Книга: Овердрайв - Сергей Иннер

Подводя итог: эта книга выделяется на фоне автобиографий языком написания, манерой подачи. Она, эта книга хамит и грубит, но грубит от того, что так сложилась жизнь и ничего в этой самой жизни, автор не меняет. Хотя всё может быть.

Кому посоветовать такое к прочтению? Даже и не знаю. Если вам нравится Петербург, если вам не страшно встречать на страницах книги непристойные выражения, если вы не поморщитесь, читая откровенные описания постельных сцен - читайте.

Эта рецензия далась мне нелегко, поскольку меня можно считать заведомо предвзятым в отношении книг Чтива как его представителя. Но я не намерен бессовестно захваливать Иннеров Magnum Opus, поскольку считаю, что мой долг как литератора — критиковать честно. Потому что иначе независимая литература запутается в кумовстве и финансовых интересах, как паук в собственной паутине. Уж лучше пусть авторы и дальше сидят в слоновокостных башнях, не читают и не рецензируют друг друга, чем так. В конце концов, текст выбирают искатели сложнейших путей.

Итак, «Овердрайв». Само название уже сужает целевую аудиторию книги если не до нуля, то в разы. Кому могут быть интересны гитарные эффекты, кроме тех, кто профессионально владеет инструментом? Значит, перед нами книга для музыкантов? Не станем торопиться с выводами.

Идея не нова. История начинается в 2011 году на Московском вокзале Санкт-Петербурга. Главный герой — юный провинциальный рокер Серёжа без роду и племени, прибывший в культурную столицу из-за рыжей женщины, а также чтобы покорить рок-сцену — как бы заодно, невзначай. А ещё более невзначай (что особенно занятно) юноша этот обозначает свою сверхзадачу как разгадку тайны Великого Но — так, как можно догадаться из контекста, рокер Серёжа называет первородный грех (его же, по всей видимости, символизирует разбитое им окно в подъезде родительского дома, звон осколков звучит рефреном по всему тексту).

Однако в целом Серёжа, как мы убедимся дальше, не религиозен, а даже наоборот — является ярым противником религии, об этом говорит, например, их спор с одной из ключевых героинь романа веб-дизайнером Забавой Вознесенской:

«— Если Бог есть, — говорил я, — почему он допускает, чтобы в странах Африки дети голодали, жили необразованными, рождались ВИЧ-инфицированными? Почему он допускает социальное неравенство, войны? — Мы не видим всей картины, — говорила Забава. — Может быть, смертельно больными рождаются те, кто заслужил это в прошлой жизни. — В прошлой жизни? Ты же христианка, а не буддистка! — А ты не знал, что Христос — буддист? — Что, прости?»

Сам же Серёжа, как мы видим из его тут и там сквозящих философско-мифологических зарисовок, приверженец древнегреческой мифологии, страсть к которой, надо заметить, в тексте ничем не обоснована.

В Санкт-Петербурге рокер Серёжа пытается собрать группу, но у него ничего не получается, а что у него получается, так это продавать мобильные телефоны и сим-карты в розничной сети ЗАО E.Б И. (это Единый Бизнес-Институт — браво, Сергей). Впоследствие Серёжа продаёт стройматериалы, проворачивает мелкие аферы, а затем наконец начинает зарабатывать на жизнь написанием текста — туристических статей.

Второй главный мужской персонаж «Овердрайва» — Паша Животное, земляк Серёжи, поэт и антигерой, тоже переехавший в Санкт-Петербург из Таганрога. Серёжа называет Пашу «мой внешний Тайлер Дёрден». Животное появляется в сюжете с периодичностью после того, как в одном из первых эпизодов он не то в шутку, не то в подарок, не то по безалаберности, проспорил Серёже свою крутость, которой у него было с избытком. В итоге это мистическое злословие и выводит Серёжу в невероятно крутой мир, где, впрочем, оказывается, что не всё коту масленица, и за крутость приходится платить. Так или иначе, нелепое пари по съедению пиццы накрепко соединяет этих двух героев и зачинает в романе тему мужской дружбы, взаимопревосходства и возможной игры с ненулевой суммой вследствие добросовестного соперничества.

Позже появляется Демьян Колдунов — лидер группы Немезида (нарочито незакавыченной, в отличие от других). В отличие от Животного он, как очевидно с первых строк, представляет собой опасность. Уникальность Демьяна как персонажа в том, что он — антагонист в близком друге и соратнике. А может быть, и наоборот — сразу не разберёшь, что создаёт новый слой опасности. Демьян первый, кто наконец доводит до Серёжи эту мысль, к тому моменту уже кричащую в голове читателя:

«Ты приехал сюда заниматься музыкой. Служить ей. Искать ответы. Возможность работать здесь, в Питере, выпадает единицам. И что ты сделал с этой возможностью? Ушёл от музыки к словам».

С Демьяном действие романа переходит на новый уровень — из неторопливо текущей любовной драмы, перемежающейся вспышками юношеских философский прозрений, этого непредсказуемого пубертатного и в целом монотонного джаза, действие наконец становится тяжёлым роком, появляется реальная опасность, и только тогда мы понимаем, насколько в действительности жаждали её, томились в её ожидании. И это — страшнее самой опасности.

Но вернёмся от войны к любви. Свободное от работы время Серёжа посвящает тому, что пьёт и связывается с разными женщинами, каждая из которых знаменует определённый (довольно длительный) период в хронологии сюжета. Полина Ривес — рассвет новой жизни, первый шаг на пути к вечному миру. Линда Вихрь — дикая жизнь, опасный путь по самой грани. Гелла Хмельницкая — вход в мистический, потусторонний мир, мир Рока. Забава Вознесенская — отречение от дикости в пользу святого и светлого, бывшего рядом с самого детства, а потом забытого. И наконец Христина Сибирь — неожиданный и решительный крах святости во имя сиюминутных наслаждений, прелести греха вместо простоты благодетели:

«Христина Сибирь. Очаровательная высокодетализированная катастрофа. Ты станешь моим надёжным проводником ко дну».

Отдельно стоит упомянуть высокопарный язык, каким написана большая часть романа. Иннер играет с провинциальным происхождением своего героя, вкладывая в его уста формулировки высокие и архаичные, которые простой современник вряд ли бы использовал:

«Пророки удержат небо, сонаправят всех остальных. Пророки ударят в струны, в тарелки, в бутылки, в зеркала, пророки споют о тебе, обласкают твоих дочерей и утешат их матерей, вдохновят твоих сыновей и уважат седины отцов их. Девочки-катастрофы локализованы, двойное «не» не отрицает себя, главный редактор мчится на мотоцикле своей метафоры, сардааны цветут по графику, сладок этот сгущённый млечный путь».

В противовес высокому слогу роман изобилует откровенными сценами, описанными зачастую довольно простым и грубым языком — тоже, впрочем не без внезапных отсылок к древним писаниям:

«Сдвинув кружево, в Лизаньку вхожу, так дрючу её, бл*дессу, что в торговом зале мобильники падают с витрин, схватив за локоны, слежу, чтобы внимательно она смотрела в зеркало, чтобы была себе разом актрисой и зрительницей.

— Смотри, Лизанька, смотри. — Смотрю! Смотрю!.. — Видишь, какая ты шлюха, Лизанька? — Вижу!.. О вижу!.. Разъе*и меня, как бл*дь вавилонскую-у-у-у!..»

Всё это постепенно заставляет сомневаться в истинности поверхностной природы героя. Вспоминается «Курьер» Шахназарова, о советском парне, которому снится величие Древнего Рима, и который пытается перенести хоть сколько-нибудь этого величия в бесславную реальность.

Тема древних писаний продолжается, когда речь заходит о корпорации Salve и её передовых смартфонах Adam, по которым внезапно начал сходить с ума весь мир. Будучи копирайтером, Иннер создаёт реальность, параллельную нашей, где корпорации и продукты носят имена схожие с нашими по масштабу и значению:

«Корпорация ЭнергоТеплоЗло, крупнейший экспортёр отечественной джазовой музыки ДжазПром, киностудия СвяттоЛес, похоронный концерн РосСмерть. За излучиной Невы сияет огромная — каждая буква величиной с нашу квартиру — надпись «Механизмы Силы». Чертовски круто, что бы это ни значило».

То, что происходит в конце книги, описать довольно сложно, да и не стоит, пожалуй. Скажу только, что Иннер всегда особенно гордился тем, что его «поносят отписывающиеся недочитывальщики». Конечно, зная автора, нельзя было ожидать, что роман, так явно заявляющий, что он про секс, наркотики и рок-н-ролл, не свернёт вдруг в каком-то неожиданном направлении и не надаёт заносчивому читателю тумаков в этой подворотне. Но Сергею опять удалось зайти дальше, чем слишком. Хорошо ли это? Не очень, потому что (к счастью) непонятно. Помножим это на то, что аудитория книги узкоспециализированная уже из-за названия, и получаем на выходе единицы дошедших до конца и понявших, о чём, наконец, это всё.

В современной России нет места незыблемой античности — кроме как в Петербурге. Здесь занимаются любовью древнее небеснорожденное Средиземноморье и тёмный евразийский модерн — на волне их страсти, как видно, и создан «Овердрайв».

Многие находят роман обсценным, и это немудрено. Однако Эрос при всей своей густоте и кипучести, присутствует здесь не ради украшения, а в качестве первородного вседвижущего стимула, которому подчиняется молодость, с которой так страшно расстаться. Думаю, Иннер стремился воспроизвести в тексте не только чувство, когда теряешь страх старения и смерти, но также чувство, когда теряешь страх отрыва от реальности, потому что реальность эта лишается права называться реальной. И вот — читатель, начавший путь с секса и драк, уже вовлечён в глубокий экзистенциальный кошмар, и всё это по-настоящему, как в «Видеодроме», «Голом завтраке» или «Экзистенции» Кроненберга, упомянутой в «Овердрайве». Вот такая формула: гиперреальность и сиськи, самоубийство Бога на большой сцене со световым шоу.

Перебрав все основные концепции сосуществования с абсолютным (как с личностью, как с собой, как с бесконечностью, как с непостижимым, как с законом), разрушив и собрав заново весь детально созданный мир, Иннер не останавливается (хотя уже пора бы). Он лишает персонажа свободы воли полностью, затем наделяет безграничной свободой воли и даже ненадолго передаёт ему «механизм управления реальностью».

Иннер постарался увести Серёжу во все крайности настолько далеко, насколько только мог. Герой уходит, а за ним и сам автор. Как видно, это предстоит и читателю, ведь история не кончается с текстом книги. Если уходить, то главное, чтобы было куда и откуда. Уйти из родительского дома в поисках новой жизни, уйти из ненастоящего мира, из иллюзии созданной собственным умом (от которого никак не ожидаешь такого в юные годы), уйти из несовершенной, плоской реальности в гиперреальность, где возможно всё... Но возможно ли в конечном итоге уйти от себя? И если да, то в каком направлении и насколько далеко? Обо всём этом читателю предстоит хорошенько поразмыслить вместе с рокером Серёжей на этом длинном извилистом пути.

Великое Но — это то, о чём можно говорить вечно, и мы, люди, в общем-то так и делаем. Просто называем его новыми и новыми именами. Рок-музыка всегда была и остаётся опасной, бешеной стихией, которой в массе чужды интеллектуальные изыски. Однако бывают и исключения, такие как обожаемые Иннером Pink Floyd или необъяснимые «Аукцыон», простоватые на вид, но глубоко мистичные «Калинов мост». Исключения эти обычно приходят на грань литературы и музыки со стороны второй (а слова, по Иннеру, это музыка, обрётшая смыслы). «Овердрайв» можно считать приходом на эту грань со стороны литературы.

Рокер Серёжа до самого конца лелеет детскую мечту стать рок-звездой. Но в конечном итоге герой (а с ним и окончательно ставший им под конец книги читатель) обретает кое-что неизмеримо большее, даже несмотря на то, что он «променял музыку на слова». Да и к тому же, если судить по истории России и памятовать о пути русской литературы в мире, то, может быть, в этой стране быть писателем — это и есть быть рок-звездой.

Сергей Дедович, Санкт-Петербург, 2020

У меня ушло три коротких вечера на то, чтобы прочесть антироман «Овердрайв». С тех пор прошло несколько месяцев, а я всё ещё не знаю, как выразить свои впечатления словами. Наверное, «Овердрайв» настолько самодостаточная книга, что не нуждается в рецензиях и отзывах. Эта книга сама за себя говорит всё то, что обычно пишут рецензенты в своих материалах.

Иллюзия того, что время существует — один из лучших способов начать абзац. Первая его фраза — самое важное, но и без второй никуда. Если три фразы прочитаны, считай, заинтересовал. (с) «Овердрайв»

Моё знакомство с текстографией Иннера началось с сетевых рассказов из авторского паблика. Короткие и ёмкие, остроумные и ни на что непохожие тексты запали мне в душу. Затем грянул сборник «Посейдень» с уже знакомыми рассказами и тремя не читанными мной повестями. После «Арго» я с нетерпением ждал «Овердрайв». Было до жути интересно, чем Иннер удивит на этот раз, на какую ещё высоту взберётся. Но он не взобрался.

Когда следишь за творчеством конкретного автора, само собой ждёшь, что каждое его новое произведение будет на порядок выше предыдущего. Однако «Овердрайв» не лучше и не хуже того, что автор делал раньше. В том смысле, что антироман не стал чем-то принципиально новым в контексте творчества Иннера. Те же приёмы, тот же похабно-интеллектуальный стиль, тот же ситуативный юмор, игра слов и образов, самопасхалки. Всё это мы видели в рассказах, в повестях, просто в «Овердрайве» всё это доведено до абсолюта.

— Как ты на главного специалиста Горбача напал. — Не было такого. — Тогда откуда разбитая витрина? — Главный специалист Горбач меня атаковал. Я отошёл в сторону, а витрина не успела. (с) «Овердрайв»

Эта книга своего рода подведение итогов некоего этапа в жизни и творчестве автора. За редким исключением из рассказа в рассказ у Иннера кочевал лирический герой Серёжа Вернер, с которым случались разные вещи. Так вот антироман, рассказы и повести взаимодополняют друг друга, выстраиваясь в одну большую историю этого самого Серёжи Вернера.

В рецензии на сборник «Посейдень» я писал, что рассказы как будто готовят читателя к тому, что ждёт его в повестях. Сейчас, после прочтения «Овердрайва» я считаю, что всё написанное Иннером до этой книги, готовило читателя к нему. Если представить его текстографию как высотку, то её фундамент и стены — это рассказы, повести — пентхаус, а антироман — смотровая площадка на крыше над уровнем облаков.

Что касается сюжета, он здесь куда более обыденный и приземлённый, чем, например, в «Арго». Мне «Овердрайв» очень напомнил кинотрилогию «Кровь и мороженое» Э. Райта и С. Пегга, где сюжет до определённого момента представляется комедией с харизматичным героем, а затем ненавязчиво переходит в драматичную историю со смысловой нагрузкой.

— Потому что ты не крутой. — Что? Вы двое вообще в курсе, что я круче самого крутого в Таганроге? — В Таганроге — может быть. А тут у тебя даже работа стрёмная. (с) «Овердрайв»

Большая часть сюжета посвящена взаимоотношениям между людьми: взаимопонимание и уважение, дружба и любовь, любовь и секс. В то же время все те ситуации, в которых герой оказывается, так или иначе касаются вопросов отношения к жизни и отношения жизни к тебе.

Простые истины, которые заключены в строках романа и между ними, не очевидны для читателя только до тех пор, пока не сформулированы. Они витают в воздухе и, как мне кажется, все мы их осознаём в той или иной степени. Поэтому когда встречаешь лаконичную формулировку из уст персонажа, происходит эффект узнавания, а в голове случается эндорфиновый взрыв в пару мегатонн.

Сам того не желая, я нашёл ответ на терзающий миллионы людей вопрос «Как бросить курить?» Он лежал на поверхности. Последняя сигарета — не та, что будет следующей, а та, что уже выкурена. (с) «Овердрайв»

«Овердрайв» не даёт чего-то, чего ты не видел раньше. Зато всё, что ты уже видел, здесь работает так хорошо, как нигде до этого. Я не знаю, как Иннер писал эту книгу, но мне почему-то кажется, что он разобрал до винтиков все свои произведения, а затем из получившейся кучи запчастей собрал идеально выверенную вещь, где всё находится на своих местах и взаимозависит друг от друга.

За четыре с половиной года автор провёл огромную работу над антироманом. Я не знаю, насколько она автобиографична, но легко поверить, что в большой степени. Даже при фантастичности и абсурдности многих вещей, эффект погружения и доверия не уменьшается. И всё, наверное, потому, что произведение было написано искренне и без зазрения совести за пережитые и испытанные когда-то чувства. Именно это является главным достоинством «Овердрайва», без которого антироман не удался бы.

Расталкивая людей, я бежал к Забаве, понимая, что всё может вот-вот кончиться, что слишком много линий сошлось в этот день, слишком много знаков совпало, а все когда-либо начатые сюжеты моей жизни разом завершились — того и гляди из-за горизонта поползут титры. (с) «Овердрайв»

Последних тут действительно немереное количество. Метафорой является даже сама структура текста, которая, по словам Сергея Иннера, построена по принципу гитарного перебора: «нулевые» главы-отступления — это бас, затем несколько высоких нот и снова бас. В низкочастотном фундаменте «нулевых» глав спрятаны подсказки, которые могут помочь уловить и понять замысел книги, а главы о жизни Серёжи — это, по всей видимости, гитарное соло. К тому же, «Овердрайв» изобилует незакавыченными цитатами из песен «АукцЫона», «Сплина», «Гражданской обороны» и других российских и зарубежных рок-команд. Когда узнаёшь их, то начинаешь видеть (а вернее, слышать) всю эту постмодернистскую композицию по-новому.

С самого начала читатель попадает в российскую музыкальную среду, ещё зелёный, но крепнущий андеграунд 10-х годов. Всё как завещано: секс, наркотики, рок-н-ролл, иногда в другом порядке.

"Мне нужно отдельное жильё, где я буду курить гашиш и слушать Pink Floyd", — говорит Серёжа.

Время будто тянется бесконечно между поисками барабанщика, приёмом веществ и попытками выжить и найти в большом городе хоть малую толику любви. Порой возникает ощущение, будто герой никак не влияет на реальность, а всё происходит исключительно наоборот.

Текст пестрит именами музыкантов (Эми Уайнхаус, Гэри Мур, Ронни Джеймс Дио). Местами автор, кажется, символически сопоставляет смерти известных личностей с поворотными моментами в жизни главного героя. А иногда в основное повествование врезаются целые тексты песен (например, «Речечка» Высоцкого).

Чтобы понять (и простить) «Овердрайв», нужно набраться сил. Для кого-то эта история может оказаться набором вполне прозаических событий: да, интересно понаблюдать, как изгаляется над собой и другими рокер и менеджер по продажам Серёжа в культурной столице, но не более того. Однако если вникнуть, то можно увидеть, как главный герой тщится понять себя, город, женщин и законы мироздания, то, что он называет «Великое Но».

По городу витает дух Dire Straits, колесят Автобусы Милосердия, прогрессирует берлинский синдром. Кто-то говорит: «Станем же делать вид, что сдерживаем смех» Кто-то моргает громче всех в мире. И почти у цели мы, но вот беда — очередные правки от заказчика. Мама прокурор, папа адвокат. Все роскошь и перхоть бытия. Острый нож времени режет всё пополам, и этот нож ты. Ну же! Ну же! Ну же! Великое Но тебя вечно манит, ласкает, щекочет. Перед самым твоим лицом, а не схватишь

Когда главный герой уходит в себя, то его реальность трансформируется то в мир Древней Греции, то в стадионный концерт бога рока, то в космическую одиссею со звездолётами, разбивающимися об Солнце (привет, Дуглас Адамс).

Книга держит цепко, уж очень быстро и неожиданно раз за разом меняется Серёжина петербургская бытность. На каждом участке пути ему встречаются герои, у каждого из которых есть, на первый взгляд, незаметная роль в замысле антиромана. Какие-то из них возвращаются снова и снова, другие, появившись единожды, исчезают навсегда — разве, может быть, вспоминаются каким-нибудь затерявшимся обертоном под самый конец истории. Практически у всех из них говорящие имена, похожие зачастую на клички рокеров или кого-то из их окружения: Животное, Герда, Жан-Поль, Линда и т. д.

Женщины — основные спутницы героя на протяжении антиромана. Они все с очень разными характерами, но будто бы сделаны из одного теста: не сказать, чтобы они порочные, но в каждой встречается знакомый надрыв, бездонная пропасть, укрытая тонкой шалью. Геллу Хмельницкую, например, Серёжа называет "канатной плясуньей над бездной", Христину Сибирь — "белокожей королевой тьмы", а Линда Вихрь — из тех, кто "считает зря прожитым день, в который ты ни разу не прошёл по краю". Когда эти женщины уходят в закат, хочется пожелать им сил в поисках счастья. Им это нужно, ведь для многих из них картина мира так сложна, а изменения в сознании столь необратимы, что возможно ли для них будущее вообще — это очень спорный вопрос. Для Серёжи они представляются то нечистью, то группи, то богинями древнего мира, и каждая одаривает его тем, что олицетворяет, или же наоборот — забирает у главного героя то, что ему не принадлежит.

И вот, наконец, мы подходим к концу в ожидании ответов для истерзанной души, но — ответов нет, вместо этого исчезают один за одним сами вопросы. Вспоминаются слова Сергея Иннера об антиромане: "Я люблю эту книгу и боюсь её".

Остаётся только вспомнить самое начало истории и поразиться тому, насколько сильно и вместе с тем совершенно незаметно в мире книги изменилось абсолютно всё — причём, кажется, уже далеко не один раз. Эта рок-философия многогранна и неоднозначна, как песня, звучащая по-разному, когда слушаешь её в том или ином возрасте. Было ли это всё злой шуткой или дословным пересказом реальности? Было это исповедью или проповедью, криком младенца или лебединой песней? Как знать, может, это было всем сразу. И может быть, для кого-то из будущих читателей эта книга станет началом совершенно нового Пути.