Текст книги "Четвертый"

– Знаю, что знает. И она знает, что я знаю, что она знает, – поспешил я остудить слегка разгорячившегося товарища. Он ценит подобное словесное кружево и чуточку расслабляется, если слышит навороченные выражения. – Вечерком прогуляй её к той закладке с электроподрывом, что мы так и не отпалили, и взрывмашинку не забудь. Немцы, как восстановят движение через заминированный давеча перегон, сразу начнут торопиться скорее протащить накопившиеся на разъездах поезда – вот и подловите быстрый состав. Место там красивое, с высокой насыпью. Покажешь гостье, как с неё вагоны кувыркаются.

– Я идиот, Ваня, – вдруг огорчился Михаил. – Олька с Ефимкой пошли движение наблюдать, когда сама-то ветка порвана, пусть и на другом перегоне. Почему ты меня не остановил, когда я их посылал?

– Кстати, – заинтересовалась Тамара Михайловна. – А кто в вашей группе командует?

– Когда как, – развёл я руками. – Мы пока не определились.

– Знаем, что непорядок, – кивнул Миша. – Но спорить-то нам не о чем, поэтому единоначальник без надобности.

Глава 4
В темечко

К концу недели у меня горло пересыхало каждый раз, как Тамара Михайловна начинала свои расспросы. Вроде всё уже выложил, а ей нужно обсудить то тактику, то технику, то методологию – она исписала большой трофейный блокнот, которых у нас было несколько. А потом улетела – Миша сразу сделался грустным. Видать, зацепила она его крепко.

– А говорил, что для чувств не время, потому как война, – напомнил я ему внушение, которое он мне сделал как-то раз, когда я чуточку подчёркивал хорошее отношение к Ольге.

– И сейчас скажу. Не время, – кивнул мой товарищ и вздохнул.

Самолёт прилетал без пассажира, привёз около центнера тола, взрыватели, каких просили, продукты и письмо для Ольги, которое она после прочтения сожгла. Думаю, от родителей, потому что выглядела довольной.

Из стандартных шашек мы наловчились складывать параллелограмм на тридцать шесть кирпичиков весом семь двести – он ладно укладывался под шпалу. Всего у нас получилось четырнадцать зарядов, каковые закапывали пять ночей на пяти же перегонах с замедлением взведения взрывателя на разные сроки. Хотя два из них сделали на электроподрыв – больше не вышло, потому что израсходовали весь имевшийся в запасе провод.

Мине, если ей не управлять, без разницы от веса какой цели срабатывать. Поэтому чаще всего страдают платформы со щебнем, которые немцы частенько пускают перед проводкой поезда. А мы хотим пускать под откос тяжеловесные составы, устраивая крупные крушения – тут сразу удачно сочетаются значительный материальный ущерб и длительный промежуток, на который перегон выводится из работы. Поэтому заявочку на телефонный провод Тамара на большую землю прихватила.

Утром после одной из трудовых ночей за нами случилась погоня с собаками – уж не знаю, в каком месте эти твари что унюхали, потому что пропитанные креозотом шпалы начисто отбивают любые обонятельные возможности даже у лучших ищеек, но на этот раз лай их слышался всё ближе и ближе. Пришлось Фимке снимать с плеча эмгач и устанавливать его на сошки с расчетом встретить преследователей из укрытия на открытом месте. Проводников и их сопровождение он частью посёк, частью прижал к земле, а спущенных с поводков собак – двух Оля застрелила из парабеллума, а одну зарубил сапёрной лопаткой Миша.

Немцы быстро отошли, а мы убежали. В этом скоротечном огневом контакте закончились наши последние патроны, если не считать по паре обойм на каждую из двух винтовок, что носили мы с Мишей.

– Помните, как мы неудачно ходили наблюдать движение, когда сами же его и прервали? – напомнила Ольга, когда мы выбрали место для днёвки и глодали сухари, запивая водой из фляжек. – Так мы на странную композицию наткнулись совсем рядом со станцией – машина с будкой, на крыше антенны, три палатки и деревянная вышка с пулемётчиком. И всё это обнесено колючкой.

– Место возвышенное? – уточнил я.

– Да. Станционные пути как на ладони. И линия связи на новеньких столбах.

– Печка железная квадратная и навес со столом, на глаз, не больше чем на пару десятков человек.

– До станции от этого места сколько?

– С километр.

– Предлагаете перерезать личный состав и забрать патроны? – задумался я. – От леса далеко?

– Метров четыреста. Но трава высокая. Днём двое часовых – у ворот и на вышке.

Признаться, у нас уже израсходовалось или подошло к концу многое из немецких удобств, к которым мы успели привыкнуть. Особенно недоставало сухого горючего, при использовании которого получалось не выдать себя дымом и не оставить следа костра на земле. Да и патронный голод сильно беспокоил – пока нам не приходилось серьёзно отстреливаться, но всё когда-нибудь кончается. Вот собаки у противника появились. Недолго и до прибытия какой-нибудь охранной части – это сейчас в разгар наступления фашистам трудно выделить силы для обеспечения спокойствия на недавно захваченных территориях, но перебои в работе транспортной магистрали, на которую они рассчитывали, заставят их напрячься.

А просить у своих немецкие патроны… не уверен, что их быстро отыщут. Да и заказать можно будет только очередным рейсом через несколько дней, а потом ещё неделю ждать.

Встретились взглядами с Мишкой, одновременно кивнули и принялись собираться – сегодня нам предстоит идти в светлое время, чтобы успеть добраться до темноты.

* * *

Аккуратное такое подворье пятьдесят на пятьдесят метров обнесено колючей проволокой и снабжено дощатой будочкой в уголке – всё совпадает с описанием. Одна из палаток жилая, вторая, похоже, склад – туда заходят ненадолго и всегда что-нибудь приносят или уносят. Третья – просто проходной двор. Похоже, там и происходит основная деятельность.

Цель заманчивая, но уж очень подходы к ней хорошо просматриваются. Если приблизиться, то даже ползущего человека от взгляда часового на вышке никакая трава не укроет.

Уже стемнело, а шевеление в этом небольшом лагере всё не утихает – то бумажку принесут из автомобильной будки в деловую палатку, то мотоциклист умчится. А вот и пара отдельно взятых служивых в том месте, которое прикрыто складской палаткой, преодолела изгородь и потопала в сторону станционного посёлка.

– По бабам пошли, – шепнул Фимка.

– Или за самогонкой. Часовой-то их каким внимательным взглядом проводил и никому ничего не сообщил! – высказался Миша.

– Тропинка тут протоптана не к путям, а на задворки домов ведёт, где огороды, – добавила Ольга.

– Поползли, – согласился я.

Заложив широкую петлю из соображений, чтобы от взгляда с вышки трава нас всё-таки укрывала, мы добрались до той самой тропинки – еле успели перехватить добытчиков – они уже возвращались не только с бутылкой, но и с закуской. Для нападения положение оказалось удобным – мы взяли их в ножи. Да, был вскрик, но ни до чьих ушей он не донёсся, потому что короткий, сдавленный и никого поблизости нет. Я успел перехватить выпавшую бутылку на полпути к земле – она оказалась очень большой, литра на три. В кино такие видел – четверть называется. Подозреваю, что четверть ведра – то есть выпивка на всю команду.

Хотя я и не озвучивал свои выводы, Оля с ними согласилась – вытащила пробку и принялась всыпать в содержимое порошки из аптечки. В лагерь пошёл Мишка – он по жизни белобрысый и жидковолосый, больше всего немецкого именно в его облике. Мы видели – как только он пролез через просвет в проволоке, из-за палатки тут же вывернулся немец, в руки которого наш товарищ тут же сунул и выпивку, и закуску, и срочно бросился к сортиру, нечленораздельно мыча и хватаясь за живот.

К счастью, было темно, а отхожее место оказалось свободно. Мы терпеливо ждали, пока немцы обильно выпьют и обстоятельно закусят, а потом смотрели, как один за другим они уходят в жилую палатку – Ольгины порошки знатно добавили сонливости обильно выпившим воякам.

К застолью присоединялись и обитатели автомобильной будки, и работники деловой палатки, один из которых носил фуражку – демократичненько тут, где-то по стакану на рыло досталось всем. Мы подождали часок, пока немцы захмелеют и угомонятся, потом я открыто пролез через ту же щель между проволоками в изгороди и из арбалета снял часового на вышке – тот, что у ворот, уже спал, прислонившись к стенке своей будки изнутри – то есть со стороны даже не просматривался.

С тех, кто уснул не раздеваясь, перед умерщвлением стаскивали мундир – кровь трудно отстирывается, а вражеское обмундирование мы используем интенсивно. То есть да, нанесли противнику урон в живой силе. Одурманенные, считай, и не сопротивлялись – вялые они были и беспомощные.

Все добытое унести было немыслимо, зато завёлся мотор автомобиля, а в кузове-будке нашлось достаточно места, куда поместились и продукты, и запасы кабеля, и патроны, нашедшиеся в складской палатке в значительных количествах. Ранцы личного состава мы тоже взяли с собой, как и оружие вместе с остальной амуницией – да, пожадничали. Даже железную печку погрузили вместе с трубой. И ещё несколько канистр, не разбирая – полные они или пустые и не выясняя состава содержимого. Уехали перед рассветом, свернули на первую же лесную дорогу и принялись от всей души углубляться в лесную чащу.

* * *

Картина маслом – перед строем облачённых в советские маскхалаты выпускников диверсионной школы старший лейтенант в форме солдата Вермахта трясёт за грудки нашего Мишу и гневно шипит:

– За зипунами сходили, недоноски! Не успели вырасти, а уже решили жизнями рисковать из-за еды и патронов!

Сама эта старший лейтенант маленькая, а Миша, рослый и плечистый, тихонько, чтобы не было заметно уставившимся на эту сцену многочисленным сочувствующим, держит руки так, чтобы подхватить своего командира, если та ненароком упадёт – в соответствии с распределением масс наибольшие перемещения в системе из двух эластично связанных тел испытывает то, которое легче. То есть товарищ старший лейтенант совершает возвратно-поступательные движения значительной амплитуды, а Миша – незначительной.

Если кто-то чего-то не понял – перед нами классическая военно-уставная сцена признания в любви старшего по званию своему подчинённому. То есть Мишины чувства не остались безответными. Как по мне, так совет да любовь – война войной, а дело молодое вершиться должно.

Оля тоже правильно поняла – увела прибывших к добытому нами автомобилю, где Фимка уже выбрасывает из задней двери мундиры, выдаёт солдатские ранцы и винтовки со всякими ремнями и лопатками – удачно мы амуницией прибарахлились. А то вместо У-2 на нашу поляну сел целый «Дуглас», из которого высыпало двенадцать стажёров под руководством товарища инструктора. Самолёт сразу улетел, а товарищ инструктор потребовала доклада, после получения которого изволила прогневаться.

Почему мы пригнали автомобиль сюда? Так место тут глухое, а лесные грунтовки сухие – привязали сзади несколько веток, чтобы не оставлять в пыли отпечатков протектора, и прикатили, привычно объехав немногочисленные в этих краях деревни. И вот сейчас, пока на пустующей стоянке для днёвки маленького биплана идёт выяснение самых главных отношений, заняли личный состав подгонкой обмундирования и освоением содержимого солдатских ранцев Вермахта.

У нас, кстати, опять трагедия – взрывчатки доставили мало, потому что, хоть самолёт и большой, но перегружать его не стоит. Мы с Ольгой и Фимкой присматриваемся к новичкам, выбирая каждый для себя по три человека – Мише достанется остальное – скорее всего, девочки. Их как раз три. Есть и хорошие моменты – нам доставили карты территории вдоль железной дороги на значительном протяжении, а то у нас был только один кусок, который мы уже исходили вдоль и поперёк. И взрыватели с большими замедлениями взведения. Не знаю, были они разработаны раньше, или только после моей подсказки промышленность подсуетилась, но сделаны аккуратно и снабжены инструкцией. Обычно дата изготовления присутствует и в маркировке, и в документации, но тут как-то ничего не находится. Бардак. Или я чего-то не дочитал?

Можно было бы спросить у инструктора, но её нигде не видно. Наверно, расплакалась и теперь принимает утешения, потому что Миши тоже нет. Эх! Только бы у них всё получилось!

Как всегда во время днёвки я занял руки и голову работой – взял самый обычный патрон, извлёк пулю и высыпал порох, часть которого вернул обратно. Поверх бумажной набивкой прижал порох к дну, чтобы он обязательно воспламенился от капсюля, и вернул пулю на место. Таких ослабленных патронов сделал несколько с разными навесками и отстрелял. Да, я добивался дозвуковой скорости, при которой выстрел сильно теряет в громкости, а вспышка почти незаметна. После десятка опытов всё у меня получилось, пусть и не идеально, но приемлемо. Метров до пятидесяти убойная сила сохранялась, да и баллистика хоть и изменилась, позволяла попадать. Не то чтобы бесшумное оружие, но негромкое – для поражения отдельно взятого часового вполне годится. Извёл, конечно, две пачки патронов, чего ещё недавно не мог себе позволить, зато результатом остался доволен. Или почти доволен.

Когда мы притаранили к железке очередной фугас, обнаружили на путях часовых через каждые двести метров. При расчёте на трёхсменные дежурства выходит примерно пехотный полк на сотню километров дистанции – просто сердце радуется от осознания своих достижений. Но с часовыми надо что-то делать. Они ведь поднимут тревогу, если увидят нас за установкой мины – тьма ночная не кромешна, а звяканье лопаток по щебню в ночной тишине не расслышит только глухой.

Часового я снял выстрелом метров с двадцати – подкрался по кювету в темноте и застрелил из винтовки ослабленным патроном. Выяснилось, что громкость выстрела всё-таки великовата – немцы встревожились, начали перекликаться. Не дожидаясь, к чему это приведёт, мы поспешили отойти подальше.

На другом участке, где всё было тихо, я снова застрелил часового. На этот раз из арбалета. Сам же занял его место и дождался прохождения очередного состава, после чего из укрытия выбрались мои новые подчинённые и принялись копать в точности, как мы их научили. Заложили фугас, размотали провода и даже собрались их слегка прикопать, как снова поезд.

Мы его и рванули – ничего выдающегося, но первая треть состава с рельсов сошла и, частично, опрокинулась. Мы вытянули катушкой остаток провода и смылись поскорее – ребята хотели пострелять по фашистам, что несли службу на тормозных площадках, но я их от этого удержал – азарт нам ни к чему, а в потёмках всё уйдёт мимо. Главное – ноги унести. Ну и перегон на десяток часов затих – пока не растащат вагоны, рельсы в порядок не привести, а ведь и груз спасти попытаются, и подвижный состав сохранить по максимуму – так что дел у немцев впереди много.

Пока движения не было, другие группы провели аналогичное минирование, но, поскольку подрывать составы не спешили, да те и не особо-то ездили, то проводку замаскировали тщательно, а сами отошли. Они, чтобы не дать немцам чёткой наводки на место, где установлены мины, снимали не одного часового, а несколько – то подряд, то через километр или два. Эту работу, а она считается лёгкой, выполнили только что прибывшие девочки, которых заботливо приняла под своё крыло товарищ старший лейтенант. Чтобы отыскать наши сюрпризы, нужно всю насыпь перерывать, а это очень большая канитель. Проще погонять платформу со щебнем.

От прочёсывания местности, которое фашисты провели быстро и решительно, все наши минёры уклонились, отойдя от железки примерно на десяток километров, а потом вернулись к припрятанным концам проводов любоваться прогоном туда-сюда груженных малоценными тяжестями платформ. Которые, разумеется, не подрывались. А потом появились поезда, идущие на высокой скорости – немцы торопились, чтобы восстановить сорванный нами график. Первый состав пропустили до самого восточного из заминированных участков, где и отправили под откос. И ещё два последовательно с востока на запад – да, мы старались уничтожать то, что идёт к фронту, подозревая, что обратно гонят преимущественно порожняк.

Так мы провели первую масштабную операцию, растянутую в пространстве чуть не на сотню километров.

– Так вы что, ведёте с немцами что-то вроде шахматной партии? – спросил один из стажёров, когда мы снова собрались всей группой в окрестностях нашего аэродрома – стажировка считалась завершённой.

– Приходится соображать, – размыслительно ответствовал Фимка. – Немцы – нация вдумчивая. Вот, полагаю, они теперь не на насыпь дуриком часовых расставят, а разместят тех в засадах и секретах, да с пулемётами. По всей строгости военного искусства. А нам придётся изобретать другой способ, как с этим совладать.

Оля рассказывала девочкам какие-то девочковые секретики, я осматривал окрестности, неся охрану объекта, а Миша с Тамарой пропали из виду. Прощаются, наверное.

Мы ждали очередного самолёта с большой земли, попутно проводя теоретические занятия по запутыванию противника установкой мин с разными сроками замедления перехода в боевое состояние.

* * *

Опять прибыл «Дуглас» и привёз пятьдесят полных канистр авиационного бензина и четыре стокилограммовые бомбы. Всё это мы торопливо выгрузили с помощью отъезжающих и проводили глазами улетевший самолёт – он быстро скрылся в темноте ночного неба.

Канистры советского образца нынче сильно отличаются от немецких. Они не прямоугольные, а цилиндрические, словно ведро постоянного сечения. Сверху плоская скоба в качестве ручки и короткий патрубок-горловина. Моя бабушка в таком держала керосин. Только у неё пробка была деревянная, а на этих навинчены колпачки. Нарочно внимательно рассмотрел, пока мы их составляли плотнее.

А тут и У-2 прилетел со знакомым бородатым пилотом и вторым – штурманом в задней кабине. Под брюхом фюзеляжа виден был бомбодержатель как раз под соточку. Так что ещё один из моих коварных замыслов получил одобрение руководства и путёвку в жизнь.

На следующую ночь этот смешной с виду самолётик точно по расчёту времени взлетел с полной заправкой и бомбой – у немцев всегда на всё есть расписание, в том числе и на движение поездов, потому и оказалось легко подкараулить состав в момент прохождения по всё тому же мосту, который мы один раз уже взрывали. А тут натренированный экипаж мастерски положил соточку прямиком то ли в паровоз, то ли перед ним – авария получилась сокрушительная. Пилот, правда, не делал облёта с осмотром – сразу ушел на бреющем, не дожидаясь, когда заговорят зенитки. Но штурман прекрасно всё разглядел и охарактеризовал состояние моста выразительным словом «Кирдык».

Потом ребята улетели, оставив нам триста литров горючего и триста килограммов авиабомб. Мы специально для них оборудовали добротную землянку, чтобы всё это имущество сохранилось до времени, пока фашисты справятся с ремонтом моста.

Носиться по оккупированной территории смысла не было, как и отираться вокруг бездействующей пока железной дороги, поэтому мы соорудили ещё одну землянку, но в другом месте – пока есть время, нужно приготовить себе убежище на зиму. Печку туда установили, взятую у связистов, сделали запас крупы и консервов, патроны и разное подрывное имущество прихранили. Ребята давно поняли, что война не на один год – место базирования неподалеку от операционной зоны будет кстати.

Выяснилось, что немцы разгружают свои составы на станции, перевозят груз на ближайший разъезд и там снова грузят. Хотя кое-что и по шоссе отправляют дальше, потому что войскам некогда ждать. С шоссе мы связываться не стали – мало у нас сил на хорошую засаду, которая не обойдётся без перестрелки. Зато беспрепятственно наставили мин с большим замедлением взведения взрывателя по нескольким перегонам – охрану железки фашисты ослабили, поскольку нужно было прикрыть обычную дорогу. То есть часовые нам карт не путали. Натаскались, конечно, и накопались от всей души, но что делать? Диверсант – создание вьючное, ползающее и копающее.

Через неделю к нам снова прилетел тот же У-2. Взял соточку и наведался к мосту. А тот всё ещё ремонтируется – немцы продолжают расклинивать вагоны, образовавших между ферм чудовищную путаницу. Тогда лётчик довернул к запасной цели – станции, где скопилось довольно много эшелонов. Удачно заглянул – на путях сильно рвануло и ярко горело.

Поскольку летел он к нам налегке, то взрывчатки привёз не чуточку, а как следует. Мы даже хотели её на грузовике подбросить поближе к железной дороге, но передумали – уж очень непредсказуемыми сделались патрули, да и группы, прочёсывающие лес, стали попадаться часто. Если прохождение патруля можно пересидеть, спрятавшись, то с цепью это не получится – приходилось убегать до того, как нас обнаруживали. И это с грузом. А если ехать, то раньше обнаружат нас. Нет уж, лучше не быстро, но всё время.