Текст книги "Новая Утопия. Об утопии Дж. К. Джерома. Мир Утопий"

Новая Утопия. Об утопии Дж. К. Джерома
Мир Утопий
Сергей Карнейчик

Лишь только будет объявлено равенство людей, земля сразу превратится в рай.

…

Не стало бы больше борьбы за существование и вражды между отдельными личностями; исчезли бы зависть, вражда и ненависть; не стало бы больше горьких разочарований, нужды и страданий. Государство пеклось бы о нас с самой минуты нашего рождения и вплоть до того времени, когда мы будем зарыты в землю; снабжало бы нас всем необходимым, с колыбели и до могилы включительно, и нам совсем не нужно было бы заботиться о себе.

…

Жить совершенно беспечно, без малейших забот и почти без всякого труда, без горя и страданий, даже без мысли, за исключением думы о славных судьбах человечества, – разве это, в самом деле, не рай?

…

Дж. К. Джером. «Новая утопия»

Иллюстратор Сергей Карнейчик

© Сергей Карнейчик, 2023

© Сергей Карнейчик, иллюстрации, 2023

ISBN 978-5-0059-3955-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

В 1516 году была издана книга Томаса Мора «Утопия. Золотая Книга, столь же полезная, как и забавная, о наилучшем устройстве государства и новом острове «Утопии», которая дала название жанру социальной литературы. Утопия в переводе с греческого – это место, которого нет, а по другой версии – благое место. То есть утопия изображает вымышленное идеальное общество или точнее, по Томасу Мору, наилучше устроенное.

А вот в 1952 году Гленн Негли и Макс Патрик в составленной ими антологии утопий «В поисках утопии» ввели уже термин «антиутопия», как название литературного жанра. Судя по всему, не все утопии оказались наилучше устроенными.

Как, не вдаваясь в сложные рассуждения, отличить утопии от антиутопий?

Оскар Уайльд писал: «Прогресс – это воплощение Утопий». Причём прогресс общества, а не технический прогресс, который является средством и может либо способствовать, либо тормозить развитие общества. Например, ядерные технологии могут способствовать развитию человечества, а могут и уничтожить его.

Антиутопии же описывают негативное развитие общества.

Стремление общества к наилучшему устройству естественно и авторы утопий пытаются предложить свои варианты идей, а в антиутопиях можно увидеть предупреждения о возможных опасностях. Однако, учитывая в том числе субъективность оценки утопий, в любой утопии могут быть элементы антиутопий и наоборот.

Мир утопий велик, а антиутопий ещё больше. Попробуем рассмотреть часть из них, выделив в них позитивные (утопические) и негативные (антиутопические) идеи.

В этой книге постараемся проанализировать рассказ Джерома Клапки Джерома «Новая утопия». А что в нём утопического или антиутопического каждый может решить сам.

Я, естественно, буду оценивать идеи этого произведения, исходя из своих взглядов, которые я изложил в своей книге «Новая Утопия. Книга о наилучшем устройстве государства», состоящей из четырёх книг:

– Книга 1: Основы,

– Книга 2: Внешний мир,

– Книга 3: Экономика,

– Книга 4: Власть.

Тем более, схожесть названий не гарантирует схожесть идей.

Но сначала, несколько слов о самом Джероме Кл. Джероме и его рассказе «Новая утопия».

О Джероме Клапке Джероме

Джером Клапка Джером родился 2 мая 1859 года в городе Уолсолл (графства Стаффордшир).

О своих родителях он написал в своих мемуарах («Моя жизнь и время»): «Мой отец в то время владел угольными шахтами в Каннок-Чейз, одними из первых в округе, здесь их до сих пор зовут „Джеромовы шахты“. Моя мать звалась Маргаритой и была родом из Уэльса – старшая дочь некоего мистера Джонса, поверенного из Суонси».

Но уже через год отец разорился и переехал в Лондон, куда вскоре перебралась вся семья, поселившись в Попларе, восточном пригороде Лондона, примыкавшем к трущобам Ист-Энда. Отец занялся сбытом скобяных товаров, однако дела шли неважно.

В 1871 году умирает отец и уже через два года в четырнадцать лет Джером оставляет школу, получив с помощью папиного старого друга место клерка в железнодорожной конторе.

Заразившись любовью к театру, Джером пробует свои силы на сцене, поначалу не бросая службы. А затем поступает в гастрольную труппу. Вот как он сам пишет в своих мемуарах о гастрольной жизни: «Всего я провел на сцене три года… По большей части я выступал в провинциях… Случалось и бродяжничать, и милостыню просить по дороге. Никто не жаловался: дело привычное… Временами, конечно, удавалось прибиться к хорошей труппе и жить припеваючи – спать в нормальной кровати и по субботам есть пироги с крольчатиной.

Хоть и нескромно так говорить, я думаю, что мог бы стать хорошим актером. Будь мне довольно для жизни смеха и аплодисментов, остался бы в этой профессии. Во всяком случае, опыта хватало. Я переиграл все роли в «Гамлете», за исключением Офелии. Играл в одном спектакле Сару Гэмп и Мартина Чезлвита. Не помню, как именно все это закончилось. В каком-то городке на севере я продал свой гардероб и прибыл в Лондон…»

В Лондоне Джером встретил знакомого, который «опустился» до журнализма, стал ходить с ним по судам и коронерским дознаниям и вскоре тоже наловчился писать репортажи. Джером взялся изучать стенографию, решил пойти по стопам Диккенса, который начинал парламентским репортером, посещал публичные собрания, а по воскресеньям записывал проповеди.

Однако грошовая журналистика постепенно ему надоела. Он пробовал даже учительствовать, но продержался всего один семестр. Работал секретарем у застройщика в северной части Лондона, затем в торгово-посреднической фирме, а потом в адвокатских конторах.

Все это время он постоянно сочинял рассказы, пьесы, эссе, сатирические заметки. Однако рукописи с удручающей неизменностью возвращались к нему от издателей.

В то время, когда приходилось особенно плохо, Джером обращался за утешением к своему любимому поэту Генри Уодсворту Лонгфелло. В своих мемуарах он пишет: «А однажды, скрючившись у еле тлеющего огня в камине, прочел его поэму, начинавшуюся так:

«У огня сидел художник, неудачей огорчен». Мне показалось, что сочиняя ее, Лонгфелло думал обо мне. А когда я прочел последние строчки: «Для творений дерзновенных годно всё, что пред тобой», – я понял, что Лонгфелло советует мне поменьше думать о страданиях воображаемых девушек, превращенных в водопады, и тому подобных красивостях, а писать о том, что пережил сам. Я расскажу миру историю персонажа по имени Джером – как он убежал из дома и поступил в театр, и обо всех удивительных и трогательных событиях, что с ним приключились. В тот же вечер я приступил к работе, и через три месяца книга была закончена».

Однако времени на поиски издателя ушло намного больше и только в 1885 году вышла первая книга Джерома К. Джерома «На сцене и за кулисами».

В 1888 году Джером женился на Джорджине Элизабет Генриетте Стенли Мэрисс. Своё свадебное путешествие молодожены провели, плавая в маленькой лодочке на Темзе.

Ну и наконец 1889 год стал решающим в литературной судьбе Джерома.

В этом году вышла в свет его книга «Мир сцены» – сборник очерков, высмеивающие театральные штампы. До этого эти очерки печатались в газете «Театрал».

А сборник юмористических эссе «Праздные мысли лентяя» имел огромный успех не только в Англии, но и в Соединенных Штатах. До этого отдельные очерки печатались в ежемесячном журнале «Домашний благовест» (Home Chimes).

Ну и наконец, в том же году вышла в свет его новая книга «Трое в одной лодке, не считая собаки», имевшая ещё больший успех. В своих мемуарах он пишет: «Я не планировал написать смешную книгу… Конечно, в книге предполагались „комические эпизоды“, но главным образом это должна была быть „Повесть о Темзе“, её пейзажах и истории. Однако получилось не как задумано. В сущности, вся книга – история из жизни. Я ничего не сочинял и не выдумывал. Кататься на лодке по Темзе я любил с тех пор, как смог себе позволить этот вид спорта, и вот – просто записал всё, что со мной при этом случалось».

Джером Клапка Джером становится одним из самых популярных английских писателей.

В 1891 году публикуется его рассказ «Новая утопия» (The New Utopia) в составе сборника «Дневник одного паломничества и другие рассказы» (Diary of a Pilgrimage and other Stories).

Вот что написал Джером вместо предисловия к этому сборнику:

«Несколько месяцев тому назад один из моих самых близких приятелей сказал мне:

– Знаешь что, дружище? Много ты написал разных пустяков, а что бы тебе написать, наконец, какую-нибудь поучительную вещь, например, книгу, которая заставила бы людей думать.

– И ты воображаешь, что это возможно? – возразил я.

– Не воображаю, а вполне уверен в этом, – заявил мой приятель и даже не улыбнулся.

И принял указание приятеля к сведению и написал эту книгу, которая, по моему мнению, должна произвести впечатление не только на чувство, но и на ум читателя…

Всем рассказам в этой книге я старался придать самую легкую и игривую форму, а потому вправе надеяться, что моя книга заслужит внимание со стороны моих молодых читателей, справедливо избегающих сухой серьезности. Я знаю, что молодежь не любит поучений, поэтому и старался по возможности скрыть от неё, что эта книга – очень и научная, и полезная. Я хочу, чтобы мои читатели совсем не заметили этого, и желаю лишь постепенно, полегоньку влиять на их чувство и ум».

Возможно поэтому тогдашние лондонцы, привыкшие к смешным и в тоже время безобидным юморескам Джерома, были удивлены этим рассказом, в котором рисуется мрачное и унылое общество будущего.

Рассказ Джерома «Новая утопия» можно считать предшественником антиутопических произведений ХХ века. Е. И. Замятин отзывался об этом рассказе, как источнике вдохновения написания своего романа «Мы».

Джером в мемуарах так пишет о своём журналистском времени: «Я обнаружил, что статьи лучше продаются, если их сдобрить толикой юмора. Редакторы часто отдавали моим текстам предпочтение перед более серьёзными, хоть и, возможно, более правдивыми репортажами. В таверне под названием „Коджерс-Холл“ на Флит-стрит мы за трубочкой и кружечкой пива обсуждали вопрос о самоуправлении Ирландии, суфражисток, социализм и надвигающуюся революцию».

Вот и сюжет его «Новой утопии» начинается с обеда главного героя со своими, передовых взглядов, приятелями в «Национальном социалистическом клубе». Особенно интересно описание самого обеда (в том числе и для сравнения его с едой в будущем):

«Обед отличался удивительною изысканностью блюд. Были фазаны, начинённые трюфелями и удостоившиеся со стороны одного из нас наименования кулинарной поэзии; были, разумеется, и другие блюда, ни в чем не уступавшие фазанам. Если же я прибавлю, что шато-лафит 1849 года был вполне достоин той цены, которую мы за него заплатили, то, полагаю, это будет лучшим доказательством изысканности нашего обеда.

После обеда, за сигарою (во имя истины должен сознаться, что «Национальный социалистический клуб» очень опытен в приобретении хороших сигар) у нас завязалась крайне поучительная беседа о грядущей национализации капитала и о полном социалистическом равенстве людей.

Положим, что касается лично меня, то я был обречен больше слушать, чем говорить, благодаря своей некомпетентности в данных вопросах…

Зато я был весь внимание к тому, что говорилось моими просвещенными друзьями, бравшимися в несколько лет исправить всё страшное мировое зло, в котором коснело злополучное человечество в течение прошлых тысячелетий, когда на свете еще не было этих самых моих друзей…

В конце этих широковещательных разглагольствований ораторы подняли бокалы и провозгласили тост за священное равенство (разумеется, в этом тосте участвовал и я), а потом велели подать себе шартреза и новых сигар».

Вернувшись домой и размышляя о чудесном новом мире, главный герой засыпает.

Проснувшись через тысячу лет (что в конце концов оказалось, к его удовольствию, всего лишь сном) уже после великой социальной революции, он оказывается в этом новом мире, с которым его знакомит местный старик, работа которого – отвечать на вопросы неопытных людей.

Вот о том, как реализованы идеи его друзей-социалистов в новом мире, и поведём дальнейший рассказ.

О равенстве

Вот так главный герой рассказа Джерома описал идеи своих друзей: «Главным лозунгом великих мирообновителей было „равенство“, абсолютное равенство людей во всех отношениях: в положении, во влиянии на общественные дела, в имуществе, во всех правах и обязанностях, а следовательно, в довольстве и счастье.»

«Так как, – говорили его друзья, – мир создан для всех, то он и должен быть разделён поровну между всеми. Труд каждого человека должен идти на пользу государства, которое будет питать и одевать людей и вообще заботиться об их нуждах и потребностях. Никто не имеет права обогащаться сам своим трудом; все должны трудиться исключительно для пользы государства.

Всё личное богатство – эти социальные узы, посредством которых немногие связывали многих, это страшное оружие, служившее кучке разбойников средством отбирать у целого общества плоды его трудов, должно быть вырвано из рук тех, которые слишком уж долго держали его.

Общественные различия, как не имеющие смысла преграды, которыми до сих пор сдерживались в своем естественном движении волны могучего жизненного потока, должны быть уничтожены…

Неистощимые богатства матери-природы должны питать одинаково всех; не должно быть ни голодных, ни погибающих от излишества питания. У сильного должна быть отнята возможность захватывать себе больше, чем будет иметь слабый. Земля принадлежит человечеству со всем, что находится на ее поверхности и в её недрах, поэтому она и должна быть разделена между всеми поровну. Равные по законам природы люди должны быть равными и по своим собственным законам.

Из неравенства возникли все отрицательные явления в человечестве: нужда, преступление, грех, самолюбие, заносчивость, лицемерие и пр. При полном равенстве исчезнет всякий повод, всякий соблазн к совершению всяческого зла, а раз все это исчезнет, то таящееся в человеческой природе благородство засияет во всей своей красоте, во всём своем ослепительном блеске.

Лишь только будет объявлено равенство людей, земля сразу превратится в рай…»

К сожалению, моя Новая Утопия основывается на теории неравенства, а именно: все люди неравны по природе своей, происхождению и по своим возможностям.

И делать людей абсолютно равными во всём, не является целью моей Новой Утопии. Её задача гарантировать всем только необходимые стартовые условия или другими словами минимально необходимые равные условия, чтобы каждый человек мог сам развиваться, как ему вздумается, и сам отвечать за себя.

Может я не прав? Посмотрим, что получилось у сторонников абсолютного равенства. Особое внимание обратим на обоснования старика-проводника из этого нового мира.

О внешнем равенстве

Старик: «В наши счастливые дни люди равны не только по положению, но и по внешности».

Одно из первых, что привлекло внимание нашего героя, когда он вместе со стариком, его сопровождающим, пошли по городу, это люди, которые изредка попадались им навстречу, «и все на одно лицо, словно они были членами одного семейства. Одеты они были точь-в-точь так же, как был одет мой спутник, то есть в серую блузу, наглухо застегнутую у шеи и подпоясанную ремнём, и в серые панталоны. Все были черноволосые и с начисто выбритыми лицами».

На вопросы: «Почему? Зачем?», старик дал разъяснения: «Неужели вы не понимаете? Я же вам говорил, что у нас теперь процветает полное равенство. А какое же это было бы равенство, если бы одним из нас, будь то мужчина или женщина, было разрешено чваниться белокурыми или, как вы в своё время называли их, „золотистыми“ волосами, у другого голова горела бы, как в огне, от рыжей растительности, у третьего чернелась бы, как уголь, а у иных белелась бы, как снег? Нет, в наши счастливые дни люди равны не только по положению, но и по внешности. Установив для всех мужчин обязательное бритье лиц и для обоих полов одинаковый цвет волос и стрижку их в одинаковую длину, мы некоторым образом исправляем недочёты природы».

Ну что-же, в этом новом мире государству удалось всех одинаково одеть и сделать людей внешне равными, что пока не достижимо для нынешних уравнителей. Но времени у них ещё достаточно, ведь до описываемого нового мира ещё далеко (где-то после 2891 года).

В моей же Новой Утопии всё по-старому, каждый волен одеваться и выглядеть, как пожелает (естественно, не нарушая элементарных правил поведения). Однако, государственных служащих в моей Новой Утопии также обеспечивают бесплатной казённой одеждой (формой) для работы. Правда, она имеет различия в зависимости от вида службы и занимаемой должности, что конечно никак не способствует равенству.

И даже наоборот, может привести к «чванству» одних по отношению к другим или лучше сказать к гордости людей, работающих на государство, то есть на общественные интересы, что конечно уже должно понравиться нашим друзьям-социалистам из рассказа Джерома.

О цифровой идентификации

В проходящих мимо людях, ввиду их внешнего сходства, наш герой не мог отличить женщин от мужчин. Поучения старика его восхитили своей простотой: «Каждый обыватель имеет свой номер: мужчины узнаются по нечётным номерам, а женщины – по чётным».

Тогда возник новый вопрос о том, зачем нужны номера, что вызвало у старика усмешку: «Какие странные вопросы вы задаёте!.. Номера служат для того, чтобы мы могли отличать себя друг от друга».

А почему нет имён: «Да просто потому, что в именах было слишком много неравенства у прежних людей. Одни из них называли себя Монморанси и свысока смотрели на тех, которые назывались Смитами, а Смиты отвертывались от Джонсов. И так далее до бесконечности. Каждый кичился своим именем и с презрением относился к носителям других имён. Для того чтобы пресечь в корне это возмутительное явление, было решено совсем уничтожить имена и заменить их номерами».

На что возник ещё вопрос: «Но разве номера первые и вторые не смотрели свысока на номера третьи и четвертые и так далее по порядку?» И старик подтвердил: «Да, вначале кичились и этим различием, но с уничтожением богатства отдельных лиц числа лишились своего прежнего значения, за исключением разве промышленных целей, так что в настоящее время номер сто уже не считает себя выше миллионного номера».

Вот такая цифровизация людей из рассказа Дж. К. Джерома 1891 года издания.

Хотя никакого равенства людей в этом нет, скорее наоборот. Вместо «м» и «ж» – нечётные и чётные числа. А взамен имён, которые могут и совпадать у совершенно разных людей, – персональные (личные) номера, которых нет больше ни у кого.

Что касается моей Новой Утопии, то там мирно сосуществуют имена и цифровизация. Ведь цифровизация – это всего лишь средство для достижения соответствующих целей и важно использовать её там, где она облегчает жизнь человека, идёт всему обществу на пользу, а не во вред.

Например, с помощью идентификационного номера вашей электронной трудовой книжки, вы можете, почти мгновенно, получить данные по всем вакансиям (причём в любой точке страны) в соответствии с вашим образованием и трудовыми навыками. Что, конечно-же, облегчает вашу жизнь по поиску наиболее подходящей для вас работы (например, найти работу ближе к месту вашего проживания или наоборот переехать в другое место, где будет более интересная для вас работа).

О распорядке дня

Ответ старика на просьбу умыться привел нашего героя в недоумение: «У нас не полагается умываться самим, подождите до половины пятого, тогда вас умоют к чаю». Далее «старик пояснил, что невозможно поддержать равенства между людьми, если им будет предоставлена свобода умываться, когда и как им вздумается. Были люди, которые привыкли умываться три или четыре раза в день, между тем как другие чуть не раз в год чувствовали необходимость счищать с себя грязь. Благодаря этому образовались два класса: чистых и грязных, которые так и называли друг друга, вследствие чего стали было возрождаться прежние предрассудки. Чистые презирали грязных, а грязные ненавидели чистых. Ввиду этого правительство было вынуждено взять на себя заботу и об умывании граждан. Были назначены особые должностные лица, которые два раза в день и производят умывание всех граждан. Частные же умыванья совсем воспрещены».

Другая просьба напиться вызвала уже у старика удивление: «Напиться?! Что значит „напиться“? У нас после обеда даётся полпинты какао». Пришлось покориться и ждать обеда.

Вот такой режим дня в новом мире со слов старика: «В семь часов утра, по звуку колокола, все встают и сами убирают свои постели. В семь часов тридцать минут идут в ванные и одевальные, где их моют, бреют, стригут и одевают… то есть позволяют им одеваться самим в одинаковые костюмы. В восемь идут в столовую завтракать. Завтрак состоит из пинты овсяной похлебки и полпинты теплого молока на каждого. Мы строго придерживаемся вегетарианства, приобретшего в течение последних столетий такое огромное количество сторонников, что из них постоянно составляется большинство на выборах. В час дня колокол сзывает к обеду, состоящему из бобов и варёных плодов; два раза в неделю даётся пудинг с вареньем, а по воскресеньям – пирог со сливами. В пять часов, после вторичного умыванья, мы пьём чай, а в десять гасятся огни, и мы ложимся спать. Будучи равными, мы все живем совершенно одинаково…»

Итак, в этом новом мире полностью реализованы идеи друзей-социалистов о государстве, «которое будет питать и одевать людей», причём «одинаково всех», где нет «ни голодных, ни погибающих от излишества питания».

Моя Новая Утопия не вмешивается в режим дня и питания своих граждан, хотя и занимается пропагандой здорового образа жизни: преподают его в школе, пропагандируют в государственных СМИ, а государственные медицинские учреждения выдают гражданам персональные рекомендации.