Книга: Люди августа - Сергей Лебедев

Книга не является фантастикой. Но! Бабушкины мемуары при первом прочтении сообщают об одном, а при первым прочтении другим человеком другое. Эту магию прямым текстом описывает автор.

Бабушка решила уйти из жизни. Какой у неё план? Прогуляться по городу с внуком и поплыть умом от количества изменений в стране. План сработал.

Дальше я пробираться не могу.

В семье была тайна, так искусно поданная, представленная, что тайной она не казалась. Мой отец, родившийся в войну, рос без отца; своего родителя он никогда не знал, как и я – своего деда. О нем никогда не говорили, от него не осталось никаких свидетельств существования…

После смерти бабушки герой находит её дневник, который, проливает некоторый свет на фигуру дедушки, героически погибшего на войне, как считали в семье. Бабушка и дедушка стали жить вместе в 1937 году. Она – дочь дворянина, он – чекист: весьма полезное и выгодное знакомство для бабушки. Но во время войны бабушка и дедушка меняются ролями: она служит шифровальщицей в Москве, а он попадает в оккупацию в Польше. Теперь дедушка становится неблагонадежным, и в дневнике бабушки появляется запись: «В окружении отца должно быть политически чисто». После чего дедушка исчез.

Впрочем, о правде, как о факте, в романе речь не идёт: «тут уже и досье молчало». У героя нет никаких документальных подтверждений своей догадки. Но как говорил Пруст: то, что мы чувствуем, для нас гораздо реальнее того, что есть на самом деле. Могла ли бабушка Таня, образованная, интеллигентная женщина, цитировавшая перед смертью «Евгения Онегина», написать донос на своего гражданского мужа? Внук чувствует: могла.

«Поколение 91 года» объединяет наивно-возмущённое представление о поколении отцов и дедов: как-могли-допустить-ТАКОЕ и как-можно-было-НЕ ЗНАТЬ. В этой связи показателен следующий фрагмент самой популярной рецензии на «Архипелаг ГУЛАГ»: "Кто-то может возразить, сказать, что, кроме получивших «плохое» наследство были сотни тысяч «счастливых граждан свободной страны», гордившихся своей советской Родиной. И, честно говоря, я не знаю, что можно сказать таким людям и хочется ли мне вообще с ними говорить. Думаю, что если жить с открытыми глазами и «включенным» мозгом, то несмотря на размещение островов ГУЛага в «местах отдаленных», несмотря на замалчивания, запреты и прочее, невозможно было если не не знать, то не не предполагать или не чуять спинным мозгом, в конце концов, что происходит нечто по-кафкиански абсурдно-кошмарное, но от того не менее реальное".

А что мешает нам сейчас «включить мозг» и увидеть голод в Сомали, трущобы Никарагуа, «жизнь» в российских моногородах или калеку в метро, наконец? Не потому ли, что знание предполагает действие, и проще остаться глухим к страданиям другого (но обязательно возмутиться на словах и отметиться в социальных сетях), чем проявить деятельное сострадание. Тем более, что мы ведь не несём ответственности за всю несправедливость и всё зло мира. И за прошлое ответственности не несём, но готовы покаяться за вину предков. Кстати, очень легко и даже приятно каяться за других, когда ответственность не наступает. «Немые свидетели злых дел» - это каждый из нас. Но Сергей Лебедев смотрит на историю без ложного пафоса: прошлое, по мнению писателя, реально и болезненно, и его «нужно разминировать, лишая заряды давней ненависти их взрывной силы».

Там, в кровавой массе, уже нельзя было отличить чистое от скверного, выстраданное от надуманного. Там ещё существовал СССР – как сумма сломанных судеб, депортаций, меняющих жизнь народов, кровью проведенных границ, отнятого у одних и переданного другим, непредставимая сумма взаимных несправедливостей, тем более жуткая, что роли менялись, каждый мог оказаться и преступником, и жертвой.

Однако рефлексия о прошлом совершенно не помогает герою в настоящем: он работает на бандитов, не испытывая проблем с совестью, занимается мошенничеством, участвует в грязной сделке с японским миллиардером, и стыдится своих сограждан: потомков рабов и палачей. Герой готов покаяться за бабушку и дедушку, но за собой вины не чувствует. А когда история повторяется, и герой оказывается в «кабинете следователя», он делает то же, что миллионы других до него, хотя обещал остановить безумие, действовать, чтобы никогда больше...

Идея романа понятна: прошлое и настоящее едины. «Я думал, что мы – дети слепых; а мы слепые дети слепых», «прозревает» однажды герой. Но чем поможет констатация этого поверхностного по сути факта – не ясно. Однако именно здесь роман обрывается, и дальше - пустота.

Роман состоит из пяти частей, которым можно было бы дать такие названия: 1. 1937-й; 2. Депортация народов в Казахстан; 3. ГУЛАГ; 4. Первая чеченская война; 5. Вторая чеченская война. Это не развлекательное чтиво, это тягостное созерцание и мучительное осмысление. Назвать книгу плохой я не могу, но и хвалить её язык не поворачивается. Я-повествование дробится на отдельные эпизоды-зарисовки, соединенные внутренним монологом. Нет ощущения целостности текста. Есть искусно созданная атмосфера тотальной отчуждённости, безысходности и медленного сползания в пропасть. Зато идейный посыл очень чёткий, без всяких примиренческих непросто и не всё так однозначно. Готов понять и оправдать? - отлично. Но тогда, оказавшись в такой же ситуации, не удивляйся и не кляни судьбу-злодейку.

Первая часть для меня оказалась самой муторной и эмоционально тяжёлой, но это можно объяснить багами моей психики, ещё в младшешкольном возрасте травмированной описанием смерти бабушки в какой-то детской книжке. Средняя часть - довольно увлекательный экшн, а в последней, когда все нити из прошлого и настоящего свяжутся, наконец, воедино - цепь замкнётся. Август - восьмой месяц; восьмерка - символ бесконечности, дракон, пожирающий свой хвост. Историческая память - это чёрный омут, в котором дна не нащупать, как ни старайся, а утонуть, запутавшись в корягах и корнях, - проще простого.