Текст книги "Новопотемкинские события"

После короткой паузы Горемыков продолжал:

– Да, еще один неприятный вопрос о коррупции. Ясно? О коррупции.

– Его мы обсудили на прошлом собрании, кажется, – осторожно упомянул Вислоухин.

– Обсуждать-то обсуждали, да он никуда от нас не делся, – с сожалением в голосе произнес Горемыков. – Центр меня этим вопросом донимает. Москва! Откровенно говоря, чего от нас хотят? Наплодили по всей стране чиновников, потом вопят: коррупция, взятки, караул! Я, честно говоря, не завидую бизнесменам, – куда ни приди, платить и там, и сям…

Конечно, мы-то не коррупционеры…

– Извините, Демид Демидович, – остановила мэра Анна, – а это писать?

– Нет… Когда писать тебе, я скажу… Итак, надо нам кого-то посадить, памятуя о коррупции, и сразу рапортовать в Москву: мы боремся!

– А… а… кого… заса… посадить? – еле выговорил Мокрый.

– Не тебя же, – хохотнул Горемыков, – это надо поручить майору Антохину, который зайдет сейчас ко мне. У нас же есть врачи, берущие взятки, так? Врачи-рвачи… Водители, не выдающие билетов пассажирам… Педагоги, берущие взятки от родителей учеников… Продавщицы, обвешивающие покупателей…

– Вполне, – поддержал предложение мэра Вислоухин, – но еще зарплату нам бы поднять раз в двадцать!

– Ну, ты и фантазер! – усмехнулся Горемыков. – Кто ж тебе зарплату поднимет в двадцать раз? Да на наших местах всё равно брать будут.

– А это… а-а… мне записывать? – спросила Анна.

– Что?.. Ты чего, спятила? – удивился Горемыков. – Мы тут о взятках, коррупции, а ты всё записывать вздумала?!. Спятила?

– Нет…

.-Еще такое услышу – уволю без выплаты зарплаты к свиньям собачьим! Так… Скоро выборы мэра Новопотемкино, то есть меня… Гм, надо готовить выборные участки, подготовить охрану их, составить списки избирателей.

– А иностранные наблюдатели?

– Мне они лично не нужны, – откровенно произнес Горемыков, далее тихо повторяя известные три слова улиц и коммунальных квартир. – Они нам не нужны! Чего они от нас хотят? Мы сами в своей суверенной стране создаем тот порядок, который и хотим… Я же со своими советами не лезу в Бонн или Вашингтон! Не лезу туда со своими советами. Да, слышал, что эти недовольные снова хотят выйти на улицы?

– Да.

– Сейчас придет майор Антохин, всё с ним обсужу… Никаких рук, сломанных носов по телевизору не показывали, откуда узнали об этом?

Мокрый дипломатично помалкивал.

Вислоухин промямлил:

– Народ говорит…

– Какой народ? – обозлился Горемыков. – А мы тогда кто?

– Мы…

– Да, мы тогда кто? Мы не народ? Не люди?

– Люди, – согласился Вислоухин, – но другие…

– Чего?

– Другого сорта, – пояснил Вислоухин, – есть люди высшего сорта, есть низкого сорта, как и товары.

– Гм, интересно излагаешь! – одобрил Горемыков мысль зама: ему польстило упоминание о нем, как о человеке высшего сорта. – Но все сплетни нужно прекращать в моем городе! Народ сейчас газеты не читает, только телевизор смотрит, а там мы, чиновники, каждый день себя только и видим. Миловидов, конечно, старается, но нужно, чтоб еще больше нас показывали! Каждый день и каждый час! По любому поводу! По любому!.. Тогда нашему народу ничего объяснять не надо, никаких вопросов тогда он задавать не будет.

– Это… это почему? – не понял Мокрый.

– А потому, что меня каждый день крутят по ящику, – объяснял Горемыков, – то я на улице с народом говорю, то я в магазинах спрашиваю у продавца: «Почему цены на все продукты опять повысились?», то я в самолете… Народ ко мне уже привык, он без меня никак не может жить! Вот раньше худо как-то жили, а при мне лучше стали, я зарплаты чуток прибавил.

– А цены… а-а? – некстати спросила Анна.

– Ты бы помолчала! – воскликнул Горемыков. – А-а да э-э!.. Цены я вижу, как растут, но я один что могу? Я же не директор магазина, я не финансист… Есть соответствующие органы, пусть они этим занимаются. Вот даже в магазинах я спрашивал продавцов о непонятных причинах повышения цен. А эти продавцы тоже ничего не знают!.. Да, безобразие… Я в своем городе революций не потерплю! Да, не потерплю!.. Пыль они у меня будут глотать, недовольные!..

– Ой, а это записывать? – снова некстати спросила Анна.

– Чего? – закричал Горемыков. – Сиди и помалкивай, скажу, когда записывать… Носы всем поотрываю!.. И отрежу, чтоб больше не выросли… По самый корень! Да… Отрежу на всю оставшуюся жизнь!

– А чего отрежете? – спросила Анна, стараясь не смотреть на злого Горемыкова.

– Всё, что захочу! Анна, ты это тоже не пиши… Ну, ближе к делу… Ха-ха, есть один анекдот, Анна, ты его тоже не пиши. Спрашивает один: «Ближе к делу или к телу?» Да… Нужно ближе к дате выборов поднять всем бюджетникам зарплату, заставить всех их голосовать по месту работы…

– Это как?

– Просто, приказ я напишу скоро, – продолжал горячо Горемыков, убежденный полностью в своей правоте, – чтобы все бюджетники для наиболее полного и организованного участия в выборах прибыли в воскресенье на работу. А директорам всех организаций в установленном порядке сообщить: если кто-то проголосует не за меня, выгоню такого поганого директора с его насиженного одним местом теплого кресла.

– А что насчет зарплат будет?

– Я же говорил: повысить перед выборами (не раньше) зарплату, чтоб на хлеб с маслом хватало.

– Да, масло дороже стало, – вдруг вспомнив о подорожании продуктов, вяло проговорила Анна, не смотря ни на кого и сидя с грустным видом.

– Не мешать нам! – завопил Горемыков. – Так… пиши, Анна: повысить бюджетникам зарплаты за неделю до начала выборов.

– А на сколько?

– На 200 рублей…. Нет, постой, тогда много получается, если в перерасчете на большую часть города, – призадумавшись, объяснил Горемыков. – Пиши: повысить зарплату на сто пятьдесят рублей. Пенсии повысить на… на сто пятьдесят рублей.

– На сто пятьдесят?

– Да… Постой, нет, постой… Много получится, если в перерасчете… Пиши лучше так: повысить пенсии на… на сто рублей. Так, пенсии и зарплаты мы повысили, электорат будет доволен! Что осталось нам обсудить?

– Подготовку к приезду министра.

– Да, правильно… Дороги в центре Новопотемкино вычистить, чтоб хоть языком вылизывали их, но чтоб было чисто и всё блестело!.. Чтоб всех недовольных из города на время вывезли!

– Куда? – поинтересовался Мокрый.

– На кудыкину гору, – отрезал Горемыков, – не это важно… Сказал бы по какому адресу их выслать, но мой секретарь здесь…

– А как выявлять этих недовольных?

А кто выходит на улицы митинговать.

– Да, но сегодня один не выйдет, а завтра ему приспичило, – озабоченно протянул Вислоухин, – тогда как же?

– Майор Антохин явится, я с ним по этому вопросу всё обговорю! – решил Горемыков.

Раздался негромкий стук в дверь.

– Да, входите, – разрешил Горемыков, ожидая прихода Антохина.

Оба зама обернулись в сторону входящего Антохина, здороваясь с ним.

– Приветствую, боец невидимого фронта, садись сюда, – обратился к входящему Горемыков. – Сейчас отдельно с тобой побеседуем. Так, Анна, всё записала?

– Я писала о повышении пенсий и зарплат, о коррупции, ЖКХ…

– Постой, о повышении пенсий и зарплат оставь запись, а болтовню нашу о коррупции, ЖКХ, выборах вычеркни. Пиши очень коротко и ясно: усилить борьбу с коррупцией, организовать подготовку к выборам меня… тьфу, к выборам мэра Новопотемкино, срочно начать строительство аэровокзала и спорткомплекса. Написала?

– Да.

– Ладно, все свободны, кроме Антохина. Помните фразу: «А вас, Штирлиц, попрошу остаться!»? Садись, майор, ко мне поближе, – устало сказал Горемыков, поглядывая на висящие часы на стене, когда они остались одни, – потолкуем о делах наших шпионских и экстремистских.

Антохин усмехнулся:

– Демид Демидович, как всегда, шутит, но со шпионами не шутят – их арестовывают.

– Всё ты в беготне, в поисках наших врагов?

– Се ля ви, – снова усмехнулся Антохин.

Горемыков достал из стола две рюмки и бутылку водки.

– Выпьем?

– Не положено, – попытался отказаться Антохин.

Горемыков состроил недовольную гримасу, махая рукой:

– Брось, хоть со мной цирк этот брось… Выпьем?

– За что пьем?

– За что? А за успех.

– Чего?

– Гм, а всего! – нашелся Горемыков, улыбаясь. – Чтоб наша сказка стала былью, чтоб на всю оставшуюся жизнь у нас успех был бы!

– Вы – настоящий оратор, Демид Демидович. Еще одно уточнение можно?

– Ну?

– За борьбу со шпионами и внутренними врагами!

– Ох, боец, закусывай, – предложил Горемыков, раскрывая перед гостем коробку конфет. – Много шпионов и врагов, да?

– Военная тайна…

– Всё тайны да тайны… Ох-хо-хо!.. Все у тебя ученые враги стали?

– Как можно так, Демид Демидович, мы работаем, ищем шпионов и врагов, а вы нас в чем-то нехорошем обвиняете! – попытался отшутиться Антохин, но было заметно, что разговор начинает ему не нравиться.

– У тебя, вернее, твоего ведомства тоже есть план по поимке внутренних и внешних врагов?

– Всё шутим, Демид Демидович?

– А ты по-прежнему точно и конкретно не можешь ответить ни на один вопрос, – уточнил Горемыков.

– Слово – не воробей, – произнес Антохин, – но можно вылететь за иное слово, как воробей.

– Гм, хорошо сказано, – одобрил слова Антохина Горемыков.

После короткой паузы он продолжил:

– Как там с этим Крестовским?

– Ищем, – уклончиво ответил Антохин.

– Ищете?.. Гм… Их ищет и разыскивает милиция, ха-ха!.. Все знают, где он, бизнесмен в изгнании, находится, в каком городе и в какой стране обитает, чем занимается, а ты его всё ищешь и никак не привезешь, да?

– Стараемся, как можем.

– Значит, плохо можете, лучше надо стараться! – настаивал Горемыков, зло смотря на Антохина.

– Скажу еще, что было недавно время, когда он вам помогал… – напомнил Горемыкову Антохин.

– Что-о?.. – обозлился Горемыков. – Ну, да, было раньше… Да, было… Он помогал мне раньше, да… Мавр свое дело сделал… Но потом он против меня стал, ясно? И тут же прокуратура обнаружила ряд совершенных им преступлений.

– Прокуратура обнаружила эти преступления недавно или когда Крестовский вам помогал?

Услышав последний вопрос Антохина, Горемыков застыл с протянутой ко рту рукой: конфета так и не попала в рот, лицо мэра внезапно покраснело от гнева, а цепкие и серые глазки впились в майора, будто хотели его уничтожить.

Антохин сидел напротив Горемыкова с непроницаемым лицом, делая вид, что не замечает гнева хозяина кабинета.

После долгой и тягостной паузы, во время которой лишь несколько раз звонил телефон, а оба собеседника не двигались и напряженно молчали, Горемыков предпочел резко сменить тему разговора:

– Так… У нас в Новопотемкино ряд мероприятий намечается: выборы меня… тьфу, выборы мэра, приезд министра из Москвы, строительство аэровокзала и спорткомплекса.

– Знаю, насчет безопасности будет всё спокойно, – заверил Антохин.

– Точно?

– Точнее не бывает.

– Вопросов много, а ты помалкиваешь, – проговорил недовольно Горемыков. – Меня беспокоит эта горстка недовольных экстремистов, которые постоянно выходят на митинги.

– Не надо беспокоиться, мы их разгоним.

– Да? Как недавно было? Два ведра зубов и пять ведер крови?

Антохин недовольно поморщился:

– Ну, зачем так… Недовольных мы быстро уберем с улиц.

– Но как их заставить не выходить на улицы?

– Поставим посты милиции у домов некоторых митингующих, которые ранее выходили на улицы.

– Мало!.. Как вовремя распознать, кто за меня, а кто против? – допытывался Горемыков, пристально глядя на непроницаемое лицо майора.

– А вот это очень и очень сложно, Демид Демидович… Сегодня он молчит и сидит дома, а завтра на улице с плакатом, лозунгом, но мы работаем, у нас масса агентов, информацию мы собираем.

– Тут еще кампания по борьбе с коррупцией намечается, – вздыхая, продолжал Горемыков. – Должен ты нам здесь помочь…

– Эта кампания, кажется, никогда не закончится, – усмехнулся Антохин.

– Я не об этом, – махнул рукой Горемыков, – надо организовать рейды по больницам, поликлиникам, школам, институтам, магазинам, надо искать взяточников! Ясно тебе?.. На транпспорте поискать, понял? Есть же водители, которые не дают билетов пассажирам?

Есть же врачи-рвачи? Продавщицы, обвешивающие клиентов? Нужно поймать их всех и сообщить в Москву: мы боремся!

Антохин снова усмехнулся, на мгновение его голубые глаза заблестели, чуть ожив:

– Да, Демид Демидович, далеко пойдете, если вас не остановить!

– Понравилась идея?

– Естественно, словно в нашей конторе раньше работали.

– Нет, я раньше служил в армии.

– А костюм на вас очень хорошо сидит, – одобрил костюм мэра Антохин.

– Да? – Лицо Горемыкова расплылось в широкой улыбке. – Правда, многим костюм мой нравится, но некоторые советуют поменять цвет костюма, но мне нравится серый цвет.

– Для кого серый цвет – признак стандарта, однобокости, серости, а других он украшает.

– Ладно, мы отвлеклись от дела… Гм, анекдот вспомнил один: «Один спрашивает другого: „Я тебя отвлек от дела или от тела?“» Дела с поимкой разных взяточников, значит, организуешь… Безопасность на выборах, по приезде министра… Еще висит на мне это проклятое строительство, по ночам даже мне снится!

– Ночью сексом займитесь, тогда строительство сниться не будет.

– Остришь, майор! – бросил недовольно Горемыков.

Горемыков при упоминании о сексе наморщил брови, вспомнив недавний домашний скандал и свою сексуальную неудовлетворенность в течение целой недели. Дело в том, что ему надоело дома консультировать жену по поводу дел ее фирмы «Надежда», а она приставала к нему по разным рабочим вопросам каждый вечер, что его очень раздражало. В отместку жена лишала Горемыкова тихих сексуальных радостей, что вовсе выводило его из себя.

«Сколько можно ходить к проституткам? – подумал Горемыков, вспоминая большую грудь жены. – Сколько мне мучиться, вникать в дела ее фирмы, отвечать на вопросы моей жены Юлии вместо того, чтобы вечером дома заняться с ней сексом?»

– Сам-то женат? – спросил гостя Горемыков.

– Да.

– И доволен?

– Пока не жалуюсь.

– М-да… – Горемыков предпочел далее не говорить о сексе, переводя разговор в деловое русло:

– Мне жалуются, что ученых ты сажаешь, как-то следует осторожнее работать!

Лицо Антохина помрачнело.

– Не согласен я, – твердо ответил он, глядя холодно на мэра.

– Ладно, не злись, каждый из нас делает свое дело, – как можно мягче сказал Горемыков, желая больше не расстраивать Антохина, – а что случилось в ресторане «Привет, товарищ»?

Раздался телефонный звонок.

– Да? Юля?.. У себя я… – отвечал на вопросы жены Горемыков – Когда буду? Ну, часов в шесть… Обсудить надо опять? Ой, может, сегодня другим займемся, а? – Горемыков глянул на гостя, с сожалением подумав, что не может прямо сказать при нем, чем он мечтает заняться с женой сегодня вечером. – Не поняла?.. А-а, дело превыше всего?.. М-да, пока…

– Проблемы? – осторожно спросил Антохин, еле сдерживая улыбку на лице.

– Нет, всё нормально… Так, ты ответь лучше, чего там было в ресторане?

– Ничего.

– А игры в маски-шоу с автоматами зачем? Кого опять искал там? Может, Мефистофеля или этого Крестовского?

Антохин сидел молча, не отвечая.

– Предпочитаешь молчать, да?.. Истину узнать невозможно?

– Истина хранится в сундуке, а в сундуке она спрятана в ларце…

– Сказки мне рассказывать вздумал? – перебил гостя Горемыков. – Истина – ничто, а личные отношения-всё!

– Тогда зачем вы хотите узнать истину? – насмешливо произнес Антохин. – Да, я не закончил… В том ларце спрятал заяц, заяц находится в утке, а в утке – яйцо, разбив которое можно найти истину. Но даже после этих манипуляций и сложных поисков тщетно искать истину!

– Ладно, конкретно мне отвечай, – потребовал Горемыков. – Твоя работа – пугать клиентов ресторана?.. Маски-шоу с выездом на место представления без заказа публики? Там был, кстати, директор супермаркета «Мир всего»…

– И что с того?

– Отвечай!

– Наша служба и опасна, и сложна, – напел Антохин, чуть изменив слова известной песни из старого телефильма.

Короткая пауза.

Горемыков выпил со злости рюмку водки, не закусывая.

– Анекдот хотите? – предложил Антохин.

– Ну?

– К девушке пристает парень на улице: «Вас можно проводить?» «Только взглядом», – отвечает девушка.

В ответ Горемыков начал рассказывать свой анекдот:

– Раньше во времена оные после смертей ряда членов ЦК звонит один старик в ЦК и интересуется: «Там у вас работы для меня нет?» Ему в ответ вежливо советуют полечиться. Но старик уточняет: «А я старый и очень-очень больной!»

Антохин засмеялся.

– Нет, анекдот не закончился… А теперь один звонит в администрацию президента и спрашивает: «Скажите, для меня у вас есть работа?» Ему в ответ вежливо советуют полечиться. А он упорствует: «А я из Петербурга!»

Горемыков громко засмеялся, но потом увидел, что Антохин сидит и не смеется.

– Что, не смешно?

Антохин сидел с непроницаемым лицом и молчал.

– Гм, ладно… Всё шутишь, майор, а мне что делать, когда вижу некоторые плакаты этих недовольных, где написано: «Нам не нужно горе с вашим Горемыковым!»? – пробурчал Горемыков. – Их в дверь выгонишь, а они в окно лезут.

– Кто лезет? Здесь никого, – посмеиваясь, глядя на окно, сострил Антохин, но через минуту принял серьезный вид, нахмурив лоб и отвечая:

– Всех недовольных будем гнать с улиц! Сажать их на несколько суток.

– Только без крови и разбитых носов, – предупредил Горемыков. – Как узнали об этом, не пойму…

– Насчет чего?

– Насчет разбитых носов и сломанной руки на последнем митинге, – напомнил Горемыков.

– Один – другому и пошло…

– Чтоб без крови!

– Постараемся. Вы за того бородатого анекдота беспокоитесь?

– Не понял… Это ты о председателе избирательной комиссии? – Горемыков уставился на собеседника, который больше не посмеивался и сидел с прежним непроницаемым выражением лица.

– О нем самом, о том, кого в Новопотемкино называют бородатым анекдотом.

Горемыков отрицательно повертел головой, морщась:

– Нет, пусть он бреется хоть каждый день, раз такой принципиальный. Это его так Лазонтьев назвал. Мне нужен имидж демократичного руководителя, ясно? Демократичного! Чтоб без крови и ругани, чтоб без сломанных рук, ног! Чтоб всё было спокойно и всё стабильно!

– Всё будет хорошо, – заверил мэра Антохин. – По телевизору излагают: «Всё хорошо и спокойно». Вам же всегда везет, не находите?

– Не понял.

– Про таких, как вы, всегда говорят: «Он родился не в рубашке, а в дорогом костюме». Вам всегда везет, раньше (я просмотрел ваше личное дело) тоже везло – не каждому доводилось стать председателем исполкома. Сытая номенклатурная жизнь, а сейчас вы – мэр Новопотемкино, скоро новые выборы и вы победите.

– Гм, уверен?

– На двести процентов, как и почти четыре года назад, – пристально глядя на Горемыкова, ответил Антохин. – Мои люди все за вас будут голосовать.

– Спасибо.

– Сколько надо процентов вам на выборах, столько и нарисуют, – продолжал Антохин.

– Ой, как можно так? – попытался возразить Горемыков, но потом согласился с майором:

– Да, сколько захочу, столько и напишут…

Раздавшийся вновь телефонный звонок прервал беседу.

– Да… А-а, Подпевалов, что у тебя там стряслось?.. – говорил в трубку Горемыков. – Кто появился?.. Утрясов? Нет, Видотрясов? Так, записываю… – Горемыков взял ручку. – Алексей Видотрясов, он депутат? К какой партии относится? «Правый фланг»?.. Хо-ро-шо… Пока.

– Вот тебе еще задание, – доверительно произнес Горемыков, – появился в нашей Думе недавно некий молодой депутатишко, зовут его Алексеем Видотрясовым.

– Ну и фамилия!

– Фамилии у многих нас иной раз выглядят смешными, а человек с такой фамилией может быть очень страшным для общества, – глубокомысленно начал рассуждать Горемыков, – вот этот депутатишко Видотрясов не успел появиться в нашей Думе, как стал вопросики разные задавать моему Подпевалову, мешать ему вести собрание.

– Хотите сделать его шпионом? – делово спросил Антохин.

– Нет, не об этом я… У тебя одни шпионы в голове! Проверь его дело, кто таков, откуда, родители, работа.

– Это запросто. Можем даже его телефонные разговоры прослушать.

– Нет, пока его дело мне принеси.

Антохин посмотрел на часы, поднялся, стал прощаться:

– Мне пора, Демид Демидович.

Оставшись один, Горемыков выпил рюмку водки, закусывая конфетой.

Но долго в одиночестве он не остался: в кабинет вошли двое.

Одного из вошедших мы уже представляли нашему читателю – Подпевалов, а о другом поговорим отдельно.

То был средних лет небритый человек с короткой стрижкой в черном костюме; его длинные пушистые и аккуратно постриженные усы очень напоминали щетку для обуви. Звали его Лазонтьев Даниил, работал он телеведущим. По профессии Лазонтьев был журналист, но всегда он просил называть его не журналистом, а публицистом. На местном телевидении «Наше зрение» он вел собственную программу под названием «Отдельное мнение»; мнение, как считали некоторые остряки, и вправду было отдельным мнением, чьё это было мнение, которое озвучивал в эфире Лазонтьев, он никогда никому не говорил, считая, что оно было якобы его собственным отдельным мнением, хотя никому иному так открыто и так свободно высказывать отдельное свое мнение не разрешалось.

С недавних пор Лазонтьев вступил в партию «Единое Новопотемкино», часто приглашал в свою передачу Подпевалова для пространных интервью и долгих диалогов.

Очень многие сотрудники телеканала не захотели работать с Лазонтьевым, прося перевести их в другую передачу, некоторые даже уволились, чтобы не работать с таким ведущим. Многое не нравилось коллегам в Лазонтьеве: его небритое лицо, ехидные комментарии и ответы, неумение слышать собеседника, если тот не высокий начальник, подчас лизоблюдство. Коллеги говорили за его спиной: «Лазонтьев говорит – ветер носит».

Этот вечно небритый и ехидный человек считался мастером манипулирования словом.

Говоря образно, на этом он съел собаку и всё семейство псовых. Слушая его, воистину понимаешь старую поговорку: «Словом можно лечить и убить». Конечно, убивать пока словом ему не приходилось, но по силе произносимых слов в минуту Лазонтьев может посоревноваться с силой извергающегося вулкана, цунами или с молнией. Часто в своей программе он пытался подражать Горемыкову, перенимая манеру того говорить медленно, часто повторяя одни и те же слова, делая паузы к месту или не к месту, явно желая польстить мэру и в то же время привлечь внимание телезрителей к тому или иному своему слову.

Не поняв и не восприняв восторженно демократические, только начавшиеся преобразования в стране, он затаил злобу, которую в настоящий момент с неприкрытой радостью изливал на всех демократов, благо Горемыков это ему не запрещал.

Нельзя не сказать о своебразном языке едкого публициста: сочетанию советского шаблона, сменившемся языком демократических преобразований, приблатненных шуточек, хамоватых фраз с люмпенскими интонациями и державной патетики.

Но самое интересное заключается в том, что многие телезрители гадали, кто же именно автор подобного стиля выражения своих гениальных мыслей, жемчужин иронии: Лазонтьев или сам мэр Горемыков, так как часто Горемыков в эфире говорил ту или иную удивительную фразу, которую повторяли на все лады его замы, также члены партии «Единое Новопотемкино» и некоторые журналисты, особенно Лазонтьев. Скорее всего, как размышляет автор, Лазонтьев почерпнул многое в манере говорить и чеканить свои исторические фразы у Горемыкова, после чего, творчески развивал этот своебразный хамовато-люмпенский стиль с разными шуточками на телевидении. Лазонтьев часто повторял выражения Горемыкова: «Уволить к свиньям собачьим!», «Надо делать не по Топтыгину, а по уму!», «Хватит сопли есть!» или «Хватит лопли жевать!», «Бить надо один раз, но точно попасть между ног», «Мы так убьем двух зайцев! (можно и остальных гадов»), «Всех шакалящих гадов перебью!».

Увидев вошедших, Горемыков улыбнулся:

– Приветствую обоих! Присаживайтесь, не говорю «садитесь».

– Однако пусть сидят наши враги и очень долго сидят, – моментально отреагировать на предложение мэра Лазонтьев.

– Зачем пожаловали ко мне?

– Вас, честно говоря, всегда приятно видеть, – откровенно произнес Подпевалов.

– Ой, может, еще ты, как девка, мне комплименты говорить будешь? – хохотнул Горемыков.

– Нет, извините….

– Я поручил Антохину выяснить про этого нового твоего депутата Твидоплясова.

– Его фамилия – Видотрясов, – поправил мэра Подпевалов.

– Не знаю, не знаю, чем он трясёт и где этим занимается, – усмехнулся Горемыков. – Ну, будете по рюмочке?

– Нет, спасибо.

– Обижаете, – настаивал Горемыков, наливая в две рюмки водку и ставя рюмки рядом с гостями. – Ну, за что пьем?

Подпевалов сидел молча, не двигаясь, смотря на Горемыкова, как на икону.

Лазонтьев поднял рюмку, шутливо сказав:

– Однако, чтоб наш Крестовский жизнь всю сидел в Крестах! Чтоб было всё по уму, а не по Топтыгину!

– Гм, неплохо сказано, – похвалил Лазонтьева Горемыков.

– Я еще не закончил… Пьем за наше светлое всё – за нашего мэра Горемыкова Демида Демидовича, который принесет горе всем своим врагам!

Подпевалов одобрительно кивнул, хлопая и говоря с восхищением Лазонтьеву:

– Ты – настоящий оратор!

– Стараюсь.

– Закусывайте конфетами, – предложил Горемыков.

Короткая пауза.

Горемыков почувствовал, что опьянел, но все равно налил себе еще водки в рюмку и залпом выпил. Водка всегда располагала его к задушевному разговору.

– Как успехи? – спросил он Лазонтьева.

– Однако каждый день выступаю со своей программой в эфире.

– Похвально, всё ты о политике там говоришь, да? – икнув, продолжал Горемыков.

– Да.

Рзадался стук в дверь, вошел Миловидов.

– Пришел? Ну, присаживайся рядом с гостями, – сказал гостю Горемыков. – Вовремя пришел, как раз тебя ждал, чтобы поговорить о твоем телеканале «Наше зрение».

– А что о нем говорить? – не понял Миловидов. – Там всё нормально.

– Мда, неужели?.. «Наше зрение» не видит или не хочет видеть положительных сдвигов в обществе! – сердито произнес Горемыков.

Подпевалов вытащил поспешно блокнот и ручку, готовясь записывать распоряжения мэра.

– Да, в эфире меня показывают, но нужно показывать там каждый день. Каждый день! Ясно? Каждый! Каждый день! – вдалбливал свою мысль гостям Горемыков, пристально глядя на притихшего Миловидова. – Каждый день меня нужно показывать по любому поводу! По любому поводу! Особенно, когда на носу избирательная кампания.

– И когда разные типы суют свой грязный нос в демократический процесс проведения этих выборов, – попытался пошутить Лазонтьев.

– Я хочу реорганизовать наше телевидение! – известил всех Горемыков.

Сообщение мэра шокировало собравшихся. Они тупо уставились на него, чуть приоткрыв рты. Никто из них даже не удивился тому очевидному факту, что мэр Новопотемкино один в городе принимает важные решения, касающиеся жизни целого города: уже к этому они привыкли – раз мэр решил, так оно и будет! Им было непонятна сама причина реорганизации телеканала.

– Вас… вас не устраивает наш телеканал? – поинтересовался Подпевалов.

– Вы хотите там менять что-то или… или всё? – осведомился Миловидов.

– Однако мою программу тоже будете реорганизовывать? – попытался уточнить Лазонтьев, напряженно смотря на мэра.

Горемыков намеренно тянул паузу, словно то был главный герой спектакля, который должен сообщить что-то важное собеседникам, но молчит, а все остальные, разинув рты и затаив дыхание, как и зрители в театре, ждут, когда главный герой начнет говорить. Горемыкову нравилось, когда подчиненные ждут его слов, его распоряжений, затаив порой дыхание, нравилось наблюдать за их реакцией, нравилось постоянно указывать им, кто в городе полноправный и единоличный хоязин.

Через минуты три Горемыков наконец разжал пухлые губы и изволил ответить своим подчиненным:

– Меня там всё не устраивает! Всё!

Слово «всё» он старательно подчеркнул, делая акцент именно на этом слове.

– Меня там всё не устраивает! – зачем-то повторил он, тяня время. – К чему аналитические программы в эфире? Чего нашим людям хотят объяснить? Меня надо чаще показывать! Мэра города надо чаще показывать! Мэра!.. – заскрежетал зубами Горемыков, морщась и ударяя кулаком по столу. – Побольше разных тупых фильмов, разных мыльных опер, всякой пошлятины вроде этих клоунов-юмористов, кривляющихся, как в цирке, и говорящих всякую чушь!

– Подождите, пожалуйста, я записываю, – попросил Подпевалов.

– Может, мне повторять каждое слово? Я и так почти каждое слово вдалбливаю в ваши головы! – разозлился Горемыков.

– Значит, побольше пошлятины! Побольше тупости! – записывал Подпевалов.

– Стоп, эти мои слова только для вас, – предупредил Горемыков, – ясно? Только для вас или непонятно снова?

– Ясно.

– Но у нас довольно много юмористических программ, – попытался возразить мэру Миловидов.

– Чего? Вы мэру перечите? – удивился Подпевалов. – Раз он говорит, нужно исполнять.

– Я только заикнулся…

– Молчи и не заикайся, а то уволю тебя к свиньям собачьим! – продолжал Горемыков. – Все записывайте мои слова. Все!.. Что показывать в эфире? Прогноз погоды на завтра, освещение деятельности мэрии Новопотемкино каждый день и по любому поводу. Меня, меня показывать каждый день. Каж-дый!.. Каждый!.. Развлекательные шоу потупее каждый день, тупые и пошлые юмористические программы, чем тупее они будут, тем и лучше. Удаление из эфира всех аналитических программ, всех диалогов о политике и экономике. Ничего о политике и экономике не говорить. Побольше всяких быдловых мыльных опер, сериалов для домохозяек!

– А как же наши достижения? – спросил Подпевалов.

– Какие? – машинально задал вопрос Миловидов, только позднее поняв, что надо было промолчать.

– Чего?! – заорал Горемыков. – Он не знает, какие у нас достижения!

Подпевалов жалостно посмотрел на Миловидова, демонстративно качая головой.

– Ну, Подпевалов, хоть ты ему напомни о наших достижениях и успехах! – приказал Горемыков.

После паузы Горемыков повторил свои последние слова, глядя на молчащего Подпевлова.

– Можно я ему об этом потом напомню? – попросил Подпевалов.

– Ладно, – махнул рукой Горемыков, – так… всё понятно по поводу реорганизации телевидения?

– Однако, а я как же? – пролепетал Лазонтьев.

– Тебя мы тоже подкоротим на всю оставшуюся жизнь, отрежем побольше, чтоб не вякал, – попытался сострить Горемыков, но потом, посерьезнев, добавил: – Нет, раз в неделю… может, раз в две недели тебя будем мы показывать, но не более. Ясно?

Лазонтьев покорно кивнул, даже не пытаясь сопротивляться решению мэра.

Подпевалов записывал каждое слово Горемыкова.

Миловидов сидел с обреченным лицом, делая вид, что записывает слова Горемыкова.

– И побольше криминала в эфире, побольше всяких передач о нашей доблестной милиции, побольше бы художественных фильмов о нашей доблестной милиции, которая ищет и находит разных маньяков, убийц и воров. Вопросы есть?

Миловидов предложил:

– Может, Демид Демидович, организовать развлекательный канал?