Текст книги "Кремлевский Сурок"

10

Идея создания нового политического блока возникла еще прошлой осенью. Как только во фракции коммунистов возникли серьезные противоречия, было принято решение данный успех закрепить. С этой целью Сырков разыграл в Думе сложную многоходовку. В результате – большая группа депутатов покинула фракцию КПРФ и перешла в разряд «независимых». На самом деле, это был всего лишь первый шаг к созданию новой, альтернативной КПРФ, политической силы. Сырков прекрасно понимал, что руководство партии, обуреваемое личной обидой и высокими амбициями, никогда больше на контакт с выбывшими не пойдет. Но и тем во вновь сложившейся обстановке, в преддверии предстоящих выборов, не останется ничего, кроме попытки создания своего, независимого от КПРФ, избирательного блока.

Вообще, задача стояла предельно ясно: максимально ослабить левый фланг за счет дробления сил. Именно для этого уже зимой Сырков пригласил к себе лидера аграриев и намекнул, что Кремль хотел бы видеть в будущей Государственной Думе самостоятельную фракцию аграрной партии. И даже пообещал организовать финансовую помощь. Лакшин этим весьма воодушевился. И уже на первом же после встречи в Кремле пленуме партии объявил о том, что аграрии будут пробиваться в Думу самостоятельно.

– Нам ни к чему постоянная указка со стороны руководства компартии! – заявил он. – В дореволюционной Государственной Думе у аграриев была самостоятельная фракция, и мы эту традицию продолжим.

Попытка бывшего лидера аграриев в Государственной Думе Николая Харитошкина вразумить Лакшина закончилась ничем. Между аграриями и коммунистами окончательно пробежала черная кошка. Эту первую политическую победу Сырков с Заполошиным отметили с большим воодушевлением. Пили вдвоем в наглухо закрытом кабинете. Тост был только один «Поехали!»

И они действительно поехали. Операцию назвали «Крах Второго Интернационала». Теперь на повестке дня стояла задача максимально отобрать у коммунистов электорат. Чьими руками это делать, было совершенно безразлично.

Именно тогда на проработку пошли несколько фигур.

Первой из них стал Сергей Глазмин. Правда, по поводу данной кандидатуры возникли опасения у советников, представлявших «силовой блок». Слишком уж этот парень был самостоятелен, умен и непредсказуем. А такое всегда настораживает. Особенно не нравилось то, что любое его выступление в Государственной Думе носило целостный, продуманный характер и было весьма понятно населению. И, поскольку Глазмин был к тому же еще доктором экономических наук, к нему здорово потянулась вся интеллигенция. Но это же показалось и огромным плюсом. Значит, удастся оторвать интеллигенцию от коммунистической верхушки.

Вторым стал Дмитрий Рогожин. Этот уже давно был на прицеле. Политически он определяться не хотел. Да, видимо, и не мог. Его пребывание в депутатской группе «Народная партия» было довольно условным. Сырков сразу определил, что Рогожин – парень довольно амбициозный, любящий власть и внимание со стороны руководства. В свое время они с Заполошиным подкинули шефу идею сделать его своим спецпредставителем по одной из проблемных областей. С задачей Рогожин справился не ахти как блестяще. Но возможность лично и постоянно общаться с президентом страны сыграла большую роль. Он сразу окрестил себя «президентским спецназом». И именно такой «спецназ» теперь был нужен Сыркову.

Третьим стал бывший заслуженный генерал, полный кавалер и герой, широко известный всем ветеранам страны, Валентин Веретенников. Человек он был покладистый, спокойный, рассудительный и в целом – весьма положительный.

К ним в компанию планировалось подобрать людей неординарных, во всем положительных. А самое главное, – известных в стране. В этой команде оказались бывшие генералы, ученые, телеведущие, журналисты и уже подзабытые общественные деятели. Сделать все это планировалось с помпой, с блеском. Так, чтобы вызвать ответную отрицательную реакцию со стороны коммунистов.

Но сами выбранные пока еще не догадывались, какую роль им отвели в этой отчаянной и бессовестной борьбе за власть.

Ровно в двенадцать часов они перешагнули порог сырковского кабинета. А уже через полтора часа Сырков докладывал по телефону с надписью «Президент»:

– Вопрос создания нового блока с названием «Отчизна» согласован. Тройка лидеров определена: Глазмин, Рогожин, Веретенников. Раскручивать начали уже сегодня. Указания СМИ и ЦИКу даны. С финансами проблем не будет. Вопрос полностью на контроле.

Этим вечером Сурок долго и тщательно чистил свою шкуру. Ему показалось, что на ней налипла огромная куча грязи. И даже вода из-под крана почему-то попахивала какой-то паршивой тухлятиной. Но самое страшное – ему вдруг совсем расхотелось есть. Не прельщали даже арахисовые орешки. Тоска оказалась сильнее голода. И вот уже в который раз за прошедшие недели он вспомнил свою маму-сурчиху, шумную непутевую сурчиную братву, вечно недовольного хозяина фермы. Отсюда, из далека, они все представились ему теперь такими добрыми, родными и близкими… А окружающая его действительность кремлевских хором показалась полным убожеством и невероятным уродством. А может быть, на эти грустные мысли навели его разговоры, которые ему приходилось теперь выслушивать изо дня в день. «Так и до беды недалеко» – подумал он и начал устраиваться на ночлег.

11

Из путевых заметок профессора Воронцова

«После неудачного старта в Иваново в Челябинскую область я ехал с каким-то странным чувством. И, хотя руководство аграрной партии высказало полное желание поддержать мою скромную кандидатуру в одном из округов Челябинской области, верилось в их возможности с большим трудом. Это усугублялось полным отсутствием средств для проведения избирательной кампании. И если бы не мои личные сбережения, не на что было бы даже сделать первые формальные шаги.

Маленький заштатный городок Кыштым встретил меня неласково. В окружной избирательной комиссии мое появление было воспринято совершенно буднично и равнодушно. Секретарь комиссии, женщина лет сорока пяти, долго изучала мои документы, делала ксерокопии паспорта и дипломов об образовании и, наконец, со вздохом проговорила:

– Шестым будете.

– В каком смысле? – не понял я.

– Говорю, уже шестеро документы подали, – безразлично пробормотала она.

– А кто еще? – поинтересовался я.

– Вон там, в папочке, поглядите, – махнула она рукой. – Кроме Грушанкова и вас еще Мицуков от пенсионеров, Жабзасирова от «Яблока», дядька какой-то от коммунистов и пацанчик от Жирновского. В общем не густо. Но у вас все равно шансов никаких. Тут грушанковские уже всех к рукам прибрали. С прошлой осени шуруют. Впрочем, – вздохнула она, – дело ваше. А наше дело – сторона.

На выходе из здания администрации города, в котором расположилась избирательная комиссия, я приметил пачку свежеотпечатанных газет с названием «Кыштымский округ». Со всех страниц на меня смотрели фотографии, на которых в различных ракурсах и с различными людьми был запечатлен один и тот же бравый молодой человек. Из надписей я узнал, что это и есть мой главный конкурент – Михаил Грушанков.

После небольших скитаний по городу набрел на небольшую частную гостиницу под названием «Бильярд». Люди оказались приветливыми, комната – светлой, цена за постой – доступной. И я понял, что это и будет моим местом жительства на ближайшие два месяца.

Но газета, тираж которой согласно маркировке сзади составлял тридцать тысяч экземпляров, никак не давала мне покоя. По закону агитационную кампанию в прессе можно было начинать только через три недели. И, памятуя о наставлениях моей мудрой дочери-юриста, я сел писать свое первое заявление в избирательную комиссию на неправомерные действия конкурента. Тогда я еще не предполагал, что подобных заявлений мною будет написано более двадцати. И ни на одно из них я не получу никакой реакции. Такова логика действия нынешней избирательной системы в России.

Михаил Грушанков оказался штучкой довольно непростой. Бывший офицер ФСБ (хотя, говорят, что в этой структуре бывший не бывает), он по роду свой службы постоянно «держал на крючке» многих мелких и средних руководителей округа. Происходило это, как обычно. Владея оперативной информацией, он очень ловко ею манипулировал, заставляя тех, кого она касалась, находиться в постоянном напряжении. Эта методика отработана в наших спецслужбах давно. Ею очень активно пользовались и во времена ВЧК – НКВД, и во времена МГБ – КГБ. Нынешние чекисты с достоинством и честью продолжают нести славные традиции своего ведомства. А отдельные экземпляры благодаря полученным во время службы навыкам даже весьма серьезно преуспевают.

Неделю спустя через своих московских друзей я уже познакомился с бывшими сослуживцами Грушанкова. Конспиративная встреча состоялась в одном из челябинских кафе. Ребята оказались на редкость общительными. И уже к концу беседы я знал о моем конкуренте достаточно много. Картина вырисовывалась довольно неприглядная: амбициозен, коварен, мстителен, падок до денег, имеет связи в руководстве ФСБ в Москве. Поэтому местное управление спецслужбы получило указание тянуть его на депутатство любыми способами. К тому же, в самый последний момент вскочил на подножку трамвая под названием «Монолитная Россия».

Вернувшись в свою маленькую кыштымскую гостиницу, я долго размышлял о превратностях политической борьбы.

Меняются времена, но методы ее остаются прежними. Всегда принадлежность к спецслужбам давала человеку неограниченные возможности и неограниченную власть. «Кто владеет информацией – тот владеет миром» – этот лозунг становится сегодня актуальным вдвойне. Совершенно очевидно, что мир живет в эпоху информационных войн. И именно это, а не наличие или отсутствие огромных военных запасов, сегодня определяет роль и место того или иного государства в международной «Табели о рангах».

То же самое происходит и в повседневной внутриполитической жизни. Близость к источникам информации определяет статусное положение любого чиновника.

Именно поэтому так много руководителей страны (включая первых лиц) сегодня являются выходцами из спецслужб. А целый ряд политиков косвенно или напрямую были и остаются завербованными агентами.

При таком положении вещей любая политическая борьба становится абсурдной. И говорить о чистоте избирательного процесса – полнейший нонсенс.

Но история создала человека таким образом, что он продолжает верить в несбыточные чудеса даже в самых безнадежных случаях. И такие чудеса происходят. Правда, бывает это крайне редко. И все-таки…

Выпив чашку чая и позвонив перед сном в Москву жене, я упал в свою холодную холостяцкую постель и постарался забыться.

Эта политическая борьба не сулила мне ничего хорошего…

…Серая покосившаяся избушка меньше всего походила на сельский клуб. Ступеньки крыльца предательски скрипели, и создавалось впечатление, что они вот-вот провалятся. Старая больная женщина, представившаяся завклубом и по совместительству библиотекарем, долго бегала и суетилась, пытаясь создать хотя бы какую-то видимость «организации мероприятия». Видимо, поняв полную тщетность своих усилий, она устало опустилась на старый полурассохшийся стул и тяжело вздохнула.

– Дровишек бы толику – так мы бы маленько подсушили сцену-то. А то, кабы артисты не осклизнулись. У нас артистов-то, почитай, с прошлого лета не было. Вот уж наши бабки-то обрадуются! Как хорошо, что выборы. А то, когда бы еще про нас вспомнили-то?

На подоконнике валялись порядком запылившиеся листовки моих конкурентов и целая нераспечатанная стопка все той же газеты «Кыштымский округ».

– А это что? – как бы между прочим поинтересовался я.

– Дак с почтой привезли. Бросили вот! – махнула рукой женщина. – Бабки-то наши никакой политикой не интересуются. Так, берут иногда для растопки. Поди, никто и не читал даже, что тут написано. Да оно и ни к чему. Иногда голова местный заезжает. Так он нам все обсказывает. Мы – народ темный.

– А молодежь? Где же молодежь?

– Э-э-э, милок, молодежи у нас давно никакой нет, – горестно вздохнула женщина. – Молодежь вся сбежала. Да и что им тут с нами, стариками, делать? Тут даже клуба нет. Разве вот это, – она развела руками, – можно клубом назвать?

Ступеньки на крыльце заскрипели и избушка медленно начала заполняться стариками и старухами. Они чинно рассаживались на покосившихся стульях и, тихо друг с другом переговариваясь, с нетерпением поглядывали на провалившуюся сцену.

Когда ведущая объявила, что сейчас перед ними выступит московский гость – кандидат в депутаты Государственной Думы, они как-то неодобрительно загудели. А одна из старух нервно заерзала на стуле и забрюзжала:

– Вот вам, бабки, и концерт. Сказали: артисты приехали. А тут – лекция.

– Ты, Федота, не права, – возразила ей соседка. – Пущай человек расскажет, как там люди в Москве живут. Небось, у них с дровами проблем нет. И вода горячая течет, когда хошь.

– Вы, бабки, ни хрена в политике не понимаете! – В углу зашевелился дед с огромной седой бородой и раскосыми башкирскими глазами. – Человек к вам специально приехал, чтобы уму-разуму поучить. Я вот прочитал, что он – учитель. – Дед тряхнул листовкой, аккуратно разгладил ее на коленке, сложил вчетверо и засунул глубоко в карман. – Он, поди, знает, что с вашими внучатами приключится в этой жизни.

– Можно мне с вами присесть? – Я вышел перед сценой и сел на один из оставшихся свободных стульев. – Я вот ехал к вам в деревню, смотрел по сторонам и думал: красота! Южный Урал – это просто чудо какое-то!

– Да какое там чудо? – возмутилась одна из старух. – Загадили все. Куда ни плюнь – в помойку попадешь! Я вот в прошлом месяце в Ашу ездила к ребятишкам. Так им дышать нечем. Такая гарь от завода идет!

– Зато там какая-никакая работа имеется, – возразила ей соседка. – А тут что? Две коровы на десять дворов, да вон – дед Митяй. Вот и все производство.

– Ну ты, Матвевна, не права. Тут у нас в области есть один такой городок. Там постоянно ядовитые облака и народ весь мрет, как мухи. Мне сноха рассказывала, что у ейной подружки там рак приключился. И лечить никто не хочет. Ложись в гроб и помирай!

– А мы-то чем лучше? – не уступала ей Матвевна. – У нас хоть и чистый воздух, а один леший – так же все сдохнем. Ты бабку Авдотью вспомни.

– Вы, девки, Авдотью не трожте. Отмучилась раба Божья – и ладно. Нас с вами, может статься, и вообще хоронить некому будет. – Дед Митяй горестно махнул рукой и обратился в мою сторону: – Давайте лучше умного человека из Москвы послушаем.

– А что это за история с вашей бабкой Авдотьей? – поинтересовался я.

– Дак померла она этой зимой – вот и вся история! – вздохнул дед Митяй. – Только хоронили мы ее не по-христиански – без домовины. Ну, то есть, без гроба. Гроб-то она загодя не приготовила. Когда померла-то, никто не знает. Вон, Федотовна пошла к ней за сальцем. Пришла, а она уже вся закоченела. Дороги у нас зимой, сам знаешь какие. Не пройти, не проехать. И связи с городом никакой. Фельдшерица-то от нас съехала еще в запрошлом году. А телефон еще по осени оборвался. Мы вот и сидим всю зиму, как тараканы, по избам.

Дед достал из кармана папироску. Помусолил ее в руках, смял мундштук и засунул в рот. Но прикуривать не стал.

– Авдотья-то – она вроде ничего – крепкая баба была, – продолжил дед Митяй. – Мы к ней иногда за сальцем обращались. Ей свояченица из города присылала. Вот Федотовна и пошла к ней. А куды еще идти?

– Тута ходить точно больше некуда, – поддержала его еще одна тихо сидевшая в углу старушка. – Зимой вообще – хушь помирай! Как стемнеет, хушь глаза выколи. Только волки воют.

– А как же вы бабку Авдотью без гроба-то похоронили?

– Да так и похоронили… – Дед Митяй погладил свою бороду, крякнул и закурил. – Мы вон с бабками ее в корыто, какое у ней в сарае нашли, погрузили и на погост сволокли. Там, как могли, снежок разгребли, мерзлую-то земельку постучали да и опустили туда сердешную. Потом, уже по весне, пришлось перезакапывать. А то ноги ейные из земли торчали.

– А где же ваша местная власть была?

– Власть-то она власть, да только неча с нее стрясть, – грустно сбалагурил дед Митяй. – До нашей власти не достучисся!

– А депутат ваш? Грушанков? Я вот тут видел газетки про него.

– Газетки? Газетки – вещь полезная. Печку имя растапливать хорошо. А чо там пишут – это тьфу! Вранье одно! – Дед Митяй плюнул себе под ноги и растер старым валенком. – Отродясь мы никаких депутатов тута не видали. Вон бабки не дадут соврать!

Все дружно закивали головами. Я оглядел стариков и, вздохнув, проговорил:

– Знаете, не буду я вам ни про какую красивую жизнь говорить. Тем более что я тоже в нее не верю. Потому что неладно что-то в нашем государстве. Всю жизнь с ребятишками в школе проработал. Учил их Родину любить. А теперь и не знаю, кого они любить-то должны. Вот этих? – Я кивнул на пачку газет. – Или вот этих? – И посмотрел на примолкших стариков. – Давайте лучше артистов послушаем. Пусть для вас хоть небольшой праздник сегодня будет. Бог с ними – с выборами. Не это в жизни главное. Правда?

Дед Митяй встал со своего места и, повернувшись лицом к старухам, вдруг твердо проговорил.

– Запомните, бабки, за кого бюллютни в урну кидать будете. Учителя – они плохому никогда не научут. А тебе, мил человек, за уважение спасибо. И что глупые рассказы наши послушал – низкий поклон тебе. – Он поклонился в пояс и сел на место.

Концерт прошел на редкость успешно. Под конец старики начали в такт прихлопывать в ладоши и подпевать. А Федотовна даже пыталась плясать. Но рассказ о бабке Авдотье не давал мне покоя всю обратную дорогу. И даже ночью мне продолжало сниться старое ржавое корыто, из которого торчали худые старческие ноги…

Встав среди ночи, я согрел чайник, выпил чашку чая и, достав заветный блокнот, записал:

«Бедная моя Россия! Великая держава, победившая лютых недругов и не умеющая защитить своих стариков. Имеющая несметные богатства и не могущая досыта накормить детей. Претендующая на роль мирового арбитра и не способная обеспечить нормальную жизнь в маленькой заброшенной деревеньке на Южном Урале. Поистине контрастам нет предела…»

Сегодня предстояло ехать в село Муслюмово. Туда, где течет смертоносная речка Теча. Туда, где даже едва появившиеся на свет малыши уже становятся инвалидами и уродами, а старики хоронят своих детей, так и не сумевших понять, что же такое есть на самом деле наше несчастное государство, имя которому Россия».

12

Жирновский вылез из машины и, минуя дом, прямиком направился в садовую беседку. Там уже сидели, важно потягивая из бокалов дорогой коньяк, Митроханов и Чернуха. При виде Жирновского Чернуха вскочил с места и как-то неестественно засуетился, пытаясь разгрести на столе остатки закуски. Митроханов, напротив, продолжал важно восседать, лишь слегка приподняв свою жирную задницу от кресла и задрав вверх руку с бокалом.

– Ну, что, шеф? Наш список утвердили?

– Еще бы! – рубанул с ходу Жирновский, плеснул себе в бокал коньяка и тяжело плюхнулся в свободное кресло. – Куда эта сука денется? Они без нас – во! – Он показал кончик мизинца и шумно глотнул коньяка.

– Вся эта «Монолитная Россия» – дерьмо! – компетентно заявил Чернуха. – Мы им туда кое-кого из наших подбросили. Ну, я имею в виду комитетских. Там один Мороз чего стоит! Да и Франц со своей компашкой!

– Франц – это уж точно! – подтвердил Митроханов.

– А как насчет меня? – поинтересовался Чернуха.

– Насчет тебя, не здорово, – вздохнул Жирновский. – Они где-то пронюхали, что ты курс лечения в психушке проходил.

– Кто это сказал?! – взъерепенился Чернуха. – Они сами все психи! А меня туда просто моя бывшая отправила за то, что я ей глаз вышиб. Но я же за дело! Нечего в душу лезть! – Чернуха схватил со стола огрызок яблока и начал его отчаянно надкусывать.

– За дело – не за дело, а факт, как говорится, на лице, – проворчал Жирновский. – Этот Владик теперь нас за это будет на крючке держать. – Жирновский еще раз налил в бокал и, зажмурив глаза, одним залпом выпил.

– Пусть только попробует! – затряс бородой Чернуха. – У нас на него тоже кое-какой компромат имеется.

Он поставил на стол бокал, быстро засеменил куда-то в угол беседки и вернулся оттуда с пухлым портфельчиком.

– Вот тут, – он шлепнул портфель на стол, – вот тут все про него прописано. Этот Владик – никакой и не Владилен на самом деле! – Чернуха хлопнул по портфелю рукой. – Он настоящий Асламбек! Чеченец то есть!

– Ты чего, старый хрен, мелешь!? – вскочил с места Жирновский.

– Я, может, и старый хрен, но контора у нас работает четко! – невозмутимо продолжил Чернуха. – Вот, смотрите!

Он достал из портфеля бумаги и фотографии.

– Родился этот Владик в Чечне. И зовут его Асламбеком. Батю его кличут Андарбеком. И фамилия у них – Дудаевы. Это он по матушке Сырков! – Чернуха ткнул пальцем в фото. – Вот он маленький со своим чеченским дедом. А вот его мамаша в школе с учениками. Учительницей она была. Кстати, мамаша – еврейка. Так что этот Владик-Асламбек, как у нас в конторе говорят, – гремучая смесь!

– Погоди, – подвинулся к столу Митроханов, – а почему у него отчество Михайлович?

– Все просто! – Хлопнул рукой по столу Чернуха. – У этих чеченцев так принято. Они для документов себе русские клички берут. Ну чтобы среди нас, дураков, особо не выделяться. Так вот, его папаша тоже себе кликуху взял – Мишка. Так ему потом в паспорте и записали. А между собой они себя настоящими именами называют. Так что ваш Сырков – Асламбек Андарбекович Дудаев. Во как! – Чернуха захлопнул папку, налил себе полный бокал и одним махом отправил его содержимое внутрь.

– Во как! – затряс щеками Митроханов. – Не хватало еще, чтобы его родственником был тот самый Дудаев – Джохар!

– К сожалению, нет. Они просто однофамильцы, – вздохнул Чернуха.

– И этого хватит за глаза! – хлопнул по столу рукой Жирновский. – Он у меня вот теперь где будет!

Он резко прижал папку к столу. Затем пристукнул по ней кулаком и нервно заметался по комнате.

– Ты, шеф, только не переиграй! Смотри: Сырков с компанией – ребята ушлые! – Митроханов задрал вверх глаза и сделал неопределенный жест рукой.

– Это мы еще посмотрим, – отрубил Жирновский. – Не родился еще тот чеченец, который меня облапошит. Будем работать на встречных курсах.

– Все это так, – покачал головой Митроханов, – но ты не забывай, что он по мамаше – еврей. А это вам не хрен собачий. Сам знаешь, как эта братва друг друга прикрывает. Мишка Фрикман со своей банкирской бандой никаких бабок не пожалеет.

– А я и не говорю, что мы с ними ссориться будем. Просто всегда про запас надо иметь хотя бы небольшую компру.

Жирновский сгреб со стола все бумаги и, подозвав жестом помощника, приказал:

– Все ко мне в сейф! Головой отвечаешь! – Затем повернулся к Митроханову и Чернухе: – Через две недели – съезд. В «Доме Туриста». Я буду предвыборную программную речь произносить. Побольше молодежи притащите. Пусть учатся уму-разуму, пока я жив. И не забудьте представительство регионов обеспечить, а то этот мудак Вершняков со своими придурками из ЦИКа опять нам претензии предъявлять будет.

– Не будет, шеф, – успокоил его Митроханов. – Мы уже с его ребятами поработали. Они тоже сладкую жизнь любят.

– Ты только не вздумай без меня лапу в партийную кассу запускать! Оторву!

– Обижаешь, шеф! – поджал с притворной обидой губы Митроханов. – Да разве это расходы? Так – мелочевка! Два-три кило баксов! У меня больше девки на косички тратят.

– Знаю я твои косички! – махнул рукой Жирновский. – В общем, ты меня понял. А Игорьку моему скажи, чтобы вообще нигде ничего не вякал. Когда будет нужно, я сам все скажу. А по поводу Сыркова, – он повернулся к Чернухе и пригрозил пальцем, – чтобы никакой утечки! Это сугубо ДСП!

– У нас – могила! – заверил его тот и провел пальцем по горлу.

– Ну вот и ладно! – Жирновский плюхнулся в кресло и показал жестом, чтобы все вышли вон.