Текст книги "Дикий мир. Колонисты"

Вытирая оголенные по локоть руки, к нам подошел доктор с пожилой женщиной, которую я видел, когда она вчера воду носила раненым в вагоне. У обоих вид был донельзя усталый. Чуть позже с удивлением увидел выползшего из вагона Костика. Я вроде дернулся в его сторону, но Егор сориентировался быстрее, подошел к нему и, поддерживая, повел к нам. Девушка – то ли Алина то ли Наташа, до сих пор в них не разобрался, – помогала с другой стороны.

– Так-ну-ка-ти-хо! – вдруг рявкнуло так, что я даже вздрогнул. – Разговоры прекратить, ближе все подтягиваемся! – уже не так оглушительно, но тоже громко опять произнес Толстый. Силен, блин.

Тихо, конечно, не стало, просто громкий гомон толпы перерос в звуковой фон перешептываний и разговоров вполголоса. Народ потихоньку подтянулся ближе, окружив нашу группу неплотным полукругом, оставив метра два пространства. Получилось будто мы на трибуне перед зрительным залом. Я, как обычно, почувствовал себя не очень уютно, находясь сразу в перекрестье многих взглядов. Хотя смотрели больше на Толстого, который оказался в центре внимания. Тот хоть и был квадратным, но росту в нем не больше моих ста семидесяти, поэтому он вышел чуть вперед, бросил себе под ноги колыбаху, забрался на нее и прочистил горло.

– Итак, у меня для вас много плохих новостей, – начал речь Толстый, – и всего одна хорошая. Начну с хорошей: обед сегодня будет. Выдача будет проводиться через, – он глянул на наручные часы, – через примерно три часа. Ужин тоже будет. На выдачу, по возможности, приходить со своей посудой. Теперь остальное. Для внесения в списки на довольствие всем после этого собрания подойти к… – Толстый посмотрел на Леху, тот глаза не отвел, но вздохнул, – к Алексею Николаевичу. Алексей, бери себе в помощь пару человек. Готовить и вести учет. Также нужны люди на заготовку дров, человек пять, назначишь, когда списки будете составлять. Когда будет вестись запись, – обратился Толстый снова ко всем, – Алексею Николаевичу будет необходимо предоставить данные о своей профессией и умениях. Будем всем новые специальности присваивать.

Так, дальше, – чуть повысил Толстый голос, перебивая усилившийся гомон толпы, – потише! Вопросы потом. Наша медицинская бригада, если кто еще не знает, – кивок в сторону доктора со спутницами, – прошу любить и жаловать. Теперь внимание! Кто после этого момента напрямую подойдет к ним, тому лично зубы выбью. Возможно даже, все передние. Доктора не беспокоим, подходим к Николаю, – Толстый кивнул в сторону дружка доктора и продолжил: – Если у кого есть хоть какие-то медицинские навыки или просто знание основ первой помощи, тоже прошу подойти к Николаю. Если у кого есть аптечки, лекарства, бинты и наборы первой помощи, также прошу передать ему. Много раненых, лекарств и перевязочных средств катастрофически не хватает.

– Молодой человек, а я не понял… – начал было один из так не понравившейся мне компании, но был быстро прерван.

– Понимать не надо, надо слушать и выполнять. Не перебиваем! Для тех кто в танке, еще раз, вопросы после, – мужик после отповеди недовольно скривился с высокомерным выражением на лице, но рисковать не стал. – С медициной закончили, теперь по еде. Если у кого что есть типа круп, макарон, картошки – в общем, подходящее для приготовления супов и прочих похлебок, ну и, соответственно, мясо, курица, особенно скоропортящееся, прошу принести.

Многие при этих словах начали ухмыляться, а Толстый сделал паузу, обвел всех взглядом, видимо запоминая улыбчивых, и продолжил речь, покачав головой:

– Все принесенное будет пущено в общий котел. Всякие шоколадки, чипсы и прочее сгущенное молоко можете оставить себе, но, если кто будет замечен за поеданием тушенок или круп с макаронами, из списка на довольствие будет вычеркнут. По инструментам – несите все что есть. Топоры, ножовки, пилы, плоскогубцы, кусачки, гвозди и прочее. Сегодня будем делать в вагонах отдельные утепленные отсеки. Если этой ночью будет так же холодно, как и сегодня, дело дрянь. Надо утепляться. Теперь о самом фиговом. Помощи пока нет и, скорее всего, в ближайшее время не будет. Мало того что не ловят телефоны, навигаторы также не работают. Где мы оказались, пока неясно, есть предположение, что какой-то мудак нам перевел не туда стрелки, и мы уехали в глубокую пердь. За сутки, что мы здесь, не подъехало ни одного поезда.

– А рельсы-то не ржавые, ездят по ним часто! – раздался звонкий голос из толпы.

– Да, ездят по ним часто – факт, но больше суток нет ни одного поезда – тоже факт. И сидеть кого-то ждать без дела – верный путь ночью околеть, если ничего так и не приедет. Хотя очень надеюсь, что приедет. Не перебиваем больше, я не закончил.

– Парламент не место для дискуссий, – тихо вставил я. Рядом хмыкнули Леха с Егором.

– Теперь про говно. Морщиться не надо, вопрос насущный, простите за каламбур. Давайте определимся: мальчики ходят налево, – Толстый махнул рукой, определяя направления лева, после обозначил право, – девочки туда. Близко нужду не справляем, потому что, если нас отсюда не заберут сегодня, все будет зассано вокруг, а я не хочу желтый снег себе на чай топить. У второго вагона сортир будет через насыпь так же: мальчики налево, девочки направо. Но слишком далеко тоже не уходите. Теперь внимание! Далеко не ходите потому, что сегодня ночью… в общем, выстрелы слышали все, поясняю. Около погибших из двадцатого и двадцать первого вагонов крутились то ли собаки, то ли волки. Мы их спугнули, одну застрелили, но после ее кто-то сожрал, видно все те же шавки. Мертвецы тоже поедены изрядно, поэтому ночью внимательней, в темноте из вагонов не выходить. Зверье крупное, клыки большие. Если кто-то к ним пойдет ужином, который сам пришел, бежать его спасать я не собираюсь. Буду считать такого кандидатом на премию Дарвина. Так что на ночь походы в сортир отменяются. Ну или на свой страх и риск, – Толстый перевел дух, но, как только гомон опять начал набирать обороты, поднял руку. – Последнее, сейчас отправляем двух человек в ту сторону, откуда мы приехали. Будем надеяться, дойдут и сообщат кому надо. Пока все. Давайте по одному: вопросы, жалобы, предложения?

Закончил Толстый свой спич неожиданно для всех, и несколько секунд стояла гнетущая тишина.

– Вопросов нет? – с оттенком изумления спросил он, и сразу же человек десять загомонили разом. Толстый поморщился, мне сбоку было видно. – Тихо! По одному! – опять рявкнул он.

Опять тишина, все гомонившие начали переглядываться, и заговорил тот мужик, который пытался Толстого перебить:

– Молодой человек, а по какому праву вы тут распоряжаетесь?

– Распоряжаюсь я здесь по праву знающего, что делать, – это раз, по праву умеющего это делать – это два. Теперь три – судя по тому, что авария произошла вчера утром, а до сих пор здесь нет никакой помощи, хотя, предположительно, нас должны были хватиться и обнаружить максимум часа через четыре, есть версия, что помощи не будет еще долго. Почему, не знаю, примите как данность. Доступно всем? Дальше.

– А не много вы на себя берете? – перебив вроде как открывшую рот одну из визгливых барышень, снова спросил холеный.

– Дяденька, – Толстый глубоко вздохнул и продолжил: – Чем меньше людей пожелает поработать и получить сегодня горячий обед, ужин и подготовленное к холоду спальное место, тем меньше нам работы и тем больше достанется еды. Если сейчас не подойдет ни один желающий, не сильно расстроюсь. Потому что себя… – с каждым словом Саня говорил все громче, видимо не сумев сдержать подспудно копившееся раздражение, – потому что себя мы обеспечим едой и комфортом влегкую. Ну а еще, мы берем на себя уход за ранеными, которых много. Пока такие, как ты, кстати, *** пинают и водку жрут. А если ты еще раз хавальник откроешь, – перебил Толстый мужика, попытавшегося что-то сказать, – я тебе зубы в глотку вобью. Ясно? Отвечать не надо, вопрос риторический. Дальше спрашивайте, по существу только.

Пока Толстый говорил, я нутром прочувствовал исходящую от него угрозу. Как холодом дохнуло. Он говорил громко, не кричал, но все равно чувствовалось, что вот если сейчас тот товарищ рот откроет, то зубы у него действительно в глотке окажутся. Судя по поведению этой компании, ни один из мужиков которой больше с вопросами лезть не стал, они тоже это почуяли. Хотя, может, это я такой впечатлительный, а им по барабану на все эти угрозы, просто пока расклад количественно не в их пользу.

Я некоторое время рассматривал эту компанию. Одна из теток вроде как полезла и что-то собралась голосить, но ее задержали, и они все удалились, причем удаляться старались медленно и печально, дабы лицо не потерять. Тот, который в пальто, постоял с каменным выражением лица и так же спокойно ушел. Как отошли метров на десять, стали слышны женские возгласы, видимо те тети выражали несогласие с поведением и манерой речи Толстого. Мужских голосов слышно не было, но я примерно представил, как этих дам сейчас успокаивают. Наверняка типа «вот скоро приедут спасатели, я позвоню, и этого козла…», а что будет с «этим козлом», уже варьируется от авторитета и социального статуса «этого», кому будут звонить.

Вдруг монолит нашей отдельной компании как будто распался. Встрепенувшись, я посмотрел по сторонам. Оказалось, пока размышлял и вслушивался в далекую перепалку, основная часть собрания закончилась, и теперь несколько человек обступили Толстого, что-то негромко спрашивая. Доктор со спутницами уже двинул в вагон, часть людей выстроилась в две очереди: более длинная к Лехе, несколько пошли сначала к Николаю. Человек тридцать стояли в отдалении, все так же группками, кто-то уже уходил, видимо, идея об обеде и ужине, которые надо заработать, по вкусу пришлась не всем. Да и не с пустыми руками некоторые ехали, думаю, у многих с собой пожрать есть. А может, и нет ничего, просто рельсы-то наезженные, можно рассчитывать на то, что скоро, по идее, должны нас найти уже.

В горячую ванну бы сейчас, подумалось вдруг с тоской. Привык каждый день мыться утром и вечером. Правда, если не принимать душ суток трое, то это проходит, но вторые сутки самые сложные. Пока не все равно.

Когда девушек, Сашу-проводницу и Алину, позвал к себе Леха, а до сих пор незнакомый мне паренек увел Костика, мы с Егором как-то оказались не у дел.

– Ты готов? – спросил меня Егор, когда мы обсудили то, как Толстый осадил мужика.

– Готов к чему?

– В смысле «к чему»? Попробуй мыслить логически и сказать мне имена кандидатов на поход по рельсам в сторону цивилизации?

– Опа… думаешь, мы?

– Ну не то чтобы думаю, просто других кандидатур особо и не видно. Ты вчера в отключке валялся, много пропустил, а я особо и не помощник, – Егор приподнял руки, и я вспомнил, что предплечья у него прилично изрезаны.

Толстый в это время двинулся в нашу сторону.

– Мы готовы! – когда ему оставалась пара шагов, решив проверить догадку, гаркнул я.

– Готовы – это хорошо, – тяжело посмотрев на меня, устало сказал Толстый, – стрелять умеете?

Я в жизни ни из чего, кроме травмата, не стрелял на шашлыках, поэтому замялся.

– Смотря на каком уровне. Из гладкого слону в жопу попаду с двадцати метров, – пожал плечами Егор.

– Короче, смотрите, от полустанка, на котором мы в последний раз стояли, где-то час на поезде. Как называется, не помню, стояли мы там в пять утра примерно, я курить просыпался. Убрались в это говно, – Толстый обвел рукой вокруг, – около шести. Час езды, берем по максимуму, это километров восемьдесят. Примерно, может быть больше. За сегодня вы хорошо если километров сорок сделаете, поэтому… ну жилье по-любому должно быть, железка все-таки, хотя, кто знает, куда это нас занесло. Надеюсь, ночевать не придется в пути, но тут уж как повезет. Поэтому, Алекс, думай, будете брать твой рюкзак, спальники туда, палатку. Можно горелку. Подумайте, пока сейчас хавать будете, вон уже Леха зовет, я его озадачил вам пожрать намутить, чтоб на голодный желудок не выходить.

И это, парни, – придержал Толстый уже двинувшегося Егора за рукав, – подождите. Я там эту шавку посмотрел, которую ночью привалили. Короче, нездоровая фигня, большая уж она очень. Но на волка не очень похожа, а клыков в пасти – руку перекусить. Так что у костра лучше не ночевать. Поэтому думайте. И это, не бздите идти? Если что не так, лучше сразу говорите…

Хм. Я при упоминании о зверье, по которому ночью Леха стрелял, естественно, испугался сразу. Еще даже как. Вот только вряд ли смог бы в этом кому-либо, кроме себя, признаться. Поэтому, как и Егор, пренебрежительно махнув головой, пошел к Лехе, который нам пожрать организовал.

Завтрак изобилием не баловал – банка разогретой тушенки на двоих и по паре позавчерашних бутербродов, от которых уже шел лежалый запах. В нагрузку Николаич нам презентовал котелок чаю, даже сладкого. Мы с Егором полезли в вагон, чтоб не смущать шатающийся вокруг в большом количестве народ.

Тушенку я последний раз ел года четыре назад и с той поры испытывал к ней небрежение, запах от бутербродов заставил меня поморщиться, а чай был слишком крепкий. Но, несмотря на все это, поел с превеликим удовольствием. Еще бы столько же и еще столько же – и совсем было б замечательно. Но добавки никто не предлагал, и мы с Егором обсуждали, как пойдем, со спальниками или без. Дальние пешие переходы ни он, ни я уже давно не совершали, поэтому решили идти налегке.

Когда чай кончился и только мы засобирались на выход, пришли Толстый с Николаичем. Саня покопался в вещах и бросил Егору комплект одежды, точь-в-точь как был на нем. Олеговский, наверное, они ж в одной команде. Были.

Леха между тем, пока Егор быстро переодевался, достал из кучи рюкзаков чехол с оружием и патронташем. Извлеченное на свет ружье мне не понравилось – оно было какое-то одутловатое, что ли. Не было в нем резкости и брутальности, как в помпе, которая у Лехи за спиной висела, не было классических обводов, как в производных от «калашникова». Не было оно похоже и на аристократические ружья, из которых английские пэры по лисицам пуляют. Егор взял ружье, покрутил, сноровисто передернул затвор, приложился, приноравливаясь.

– Это что за зверь? – спросил он Леху.

– Промысловое ружье. На любителя, да, – сказал Николаич, глядя на выражение лица Егора, – да ты не парься, хорошая вещь, только привыкнуть чуть. Особенно к тому, что прицельной планки нет. Трехзарядное. На вот, кстати, и заряди, – протянул он Егору патронташ.

– Саш, – окликнул я Толстого, пока Егор изучал ружье, – у меня в рюкзаке спальник, палатка есть, вы берите, пользуйте. Только если пока нас не будет, вас тут спасать начнут, проследи за шмотом моим, о’кей?

– Фига ты, а что раньше-то молчал?

– Так я очнулся только ночью, когда на барахле уже куча народа спала, будить не стал.

– А, точно, извини. За шмотки не волнуйся, спасать будут – сохраню. Ну а не будут… тоже сохраню.

– Алекс, че, попрыгали уже? – Егор с ружьем за плечом просто излучал нетерпение. Да и меня тоже начинало давить – чувство такое, будто время, как песок, утекает. Пора уже, пора.

– Помчали, – кивнул я, но, когда Леха с Егором выходили из вагона, я подбежал к своему рюкзаку и извлек оттуда кукри и на ходу начал крепить ножны на поясе.

Провожали нас неожиданно многочисленной компанией. Доктора не видно, а так все наши были, хотя они мне нашими-то стали буквально после суток знакомства. Кроме них, было человек десять записавшихся к Лехе добровольными помощниками.

Нас хлопали по плечам, желали удачи. Егор подскочил к проводнице Саше, шепнул ей что-то на ухо, отчего та вся зарделась. Когда он подходил ко мне, я покровительственно усмехался. Но самолюбие задело, да.

Долгие проводы никто не жаловал и, не растягивая прощания, мы с Егором резво рванули с места аварии. Оглянулись лишь по разу.

По путям ходить неудобно. Метров сто приноравливались, меняясь местами, пока, наконец, я не пошел между рельс по шпалам, а Егор шагал по покрытому снегом щебню. У него были туристические ботинки, у меня же на берцах подошва жесткая, так что нога не проваливалась, если между шпал носок попадал.

– Егор, слушай, а я вроде как доволен, что мы свалили. Не люблю, когда толпа вокруг. Да и на месте сидеть как-то…

– Ну да. Кстати, не очень люблю, когда меня Егором называют, зови Гешей.

– А что раньше молчал?

– Ну Гешей меня только друзья зовут.

– Как скажешь.

Мелочь вроде, а приятно. Хотел попросить сначала его, чтоб Алексом меня больше не называл, потом передумал. Привык уже.

Через минут десять, оглянувшись, заметил хвост – в некотором отдалении за нами шли несколько человек. Кто такие, разглядеть не смог. Егор, присмотревшись, сообщил, что двое точно из той компании, из которой мужик, с Толстым препиравшийся. Остальные, видимо, из тех, кто на месте сидеть не захотел, тоже решили в сторону людей идти. Таких попутчиков нам совсем не хотелось, и мы, не сговариваясь, ускорили шаг.

Поначалу, как вышли, пробовал считать столбы, а потом разговорились, и бросил это занятие. Ноги понемногу начинали гудеть. Да и вообще все шло как-то не очень. Пару раз останавливались по моей просьбе – я перешнуровывал берцы, проклиная тот день, когда мне пришло в голову такую обувь приобрести. На левой ноге уже болело выше щиколотки, потому что сплошной язык ботинка по ноге не лежал, натирая. На правой с языком все нормально было, зато уже мизинец начинал саднить. Под термобельем весь взмок, и оно склизко и мокро липло к телу. Наверное, я купил какое-то неправильное термобелье. Поначалу все эти моменты сильно напрягали, но потихоньку хоть и не привык, но смирился.

Шли мы уже больше трех часов, а никаких признаков человеческого жилья так и не было. Справа лес и слева лес. Да щебень под ногами хрустит. Часы были только в мобильных, ориентировались по ним. Время смотрели часто, проверяя еще и сигнал сети. Сигнала не было. Солнца тоже не было – в небе висели низкие свинцовые тучи. Ощущение, что вот-вот – и разродятся снегопадом.

Уже больше часа мы с Гешей не разговаривали. Когда идешь далеко и начинаешь уставать, главное, вогнать себя в подобие транса. Сделать это просто – надо смотреть не вдаль, а под ноги и чуть-чуть вперед. Двигаться тогда начинаешь равномерно, как машина, и усталость отступает. Только потом, после отдыха, придет боль в мышцах, если долгая прогулка с непривычки, но пока шли мы ходко – компания, двинувшаяся за нами, давно исчезла из вида. Хотя, иди железка прямо, может, мы и видели бы их вдалеке, но пологие повороты то в одну, то в другую сторону были постоянно.

– Алекс, тормозни, – осадил меня Геша.

Я тормознул. Отходить даже никуда не стали, он в одну сторону повернулся, я в другую. После я ждал, пока он, достав бутылку с водой, восполнит уровень жидкости в организме. Воды нам с собой дали, и не из талого снега, а целую полуторалитровую бутылку минералки.

Тишина вокруг даже уже не звенела, как вчера, а была просто мертвой. Я вдохнул полной грудью и выдохнул шумно, запрокинув голову вверх, прогоняя нахлынувшее наваждение. И только сейчас обратил внимания, что изо рта при выдохе идет пар.

– Геш, смотри, – я дыхнул.

– Че?

– Пар идет, че! Густой, недавно еще такого не было. Сколько градусов, как думаешь?

– А не знаю даже. Хм… – Он поежился. – А холодно, в натуре. Пока шли, и незаметно было. Может, и минус уже, мне кажется.

– Пошли тогда резче. Не хочу я нору в снегу рыть, если что…

– Не каркай, блин. Я тоже не хочу.

Мы опять дернули, некоторое время шли молча. Вдруг я резко остановился, наткнувшись на выставленную руку Егора.

– Ты что? – Я вопросительно посмотрел на него.

– Тихо!

Он повернулся назад, приоткрыл рот и приставил ладони к ушам, как локаторы. Выглядит смешно, но действенно, сам проверял. Сам сразу же сделал так же.

Пару секунд ничего не слышал, но потом, сделав пару глубоких вдохов и задержав дыхание, уловил на грани слышимости. Где-то в той стороне, откуда мы шли, кричали. Притом хорошо так, с надрывом. И вроде голос не один. Чуть позже ор перешел в просто животный вой, от которого меня окатило волной ужаса, и все затихло. По крайней мере мы больше ничего не слышали.

Геша уже перекинул ружье из-за спины на изготовку. Некоторое время мы просто стояли, переглядываясь, слушая лишь свое дыхание. Надо было что-то сказать, но мне совсем не хотелось. Егору, видно, тоже не хотелось, поэтому первым заговорил я:

– Надо же, наверное, сходить, посмотреть… что там?

– Знаешь, если б там, к примеру, Толстый шел с лекарем нашим, я б туда уже бежал… но вот не уверен, что, если там стайка из тех песиков, которые ночью к нам в гости приходили, я сумею все три раза попасть и так же быстро перезарядиться…

– А если нас сожрут, то к нашим, за которых мы впряглись, помощь точно в ближайшее время не примчится…

Когда я договаривал, мы уже тихонько шли дальше. Тихонько потому, что, сорвись мы на быстрый шаг, это показалось бы бегством.

– Собачки по деревьям ползать точно не умеют, поэтому, чем быстрее мы дойдем до людей, тем быстрее снимут с деревьев тех, кто успел туда залезть, – успокаивая и свою, и мою совесть, сказал Геша.

Шли мы все быстрее.

– А если кто на дерево и залез, то песики рядом с ним посидят. Глядишь, и нас догонять не станут.

В следующий час хода усталости я почти не чувствовал. Заболела шея только – оглядывались мы теперь каждую минуту. Но все было тихо.

В глаза друг другу не смотрели.

– Да и фиг с ними, сожрали их – и насрать! – вдруг выдал Геша. – Эти мрази сидели на жопе ровно, хоть бы кто раненым помог! У нас там тяжелых осталось человек десять, если никого не приведем, до завтрашнего вечера половина не доживет, как доктор сказал! С чего это мы должны были к ним бежать?

– Да и болт на них, действительно, – ответил я, и как-то сразу отпустило.

Стало заметно холоднее. Минут через пятнадцать, сняв капюшон, на ходу намотал арафатку на голову. Лицо оставил открытым, не люблю, когда ткань мокрая к лицу липнет. Геша после этого пошарил по карманам и с довольным лицом извлек откуда-то и натянул камуфляжной расцветки балаклаву. Тоже Толстый презентовал, скорее всего.

– Ну ты террорист, – восхитился я, смотря на него.

– Ха, себя-то видел? Шахид натуральный. Оба, смотри-ка! – показал Геша вперед, где в стене леса виднелась прореха. Это могла быть и просека, конечно, а могла и…

– Точно, дорога! – радостно воскликнул Геша после небольшого спринта.

Мы дошли до нерегулируемого переезда. Даже семафора не было, висели лишь проржавевшие насквозь знаки в виде косого креста, на которых с трудом сквозь ржавчину различались красный и белый цвета.

Дорога пересекала пути под углом. Слева, чуть позади нас, метров через сто был поворот и виднелась только стена леса. Справа же можно было посмотреть километра на два, дальше все просто терялось в белом мареве. По дороге сегодня никто не проходил и не проезжал – снег на полотне лежал нетронутый. Я чуть разворошил ногой белое покрывало – асфальт, неплохого качества.

– Блин, надо было втроем идти. Один налево, второй направо, один дальше по рельсам, – меня глодала мысль, что сейчас мы обязательно ошибемся, и по той дороге, которую не выберем, через максимум километр будет жилье.

– Да, засада… Куда пойдем? – Геша пристально на меня посмотрел.

Сердце забилось так, что чувствовалось всей грудной клеткой. Разум мне орал сказать ему идти вместе по дороге, в любую сторону. У него за спиной висело ружье, и даже то, что оно у него, а не у меня, не мешало чувствовать себя спокойно. Понимая, что вот еще секунда – и предложу идти вместе по дороге, я заговорил, сам того не желая:

– По уму разделиться надо. Быстрее людей найдем. Давай ты дальше по шпалам, а я по дороге пойду.

– Уверен? А если…

«Да ну в жопу, какой уверен, фигню спорол, пошли все-таки вместе», – сказал я про себя. Вслух выдал нечто другое:

– Я-то не уверен, просто думаю, что доктор наш там устал уже. Да и ждут люди.

Говоря это, чувствовал некоторое облегчение. Вроде тогда, не пойдя на крики, мы друг другу четко все обосновали, но осадок остался. Притом такой, несмываемый. У меня, по крайней мере.

– Да… ждут. Давай монетку кидать, кто с ружьем пойдет.

Я чуть не засмеялся. Думаю, в паузе он тоже от своего внутреннего голоса выслушал.

– Брось ты, я даже стрелять не умею, – Геша сначала хотел возразить, потом, подумав, кивнул, соглашаясь.

– Я на крайняк на дерево заберусь, не парься. К тому же у меня план есть, сейчас увидишь. Все, помчали, время теряем. Хотя погодь, попить дай.

Сделав пару больших глотков и утерев рот рукавом, отдал бутылку, которую Геша засунул обратно в ружейный чехол, на манер сумки висевший у него за спиной. Ружье он давно уже нес так, чтоб изготовиться в момент можно было.

Мы молча пожали друг другу руки, притом не как обычно, а по-взрослому, крабом. Невольно как-то получилось. Потом Геша смотрел как я, стараясь не оставлять следов, отошел боковыми шагами к краю насыпи и прыгнул в придорожную канаву, закрыв лицо руками от тонких, но крепких веток. Приземлившись, чертыхнулся, почувствовав, что на дне канавы прилично воды, которая потихоньку просачивается в туго зашнурованные берцы. «Ну дебил, план у него», – в который раз за последнее время поразился я своему поступку и начал быстро передвигаться по центру канавы, раздвигая податливый кустарник.

– И долго ты так?

– Метров пятьдесят, наверное, потом по берегу еще столько же, чтоб на дороге следов не было.

– А в этом что-то есть… но следы же останутся все равно.

– Мне кажется, снег скоро пойдет, – я разговаривал с ним, не оборачиваясь, все так же продираясь через кустарник, – и вообще, здоровая осторожность суть синоним клинической паранойи.

Оглянулся – Геша все так же стоял, глядя мне вслед.

– Иди уже, чего встал, – на что он махнул рукой и двинулся. Я отвернулся и попер через кусты дальше.

– Мы еще встретимся, Алекс, обязательно встретимся! – услышал я возглас, произнесенный с пародией на голос главного мушкетера страны.

– Но пасаран! – вскинул я сжатый кулак, уже не оборачиваясь. Нахлынула бесшабашная веселость, впрочем ненадолго.

Выбравшись из канавы, шел я в темпе, пытаясь быстрее удалиться от переезда. В мыслях начал непроизвольно себя накручивать – вспоминались всякие ужастики. Которые при спокойной обстановке, дома к примеру, могли вызвать лишь снисходительную улыбку, а сейчас цепляли. Больших сил стоило сдерживаться, гоня от себя все эти мысли. Еще и то, что оглядывался часто, способствовало, конечно. Когда ждешь чего-то со спины, всегда как струна натянутая. Через полчаса ходьбы я уже был готов сорваться на бег, еле сдерживался. Постепенно прошло, по мере того как начинали все сильнее ныть мышцы ног. Да и холодало, а подмокшие ноги начали промерзать. Это плохо – надеялся, что от ходьбы высохнут быстро.

Все чаще и чаще сморкался на ходу, и чувство было такое, что уже заболеваю. Мышцы ломило, навалилась усталость. Последние полчаса пер на автомате, даже не оглядываясь. Пальцы ног уже не чувствовал. Сопли потекли ручьем, и сморкался я по-колхозному, прикрывая пальцем одну ноздрю. Вытирал нос или рукой в перчатке, или рукавом горки, а так как ткань и там и там жесткая, то, естественно, нос уже на каждое касание отзывался противным жжением. Теперь, чтобы высморкаться, приходилось перчатку снимать, причем делать это часто напрягало.

Усталость накатила так, что даже вчерашние болячки не чувствовал. Отстраненно рассматривая крупные хлопья начавшегося снегопада, я с тоской думал о том, что у меня даже зажигалки нет костер развести, согреться.

В знак населенного пункта практически уперся. «Клязь» – гласила стандартная дорожная табличка. Ни одного дома, впрочем, видно не было – привычно лес да лес везде, но дорога шла вверх, и метров через сто подъем заканчивался. Не замечая усталости, эти метры я почти пробежал.

За небольшим изгибом дороги увидел около десятка домов вдоль дороги. Надо многими из них навстречу падающему снегу неспешно поднимался дым из труб. «Есть люди!» – мелькнула радостная мысль. Внутри появилось немного спокойствия – ведь и после аварии, и сейчас, пока шел по пустынной дороге, невесть чего успел надумать – фантастики слишком много читаю в последнее время.

Между тем уже подошел к первым домам и остановился в нерешительности, не зная, в какой сунуться. В одном из дворов около поленницы набирал дрова дед, который при моем приближении выпрямился и смотрел на меня. Напротив него я и остановился.

– Отец, здравствуйте! – крикнул первое, что пришло в голову.

– И тебе привет… – Дед помедлил и, чуть склонив голову, продолжил: – Сынок. Ты поздороваться только зашел аль интерес какой имеешь?

Прищурившись, я присмотрелся внимательнее. Глаза слезились, видел немного мутно – после радостной пробежки организм мне напоминал, что его ресурсы не безграничны. Когда присмотрелся, чертыхнулся негромко. Отец, блин, сначала и не рассмотрел особо – дед оказался вовсе и не дедом. Лет максимум на двадцать меня старше, просто заметная седина с толку сбила. Да и поза сгорбленная была, когда глаз его выхватил.

– Есть телефон у вас? Позвонить срочно надо, люди рядом умирают.

– Эво как… – отбросил мужик в сторону охапку дров и выпрямился, – телефон… телефоны не фурычат во всей деревне с ночи: ни сотки, ни этот, обычный. Как гроза прошла, а может и раньше того, мы особо ими и не пользуемся. Да и с грозой-то вместе еще и электричество жопой гавкнуло. Что за беда-то, говори, люди с чего умирают?

– С поезда иду, на железной дороге авария большая, – я махнул рукой в сторону, откуда пришел, – погибших много, раненых тоже.

– О как… беги быстрей в конец деревни, справа предпоследний дом, там Серега живет, у него грузовик есть, он в город на нем сегодня собирался.

Не дожидаясь, пока седой договорит, я уже сорвался с места. Пробежав несколько десятков метров, понял, что опоздал. Со двора зеленого дома, предпоследнего по правой стороне улицы, уходили вдаль по дороге широкие следы от спарки колес. Подумав секунду, я двинулся обратно. Надо разузнать у мужика, сколько мне еще до населенного пункта пилить.

– Отец, уехал твой Серега. Что за город-то, куда он собирался? Далеко он? – спросил я у мужика, который уже на дорогу вышел.

– Великополье, райцентр наш. Километров двадцать до него будет, – сделав ударение на второй «о» в слове «километров», ответил он, – зайди хоть чаю попей, согрейся. А то автобуса туда до вечера не будет, а шагать тебе долго еще.

– Да ладно, побегу я. Часа за четыре дойду, – хотя идти мне очень не хотелось, хотелось как раз чайку и попить. Да и непривычные к таким переходам ноги гудели, требуя передышки.