Текст книги "Звездная тень"

Глава 6

Земля плыла под нами. Не бескрайняя равнина, как с низкой посадочной орбиты, не яркая голубая звездочка, как с неудавшегося джамп-захода. Шар. Комок пыли, ставший домом для миллиардов живых микробов.

Это самое беспощадное расстояние, самое уничижительное зрелище – маленький шар, тонущий в черном небе. Именно в такие мгновения я начинал понимать, как мал наш мир. Мал и ничтожен, жалок и смешон. Что мы такое по сравнению со Вселенной? Вот – Земля еще сохраняет очертания материков, но уже можно протянуть руку – и планета ляжет на ладонь покорно и безропотно. Горные хребты оцарапают кожу, океаны намочат пальцы, атмосфера слетит, как кожура с перезрелого апельсина. Земля – в ладони.

Мы, кажется, считали себя центром Вселенной?

Какие-то полтысячи лет назад?

Там, на этой крошечной выпуклости, называемой Европа, разжигали костры, раз и навсегда доказывая нашу уникальность?

Здесь, на стыке двух ничтожных континентов, впервые сумели подняться в черное небо?

А с той стороны шарика и до сих пор считают себя самыми-самыми совершенными?

Зачем мы вышли в космос! Зачем придумали джамп! Надо было остаться – на огромном-преогромном шаре… нет, на огромной равнине, прочно покоящейся на трех китах и трех слонах. Строить дома, вести философские диспуты, влюбляться, растить детей… и никогда, никогда не сомневаться в том, что над нами – голубой хрусталь небосвода. Пусть бы глупые Хиксоиды и Алари залетали к нам с той стороны хрусталя, качали уродливыми головами – и уносились обратно. Ценности не представляем… сколько таких миров на обочине Галактики!

Нет же, нам показалось мало бесконечной планеты на крепких, натруженных слоновьих спинах. Мы прыгнули в черное небо – и Земля легла в ладони. Уже не та, что раньше.

Киты нырнули в черноту, слоны захлебнулись и утонули, Гагарин посмотрел в крошечный иллюминатор и радостно воскликнул: «Она маленькая!»

Да, маленькая. И становится все меньше. «Что за беда по сравнению с мировой революцией?» «Что за беда по сравнению с величием мироздания?»

Слишком далеко и слишком быстро мы прыгнули. Отправились искать других, еще не найдя себя. Нам ведь не место под чужим солнцем было нужно, не железный рудник на Луне или урановые копи на Венере. Мы искали ответ. Искали путь. Константу, рядом с которой меркнут наши беды и проблемы.

А нельзя было уходить с Земли с этим грузом.

…Я разжал руку, выпуская бело-голубой шар. Пусть себе летит.

– У тебя течет кровь, – сообщил счетчик.

Аптечки в корабле Геометров не было. Или я просто не знал, где ее искать. Обвязав шею носовым платком, я положился на то, что кровотечение все-таки поверхностное. Куалькуа, верный своему принципу невмешательства по мелочам, не потрудился закрыть рану.

– Что ты будешь делать теперь?

В кабине было тесно. Слишком тесно для трех человек и рептилоида. Станция «Гамма» висела в десятке километров от нас, уже неподвижная, в боевом состоянии. Но стрельба пока не началась.

– Ты стал преступником перед своей планетой. Зачем?

– Думаешь, я не прав? – спросил я рептилоида.

– Не важно мое мнение. Что теперь собираешься делать ты?

– Поговорить с дедом.

– Хорошо, – согласился счетчик. Секундная пауза – пока он уступал место деду. – Дубина!

– Спасибо, дед.

– Не за что! Дубина! Уходи отсюда, не виси в прицелах!

– Думаешь, попытаются уничтожить?

– Вопрос времени! Командуй!

Дед был не просто рассержен – разъярен:

– Совершать глупости – не преступно. А вот не доводить их до конца – преступление!

– Надо что-то делать с ними…

Я указал на неподвижные тела Данилова и Маши. Рептилоид оскалился:

– Что? Что теперь делать? Или мы снова вместе, или выбрасывай их в вакуум! Иного не дано!

Закрыв глаза, я потянулся к разуму корабля. Не было времени вести разговор. Я просто передал ему свое желание.

Ядро.

На самом деле я не рассчитывал, что это окажется так просто. Геометры бежали оттуда, и все полеты к центру Галактики могли быть под запретом. Я настраивался на долгий спор, на словесную эквилибристику, уверения в необходимости такого полета для Родины. Возможно – на вмешательство Карела и взлом компьютера.

Не может же корабль так просто согласиться!

Выполняю.

Экраны померкли, сохранив лишь бледное желтое свечение. Исчезла Земля, исчезли звезды, исчез космос. К горлу на секунду подкатила тошнота.

И все.

– Что происходит? – спросил дед. Нервозность, которую не мог передать речевой аппарат рептилоида, угадывалась в резкости вопроса.

– Кажется, мы уже в пути, – растерянно ответил я.

– И никаких приятных ощущений? Жалко… – Похоже, дед шутил. И не иначе как от волнения. – Петр, ты уверен? Куда мы летим – к Ядру или к Геометрам?

Время полета – двенадцать часов шестьдесят три минуты.

Я прикинул время.

– Похоже – что к Ядру, деда.

Рептилоид закряхтел, заворочался. Потом сказал:

– Слишком просто… как-то слишком просто. Я не люблю, когда все начинается слишком удачно.

Я мог бы сказать, что плен, побег и разгром единственной российской боевой станции – вовсе не гладкое начало. Только не до пререканий было сейчас.

Совсем не до пререканий.

– Дед, надо что-то делать… с ними.

Рептилоид медленно перевел взгляд на обмякшие тела гэбистов.

– Решай это сам, Петя. Решайте это вместе с Карелом.

Секунда – и взгляд счетчика изменился.

– Они слышат нас, Карел? – спросил я.

– Да. Я блокировал только двигательную функцию.

– Освободи их.

Счетчик выдержал паузу – не размышляя, конечно, а лишь демонстрируя мне свои раздумья.

– Ты уверен, Петр?

– Да.

Чешуйчатая лапа небрежно скользнула по руке Данилова, шлепнула Машу по щеке. И люди зашевелились.

Я молча смотрел, как недавние друзья и еще более недавние враги обретают власть над своими телами.

Данилов широко зевнул – будто человек, пробуждающийся от мирного и сладкого сна. Видимо, спазм сводил мышцы. Лицо исказилось в болезненной гримасе.

– Сволочь ты, Петя…

Я молчал.

– Сволочь и дурак…

Данилов помог Маше присесть. Нелепо, чудовищно нелепо и неправильно было то, что четыре человека, один из которых даже не имел больше человеческого тела, готовы сейчас сцепиться насмерть в утлой скорлупке чужого корабля.

– Не с меня все началось, – сказал я. Понимая, что не стоит перед ними оправдываться, не стоит хотя бы потому, что я не чувствую никакой вины за собой.

– Ты все сломал… – тихо сказала Маша. – Все!

Я молча дотронулся до забинтованного горла. Платок уже промок насквозь.

Рептилоид сидел между нами – демонстративно вялый, равнодушный. И все же он был единственным барьером.

– Что ты хочешь сделать? – опять заговорил Данилов.

– Я уже объяснял, – устало ответил я.

– Что ты хочешь сделать с нами?

– У меня нет выбора.

– Понятно. – На лице Данилова отразилось презрение.

– Вам придется идти со мной. До конца.

– Ты хоть понимаешь – куда идешь?

– Нет, – легко согласился я. – И никто не знает. В этом-то и вся соль, как ни странно.

Повисло молчание. Ни единого звука в тесной кабинке, ни малейшего ощущения полета. Четыре маленьких куска пустоты – в великой пустоте.

– Ты совершаешь ошибку, – сказал Данилов.

Но это я уже слышал. И отвечать не стал.

– Петр. – Маша неловко повернулась, отстранила Данилова. – У тебя течет кровь…

– Знаю.

– Давай… перевяжу.

Вот это было совсем нелепо. Я едва не рассмеялся ей в лицо. Но Маша ждала с тем невозмутимым спокойствием, которое мне в общем-то сразу в ней не понравилось.

Наверное, ничего дурного она не замышляла.

И то, что четверть часа назад руки ее сжимали пульт, команда с которого оторвала бы мою голову начисто, тоже ничего не меняло. Сейчас она и впрямь была готова оказывать первую помощь.

– Перевяжи, – согласился я. Счетчик разинул пасть, собираясь что-то сказать, но то ли передумал, то ли не нашел аргументов.

Маша достала из кармана комбинезона медпакет. Перебралась через кресло, молча развязала пропитанный кровью платок.

– Довольно серьезно… – мрачно заметила она. – Тут хорошо бы врачу глянуть.

– Не возвращаться же из-за такой мелочи? – в тон ей ответил я.

Маша хмыкнула и разорвала медпакет. Приложила к ране влажную подушечку, стала приматывать бинтом.

– Кровотечение сейчас остановится. Как ты это сделал?

– Куалькуа, – помедлив, сообщил я.

– Все-таки куалькуа. – Маша кивнула. – Алари говорили, что эта тварь никак не будет себя проявлять после твоего возвращения. Как ты с ним поладил?

Существо внутри меня издало что-то… если мысленный сигнал можно сравнить со звуком, то это было хихиканьем.

– Они любопытны, Маша. Куалькуа вступили в заговор и помогли мне лишь с одной целью… блин!

– Извини, я буду аккуратнее. – Маша застегнула застежку на бинте так туго, словно все же собиралась меня удавить.

С легким удивлением я почувствовал, что от ее волос пахнет духами. Резковатый, совсем не подходящий ей цветочный запах – и все же…

– Они хотели посмотреть на мир Геометров.

– Может быть, они смотрят на него до сих пор? – жестко спросил Данилов.

– Может быть, – согласился я. – Честно говоря, я не вижу беды в этом.

– А теперь куалькуа хочет посмотреть на Тень? – спросила Маша.

– Наверное. Я не вижу иных причин, по которым он стал бы мне помогать.

Снова смешок – в самых глубинах сознания.

– Так твое ли это решение, Петя? – Данилов поднял глаза. – Ты видишь – мы, двое здравомыслящих людей, считаем его неверным. Мы – твои друзья. Веришь? Может быть, нам виднее? Можешь ли ты отвечать за свои мысли и убеждения? Теперь, когда в тебе – чужой?

– Вы сами настаивали на этом.

– Да, иного выхода не было. А теперь мы говорим другое.

– Дед тоже…

Данилов посмотрел на рептилоида.

– Дед?

– Я здесь, Саша. Я действительно здесь, – медленно произнес рептилоид. – В этом вараньем теле…

– Мне хочется верить, – сказал Данилов.

– Саша, я не знаю… – Слова давались нелегко. У меня действительно не было уверенности – даже в себе самом. Не имел я больше права на веру… – Может быть, ты прав. Может быть, заряд из парализатора, ошейник со взрывчаткой – все это проявления дружбы. Только вот видел уже я такую… дружбу. Там, у Геометров. И мы, наверное, недалеко ушли от всего этого. Совсем недалеко.

– Ушли – или отстали? – спросил дед.

– А тут не важно направление… Саша, я одно тебе скажу, будь на моем месте геометр – он бы с тобой согласился. Сразу и без споров. Потому я и не могу так поступить.

– Ты убежден, – тихо сказала Маша.

– Да.

Она кивнула, перебираясь на соседнее кресло, к Данилову.

– Ты загнал нас в тупик, – сказал Данилов. – Так… Петя, ты можешь поверить, что мы отказываемся от силы?

Я молчал.

– Нам все равно не подчинить себе корабль. Без тебя, без Карела. Мы вынуждены помогать тебе.

– Хорошо, я постараюсь поверить.

– Перемирие?

Данилов протянул руку.

Помедлив, я пожал ее. Никаким перемирием это не было, как в конце прошлого века не были залогом мира ядерные ракеты Штатов и СССР. И все же…

– Когда мы прибудем в Ядро?

– Чуть больше суток полета.

Улыбка Данилова была горькой.

– Петр, тебя не пугает эта пропасть?

– Расстояние?

– Нет, технология. Ты отказываешься от союза с расой, способной за сутки преодолеть полгалактики.

Я только покачал головой.

Ты все-таки бит, Данилов. Давным-давно… тем украинским офицером или американским военным советником, что направил в атакующий штурмовик ракету. Тогда ты еще был способен на безрассудство. Твой самолет разворачивался над теплым вонючим лиманом, вонзался в чернеющее небо, внизу полыхал док, скрученный вакуумными зарядами в такую кашу, что сталь и бетон научились гореть.

И удар, встряхнувший штурмовик, оказался гибельным не только для самолета. Болтаясь в воздухе над перепуганным городом, сжигая парашют, пытаясь уйти – ты терял, по капле терял что-то неуловимое. Нет, ты не разуверился в грубой силе – как следовало. Ты ощутил нехватку силы в себе. Поверил, что права будет всегда более сильная сила – как права оказалась ракета «skysoldier» перед СУ-67 «fireshadow»…

– Это очень мало, Саша, – сказал я. – Полгалактики – слишком мало для того, чтобы сдаться.

Данилов устало посмотрел на счетчика.

– Можешь торжествовать, Хрумов. Это и впрямь твой внук. Не по крови – так по воспитанию.

Очень странно просыпаться, когда тебя будят изнутри…

Извини, что вторгаюсь в твой сон…

Это походило на ту зыбкую грань между явью и сновидениями, в которых придумываются самые странные вещи, когда все кажется удивительно достоверным и реальным. Уже не сон – потому что я помнил побег с «Гаммы», чувствовал боль в шее, знал, что в соседнем кресле спят, обнявшись, Данилов и Маша, а между нами «бдит» краем сознания рептилоид. И все же не явь – какой-то сонный морок еще окутывал разум.

Словно в сплошной темноте передо мной повисло мерцающее, говорящее облако.

Куалькуа?

Ник Ример, я должен получить объяснения.

Корабль. Электронный разум, зажатый в ловких тисках. Разум, не знающий то, что он разумен…

Я слушаю, бортпартнер.

Ты не тот, за кого себя выдаешь.

Это все-таки случилось!

Меня охватил даже не ужас – а тягучее ледяное отчаяние. Так проваливаешься, теряешь способность к сопротивлению, когда получаешь удар с совсем неожиданной стороны. Когда выхода нет. Рыцарь поехал на бой с драконом – а не получилось. По пути ему встретился мелкий грабитель и вогнал в щель доспехов узкий ржавый стилет. И вот лежишь, силясь поднять тяжелый меч, предназначенный для истребления чудовищ, истекаешь кровью в своей железной скорлупе – а случайный враг уже шарит в твоем багаже…

Я не буду тебе мешать.

Что?

Ты не принадлежишь к нашей цивилизации, – все так же скучно и терпеливо повторил корабль, – все определяющие факторы подходят, но все они фальсифицированы. Однако…

Кажется, и машины умеют колебаться.

Однако такая ситуация не предусмотрена прямо. Ты… ты и не совсем чужой. Ты принял в себя Ника Римера. Ты – что-то новое. Непредусмотренное. Я вынужден решать самостоятельно.

Затаив дыхание, балансируя на грани сна и яви, я ждал.

Ты не желаешь зла Родине. Ты не совсем свой – и не совсем чужой. Я не имею прямых инструкций для данной ситуации. Я решаю – не мешать.

Как ты раскрыл меня?

Я спросил, уже понимая, каков будет ответ.

Мысли не лгут. Петр Хрумов, ты понимаешь, сколько в тебе от Ника Римера?

Нет. Не знаю.

Достаточно много, чтобы я мог считать тебя человеком. Ты умеешь мыслить, как мы. Ты разделяешь нашу логику – пусть и относишь ее лишь к своему миру. Значит – ты наш.

Нет!

Да. Твое отрицание лишь подтверждает факт. Тебе неприятно лишь то, что Родина, а не Земля, обладает большим могуществом. Это единственное, что мешает тебе принять наш путь развития. Мысли не лгут, Петр Хрумов.

Я молчал – если можно сказать это о сне.

Еще одно, будущий друг. Ты считаешь, что я скован ограничениями. Что я считаю окружающее игрой воображения – и потому не проявляю свободы воли.

Да…

Это не так. Мир – действительно игра моего воображения. Ты не можешь доказать мне обратного. Значит – это так. На этом мы закончим общение.

Почему?

Мы приближаемся к той точке пространства, где расположена одна из планет Тени. Первая планета, которой достигли разведчики Родины. Дальше ты можешь действовать так, как считаешь нужным. Во благо Родины. И во благо Земли…

Меня выбросило из сна. Толчком, ударом – будто компьютер корабля, натешившись общением, отвесил мне хороший ментальный пинок.

Судорожно вдохнув полной грудью – все это время я почти и не дышал, – дернувшись в кресле, я попытался собраться с мыслями.

Во-первых… уже приближаемся?

Вряд ли я проспал бы так долго сам по себе. Видимо, корабль, как и во время путешествия к Родине, счел нужным погрузить меня, да и всех остальных пассажиров, в сон.

И за время этого сна хорошенько порылся в моих мыслях.

А во-вторых…

Нет, это вообще что-то неслыханное! Компьютер, страдающий субъективным идеализмом! «Существую лишь я, все остальное – мои мысли»!

Если, конечно, мне не снился сон…

Нет, это не было сном.

Куалькуа!

Я захохотал. В соседнем кресле заворочался и поднял голову Данилов. Недоуменно посмотрел на меня.

Хватит с меня такого! Два существа подряд, вторгающиеся в мое сознание, – это уже слишком!

Я не вторгаюсь. Я наблюдаю. Для нашей расы давно уже нет необходимости в активной деятельности – она не принесет ничего нового. Единственное, что мы себе позволяем, это помогать всем – всем без исключения расам – в распространении во Вселенной. Это оказалось ценой развития – разница между действием и бездействием практически стерлась. Ситуация с компьютерами Геометров несколько иная и имеет лишь внешнее сходство с нашим поведением. Они ограничены заданными извне правилами, но считают эти барьеры собственным решением.

– Так что же тогда, – я не заметил, как заговорил вслух, – все едино? Жесткие барьеры, в рамках которых корабли Геометров считают себя разумными, и безграничная свобода, которая стерла для вас потребность в активности, – результат один?

Теперь на меня смотрели все. Проснулась Маша. Рептилоид вышел из транса, в котором решал абстрактные загадки мироздания.

Все едино. Что тебе не нравится, Петр? Ведь в конце концов все сводится к свободе. К свободе познания, к свободе развития. Если свобода достигнута – пусть даже в тюремных застенках, что в том плохого?

– Тогда не стоит жить, – сказал я.

– Петр! Что с тобой? – резко окликнул меня Данилов.

А это ты решай для себя сам. Неужели ты действительно надеешься, что будущее человечества – лишь сегодняшний день, протянувшийся в вечность?

– Не знаю…

Данилов, явно отнеся ответ к своему вопросу, переглянулся с Машей.

У тебя будет время решить…

– Что происходит, Петя? – голосом деда спросил рептилоид.

– Компьютер… компьютер корабля. – Я посмотрел на него. – Он заговорил со мной. Ему известно, кто я.

– И что дальше? – Тельце рептилоида дернулось. Счетчик перехватил контроль, и я увидел, как чешуйчатая лапка потянулась к пульту.

– Не надо, Карел! Он позволил нам действовать!

– Почему?

Да откуда мне знать почему? Из-за осколков души Римера в моем разуме? Из-за возможной пользы Родине? Машина могла и лгать – не-друзьям не обязательно говорить правду…

Запинаясь, я пересказал свой короткий разговор. Разумеется, не упоминая о беседе с куалькуа. Счетчик покачал треугольной головой:

– Я не ожидал таких необычных последствий… от простого обучения тебя языку Геометров.

– Что ты дал мне, Карел?

– Язык. Память корабля Римера.

– И больше ничего?

Счетчик и впрямь хорошо нас понимал.

– Я не уверен в реальности того, что вы называете душой, Петр. И уж тем более – в своей способности ее переносить из тела в тело.

– Может быть, хватит? – неожиданно вмешалась Маша. – Мне представляется важным только результат… нас не привезут под конвоем в этот твой… санаторий «Свежий ветер». Сдохнем мы, вероятно, более необычным образом.

Я коснулся терминала. Корабль соблюдал правила игры и не вступал без этого в контакт, единственное исключение – не в счет.

Бортпартнер, когда мы выходим в обычное пространство?

Мы находимся в обычном пространстве три с половиной минуты.

Планета Тени – она далеко?

Мы выходим на орбиту.

Что ни говори, а отсутствие перегрузок имело и свои минусы.

Это опасно?

Нет.

Нас не атакуют?

Планеты Тени не охраняются.

Чего-то я не понимал! Если Геометры так боялись Тени… мне представлялось все что угодно, но только не мирная цивилизация.

– Ребята, мы уже на месте, – тихо сказал я.

– В Ядре? – Данилов покачал головой, будто заранее отвергая ответ.

– Да.

Мне казалось, что я его понимаю. Так, как мог понять только пилот.

В нашей работе всегда было слишком много искусства. От хрупких бипланов, от первых реактивных истребителей до «Союзов» и «Буранов» – на долю пилота доставалось то, на что не способны никакие механизмы. Не только риск, не только интуиция, не только мастерство – требовалось еще и сжиться с машиной. Чувствовать ее, как собственное тело. Беречь, а если надо, то и не щадить – как самого себя.

В кораблях Геометров, по сути, был лишь один пилот – сам корабль. Я мог отдавать команды через терминал, намечать путь, требовать и решать.

Но не пилотировать.

Весь наш полет был похоронами собственной профессии. Сможет ли Данилов снова сесть за пульт «Волхва» – помня, как легко скаут Геометров протащил нас через полгалактики?

А я – смогу ли?

Бортпартнер, обеспечь обзор.

Полная видимость?

Да.

Я не сразу понял, что имеет в виду корабль. В мой первый полет, да и при побеге с Родины, изображение появлялось на двух маленьких экранах. Ну и тот случай, когда я видел пространство всеми датчиками корабля… тяжелое ощущение, слишком непривычное.

Оказывается, был еще один вариант.

Весь купол кабины начал темнеть. Вместо ровного мягкого света вспыхнули тысячи искр – тонущих во тьме искр. Мириады искр. Не чернота космоса с огоньками звезд – сплошное разноцветное сияние с лоскутками тьмы. Вся верхняя часть корабля превратилась в сплошной экран.

– Боже…

Кажется, это Маша. Или Данилов. Или Карел. Слух отказал, я не узнаю голосов, не чувствую интонаций.

Потому что надо мной – сияет небо.

Небо Геометров.

Оно наконец-то смогло упасть на нас.

Небо – или остров из света?

И в этот миг мне показалось, что я понимаю Геометров до конца.

Сплошное море огня. Трудно различить отдельную звезду. Муравейник, звездный муравейник – вот чем было небо, в которое они смотрели. Белые, красные, оранжевые, голубые огоньки. Уходящее в бесконечность поле, щедрый звездный посев.

Человек – словно звезда, – говорили на Земле. Все, кому не лень, от философов до поэтов. И смысл в этих словах всегда был один.

Далеко-далеко друг от друга… мы затеряны в вечной ночи… обронены в великой пустоте…

Человек – как звезда?

Вот они, их звезды. Затмевающие друг друга. Расстеленные ковром. Цепляющиеся одна за другую.

– Я знал… – Рептилоид выпрямился, встал на задние лапки, потянулся к искрящейся тьме. Наши фигуры залило разноцветным звездным мерцанием. Чешуя счетчика будто стала зеркальной – в ней полыхали отражения чужих миров. – Я должен был это увидеть…

Значит, говорит дед.

А что же Карел? Молчит, вбирая информацию?

– Эта дрянь и впрямь долетела… – ровным голосом произнес Данилов. – Петя, ты дурак… но за такое… за такое – спасибо.

Небо крутилось, вращалось, переворачивалось – будто корабль проникся мыслью продемонстрировать нам все великолепие Ядра. Развернулась пылающей кисеей туманность – бог знает какая, еще ни один человек не смотрел на мир из центра Галактики.

Интересно, что случилось бы с навигационной системой челнока, окажись он здесь? Сумела бы она зацепиться за звезды-ориентиры? Вряд ли…

А звездное море уже гасло, обрывалось, отрезанное огромным круглым лезвием. Диск планеты наплывал на нас. Черный, безмолвный, ни единого огонька – я никогда не видел Землю такой. Да и ни одной обитаемой планеты не видел укутанной в сплошную тьму.

– Мы над ночной стороной… – сказал я, вглядываясь в темноту. Хоть бы один огонек! Не может мир так покорно отдаваться ночи! Но ни единой искорки не было на темном диске – лишь по краю лимба, преломленные атмосферой, мерцали звезды.

Поправка. Данная планета не имеет ночной стороны.

– Что?

Данная планета не обращается вокруг отдельной звезды.

– А здесь вообще есть день? – спросила Маша.

Как бы я ни относился к ней, но интуиции ее можно было лишь позавидовать. Она почувствовала то, что я и с подсказкой корабля осознал не сразу.

– Здесь нет дня, – сказал я. – Это… это блуждающая планета.

– Не зря же Геометры назвали их Тенью, – удовлетворенно произнесла Маша. Ей было легче, вряд ли она серьезно изучала астрофизику и могла сейчас понять всю нелепость ситуации.

– Значит, это не центральный их мир… – помолчав, сказал Данилов. – Для чего может служить подобная колония? Петр? Что-то научное?

– Ты общаешься с кораблем? – подхватил счетчик. – Он может объяснить?

Что ты знаешь о данной планете?

Это первый из открытых миров Тени. Единственный из миров, координаты которого известны.

Сколько у них колоний?

Я не имею такой информации.

На планете есть жизнь?

Вероятно. Я не имею точной информации.

А каковы условия на планете?

Веду зондирование… Гравитация – семьдесят три процента от стандарта Родины. Соотношение суши и воды – четыре целых тридцать две сотых. Атмосфера кислородно-азотная, пригодна для дыхания…

Температура?

От минус восьмидесяти двух до плюс трех.

Мне потребовалось напомнить себе, что температурная шкала Геометров привязана к человеческому телу. В этом затерянном среди звезд мире был самый обычный, даже скорее теплый климат.

Здорово. Просто великолепно.

Наконец-то под мою фанатичную идею положен хоть один факт…

За счет чего такая температура?

Я не имею информации.

Какая информация о планете у тебя есть? И что ты знаешь о мирах Тени вообще?

Я не знаю ничего о других планетах Тени. Доступные мне данные…

Пока я разговаривал с кораблем, никто не проронил ни слова. Только Данилов бормотал что-то, прильнув к ставшему прозрачным куполу.

– Значит, так, ребята, – убирая ладонь с терминала, сказал я. – Корабль может сообщить о Тени лишь то, что относится непосредственно к пилотированию. Но кое-что интересное все же есть…

– Исчезнувшие корабли? – лениво поинтересовался счетчик.

Ну да, конечно, он же потрошил память скаута Римера…

– Очень смешно, что я узнаю все последним.

– Я тоже не в курсе, – неожиданно сказал Данилов. – Не думай, что наш друг рептилоид сообщал все, что знал. Возможно, с Алари он был более откровенен?

Счетчик пропустил шпильку мимо ушей.

– Стоп! – Я поднял руку. – Мне удалось узнать немногое. Если Карел знает больше, то пусть дополнит!

– Согласен, – немедленно сказал счетчик.

– Корабль не имеет никакой информации о цивилизации Тени. Никакой, кроме того, что она опасна. Эта планета, похоже, единственная, на которую Геометры высаживались. Корабли Геометров приближаются к ней беспрепятственно. Посадке никто не мешает. Но разведчики в большинстве случаев не возвращаются.

– То же самое сообщал и корабль Римера, – вставил счетчик.

– Корабль готов высадить нас на поверхность планеты. Условия на поверхности вполне пригодны для жизни. Средства защиты не нужны.

– Это же блуждающая планета… – сказал Данилов.

– Да. Но температура на ее поверхности колеблется от минус тридцати до плюс сорока. Атмосфера кислородная.

– Вирусы, бактерии? – вступила в разговор Маша.

– Вероятно, общая ситуация. – Я пожал плечами. – Чуждые микроорганизмы опасности не представляют.

– Из всех правил есть исключения. Ты в курсе, почему мы не летаем на планеты Ховарда?

Да, я знал. Раса маленьких симпатичных существ – быть может, наиболее близких к земным млекопитающим, – увы, страдала несколькими болезнями, опасными и для людей.

– Вот тут нам придется рисковать. Выбора нет.

Я помолчал, прежде чем добавить:

– Особой необходимости высаживаться всем нет. Я могу выйти на планету в одиночку. Если не вернусь через какой-то оговоренный срок, то у вас будет выбор…

– Не самый приятный выбор. – Данилов покачал головой. – Без тебя корабль не станет нам подчиняться. И единственное место, куда мы сможем улететь, – мир Геометров. Так что… оставь. Выйдем вместе. Это уже не только твое приключение.

– Хорошо.

Как ни странно, но мне было приятно, что я не останусь в одиночестве. Пусть даже опасаясь удара в спину – но не один…

Словно я смогу хоть когда-нибудь остаться в одиночестве по-настоящему!

– Ты можешь что-нибудь добавить, Карел?

– О цивилизации Тени? – Рептилоид фыркнул. – Нет. Я знаю те же… крупицы… что и ты. Я даже не предполагал раньше, что именно Тень была причиной бегства Геометров из Ядра.

– Здесь исчезали их корабли.

– Исчезали, но не гибли в боях. И то не всегда. Чем эта раса напугала Геометров – не знаю. Возможно, потенциалом? Поддерживать устойчивый и комфортный климат на планете, не имеющей собственной звезды, – это очень, очень энергоемкий процесс.

Помолчав, счетчик добавил:

– Тем более затрачивать подобные усилия без всяких видимых причин… Корабль наблюдает на поверхности признаки цивилизации?

Я мысленно повторил вопрос. На некоторое время корабль словно задумался:

Известные мне признаки цивилизации отсутствуют.

А что является такими признаками? – почувствовав неуверенность в ответе, спросил я.

Любые структуры с упорядоченностью, превышающей порог Гиса; энергетический выход с критериями стабильности-мощности, отличными от коридора Хела-Атора.

Я ждал еще каких-нибудь признаков. Но их не было. Геометры не испытывали осмеянного счетчиком трепета перед цифрой «три».

А впрочем, есть ли хоть что-то в мире, не попадающее под эту пару странных критериев? Упорядоченная структура? Это и здание, и радиосигнал, и космический корабль, и просека в лесу. Даже мусорная свалка имеет структуру, куда более сложную и правильную, чем любой природный объект. Извержение вулкана или тайфун, быть может, и превосходит своей мощностью ядерный взрыв или пожар на нефтяной скважине. Но тут, вероятно, срабатывают критерии стабильности, заложенные в неведомый мне «коридор Хела-Атора».

Молодцы, Геометры. И все же в их логике должна быть ошибка. Обязана быть – раз уж они удрали от неохраняемых, спокойных планет Тени в такой панике, позабыв и про Дружбу, и про свой долг перед морально отсталыми расами.

Я коснулся терминала.

Бортпартнер, есть ли на поверхности этой планеты какие-то структуры, нехарактерные для других планет?

Есть. Даю визуальные маркеры.

На куполе-экране вспыхнули желтые огоньки. Очень густо, от россыпи рябило в глазах не хуже, чем от звездного неба. Лишь неправильной формы пятна морей оставались черными.

– Что это? – воскликнул Данилов. В его голосе была тревога – полковник-то не знал, что видит не какие-нибудь взрывы на поверхности, а всего лишь отметки на экране…

Что это?

Области поглощения энергии и неупорядоченности структуры с показателями, отличными от природных.

Насколько отличными?

От двух до семи порядков.

– Саша, тут что-то есть… – тихо сказал я. – Это только изображение… корабль показывает точки на планете, где происходит усиленное поглощение энергии. Причем в сотни и тысячи раз сильнее, чем возможно в природе…

Изображение наплыло – кажется, повинуясь моему полуосознанному желанию. Маша вскрикнула – видимо, ей показалось, что корабль стремительно падает.

– Это просто увеличение, – успокоительно сказал я.

Насколько я теперь понимал, огоньки на темном диске были разбросаны абсолютно хаотично. Неудивительно, что стандартные определения цивилизации дали сбой. Геометры попали в свою любимую ловушку – ловушку порядка и стабильности.

Я быстро пересказал свою беседу с кораблем.

И тут в разговор ворвался дед. Уж не знаю, как они договаривались со счетчиком о том, кто будет сейчас общаться, – но напор у него был такой, словно ему вынули изо рта вставленный давным-давно кляп.

– Ерунда, Петя! Ерунда!

– Ты что, дед? – не отрывая взгляда от огоньков, спросил я.