семьи, рода, целой нации, определяя и направляя судьбы отдельных людей, общин или даже целых народов. И если проанализировать жизнь последнего представителя той или иной человеческой группы, например семьи, несложно будет увидеть, что в этом человеке, словно в зеркале, отражена и воплощена та сила, тот вектор и то «зерно судьбы», о которых гласит передававшееся из уст в уста его предками предание.

Именно таким человеком, последним в роду Олджеров, и был Хью.

Дед Хью, Кирк Олджер, посвятил свою жизнь попыткам «уйти от судьбы», но в итоге все равно окончил свой жизненный путь на дне Большой Реки. Правда, перед этим, он сумел сдержать данное им самому себе слово и сделать так, что передававшееся в семье по мужской линии предание никогда не было услышано ни его сыном, ни внуком. Таким способом Кирк Олджер попытался разорвать порочный круг, в который оказались вовлечены все известные ему предки – и его отец, и его дед, и прадед, исколесившие, каждый в свое время, страну с гитарными чехлами за спиной. Кирк Олджер не знал, были ли музыкантами все Олджеры чуть ли не от сотворения мира, но семейное предание гласило, что это было так. Он же решил, что больше в его роду не будет «трубадуров», уехал на другой конец страны и успешно начал карьеру торговца недвижимостью. Он весьма преуспел в риэлторском деле и в какой-то момент сумел-таки исполнить свою мечту и заработать желанный миллион. Но, как говорится, от судьбы не уйдешь, и 52-летний миллионер, сделавший состояние на торговле чужими домами, пополнил ряды утопленников с фамилией Олджер.

Отец Хью и сын Кирка Олджера, Оливер Олджер, разумеется, знал о том, что его предки либо спокойно отдавали Богу душу в нищете, которой обычно заканчивается жизнь музыканта, но зато уходили в мир иной мирно и с улыбкой на лице, либо, пытаясь освоить другие профессии, в конечном итоге неизменно сводили счеты с жизнью, бросаясь в бурные воды Большой Реки. Однако, Оливер Олджер вырос, так и не узнав семейного предания, объяснявшего мотивы суицидальных поступков Олджеров-немузыкантов, ничего не ведая об этом семейном проклятии, приводившем некоторых его предков на самую середину моста через Большую Реку и заставлявшем их кидаться головой вниз в том месте, где Большая Река бурлит и пенится на каменистых Малых порогах. Будучи же человеком настолько современным, что вера в Провидение или, тем более, в проклятие для него была чем-то вроде веры Фокса Малдера в НЛО, Оливер Олджер списывал такую удивительную неоригинальность некоторых своих праотцев в выборе способа покончить с собой либо на их скудное воображение, либо на случайное совпадение. Правильнее будет даже сказать, что успешный адвокат, а затем и верховный судья Оливер Олджер вообще об этом не думал – ему было чем занять свою голову и помимо размышлений о давно почивших неудачниках-самоубийцах.

Разумеется, и Хью Олджер, студент престижного математического колледжа, ничего не знал о семейном предании, определявшем судьбы его предков. Однако, получив телеграмму о неожиданном и смертельном прыжке верховного судьи Оливера Олджера с моста прямо в том месте, где с жизнью до этого покончил и его дед-миллионер, Хью не стал все списывать на простое совпадение. Уж слишком противоречила математическим законам ситуация. Хью знал, что шанс на то, что молния дважды ударит в одно и то же место, практически равен нулю, а регулярное поражение молнией одной и той же точки, из раза в раз, с позиций теории вероятности, вообще являлось невозможным событием!..

Тем не менее, некоторые Олджеры, включая отца и деда Хью, периодически доказывали своим примером эту «теорию невероятности». О том, что испокон веков Олджеры выбирали для сведения счетов с жизнью неизменно одну и ту же точку пространства – мост через Большую Реку в районе Малых порогов, – Хью когда-то узнал от своей бабки, что вызвало тогда бурю гнева со стороны деда, заявившего своей супруге: «Или прикуси свой длинный язык, или, видит Бог, я тебе его укорочу сам!»

Поэтому Хью дал себе зарок разгадать эту семейную тайну, так нагло попиравшую законы Всеведущей Математики, и после завершения похоронных мероприятий приступил к своему расследованию.

Перво-наперво, он собрал по архивам и метрическим книгам все, какие смог, сведения об Олджерах, покончивших с собой. Получился список из четырех имен, уходивших до девятого колена по восходящей линии, включая его отца и деда – Оливера и Кирка Олджеров.

Далее Хью начал искать все, какие только можно было найти, факты о жизни своих предков.

Элементарное сопоставление выявило следующую закономерность: самоубийцами становились те в роду, кто, вопреки явно прослеживавшейся семейной традиции, изменял фамильному ремеслу музыканта и выбирал какую-либо другую профессию.

Такой вывод для математика Хью Олджера звучал, как приговор. Нет, конечно, Хью на уровне самоучки владел гитарой и имел неплохой голос, но становиться, как говаривал его дед, «малохольным музыкантишкой» в планы Хью никак не входило.

В то же время, проведенный им анализ давал однозначный результат: если ты Олджер, то или занимайся музыкой, или готовься к прыжку с моста в районе Малых порогов. При этом, Хью по-прежнему не знал ответа на главный вопрос: почему этот странный алгоритм судьбы так методично, без единого сбоя работает в его семье. А только лишь найдя ответ на этот вопрос, можно было понять принцип работы этой машины смерти и затем найти тот самый рубильник, который остановил бы чудовищный механизм раз и навсегда.

Еще на этапе сбора сведений Хью обратил внимание, что его самые далекие предки, о которых ему удалось собрать информацию, были родом с побережья Большой Реки, как раз из тех мест, где она набирает полноводность и силу на подходе к Малым порогам. Понимая, что разгадку этого странного магнетизма Большой Реки для Олджеров следует искать именно там, на прибрежных равнинах, Хью взял в колледже академический отпуск и ранним утром второго октября 20… года отправился в те места, где, как впоследствии выяснится, в возрасте 44 лет оборвется и его жизненный путь.

Но обо всем по порядку.

2

Хью вел машину и наслаждался звучащими по радио хитами времен Фолк-Возрождения. Асфальтовая лента петляла между багряно-желтых, уже начинавших терять листву деревьев и серебрящихся на солнце озер, просвечивающих меж стволов кленов, вязов и изредка встречавшихся елей. В воздухе носились паутинки, и ласковое солнце бабьего лета ласкало лицо и руки сквозь лобовое стекло. На душе Хью царила та щемяще-сладкая тоска, которую пробуждают в нас сочные краски зараженного осенью мира.

Хью держал курс в Клайберт – небольшой городок в паре десятков миль выше по течению от Малых порогов, где неизменно рождались все Олджеры, о которых ему удалось собрать информацию, включая и его деда, Кирка Олджера.

Будущий миллионер покинул Клайберт в 19… году, и отец Хью, Оливер Олджер, появился на свет уже не в маленьком селении на берегу реки, а среди каменных джунглей мегаполиса на другом краю страны. Там же потом родился и Хью. Тем не менее, и его отец, и его дед по неясным пока причинам на склоне лет проделали неблизкий путь сюда, на свою историческую родину. И этой же дорогой к «родным местам» ехал сейчас и Хью.

Он ехал не спеша, наслаждаясь пейзажем, когда дорога внезапно вынырнула из обступающих ее деревьев, открыв вид на приютившийся на самом берегу реки небольшой городок. Это и был Клайберт.

Этот провинциальный городишко были как две капли воды похож на другие такие же маленькие города, которые Хью проехал по пути сюда: аккуратные маленькие домики с цветущими палисадниками, беленые стены церкви на главной городской площади и постепенно приходящее в запустение, почти сельское по виду и убранству кладбище на окраине.

Городское кладбище Клайберта находилось в небольшой рощице с правой стороны дороги на въезде в город. Желая размять затекшее после долгой езды тело, Хью остановил машину на обочине, выключил мотор и отправился прямо туда, где среди высоких луговых трав высились кресты и надгробия. Где-то там должен был покоиться прах предков Хью Олджера, могилы которых он впервые в своей жизни собирался посетить.

Побродив минут пятнадцать между покосившимися надгробиями, на многих из которых беспощадное время уже практически стерло надписи, Хью остановился перед высоким каменным крестом, верхушка которого выглядывала из доходившей до пояса травы. Гранитный крест был отполирован солнцем, ветром и дождями, но вырезанная на нем надпись была еще читаема: «Здесь лежат Элтон и Мария Олджер, мир их праху!»

Олджеры, перед местом упокоения которых стоял сейчас Хью, приходились ему прапрадедом и прапрабабкой. Из собранных им сведений Хью знал, что Элтон Олджер, как и большинство мужчин, носивших эту фамилию до него, был музыкантом, посвятившим свою жизнь бесконечным разъездам и выступлениям на ярмарках и в придорожных забегаловках по всей стране, исполняя старые фольклорные песни под аккомпанемент гитары. И, как и все Олджеры-музыканты до него, закончил свою жизнь, не добившись ни славы, ни денег, зато умер тихой спокойной смертью в собственной постели в возрасте 93 лет.

Пройдя дальше, Хью удалось обнаружить в высокой траве еще несколько могильных плит Олджеров с наполовину стертыми именами, датами и эпитафиями. Возле одной из таких плит он остановился и погрузился в глубокие раздумья, пытаясь понять, какая сила из поколения в поколение держала его прародителей прикованными к этим местам и неизменно заставляла выбирать небогатое ремесло провинциальных музыкантов.

Раздавшееся сзади покашливание вернуло Хью к реальности. Обернувшись, он увидел стоявшего перед ним старика, выцветшие глаза которого и вошедшее в привычку дежурное выражение скорби на морщинистом лице, а также наличие сопровождавшего его старого лохматого пса дворняжьих кровей, выдавали в нем кладбищенского сторожа.

– Добрый день! – постарался как можно приветливей поздороваться Хью.

– Добрый, молодой человек, добрый… Каждый день добрый, если ты служишь Господу и не делаешь зла ближним! – голос старика был скрипучим, как несмазанная дверная петля. – Я уж и забыл, когда это было, чтобы кто-нибудь интересовался могилами Олджеров, – его интонация не была вопросительной, но Хью почувствовал в этих словах явный вопрос: кто же ты, приезжий, невесть зачем остановившийся перед давно забытыми надгробиями?

– Меня зовут Хью Олджер, – поспешил ответить на этот незаданный вопрос Хью. – Я сын верховного судьи Оливера Олджера…

– А-а-а-а, – с пониманием протянул старик. – Не того ли Оливера Олджера, тело которого доставали не так давно местному коронеру прямо с камней на Малых порогах?

– Его самого, – подтвердил Хью, опустив глаза, на которых вдруг навернулись слезы, настолько незаживающей была рана от смерти отца.

– Его здесь никто никогда не видел до того случая, – прервал начавшее затягиваться молчание сторож. – А вот его отец, как и его дед, и прадед, были родом из Клайберта, да, сэр! – в голосе старика слышались подобающие случаю нотки торжественного сочувствия.

Помолчав еще немного, сторож продолжил:

– Решили поклониться могилам предков? Что ж, похвально, юноша, очень даже похвально! Нынче молодежь не интересуется, кем были те, кто дал жизнь их отцам и дедам, и где они лежат. Но Вы, сэр, я вижу, не из числа таких молодых ястребов без роду и племени! Если хотите, я могу показать Вам могилы всех Олджеров, похороненных на этом кладбище…

Спокойный, участливый голос старика располагал к себе, и Хью решился прямо задать вопрос, который так волновал его.

– Нет, мистер, спасибо! Честно говоря, я здесь не совсем для того, чтобы совершать экскурсии по кладбищам. Я приехал сюда, чтобы узнать, почему почти все Олджеры были музыкантами. Те мои предки, о ком я смог собрать сведения, были родом из Клайберта, вот я и решил наведаться сюда. Может, кто-то из местных знает ответы на мои вопросы. Я хотел бы узнать, кто положил начало этой профессиональной династии и почему. Мистер…?

Искорки удивления и порожденного им любопытства запрыгали в глазах сторожа. Он какое-то время разглядывал Хью, а затем произнес:

– Мистер Бойд, сэр. Меня зовут Тирл Бойд, – старик немного помолчал, продолжая изучать колючими глазками стоявшего перед ним Хью. – Что ж, коли так… Есть тут один человек, который, возможно, прольет свет на историю Вашей семьи. Отправляйтесь-ка в город, разыщите там питейню «Старый причал», а в ней спросите Нойла Харпера. Скажете Нойлу, что Вас к нему послал я. Да, и не забудьте угостить его виски, а потом уже спрашивайте, о чем хотите – память старины Нойла обостряется только после нескольких стаканов! – мистер Бойд ухмыльнулся. – Если кто и знает что об Олджерах, так это Нойл, ведь он играл на губной гармошке дуэтом с Вашим прадедом, упокой Господи его душу! – Бойд стащил с головы побитую молью фетровую шляпу, обнажив гладкий, как бильярдный шар, череп, и перекрестился. – Как понимаете, сэр, «Харпер» – не фамилия, а прозвище11
  Харпер (от англ. harp – духовой инструмент вообще и губная гармоника в частности) – сленговое слово, в среде музыкантов обозначающее исполнителя на губной гармонике.


[Закрыть], но все в Клайберте знают старика Нойла Кэнди именно как Нойла Харпера. Так-то.

Мистер Бойд водрузил на себя шляпу и протянул Хью сухую мозолистую руку:

– Всего хорошего, молодой человек, и да благословит Вас Господь за уважение к ушедшим в мир иной!

Они обменялись рукопожатием, и кладбищенский смотритель развернулся и зашагал прочь, сопровождаемый не издавшим за все это время ни единого звука псом. Хью стоял еще некоторое время, продолжая ощущать не по-стариковски крепкое, сухое и мозолистое рукопожатие мистера Бойда, и повторял про себя, стараясь заучить, сообщенное ему сторожем имя: «Нойл Харпер… Нойл Кэнди…» И снова: «Нойл Харпер».

Удостоверившись, что это новое для него имя крепко засело в памяти, Хью вернулся к машине, завел мотор и пыльной проселочной дорогой направился прямиком в Клайберт, где решил сначала снять номер в гостинице, а затем сразу наведаться в бар «Старый причал».

3

Трехэтажный кирпичный дом, на первом этаже которого помещался «Старый причал», находился в самом центре Клайберта. Распахнув старую деревянную дверь, звякнувшую повешенным над входом колокольчиком, Хью оказался в прохладном помещении бара. Было три часа дня, и питейное заведение пустовало. Лишь за барной стойкой помещался дремавший над своей газетой бармен, да в самом дальнем углу компания из нескольких стариков коротала время за пивом и игрой в домино.

Решительно направившись прямо к барной стойке, Хью осведомился у очнувшегося от полудремы бармена, где можно найти Нойла Харпера.

– Нойла? А зачем он Вам?! – в голосе бармена звучало неподдельное удивление.

Хью смотрел на бармена, ничего не говоря, а тот, в свою очередь, молча изучал чужака. Наконец, не отрывая взгляда от пытливых глаз местного бутлегера, Хью достал из кармана и положил на стойку долларовую купюру, повторив с нажимом:

– Мне нужен Нойл Харпер!

Бармен оторвал взгляд от лица Хью, сгреб мощной волосатой пятерней купюру себе в карман и кивнул в противоположный от того, где старики резались в домино, угол:

– Мистер Нойл Харпер!

Только тут Хью заметил в полутемном углу старика, спавшего за самым дальним от входа столиком, положив голову на скрещенные на столе руки. Перед спящим Нойлом Харпером расположился пустой стакан.

Хью вновь обернулся к бармену:

– Налейте, пожалуйста, два виски: для меня и мистера Кэнди.

Пораженный тем, что заезжий незнакомец знает настоящую фамилию Нойла, которую и в Клайберте-то помнили уже немногие, бармен молча выполнил прозвучавшую просьбу и поставил перед Хью два полных стакана с виски.

– Лед нужен? – осведомился он. Интонации бармена выдавали его неподдельный интерес к происходящему.

– Нет, спасибо! – Хью взял со стойки стаканы и направился к спящему музыканту.

Подойдя ближе, он различил хриплое посвистывание, вырывавшееся из полуоткрытого рта старика, обрамленного пепельно-седой клочковатой бородкой и такими же, словно побитыми молью, усами.

– Мистер Кэнди?! – Хью возвысил голос, чтобы разбудить спящего.

Старик, вырванный из сна обращенным к нему вопросом, зашамкал губами, оторвал от рук голову и еще не проснувшимся до конца, пьяным взглядом уставился на стоящего перед ним незнакомца. Переведя глаза от лица молодого человека, он увидел в его руках два полных стакана, один из которых незнакомец протягивал ему, и, расплывшись в довольной улыбке, от которой его маленькие глазки скрылись в сетке избороздивших лицо морщин, хриплым от пьяного сна голосом, прошепелявил:

– Он шамый! Шобштвенной першоной!

И глаза, и голос, и явное отсутствие зубов во рту, – все говорило, что если возраст Нойла Кэнди еще и не перевалил за почтенные сто лет, то явно приближался к этому рубежу. Хью поставил оба стакана на стол, один из них подвинул к старику, и сам уселся напротив.

– Мое имя Хью Олджер, сэр, – представился он.

– О… О-о-олжер?! – на лице старого Нойла, как на фотобумаге под воздействием проявителя, стало проступать изумление. Не дожидаясь, пока старик прошепелявит такой очевидный в данной ситуации вопрос, Хью опередил его, сказав:

– Да, мистер Кэнди, Хью Олджер, – на своей фамилии он сделал ударение. – И, да, думаю, вы правильно подумали. Я – правнук Адама Олджера, который имел честь когда-то играть вместе с Вами.

Воцарилось молчание. Старый Нойл долго, не отрываясь, смотрел в лицо Хью, и постепенно пелена в его глазах, вызванная алкоголем и сном, отступала, открывая мудрый, всезнающий и глубокий взгляд почти бесцветных, водянистых глаз. Наконец, Нойл взял преподнесенный ему стакан и, подняв его дрожащей иссохшей рукой, с вызывающей умиление стариковской торжественностью произнес:

– Выпьем жа упокой души шлавного Адама Олжера, лушшего гитаришта иж тех, ш кем мне шлущалось выштупать!

С этими словами Нойл закрыл глаза и сделал внушительный глоток виски, шумно поставил стакан на стол и испустил ветры. Хью тоже пригубил из своего стакана и отставил его в сторону.

Алкоголь преобразил старика. В зрачках зажглись огоньки, скрученные артритом пальцы перестали дрожать, а на лице заиграла довольная улыбка, открывшая белесые беззубые десны.

– Да, шэр, шлавное это было времещко! – словно подводя итог тосту, изрек он.

Понимая, что следующий же глоток виски вновь превратит старого Нойла в мало что соображающего пропойцу, подобно тому, как этот, первый глоток на время вернул его к жизни, Хью решил сразу же перейти к делу:

– Мистер Кэнди, Вы не могли бы мне рассказать, что помните, о моем прадеде? И… может Вам известно что-нибудь о том, почему Олджеры из поколения в поколения выбирали одно и то же ремесло – музыку?!

Улыбка медленно сошла с лица старика. Взгляд его стал задумчив. Было видно, как он заглядывает в глубины своей столетней памяти, и как этот омут памяти глубок. Так, что-то перебирая в своей голове, он несколько минут молчал, вперив смотрящие сквозь предметы и стены глаза куда-то в пространство.

– Мистер Кэнди!.. – Хью попытался вывести его из оцепенения.

Нойл Харпер перевел взгляд на Хью, глубоко вздохнул и со светлой грустью произнес:

– Шлава Богу, ешть еще молодешь, не жабывающая швоих штариков!

Нойл покосился на стакан, словно намекая, что его слова являют собой вполне себе хороший тост, за который не грех и выпить, однако Хью отрицательно покачал головой:

– Нет, мистер Кэнди, прошу Вас… Сначала расскажите мне, что знаете, а потом я с удовольствием выпью с Вами и за молодежь, и за Вас и за что угодно… Но мне нужно, понимаете, очень нужно, чтобы Вы сначала рассказали мне все, что Вам известно об Адаме Олджере и других моих родных… Прошу Вас!

Не будем здесь приводить дословно шепелявый и сбивчивый рассказ, изрядно приправленный местным жаргоном и музыкантским слэнгом, а просто изложим в понятном и пристойном виде, удобоваримом для современного читателя, то предание, которое тридцативосьмилетний Нойл Кэнди когда-то очень-очень давно, во время своих музыкальных странствий, услышал ночью у костра от своего молодого напарника по сцене – Адама Олджера. По словам старого Нойла, молодой и амбициозный «Адам Олжер» закончил тогда свой рассказ так: «Эта история передается в нашей семье из поколения в поколение. И знаешь, Нойл, я уверен, что все Олджеры до меня, начиная с незапамятных времен, и есть те избранные, которых судьба обрекла бродить по свету и раздавать людям осколки Разбитой Музыки. Вот и я, Адам Олджер, следую своей судьбе и счастлив этим. И пока я играю и делюсь с людьми Музыкой, я могу не бояться Реки!».

А начал свой рассказ прадед Хью Олджера тем, что поведал Нойлу Кэнди