Текст книги "Советская цивилизация т.2"

Во-первых, в модели был необоснованно экстраполирован на 30-е годы тот демографический рост, который наблюдался в СССР в 20-е годы и определялся восстановительными тенденциями после войн. Значит, без механизации работ, которая стала возможной только благодаря коллективизации и индустриализации, для такого увеличения производства не хватило бы рабочих крестьянских рук.

Скептически были восприняты и прогнозы роста поголовья лошадей. Ю.А.Мошков сказал, например: «Естественная ограниченность пастбищ и сенокосов потребовала бы значительного роста объема зерновых, идущих на корм лошадям. Сомнительна готовность крестьянства увеличивать поголовье рабочего скота к 1940 г. на 40% для того, чтобы расширить посевные площади хлебов только на 20%».

Д.Кэранс (Филадельфия) рассмотрел фактор технологических изменений, которые к концу 20-х годов назрели в советском сельском хозяйстве, так что их необходимость осознавалась и местными Советами, и самими крестьянами. Согласно его выводу, такие изменения без коллективизации стали бы возможны только при исключительно благоприятной ситуации на рынке (условий для которой реально не было). Он сказал: "Без благоприятных условий сбыта продукции интенсивные системы земледелия не вводятся. Маломощным дворам с избыточной рабочей силой это часто непосильно из-за отсутствия капитала, а зажиточным дворам нет резона переходить к ним. Постепенный же переход маломощных дворов к интенсивному производству в рамках зерновых-паровых систем путем внедрения скромных агротехнических улучшений может привести к тому, что первый же засушливый год станет для них последним.

Вот это была настоящая опасность. И к концу 20-х годов малоземельные и маломощные дворы стали реагировать на нее, создавая колхозы и используя получаемые при этом льготы от государства. Во многих из этих колхозов применялись многопольные севообороты и урожайность была сравнительно высокой".

Иными словами, по мнению Кэранса, коллективизация в принципе была необходима и желательна крестьянам, и тяжелые проблемы возникли вследствие того, что ее проводили форсированно. Насколько можно было избежать этого форсированного темпа – другой вопрос.

Близкую точку зрения высказал в 1994 г. в рецензии на обсуждаемую книгу американский историк Р.Дэвис. Он пишет: «По Хантеру и Ширмеру, если бы большевики не бросились, очертя голову, в коллективизацию, крестьяне вполне могли бы добиться некоторого роста производства сельскохозяйственной продукции, необходимую часть которой они предоставили бы на нужды индустрии и городского населения. Это предположение и было вмонтировано в альтернативную модель экономической политики. Но оно как бы само собой подразумевает, что в период с 1928 по 1940 г. рыночные условия складывались бы приемлемо для крестьян. Однако уже в 1928 г., которым открывается построение Г.Хантера, рынок был подорван и советское правительство использовало значительное административное давление, чтобы получить от упорствующих крестьян зерно».

Таким образом, тех идеальных условий, при которых и без коллективизации крестьяне могли бы увеличить производство на 10% за десять лет, в действительности быть не могло. М.А.Вылцан сказал о модели Хантера и Ширмера: «Авторы прямо или косвенно затрагивают проблему эффективности индивидуального и кооперированного сельского хозяйства. Их можно понять в том смысле, что индивидуальное хозяйство более эффективно. С этим можно было бы согласиться, если исходить из совершенно нереальной предпосылки, что того насилия, которое допускалось в 30-х годах в отношении колхозов, по отношению к единоличникам могло бы не быть».

Кстати, М.А.Вылцан мог и не делать реверансов перед энтузиастами частного фермерского хозяйства – его пресловутые преимущества не опираются на эмпирический опыт в сравнимых условиях. За такой опыт можно как раз взять сосуществование в Польше, начиная с 50-х годов, трех укладов сельского хозяйства (фермеры, кооперативы и госхозы) в одинаковых почвенно-климатических и культурных условиях.

К началу «шоковой терапии» (1989 г.) в Польше было 2,7 млн. частных хозяйств, пpоизводящих 78% всей сельхозпpодукции. Остальное – госхозы и кооперативы. В 1991 г. уpожайность зеpновых была: у фермеров 29,3, в коопеpативах – 34,7, в госхозах – 40,2 ц/га. Это соотношение деpжалось десять лет. В госхозах на 100 га было занято 14 pаботников и 3 тpактоpа, в единоличных хозяйствах – 24 pаботника и 6 тpактоpов. При этом Польша ввозила зерна и мяса на душу больше, чем СССР. А рядом, в ГДР, сельское хозяйство целиком базировалось на кооперативах и госхозах – и ГДР была экспортером продуктов.

Еще раз подчеркну, что американские ученые моделировали щадящий вариант развития советского хозяйства без коллективизации, совершенно отвлекаясь от второй части того «заколдованного круга», в который попала экономика СССР – необходимости срочной, еще более форсированной индустриализации. А единственным источником ресурсов для нее была деревня – и как производитель хлеба на экспорт, и как источник трудовых рук. Поэтому тот прирост производства в 10%, который обещает оптимистическая модель, реально не давал возможности изъятия из деревни никаких средств для индустриализации.

На этом можно поставить точку и честно признать, что никакой возможности обойтись в 30-е годы без коллективизации сельского хозяйства в СССР не было. А чтобы не повторялись катастрофы, подобные голоду 1932/33 г., надо при проведении реформ «знать общество, в котором живем».

Второй большой идеологический «антиколхозный» блок исходит из того, что советское сельское хозяйство было непродуктивным и регрессивным, оно не только не развивалось, но даже деградировало после 1913 г. В мягкой форме эта мысль высказана демократами М.Урновым и О.Лацисом в приведенных выше рассуждениях. В гротескном виде – в уже упомянутой статье Д.Балашова «Наших бьют!».

Он пишет: «…не надо забывать про минувшие 70 советских лет, за которые нашу страну превратили в колониальный сырьевой придаток Запада… Да, конечно, – спутники и все прочее. Но! 80% продуктов в стране производилось на приусадебных участках… Эти несчастные „сотки“ занимали всего 4% пахотной земли! И обрабатывались в основном тяпкой, мотыгой и граблями. То есть – наша милая власть сумела отбросить наше земледелие на тысячи лет назад, в прошлое, к временам мотыжного земледелия. Это надо твердо все понимать…».

Сразу скажу, что «понимать это» нельзя – ни твердо, ни мягко. Утверждения эти иррациональны, это символ веры34. Подумайте только – 80% продуктов в СССР производили на «сотках», мотыгами! Как не стыдно печатать такую чушь. С 1985 по 1989 гг. личные хозяйства давали стабильно лишь малую часть всей продукции сельского хозяйства СССР, выраженную в сопоставимых ценах 1983 г. Но даже если этого не знать, подумала бы редакция газеты – ведь подсчитать не трудно. В результате нынешней реформы, как выражались специалисты, «село отступило на подворья». Иными словами, по сравнению с колхозами существенно усилилось приусадебное хозяйство – по дворам разобрали колхозный скот, инвентарь, значительную часть техники. Значит, если большие хозяйства производили всего 20% продукта, то даже если бы они полностью прекратили производство, а подворья всего лишь сохранили прежний его уровень, то спад производства в России не мог бы превысить 20%. А он уже превысил 50% – при усилении подворья.

С конца XIX века в России было налажено широкое изучение семейных бюджетов крестьян. Оно велось и в СССР. Из них видно, что роль личного хозяйства («соток») в бюджете колхозников в спокойный период жизни уменьшалась, а доход от колхоза – увеличивался. В 1980 г. эти два источника доходов относились, в процентах от всех доходов, как 27,5: 47,9, а в 1989 г. – как 24,9: 51,9.

Те, кто знал село, культивировали миф о том, что СССР кормится с «соток», злонамеренно, а не по ошибке. Ведь большое хозяйство (колхоз) и приусадебный участок не были альтернативами и не конкурировали друг с другом. Именно создание такой гибридной двойственной системы и стало той формулой, при достижении которой крестьянство согласилось на коллективизацию.

Это были две неразрывно связанные части одной колхозной производственно-бытовой системы. Противопоставлять их было глупо (вернее, глупо было гражданам верить этому противопоставлению, потому что сами антиколхозные идеологи прекрасно знали, в чем дело).

Колхоз и личное хозяйство были связаны технологически – в обоих использовались машины, кадры, горючее, удобрение и другие ресурсы колхоза. Предоставление этих ресурсов было одной из форм распределения доходов кооператива между его членами. Пытаясь развеять примитивный миф о «сотках и мотыгах», в печати несколько раз выступали видные организаторы колхозного производства. Они очень доходчиво и убедительно объясняли, что противопоставлять колхоз и личное хозяйство колхозников глупо, что продуктивность «соток» основана на взаимодействии с большим хозяйством. Нет, наш средний горожанин на уровень системного мышления, каким владели колхозники, подняться уже не мог.

В единой колхозно-приусадебной системе ее части специализировались и по направленности производства. Каждая часть производила то, что позволяло с наибольшей эффективностью использовать наличные ресурсы. Никому и в голову не приходило, например, сеять на приусадебном участке пшеницу – с «мотыгой и серпом». Зачем, если на больших полях колхоз производил зерно с затратами труда всего 1,2 человеко-часа на центнер?

Всем прекрасно известно, что приусадебное хозяйство специализировалось прежде всего и почти исключительно на картофеле. Это культура интенсивная, особых преимуществ ее возделывание на больших полях не имело, поскольку в СССР уборка приходилась на дождливое время и выполнялась в основном вручную. Да и хранилась значительная часть картофеля в личных погребах, что давало экономию на транспортных расходах. Потому-то около половины картофеля выращивалось на «сотках». Это позволяло вовлечь все дополнительные ресурсы рабочей силы семьи и получить существенный доход.

А, например, уже производство молока или яиц на подворье стало сокращаться, слишком это трудоемкая вещь по сравнению с колхозом, где на производство центнера молока затрачивалось в 1987 г. всего 8 человеко-часов труда, а на производство 1 тысячи яиц 15 часов. «Распределение ролей» между колхозом и подворьем видно из данных о производстве картофеля, молока, яиц, а также о поголовье скота в целом для СССР и в личных хозяйствах (в скобках) в 1987 г.: молоко – 103,8 (21,6) млн. т.; яйца – 82,7 (21,6) млрд.; крупного рогатого скота – 120,6 (23,4) млн. голов; картофель (в 1990 г.) 63,6 (41,2) млн. т.

Как же справлялось со своей миссией колхозно-совхозное сельское хозяйство СССР? Неужели так плохо, что стала очевидной необходимость его срочного уничтожения – задолго до того, как появилась хоть какая-то замена? По каким критериям его судили?

Сегодня, вспоминая мое собственное восприятие, я сгораю со стыда: ведь я искренне поверил идеологам – всем этим черниченкам и заславским, не получив от них ни одного мало-мальски правдоподобного аргумента, не потрудившись заглянуть в доступные любому грамотному человеку справочники. Давайте заглянем в них хоть сегодня.

В целом динамика сельскохозяйственного производства в СССР представлена на рис. 4-8.

Рис.4 Производство зерна в Российской империи и СССР с 1913 г.

Рис.5 Производство молока в СССР (млн. т)

Рис.6 Производство мяса в СССР (млн. т)

Рис.7 Производство яиц в СССР (млрд. штук)

Рис.8 Производство хлопка-сырца в СССР (млн. т)

Посмотрим теперь, как работала колхозно-совхозная система перед самым ее убийством. Первый показатель – производство продуктов на душу населения.

Не скажешь, что показатели убогие, тем более если учесть, что по своим климатическим условиям США – это как бы огромный Краснодарский край, а основная часть угодий СССР лежит в зоне неустойчивого земледелия. Ведь с учетом биологического потенциала почв на одного жителя США приходится пахоты ровно в полтора раза больше, чем в России.

На все лады склонялся позорный факт импорта мяса и зерна, но никто никогда не сказал, что во всем импорте СССР мясо составляло 1%. Одну сотую всего импорта! Но ведь шума-то было столько, будто вся нефть и все золото страны уплывают ради покупки мяса. Зерна с приходом Горбачева к рычагам управления действительно стали ввозить много (в 1970 году оно составляло 1,1% импорта, в 1985 г. – 7%, в 1989-м – 4,3%). Но в колхозах ли тут дело? В Польше не было никаких колхозов, а импортировала она и мяса, и пшеницы на душу столько же, сколько СССР. И никто польского крестьянина в лени не упрекал (а климат и условия труда у поляков куда как лучше наших). Да и вообще в импорте ли дело – или в необходимости подрубить одну из ног советского строя?

Посмотрим теперь на качественные показатели (урожайность в ц/га) и на их динамику – из нее видно, улучшалась или деградировала система. В целом урожайность зерновых в СССР стабильно повышалась: от 13,9 ц в 1980 году до 19,9 в 1990 году. За это время так же стабильно повышался надой молока на корову – от 2,200 до 2,850 кг. Сельское хозяйство СССР надежно и в хорошем темпе улучшало свои показатели. Страстное желание сломать всю систему вызвано исключительно политическими причинами. А вот урожайность важнейших культур у крупных стран-производителей в 1989 г.

В чем-то СССР уступал, в чем-то опережал, но искренне сказать, что у нас было вопиюще отсталое сельское хозяйство, может только пришибленный идеологией человек. Заметим опять же, что США имеют идеальные почвенно-климатические условия для производства пшеницы. У нас сравнимые условия были на Украине, где в последние советские годы стабильно собирали по 34-36 ц пшеницы с гектара.

Во время перестройки нам прожужжали все уши, будто колхозно-совхозная система деградировала и не могла быть реформирована. А село даже тогда, уже при интенсивной антиколхозной кампании, еще наращивало и объемы производства, и интенсивные показатели. В целом уpожайность зеpновых в СССР стабильно повышалась: от 13,9 ц в 1980 г. до 19,9 ц в 1990. За это вpемя так же стабильно повышался удой молока на коpову – от 2000 до 2850 кг. Тем, кто постоянно бубнит о том, что дореволюционное сельское хозяйство было продуктивнее советского, надо при этом добавлять, что средний удой на корову в 1913 г. составлял 982 кг – а коровы как биологический вид были теми же самыми, климатические условия тоже. Так что причина разницы удоев чисто социальная. Колхозное сельское хозяйство надежно и в хоpошем темпе улучшало свои показатели.

Я здесь не разбираю причин тех значительных структурных деформаций, которыми стало страдать сельское хозяйство начиная с 60-х годов. Но это были болезни роста, они не были вызваны фундаментальными принципами колхозно-совхозной системы. Говоря о колхозах, политики переключили наше внимание на второстепенные идеологические факторы («ах, колхозы – продукт большевизма!»). На деле в организации колхозов были сделаны ошибки именно на пути подражания Западу («Догоним Америку…»). Колхозы были укрупнены, а скот сосредоточен на крупных фермах, в одной-двух точках. Отсюда – разрыв системы человек-земля-скотина. Пасти скот стало трудно, его начали кормить зерном, затянули "зерновую петлю" – и возник порочный круг. У нас скот оставлял на земле 20% навоза, а в Дании более 70%. Но конкретные проблемы технологии – отдельная тема.

Надо только напомнить, что та нехватка пастбищ, от которой страдала Россия в начале ХХ века (об этом в первой книге), столь же сильно сказывалась и в течение всего советского периода. А это ставило наше животноводство в гораздо более сложные условия, чем, например, в США. Достаточно сказать, что в 1980 г. животноводство СССР получило 67 млн. тонн пастбищных кормов, а в США – 282 млн. т.

Следующий тезис, который был запущен в сознание в ходе «антиколхозной» кампании, взывал к евроцентристским комплексам в мышлении образованного человека. Для оценки советского крестьянства стали брать те же критерии, которым следует западный капиталистический предприниматель – «эффективность». Именно западный, т.к. Япония, например, вообще рассматривает свое крестьянство как особо важную профессиональную группу, вроде армии – и субсидирует закупки риса только у своих крестьян по цене порой в 8 раз более высокой, чем на мировом рынке.

Вспомните: ведь 99% людей поверили, будто колхозы по сравнению с западным фермером неконкурентоспособны. Этот критерий в принципе нелеп в приложении к колхозам. Он имеет смысл только в рыночной экономике, где производство ведется ради прибыли. Колхозы производили продукт ради потребления и были элементом не конкурентной, а кооперативной хозяйственной системы. Даже удивительно, как эти очевидные вещи не предостерегли людей.

Но даже если говорить о конкуренции и измерять отношение «затраты/эффект», то колхозы вовсе не уступали западным фермерам. С 1985 по 1989 г. средняя себестоимость тонны зерна в колхозах была 95 руб., а фермерская цена тонны пшеницы в 1987/88 г. была во Франции 207, в ФРГ 244, в Англии 210, в Финляндии 482 долл. Доллара!

Себестоимость тонны молока в колхозах была 330 руб., а у фермеров США 331 долл. – при фантастических дотациях на фураж зерно, 8,8 млрд. долл. в год (136 долл. на каждую тонну молока)! Кто же из них неконкурентоспособен? Потому правительство России и стало оказывать протекционизм зарубежным производителям – против отечественных! В 1992 г. правительство купило у российского села 21 млн. т зерна по 12 тыс. руб. (то есть по тогдашнему курсу около 10 долларов) за тонну, а у западных фермеров – 24,3 млн. т по 100 долларов за тонну.

Как стандарт сравнения нам тыкали США и Голландию. Выбор этих стандартов неправомерен, не выполняются самые минимальные критерии подобия (недопустимо различны почвенно-климатические, финансовые, технологические, культурные параметры систем). С точки зрения науки использование США как стандарта сравнения есть подлог. Как могли этого не заметить образованные люди? Взять хотя бы продуктивность животноводства. Строго говоря, биологически близки коровы, разводимые в сходных природных условиях – животноводы всех стран подходят к оптимальному варианту. Продуктивность животных, находящихся в существенно разных климатических и ландшафтных зонах, сравнивать вообще нельзя. Это почти разные биологические виды. Не вдаваясь в конкретные причины, укажу лишь на фактические различия. Например, убойный вес крупного рогатого скота в США держится на уровне 105-110 кг, в Турции на уровне 23-25 кг, в России 65-70. Понятно, что и надои, и привесы у животных столь разных пород резко различаются. Когда наши критики колхозов сравнивали надои наших и американских коров, они проявляли искреннее невежество.

В 1980 г. расход кормов на одну условную голову скота был в СССР 25,7 ц, а в США 43,2 ц. Скот в СССР в 1980 г. не голодал, и такая разница говорит о том, что породы, разводимые в холодном СССР и теплых США, кардинально различны. Советская корова и не съела бы столько корма, сколько американская, лопнула бы. О свиньях и говорить нечего – в 1980 г. в СССР от одной свиньи получали 70 кг свинины, а во Франции 169. Но если бы в СССР вдруг стали разводить французских свиней, то вообще ничего бы не получили – подохли бы их свиньи. Наш антисоветски мыслящий интеллектуал этого как будто не понимает.

Рассмотрим самую главную причину несоизмеримости сельского хозяйства СССР и США. В России, ядра СССР – самое северное земледелие, оно все находится в зоне риска. Биологический потенциал почв в США в среднем почти в два (в 1,87) раза выше, чем у нас. Это значит, что при тех же материальных затратах фермер США на единицу труда произвел бы на 87% больше продукта, чем наш крестьянин.

Значение климатических условий мы могли наблюдать и в СССР. Колхозы и совхозы на Украине и в Белоруссии были примерно одинаковы и по организации, и по трудолюбию. Но почвы разные – и вот, в 1989 г. себестоимость тонны зерна была на Украине 69 руб., а в Белоруссии 125. Почти в два раза дороже. В Молдавии 77 руб., а в Латвии 173 руб.

Однако в 70-е и тем более 80-е годы наши горожане как будто забыли все, что учили в школе на уроках экономической географии. И сейчас само предложение учесть при сравнениях географический фактор вызывает возмущение. Какая, мол, чушь. В марте 2001 г. в журнале «Огонек» состоялась беседа на эту тему – и выступление историка, профессора исторического факультета МГУ, академика РАН Л.В.Милова резко выпадает из общего направления, он говорит, как человек с другой планеты. Вот что он сказал:

"Я всю жизнь занимаюсь крестьянским бытом. И точно могу сказать: что касается сельского хозяйства, Россия ВСЕГДА будет в проигрыше! Судите сами, в Европе сельскохозяйственный период десять месяцев, а в России пять. Разница в два раза! Россия – очень холодная страна с плохими почвами. В Европе не работают в поле только в декабре и январе. В ноябре, например, можно сеять озимую пшеницу, об этом знали английские агрономы еще в XVIII веке. В феврале – проводить другие работы.

Если просчитать, то получится, что русский крестьянин имеет на пашенные работы, кроме обмолота зерна, сто дней. И тридцать дней уходит на сенокос. Что получается? А то, что он жилы рвет и еле управляется. Глава семьи из четырех человек (однотягловый крестьянин) физически успевал вспахать две с половиной десятины. А в Европе – в два раза больше. О том, что в России беспашенный период семь месяцев, писали в государственных документах тоже еще в XVIII веке. Это я как историк очень хорошо знаю.

Средний урожай, например, в XVIII веке был сам-третей. То есть из одного зернышка вырастали три. Из двенадцати пудов – тридцать шесть. Минус пуд на семена, получается двадцать четыре пуда – чистый сбор с десятины. С двух с половиной десятин – шестьдесят пудов. Это на семью из четырех человек. А семья из четырех человек, учитывая, что женщины и дети едят меньше, равна 2,8 взрослого. При том, что годовая норма потребления – двадцать четыре пуда на человека. То есть нужно без малого семьдесят пудов. А есть только шестьдесят! Причем из них еще нужно вычесть часть для прокорма скота – овес лошади, подсыпка корове. Поэтому вместо двадцати четырех, положенных по биологической норме, россиянин потреблял двенадцать-шестнадцать пудов. 1500 килокалорий в сутки вместо потребных организму 3000.

И жизнь была ВСЕГДА на пределе возможности. Страна НИКОГДА не могла прокормить себя хлебом. Я называю это мобилизационно-кризисным образом жизни. Это вечная борьба, вечный страх голода. И при этом страшная работа на износ с привлечением женщин, детей, стариков… Да, изменилась техника – в Европе трактора и в России трактора, – но соотношение пахотного времени осталось прежним, и результат тот же. Да, по сравнению с XVIII веком производительность труда на селе увеличилась в сорок-пятьдесят раз. Но природа-то осталась неизменной! Поэтому себестоимость российской сельхозпродукции ВСЕГДА будет дороже западной. По тем же самым причинам у нас в два раза меньше времени на работу в поле.

Вот еще маленький пример. В том же XVIII веке полная обработка десятины стоила 7 рублей 60 копеек ассигнациями. Такова была рыночная стоимость рабочей силы. А рыночная цена продукции с той же десятины – в два раза ниже! И это еще при баснословно высоком урожае сам-шест. А если обычный урожай, сам-третей, то себестоимость в четыре раза выше рыночной цены! Таковы исторические данные. И сейчас то же самое. В России ничего не выгодно делать".

Тут сказано самое главное: в России (и почти на всем пространстве СССР) можно было вести сельское хозяйство ради того, чтобы жить народу – но не ради выгоды. Это показала попытка разрушения общины Столыпиным, это же показало и разрушение колхозов Ельциным. Какое горе, что этого не понял наш средний городской интеллигент.

Проведенный в течение десяти лет эксперимент с фермерством в нынешней России дал исчерпывающее знание. Масштабы эксперимента достаточны – в 1998 г. фермерские хозяйства использовали более 13 млн. га земли. Это 7,5% земли, используемой в производстве (предприятия и фермеры вместе). Но зерна фермеры производят 4-6%, а мяса и молока – 1,5-1,6%. Вывод: товарность этого уклада мала, откат в технологии огромен, самоэксплуатация труда невыносимая. Жилы свои рвут люди и детей своих мучают. На плаву фермеры держатся только там, где они прилепились к колхозу и совхозу. Добивание общественного уклада будет и концом фермерства.

Л.В.Милов говорил прежде всего о климатическом факторе, однако хорошо изучено и значение биологической продуктивности почвы (хотя она, конечно, связана с климатом). Недавно вышла книга П.Ф.Лойко «Земельный потенциал Мира и России: пути глобализации его использования в XXI веке». Она вышла под грифом «учебное пособие», значит, содержит сведения достаточно давно и надежно установленные. Эти данные также показывают, насколько глупо было проклинать наши колхозы за то, что они в чем-то уступают американским фермерам.

В книге приведен «коэффициент биологической продуктивности» почв разных стран – этот показатель для России принят равным 100. В США он равен 187, в Западной Европе – около 150, в Индии – 363, а в Индонезии 523! С помощью этого коэффициента пересчитана обеспеченность жителей разных стран пахотной землей с одинаковой биологической продуктивностью.

Наконец, стоит всем задуматься, как вообще могли принять наши граждане именно США за образец в сельском хозяйстве? Ведь с точки зрения затрат «абсолютного» дефицитного ресурса человечества, – энергии – США создали специфическую аграрную систему, которая наименее эффективна из всех известных в наше время. Согласно докладу А.Кинга Римскому клубу (1990), в сельском хозяйстве США затрачивается 6 калорий энергии минерального топлива на получение одной пищевой калории (американский эколог и экономист Одум приводит другую величину – 10 калорий топлива на 1 пищевую калорию).

Поскольку энергия становится критическим ресурсом в мировой хозяйстве, такой расточительный тип хозяйства при наличии земельных угодий со столь высоким потенциалом биологической продуктивности приходится считать совершенно неприемлемым в качестве стандарта. Ведь в Индии, например, энергетический баланс «затраты-выпуск» составляет 1:10. На одну калорию затраченной энергии – 10 пищевых калорий.

Если же сравнивать СССР и США, то энерговооруженность труда в сельском хозяйстве у них была просто несопоставимая. В 1989 г. в СССР на одного работающего приходилось 27 киловатт энергетических мощностей, а в США – 105 квт35. На 1000 га пашни США имели втpое больше тpактоpов, чем мы, а пpоизводили зерна (кpоме кукуpузы) и картофеля существенно меньше. И хотя наши тpактоpа похуже амеpиканских, запчастей к ним поменьше, и выполнял у нас тpактоp, помимо своих пpямых обязанностей, массу таких pабот, для котоpых в США есть вееp специальных машин – все pавно, в pуках колхозника, еще не задушенного Гайдаpом, тpактоp использовался в несколько pаз эффективнее, чем у феpмеpа США.

А зерноуборочные комбайны? В СССР их на 1.000 га было в 2,4 раза меньше, чем в США. Спросите колхозника: неплохо было бы иметь в страду в два раза больше комбайнов, да еще американского производства? Небось, поменьше были бы потери. Да где там, чуть не каждый журналист-"демократ" считал своим долгом представить многолетние усилия по развитию в СССР современного комбайностроения как «абсурд плановой экономики». Наконец добились своего – уже в 1991 году производство тракторов и комбайнов резко упало. О 1992 годе и говорить нечего. Фермеры будут жать злаки серпами, как в имении Маркиза Карабаса.

Значит, даже если бы у нас был такой же климат, как в США, такая же сеть доpог и такое же обоpудование феpм и жилья, то только чтобы достичь уpовня пpоизводства США, более низкого, чем в колхозах и совхозах, пpишлось бы pазом увеличить паpк тpактоpов в тpи pаза. Знаток нашего села А.В.Чаянов сказал полушутя: если бы Ротшильд пpи pеволюции в Евpопе сбежал в Россию и вынужден был заняться сельским тpудом, то пpи всей своей буpжуазной психологии он пошел бы в общину (или, добавлю, в колхоз).

В целом, я считаю, что успешная кампания горбачевско-яковлевской идеологической машины по очернению советского сельского хозяйства нанесла один из самых сильных ударов по СССР и его общественному строю. Но значение этого успеха гораздо фундаментальнее этой политической задачи. Это был большой эксперимент, который показал исключительную беззащитность сознания советского человека против самой грубой и примитивной лжи. Именно после этого эксперимента можно было спокойно планировать и осуществлять прямое ограбление нашего народа. Вся камарилья будущих «новых собственников» могла быть спокойна – такой народ под волшебную дудочку соблазнителей отдаст все свое достояние и даже будущее своих детей и внуков (если они будут).

Колхозное хозяйство – регресс или модернизация?

Сельское хозяйство, отрасль очень массивная, в массовом сознании было превращено в позор СССР. Мы обязаны в этом разобраться.

Занимаясь и статистикой, и «натурным» сравнением с Испанией, где агрикультура стоит высоко, я пришел к выводу, что отсталость, а тем более регресс советского сельского хозяйства – большой миф. Именно начиная с середины 70-х годов, когда наконец была создана промышленность удобрений, машин, средств защиты растений и добавок, наше сельское хозяйство стало быстро улучшать и экстенсивные, и интенсивные показатели.

Быстро росло поголовье скота, очень быстро – поголовье птицы. Производство птичьего мяса за 1975-1987 гг. выросло с 1335 тыс. т. до 3126 тыс. т. Быстро улучшалось стадо: в 1980 было чистопородных 30% коров, а в 1985 – 40%. Все это означает, что быстро улучшалось питание людей – несмотря на неудобства распределения. Как ни крути, по качеству питания – 7-е место в мире.

Быстро улучшались интенсивные показатели. Надой молока на корову вырос с 2,3 т. в 1970 до 2,85 т. в 1989 г. Быстро снижались прямые трудозатраты на получение 1 ц продукции – в 1971-1975 гг. в колхозах на производстве зерна они были 1,8 человеко-часа, а в 1987 – 1,2. Это – огромное улучшение, учитывая масштабы. Росла энерговооруженность труда: в 1980 г. сельское хозяйство потребило 111 млрд. квт-ч электроэнергии, а в 1989 – 173 млрд. Значит, снизились перегрузки работника, условия труда явно улучшались. Это видно из табл. 9.

К 1985 г. колхозник в среднем работал 22,4 дня в месяц – пятидневную неделю. Бегство из деревни к концу 70-х годов прекратилось – вплоть до 1990 г. численность сельского населения поддерживалась на уровне 98 млн. человек. Стабильной была и численность механизаторов (4,6 млн.), а их квалификация выросла – 70% из них работали по специальности более 5 лет, 37% – были механизаторы I класса.