Текст книги "Советская цивилизация т.2"

Глава 3. Социальная сфера промышленных предприятий: особый взгляд на советский строй

В 50-60-е годы сложился тип советского промышленного предприятия, который и просуществовал до той реформы, что была начата в годы перестройки. Характер предприятия очень много говорит о сущности как советского проекта (представления о желаемом образе жизни), так и для реально сложившегося общественного строя.

Представление предприятия как исключительно производственной и экономической системы – абстракция, для нашей темы неадекватная. Любая компания, фирма, предприятие – это микрокосмос, действующий в соответствии с ценностями и нормами, господствующими в обществе. Даже промышленный анклав (например, филиал немецкой фирмы в перуанском городке) не может быть «закрыт» от окружающей культурной среды. В целом, традиционное общество строится в соответствии с метафорой семьи, а современное – метафорой рынка. Из этого общего представления вытекают права и обязанности человека, общества, государства и того элемента системы, который нас интересует в данной теме – предприятия.

Подавляющее большинство промышленных предприятий нынешней России создано в советский период. Те, что были унаследованы от России дореволюционной, были трансформированы в соответствии с той же матрицей. Эта матрица – представления о функциях и обязательствах промышленного предприятия в советском обществе -сложилась в процессе индустриализации, перестройки промышленности в годы второй мировой войны и послевоенного восстановления (30-50-е годы). Это – эпоха т.н. «мобилизационного социализма» (иначе его называют «сталинизмом»). За это время СССР сделал большой рывок в развитии промышленности, науки, образования.

Чтобы понять, какой тип предприятия сложился в ходе реализации советского проекта, надо выявить его социально-философские основания. На языке идеологии этот проект назван «русским коммунизмом». Взяв в качестве знамени постулаты марксизма, он представлял собой совершенно иную цивилизационную траекторию, нежели социал-демократический проект Запада. Причина известна: Россия была крестьянской страной с традиционным обществом, в культуре которой сохранились многие структуры аграрной цивилизации. Западная социал-демократия – продукт гражданского общества, в котором крестьяне как класс и как культура сохранились лишь в реликтовом состоянии (в сельском хозяйстве они заменены фермером).

Уже на первом этапе «шоковой терапии» после 1991 г. обнаружилась эта «аномалия» промышленных предприятий России, которая до сих пор не дает возможности создать рынок рабочей силы. Заместитель министра труда и занятости РФ В.Кастмарский писал в марте 1992 г.: «Пикантность нынешней экономической ситуации заключается в том, что после освобождения цен и начала работы спросовых ограничений в нормальной (подчеркнем: в нормальной) экономике все предприятия стремятся расширить производство, чтобы не только выжить, но и увеличить свою прибыль. У нас же происходят удивительные вещи: производство сокращается, но нет и безработицы, то есть предприятия продолжают платить деньги, даже работая меньше и хуже. Изыскиваются самые разные способы остаться на плаву – сдаются этажи производственных помещений в аренду инофирмам. Продаются запасы сырья и оборудования» («Российская газета», 24.03.92).

Итак, сделаем первый вывод. Те предприятия, которые имеются сегодня в России, возникли в результате приватизации (и, часто, разделения) советских государственных предприятий. Они создавались и действовали в культурной среде, проникнутой общинным мышлением, отрицающим индивидуализм. Та антропологическая модель, на которой строился социальный уклад предприятия, представляла человека не свободным атомом, а солидарной личностью, для которой получение от общины минимума жизненных благ есть естественное право. Действия предприятия, нарушающие это право, до сих пор воспринимаются как неправильные, несправедливые.

Когда речь идет о промышленных предприятиях, этот фактор, как ни парадоксально, усиливается (хотя он должен был бы нейтрализоваться в процессе перехода промышленных рабочих к городской жизни). Это связано с историческими условиями индустриализации в советской России, которая в очень высоком темпе проходила с конца 20-х годов.

Как и в Японии, индустриализация в СССР проводилась не через возникновение свободного рынка рабочей силы, а в рамках государственной программы. В Англии крестьяне в ходе «огораживаний» были превращены в пролетариев, которые вышли на рынок рабочей силы как свободные индивидуумы. В СССР после революции 1917 г. в селе была возрождена община (мир), лишь частично подорванная в 1906-1914 гг. реформами Столыпина. Необходимые для индустриализации (и избыточные для села) трудовые ресурсы были получены посредством программы «коллективизации» – насильственного создания сельских кооперативов (колхоз) и государственных ферм (совхоз), которые государство снабжало машинами и другими средствами интенсивного сельскохозяйственного производства.

Вытесненные при этом из села крестьяне не «атомизировались» и не стали пролетариями. Они организованно были направлены на учебу и на стройки промышленности, после чего стали рабочими, техниками и инженерами. Жили они в общежитиях, бараках и коммунальных квартирах, а потом – в рабочих кварталах, построенных предприятиями. Это был процесс переноса общины из села на промышленное предприятие. Получилось так, что основные черты общинного уклада на предприятии проявились даже больше, чем в оставшемся в селе колхозе.

Поэтому промышленное предприятие СССР не только не стало фирмой, организованной на принципах хрематистики – оно даже не стало чисто производственным образованием. Оно было, как и община в деревне, центром жизнеустройства. Поэтому создание на самом предприятии и вокруг него обширной системы социальных служб стало вполне естественным процессом, не противоречащим культурному генотипу предприятия, а вытекающим из него.

В последние годы опубликовано несколько исследовательских работ о роли предприятий в системе социальной защиты в России в переходный период. Выводы экспертов из OECD и экспертов правительства России, сделанные в понятиях рыночной экономики (экономического либерализма), поражают полным отказом от учета культурных особенностей изучаемой системы – промышленного предприятия в России в конце ХХ века. В наиболее четкой форме выразил отношение большинства западных экспертов к наличию на советских предприятиях обширных социальных служб Р.Роуз (Richard Rose), один из руководителей обширного исследовательского проекта «Новый Российский Барометр»: «это – следствие патологии нерыночной системы». Назвать что-то непохожее на Запад «патологией» – просто ругательство, объяснительной силой подобные формулировки не обладают.

Другой эксперт, из ОЭСР, (J. Le Cacheux) подходит к проблеме с точки зрения баланса выгод и дефектов от содержания социальной инфраструктуры на предприятиях. Он пишет: «Строго говоря, с микроэкономической точки зрения очевидно, что вовлечение предприятия, производящего товары и услуги для рынка, в производство и предоставление социальных благ для своих рабочих, противоречит принципам специализации и разделения труда. Хотя такая практика может давать некоторую экономию на административных расходах и других трансакционных издержках, она скорее всего ведет к производственной неэффективности и повышению себестоимости, если сравнивать с производством этих социальных благ специализированными государственными или частными фирмами».

Этот эксперт делает свой вывод, исходя из «гипотетической ситуации» и веры в «разделение труда». На деле же эффективность любых предприятий, использующих «общинные» механизмы (неважно, идет ли речь о японской промышленной корпорации, хлопковой плантации с неграми-рабами в США или советской фабрике), определяется сильными кооперативными (синергическими) взаимодействиями, которые могут многократно перекрывать выгоды «разделения труда».

И нет никакой необходимости представлять «гипотетическую ситуацию» – в России проведено много натурных экспериментов над людьми. Вот конкретные данные: текстильное предприятие АО «Фатекс» в Ивановской области имело жилой фонд 64 дома. В 1996 г. расходы на его содержание составили для предприятия 7 млрд. руб. В сентябре 1996 г. Городской комитет по управлению имуществом направил на предприятие письмо с требованием передать жилой фонд в муниципальную собственность (городу). При этом за обслуживание жилья работников предприятия город («муниципальная специализированная фирма») потребовала с АО «Фатекс» плату 26 млрд. долл. ежегодно. Почти в четыре раза больше, чем была себестоимость для «неэффективной» собственной службы предприятия. Гипотетические представления экспертов ОЭСР и МВФ имеют мало общего с реальностью экономической реформы в России.

Какова была официальная позиция правительства России и тех международных организаций, которые консультировали его при разработке программы реформы? Эта позиция, с одной стороны, отражена в государственной программе приватизации предприятий промышленности и тех нормативных актах, которые касались судьбы социальной инфраструктуры предприятий (Декрет Президента РФ 8 от 10 января 1993 г. и Постановление правительства РФ от 23 декабря 1993 г.). С другой стороны, эта позиция изложена в выступлениях экспертов правительства. Вполне представительным является издание Центра по сотрудничеству со странами экономики переходного периода ОЭСР «Изменение системы социальных служб на предприятиях России» («The Changing Social Benefits in Russian Enterprises». OECD, Paris, 1996).

В общем, эта позиция состояла в отрицательном отношении к традиционной практике предприятий предоставлять социальные услуги своим работникам и местному населению. Эта практика совершенно справедливо рассматривалась как противоречащая принципам рыночной экономики и препятствующая превращению советского человека (homo sovieticus) в свободного индивидуума.

Речь здесь идет не только о максимальном подчинении всей деятельности предприятия критериям хрематистики (прибыли) при почти полном устранении критериев социального эффекта. Речь идет об изменении всего жизнеустройства предприятия и окружающей его местности (часто целого города). Для того, чтобы такое изменение было признано справедливым, требуется смена господствующей в обществе антропологической модели. До настоящего времени этой смены не произошло – ни в среде трудящихся, ни в среде управленческих работников, ни даже в среде искусственно созданной в ходе приватизации буржуазии («новых русских»).

Показательно, что в своей аргументации идеологи рыночной реформы опирались либо на чисто умозрительные («гипотетические») представления о правильной социальной системе, либо на утверждения, содержащие внутреннее противоречие.

Эксперт Министерства финансов РФ утверждал, например, что в советской системе расходование средств предприятиями на социальные нужды за счет основной производственной деятельности (он называет израсходованные на социальные нужды средства «потерями») оказывало мало влияния на их экономические показатели, ибо покрывалось субсидиями из государственного бюджета.

Очевидно, что покрывать «потери» предприятий за счет бюджета можно было бы лишь в том случае, если бы оплата предприятиями расходов на социальные нужды была изолированным явлением. Тогда путем перераспределения средств с помощью бюджета можно было бы поддерживать предприятия, несущие «потери», за счет других, которые таких «потерь» не несут – и таким образом производить стабилизацию системы, гася отдельные неравновесия. Поскольку речь идет о тотальной, всеобщей практике, расходы предприятий на социальные нужды становятся нормой и не могут быть покрыты за счет перераспределения средств через бюджет. В действительности эти расходы не только не были «потерями» – они были условием успешной производственной работы советского предприятия.

Надо сказать, что этой социальной политике советского государства начиная с 60-х годов противоречила сильная технократическая тенденция аппарата, требующего от предприятий всемерной концентрации средств на производственной деятельности в ущерб социальным нуждам. Ниже мы будем прибегать к конкретным примерам из воспоминаний видного организатора промышленности, директора ряда крупных предприятий Н.Н.Румянцева (Н.Н.Румянцев. «Что было? Что будет?» Рыбинск, 1993).

Именно общая идеология советского строя, вся его суть обязывала бюрократию сохранять социальные службы предприятий, но конфликт по этому вопросу всегда подспудно существовал. Использование средств предприятия для решения социальных проблем вызывало самые опасные столкновения руководства предприятий с бюрократическим аппаратом. Например, именно вследствие этого конфликта Н.Н.Румянцев был репрессирован, а затем дважды исключался из партии. Вот как он видит этот вопрос:

«Мы, директора предприятий, были всегда своеобразным буфером между рабочими и верховной властью. Нам приходилось заниматься и делами высших сфер, и повседневными заботами на уровне доставания сырья, строительства квартир, нормального питания в столовых или поиска ящика гвоздей. Иногда давление сверху было настолько велико, что приходилось соглашаться даже с явно неразумными указаниями. Рабочие тут же в открытую: „Николай Николаевич, что за ерунду вы придумали?“. Им ведь не скажешь, что эту самую ерунду придумали наверху. Вот и выкручиваешься».

Всегда существовало и давление со стороны правительства, побуждавшего к передаче «непрофильных» социальных служб предприятия в ведение местной власти – то, что в ходе рыночной реформы, в январе 1993 г., Б.Н.Ельцин постановил своим Указом. Н.Н.Румянцев пишет уже в 1993 г.: «Мы не могли выступать лишь как производители, но и вынуждены были формировать социальную среду города, Поэтому нам по-прежнему приходится обеспечивать город водой, теплом, канализацией. Даже баня и прачечная, которым сам Бог велел числиться за горкомхозом, до сего дня принадлежат комбинату, хотя обмывают и обстирывают весь город. Иногда проверяющие, видя эти непрофильные для нас организации, писали в актах проверок: это передать, это ликвидировать и так далее».

Эксперты-«рыночники» представляют дело так, будто посредством государственного бюджета «потери» предприятий покрывались за счет налогоплательщиков, как это может понять привыкший к западной практике читатель. Между тем налоги с населения в СССР составляли всего около 7% доходной части бюджета, а на 92% она формировалась за счет платежей самих предприятий. Таким образом, через бюджет проводилась с помощью субсидий лишь «тонкая настройка», сглаживание отдельных флуктуаций в общем равновесной системы.

Необходимо также подчеркнуть, что, оказывая на предприятия давление с целью ликвидации всех «общинных» механизмов социальной защиты, политический режим России 90-х годов признает устами своих экспертов, что в реальной экономической ситуации это будет означать резкое ухудшение жизни большинства населения. В этом у них сомнений нет, но это для них несущественно по сравнению с установлением «правильных» экономических норм.

Доклад ОЭСР останется красноречивым документом культуры конца ХХ века. В нем представлена такая методология анализа социальных проблем, при которой жизнь десятков миллионов людей рассматривается исключительно с точки зрения критериев «правильной рыночной экономики» – исторически данной, преходящей доктрины. Ни западные, ни российские эксперты не подошли, хотя бы в порядке методологического контроля, к проблеме с противоположной, «абсолютной» стороны: от критериев сокращения страданий живых людей, которым предстоит пережить переход к «правильной рыночной экономике».

В этом Докладе общий вывод почти всех экспертов, как западных, так и от правительства России, ясен: предоставление социальных благ работникам предприятий не в деньгах (через зарплату), а «натурой» – пережиток советского строя, «патология нерыночной системы». Обсуждаются лишь пути скорейшего устранения этой «патологии», которое развязало бы работников с предприятием и позволило перейти к «нормальному» свободному рынку рабочей силы. Признается, что лечение этой «патологии» болезненно, но и боль оценивается лишь в экономических категориях. Следует считать уникальной особенностью этого Доклада тот факт, что ни один из экспертов не рассмотрел совершенно аналогичный процесс, который произошел совсем недавно, почти на наших глазах. Попытка насильственного и радикального слома «патологии нерыночной системы» и общинных социальных структур в России в ходе реформы Столыпина привела к революции 1917 года. Об этом в Докладе нет ни единого упоминания. Неужели и западные специалисты верят, что революция большевиков была просто результатом еврейско-масонского заговора?

После 1993 г., как свидетельствуют все доступные источники информации, в России происходило резкое снижение расходов предприятий на социальные нужды. Это подчеркивают и эксперты ОЭСР. Однако гораздо более важным для понимания следует считать не сокращение указанных расходов, а тот факт, что несмотря на тяжелейшее финансовое положение предприятия даже после приватизации продолжают сохранять ядро социальной инфраструктуры. В неблагоприятных условиях предприятия «ушли в оборону», лишь сократив свою социальную инфраструктуру до минимума.

Перейдем к описанию реальности. Рассмотрим состояние некоторых частей социальной сферы промышленных предприятий в России – как с использованием статистических данных, так и ссылаясь на конкретные случаи и экспертные суждения и свидетельства. Основные показатели, однако, отражаются в официальном ежегоднике Госкомстата РФ «Социальная сфера России», а также ежегодных сборниках, обобщающих положение социальной сферы в регионах. В какой-то мере недостаток или неопределенность официальных данных восполняют специальные выборочные исследования. В 1990 г. Госкомстат СССР провел широкое исследование «Мнение населения о состоянии социальной сферы и приоритетах ее развития». Опросу подверглось 70 тыс. человек всех отраслей производства во всех республиках, краях и областях страны. Мы использовали данные, полученные в РСФСР (ныне РФ). Мнение трудящихся о деятельности социальных служб предприятий изучает ВЦИОМ (Всероссийский центр изучения общественного мнения), который публикует данные в информационном бюллетене «Экономические и социальные перемены: мониторинг общественного мнения».

Полезные сведения имеются в ряде книг мемуаров организаторов промышленности, в которых они оценивают социальную деятельность своих предприятий уже с опытом нынешней экономической реформы. Этот опыт заставил совершенно по-новому взглянуть на многие стороны жизни, которые раньше казались привычными и не привлекали внимания. Здесь я привожу выдержки из книги упомянутого выше Н.Н.Румянцева. Автор – организатор текстильной промышленности, был последовательно директором трех крупных предприятий (комбинатов), в 1992 г., кроме того, был президентом промышленной ассоциации «Ивановолен».

Текстильная промышленность была приватизирована без участия государства. Ее предприятия – в наибольшей степени «частные». Эта промышленность в наименьшей степени связана с ВПК, больше всего ориентирована на потребительский рынок и, как предполагалось, должна была дать наиболее выигрышные аргументы для пропаганды экономической реформы. На деле отрасль введена в состояние тяжелой депрессии. Выпуск тканей резко упал (почти в 6 раз), предприятия простаивают. В этой ситуации тем более показательно отношение предприятий к социальной сфере. Я использовал материалы, предоставленные на предприятиях текстильной промышленности в Ивановской области и в областном комитете профсоюза этой отрасли2.

Итак, что происходит сегодня? Тот вариант либеральной идеологии, который был положен в основание реформ в России, не оставляет у населения никаких надежд на социальную ответственность государства. В этих условиях большое и даже непропорциональное место в жизни людей заняло именно предприятие как островок социальной защиты и взаимопомощи. Этот островок тает и крошится, как льдина, на которой спасаются унесенные в море люди, но держится. Дальнейшая ликвидация социальных служб предприятия – вопрос не экономический. Он приобретает сегодня даже не только политическое, но и большое духовное значение. Это – вопрос надежды, а значит мира. Или утраты надежды, а значит, войны.

Именно во взаимоотношениях рабочих с предприятием (независимо от того, государственное ли оно или частное) наблюдается самая главная аномалия экономической реформы. Производство упало вдвое, а рабочих не увольняют (практически после приватизации не было случаев массовых увольнений работников; 70% покинувших предприятия работников ушли по собственному желанию). Зарплату рабочим не платят по полгода – а люди приходят на предприятие и работают. Нет не только давно ожидаемого социального взрыва – нет даже социальных протестов. По оценкам экспертов Всемирного экономического форума в Давосе, в 1994 г. Россия была самой нестабильной страной, но забастовок на душу населения в ней произошло в десять раз меньше, чем в стабильной Испании.

В конце 1995 г. Министерство экономики РФ финансировало комплексный проект «Мониторинг состояния и поведения предприятий». Результаты его отражены в докладе Института экономических проблем переходного периода «Институциональные и микроэкономические проблемы российской экономики в 1995 г.». Рассмотрим основные выводы «Мониторинга», в ходе которого было обследовано 433 предприятия:

«Институциональные изменения. На абсолютном большинстве предприятий институциональных изменений в социальной инфраструктуре не происходит. В отношении детских дошкольных и оздоровительных учреждений не принимали никаких действий 61% предприятий, объектов жилищно-коммунального хозяйства – 65%, культурного назначения – 81%, здравоохранения – 86%, образовательных учреждений – 91%…

Поведение предприятий по отношению к объектам социальной сферы зависит от численности занятых на них: на более мелких предприятиях реже наблюдаются какие-либо изменения в составе социальной сферы. Выяснилось также, что сохранять социальные объекты в своей структуре более склонны государственные предприятия, а некоторые из них даже принимают на свой баланс учреждения социального назначения…

Преобразование социальных объектов в юридические лица протекает довольно вяло. В 3% случаев из состава предприятий с приобретением статуса самостоятельного юридического лица вышли детские дошкольные учреждения, в 4,5% – объекты жилищно-коммунальной сферы, в 5% – объекты культурного назначения, в 3% – объекты здравоохранения.

Изменение затрат на содержание объектов социальной инфраструктуры в 1995 г. Затраты на содержание объектов социальной инфраструктуры, находящихся на балансе промышленных предприятий, в 1995 г. в большинстве случаев не снижались… Наибольшая доля предприятий (68%) увеличила эти затраты по объектам социальной инфраструктуры, имеющим жизненно важное значение для работников, а именно жилищно-коммунальному хозяйству и медицинским учреждениям. Почти на 2/3 предприятий увеличились затраты и на содержание детских дошкольных и оздоровительных учреждений… Что касается культурных и образовательных учреждений, потребность в услугах которых не носит витального, то есть жизненно важного, характера для работников, то доля предприятий, где затраты на их содержание увеличились, меньше (соответственно 56,2 и 46,8%).

Финансовая политика предприятий в отношении объектов социальной инфраструктуры зависела от размеров самих предприятий. Как правило, больше возможностей увеличить затраты на содержание подведомственной социальной инфраструктуры имели крупные предприятия. Например, доля предприятий с численностью занятых до 200 человек, которые увеличили свои затраты на содержание объектов социальной инфраструктуры (в зависимости от вида последних), составила от 25 до 50%, а с численностью занятых свыше 5000 человек – от 67 до 80%.

Наибольшая доля предприятий, увеличивших затраты на содержание объектов социальной инфраструктуры, была отмечена в легкой промышленности, где и спад производства среди рассматриваемых отраслей был наибольшим (33%) в январе-августе 1995 г. по сравнению с тем же периодом 1994 г.

Связь между изменением затрат предприятий на содержание объектов социальной инфраструктуры и институциональными изменениями не носит однозначного характера. При передаче на баланс других предприятий детских дошкольных и оздоровительных учреждений затраты на содержание последних увеличились у 46,4% предприятий – первоначальных их собственников, снизились у 42,9% и не изменились – у 10,7% предприятий. Аналогичные показатели по объектам жилищно-коммунального хозяйства составили соответственно 57,4%, 38,9% и 3,7%, социально-культурного назначения – 31,3%, 37,5% и 32,3%, здравоохранения – 44,4% и 55,6%. Таким образом, передача объектов социальной инфраструктуры на балансы других предприятий не может (во всяком случае, на ограниченном промежутке времени) рассматриваться в качестве фактора уменьшения социальных затрат предприятий – их первоначальных собственников».

Из данного исследования видно, во-первых, что предприятия (в том числе приватизированные!) не считают возможным прекратить предоставление работникам (и даже бывшим работникам, пенсионерам) жизненно важных социальных услуг – даже несмотря на тяжелый спад главного производства. Они продолжают оплачивать эти услуги даже в том случае, если объекты социальной сферы выводятся из состава предприятия – превращаются в самостоятельное коммерческое предприятие или передаются на баланс других организаций, например, муниципальных властей.

Видимо, социальная инфраструктура предприятий в России полностью может быть ликвидирована лишь вместе с предприятием. Она составляет, таким образом, его поистине неотъемлемую часть. Такой неотъемлемой части не содержат западные капиталистические предприятия, из чего следует логический вывод, что советские предприятия представляли иной социальный организм. Приватизация нанесла этому организму тяжелейшую травму, и она, возможно, даже уничтожит его, но она не смогла изменить саму «анатомию и физиологию» этого организма.

Во-вторых, из исследования видно, что выделение объектов социальной сферы из состава промышленного предприятия в общем не приводит к повышению его экономической эффективности. Иными словами, соединение социальных служб с основных производством дает положительный кооперативный эффект. Пять лет радикальной экономической реформы не привели к созданию условий, которые бы способствовали самопроизвольному, органичному изменению социально-культурного генотипа предприятий промышленности России.

Оба эти вывода (даже независимо от того, как пошли дела после 1996 г.) противоречат теоретическим предположениям экспертов ОЭСР и экспертам правительства Черномырдина, сделанным на основании опыта западных стран.

Тот факт, что многие эксперты (в том числе российские) смотрят на происходящие в России социальные процессы через очки евроцентризма, прискорбен. Многие важные явления просто выпадают при этом из рассмотрения. Сошлюсь на личные наблюдения, сделанные мною в 1995 г. в одной из уральских областей, куда я был приглашен в группе московских экономистов в связи с программой развития малых предприятий.

В кабинете Главы администрации области, назначенного Ельциным, собрались директора всех крупных предприятий города. Сначала присланный из США эксперт прочитал лекцию о методах внутрифирменного планирования (сидевший рядом со мной директор завода, производящего миниатюрные низколетящие крылатые ракеты, шепнул мне: «Он излагает технику планирования, которая на наших военных заводах использовалась в конце 30-х годов»).

Эксперт закончил, выслушал благодарные аплодисменты и ушел очень растроганный (меня удивило, что директора, в том числе мой сосед, аплодировали ему вполне искренне – просто хороший, добрый старик, очень хотел помочь русским). Глава администрации, который ликвидировал в области советскую власть, попросил закрыть двери и сказал: «А теперь, товарищи, займемся делом. У нас два вопроса: надо обеспечить теплом Дворец пионеров и детские бассейны, а также собрать горючее для весеннего сева в колхозах». И директора уже частных предприятий стали выкраивать из своих скудных средств топливо. В этом северном городе для сохранения здоровья детей сеть бассейнов и соляриев должна работать всю зиму. И она работала в ту зиму, хотя улицы города уже почти не освещались. В декабре 1996 г. в этой области прошли выборы губернатора, и был избран кандидат от КПРФ. Но никто не называет прежнего Главу администрации или директоров «частных» заводов буржуазией и классовыми врагами. Ситуация намного сложнее.

Поговорим об отдельных частях социальной сферы предприятий – О том, как они строились в советское время и что с ними происходит в процессе преобразования советского предприятия в «капиталистическое».

Общественное питание.

Право на пищу – одно из ключевых естественных прав в традиционных обществах. Заводская столовая как особый социальный тип была важной частью советского предприятия. Замечу, что западные экспеpты обычно вообще не включают столовые как элемент социальной инфpаструктуры предприятия.

В 1990 г. услугами общественного питания пользовались в России ежедневно 84 млн. человек (более половины населения). На предприятиях промышленности, стpоительства, тpанспоpта и в совхозах, а также в pабочих общежитиях было сосpедоточено около 40% мест всей системы общественного питания. В 1990 г. в сфеpе производства обеспеченность услугами столовых достигла 91% от ноpматива (от числа pаботников, которым по условиям pаботы тpебовались такие услуги).

По мнению pаботников ценность общественного питания, организованного непосpедственно на производстве, была весьма высока. В 1990 г. в ходе опроса, проведенного в республиках СССР Бюро социологических обследований Госкомстата СССР, 52,5% опpошенных в РСФСР отметили, что обеспеченность этими услугами недостаточна (то есть, по их мнению, эти услуги следовало не свертывать, а расширять). 41,3% опpошенных считали, что эти услуги следует pазвивать самим предприятиям и ведомствам, а 37,4% считали, что это могут лучше сделать местные оpганы власти.

Пpактически все предприятия давали дотации столовым, pаботающим на их теppитоpии. Оценить pазмеp дотаций сложно, поскольку часть их шла чеpез пpофсоюз, часть скpывалась в самых pазных статьях pасходов, часть пpедставляла собой пpямые поставки пpодуктов из «подсобных хозяйств» или из коопеpативов минуя тоpговлю. Согласно опросам 1996 г., даже до того момента четверть предприятий сохранила у себя подсобные хозяйства, причем 86% из них продавали продукцию своим работникам (по льготным ценам), а 3% распределяли ее среди работников предприятия бесплатно.