Текст книги "Кобланды-батыр и Барса-Кельмес"

Сергей Лукьяненко
Кобланды-батыр и Барса-Кельмес

Посвящается КЛФ МГУ и лично Г. Неверову

«А Несси там случайно не водится?

А то НЛО есть, Бермудский треугольник тоже…

Уж больно красивая история вырисовывается…»

Г. Неверов (из письма)

Почему я решил наконец-то рассказать всю правду про Барса-Кельмес? Не только потому, что это одна из самых удачных моих мистификаций, осуществленных с минимальнейшими усилиями. И даже не потому, что после данного розыгрыша я навсегда утратил веру в летающие тарелки, бермудские треугольники и пришельцев из «прекрасного далека». Главная причина в том, что интеллигентный, но настырный Григорий Неверов с частотой раз в полгода напоминал мне о клятвенном обещании изложить все на бумаге. И я покоряюсь – ведь благодаря настойчивости Неверова и выплыл из тьмы Кобланды-батыр. Выплыл прямо на песчаные берега острова Барса-Кельмес…

Год, как вспоминается, тысяча девятьсот восемьдесят восьмой. Еще Советский Союз. Еще энергии хватает на розыгрыши, а студенческой стипендии – на переписку и билеты в Свердловск, на единственный в ту пору фестиваль фантастики «Аэлита». Президент свежевылупившегося алма-атинского клуба любителей фантастики (в просторечии – КЛФ) «Альфа Пегаса» Сергей Лукьяненко с энтузиазмом неофита рассылает письма собратьям по увлечению. И вот, в прохладный декабрьский вечер, в руках президента письмо из Москвы. Из КЛФ МГУ! Звучит-то как! Вымыв руки, президент распаковывает письмо и читает:

«…мы случайно услышали рассказы о непонятных явлениях, якобы происходивших в 60-е годы с одной из геодезических экспедиций на острове Барса-Кельмес (в переводе с казахского – „Пойдешь – не вернешься“) в Аральском море… Сейчас наша секция по этой теме занимается сбором информации… Особенно нас интересует статья Г. Новожилова „Тайна острова Барса-Кельмес“, помещенная в 1959 г…»

Честно говоря, я был в растерянности. Подводить московских фэнов? Немыслимо! А помочь им с информацией? Как? В клубе десять подростков и пятеро изредка бреющихся «молодых людей». Энтузиазм сводится в основном к чтению, попыткам писать и ролевым играм (не на местности, а на словах). Либо нужно бегать самому, либо… И в этот момент ко мне зашел приятель по клубу Гриша Савич. Я рассказал ему о письме и со вздохом сказал:

– Что делать? Попробуем помочь?

– Д-да, – слегка заикаясь, сказал Гриша. – М-мы, к-конечно, самые б-близкие к Аральскому морю.

Мысль была краткой и ясной. Казахстан – страна огромная и может покрыть, как бык – овцу, не только Швейцарию, но и парочку стран посолиднее. До Арала от нас… А информации о злополучном «море» – меньше некуда. Экологическая трескотня еще не началась, никто и не вспоминает об этих краях… Я тоскливо перелистал письмо и сказал:

– Вишь ты, еще и сомневаются в правдивости легенд о Барса-Кельмесе. Недоверчивые. Журналист какой-то пошутил тридцать лет назад, а мы теперь…

Я поднял глаза и встретился с горящим Гришиным взглядом. Савич, как и я, пробовал писать и от любого творчества приходил в экзальтацию.

– Почему бы и н-нет?

Идея пришла мгновенно. Возможно, даже сразу в обе головы, но Гриша, стесненный заиканием, был менее расторопен в достижении приоритета.

– Легенда! – заорал я. – Древняя казахская сказка! Тайна острова Пойдешь-не-Вернешься! Кобланды-батыр, Алдар Косе и духи острова! Летающие тарелки, плезиозавр в волнах Арала, снежный человек в степях Казахстана!

– П-пришельцы из будущего, г-гости со звезд…

Вечер начинал удаваться. Из НЗ (сломанного холодильника, служившего складом всякого хлама) была извлечена двухсотграммовая фляжка спирта. Из продуктов… Ох. Из продуктов – и твердых, и жидких – было только молоко. Зато большая литровая бутылка. Для воодушевления мы перелистали сборник казахских народных сказок, извлекая оттуда крупицы оригинальных идиом и пласты первобытных архетипов. Уселись рядом перед моей старенькой машинкой «Москва», на которой позже были написаны «Рыцари Сорока Островов», «Лорд с планеты Земля» и многие, многие другие произведения… И принялись за работу.

«В давние-предавние времена, когда бабка моей бабки еще была девочкой, жил в одном ауле могучий батыр…»

Я не могу разделить текст этой сказки на свою и Гришину половины. Сейчас, имея уже небольшой опыт работы в соавторстве, я вижу, что в тот вечер мог родиться новый дуэт писателей: не то Брайдер с Чадовичем (АБС в пример брать не будем, это уж слишком), не то Ильф с Петровым. Увы… Дохлебывая последние глотки спирто-молочного коктейля, сдобренного сахаром (сами того не зная, мы изобрели что-то вроде молочного ликера), мы перечитали свой опус. Первым высказал опасение Григорий.

– А не обидно ли это будет, – перестав от опьянения заикаться, спросил Григорий, – для национальной гордости казахского народа?

– Д-для чего? – заикаясь от молочного коктейльчика, спросил я.

Гриша объяснил.

Я ответил, что любой народ, и казахский, и русский, и даже тувинский, должен был бы носить нас на руках за такой вклад в свою культуру. И вообще этим рассказом навсегда закреплен приоритет казахов в путешествии во времени.

Гриша согласился, сказал, что пойдет умыться, и вышел на балкон. Я немножко подремал, потом пошел искать соавтора, но в кухне его не было. (Утром я обнаружил его спящим на стуле в коридоре. Поступок с его стороны глупый, ибо вокруг было еще две пустые комнаты и три кровати.)

Да, молоды и энергичны мы были в ту пору… Неоперившиеся ф-фэны из азиатской глубинки.

Через пару дней, задумчиво перелистывая нашу «сказочку», я почувствовал творческий зуд в указательном пальце правой руки (дело в том, что печатал я одним пальцем, этим самым указательным). Результатом зуда стал документ «Из бесед с местными жителями» за подписью некоего Сержана Егимбаева.

Так была запущена машина грандиозной мистификации. Решающим было еще и то, что ведение переписки взял в свои руки Григорий Неверов (не мой алма-атинский друг, а московский, известный фэндому). Он явно был более увлекающимся и доверчивым человеком, чем скептическая Т. Березина, писавшая первоначальное письмо.

Получив письмо от Неверова, я слегка приуныл.

«…Свежая информация о Барса-Кельмесе, полученная от наших алма-атинских коллег, представляется крайне интересной. С ее учетом мы пришли к выводу о целесообразности „рекогносцировочной“ поездки…»

Похоже, близилась пора извиняться. Я стал как мог оттягивать сей момент. Для этого я периодически успокаивал москвичей обещанием новых материалов, добыл «оригинал» письма некоего побывавшего на острове Тимура Джолдасбекова на казахском языке. (Если бы москвичи знали, как трудно было в то время найти казаха, свободно владеющего родным языком и умеющего писать на нем! А потом еще уговорить его перевести с русского на казахский глупый текст… А потом трое суток носить письмо в заднем кармане джинсов (Азия! Лето! Жара!), чтобы оно приобрело рыбацкий вид. Заключительным этапом было обертывание письмом вкуснющей ставриды холодного копчения. Если у Григория Неверова был в то время кот, то оригинал письма, наверное, не сохранился – так сильно он благоухал.)

Итак, выполнив обещанную работу, я стал готовиться к приезду экспедиции московских фэнов. Жалко, честно говоря, что они не приехали. Был уже готов проводник – Тимка Рымжанов из клуба, способный с каменным лицом плести самые дикие байки и сбить ориентировку группе туристов даже в казахских степях. Были произведены опыты по старению бумаги и изготовлению артефактов. Один из них, носящий гордое имя «кусок антитемпоральной оболочки», до сих пор валяется у меня на балконе. Не знаю, как бы он служил в качестве обшивки Машины Времени, а гвозди на нем выправляются хорошо.

И вот в этот безмятежный период москвичи продемонстрировали алма-атинцам столичную оперативность. Поздно вечером ко мне ворвался бледный Гриша Савич и вручил журнал «Техника – молодежи» № 3/91. На странице 48-й я увидел…

«Остров „Пойдешь-не-вернешься“.

«Считаем полученный материал заявкой на проведение Всесоюзной научно-фантастической экспедиции…»

«Г. Новожилов описывает беседу со старым рыбаком Нурпеисом Байжановым… Его дед и отец… увидели, как из „белого камня“… вылупился шайтан… Зуб опознали как принадлежащий птеранодону…»

«Пропала целая экспедиция… был сразу отправлен в псих-лечебницу, ибо уверял всех, что пробыл на острове три дня…»

Я утер холодный пот. Слава Аллаху, пока еще речи о нас не было… Вот оно!

«Мы завязали контакты с КЛФ Алма-Аты. От наших казахских братьев…»

Почему-то фамилии казахских братьев – Лукьяненко и Савича – указаны не были. Я обиделся.

«…давно и скрупулезно изучающих местный фольклор…»

Н-да.

«…приаральский вариант распространенной сказки о Кобланды-батыре и семи богатырях…»

– И семи братьях! – заорал я. – Не о семи богатырях, это вам не Пушкин!

«Заколдованный остров описан… для местного фольклора нетипично…»

– Нормально описан, – обиженно сказал Савич.

Далее шло письмо рыбака – на этот раз не в пересказе.

Как мы ржали над этим текстом… «Мы проходили мимо острова, когда у нас полетел подшипник…» (В примечаниях для внутреннего пользования указывалось – «полетел на северо-восток».) «Работы там на час, так что до вечера справились…» «Дома… вроде наших кошар, только железом обиты». «Цистерны… на летающие тарелки похожие». «Антенна стальная… штопором скрученная… в нее зачем-то вставлена прозрачная труба». «Площадка светилась ярко, хоть ламп не было видно. Они там, наверное, спрятаны где-то были».

Я схватился за голову. В печатном виде анекдотичность, неправдоподобность текста, «подстава» были видны ярко-ярко. Хоть ламп и видно не было.

– «На Барса-Кельмес всякая глупость бывает, но военных там еще никто не видел», – процитировал вдруг Гриша. И зашелся в полуистерическом хохоте. И я был близок к раскаянию.

Ночью мне снились кошмары. «Аэлита», где москвичи гневно рассказывают о розыгрыше. Укоризненное лицо Виталия Бугрова.[1]1
  Виталий Иванович Бугров – организатор многих «Аэлит», человек, которого уважали и любили все фэны Советского Союза. – Здесь и далее примеч. автора.


[Закрыть] Бессрочное исключение нас с Гришей из числа любителей фантастики и переход на нелегальное положение. Гнев казахского народа, чей герой стал объектом мистификаций.

– Не буду! – закричал я во сне голосом крапивинского мальчика.[2]2
  Юные персонажи книг Владислава Крапивина отличаются высокими моральными качествами и всегда переживают, совершив неблаговидные поступки.


[Закрыть] – Я больше не буду разыгрывать отдельных граждан и серьезные печатные органы!

После чего, успокоенный, уснул.

На «Аэлите-92» я поведал Грише Неверову правду. И мы долго хохотали над всей историей, прежде чем он взял с меня обещание в течение месяца выслать рассказ обо всем случившемся.

Но история еще не закончилась. У нее оказалось достойное логическое завершение.

Конец 1992-го года. Я сижу в гостях у Дениса Новожилова, сына Надежды Черновой, заведовавшей в журнале «ПРОСТОР» отделом фантастики. Денис – «дикий фэн». На коны не ездит, но фантастику знает, а его библиотеке позавидовало бы 99 процентов фэндома.[3]3
  Еще десять лет назад, как ни удивительно это может показаться молодому читателю, фантастику не покупали, а «доставали» – и хорошая библиотека фантастики была очень большой редкостью…


[Закрыть] Разговор, естественно, о фантастике. Я рассказываю о Барса-Кельмесе, и Денис оживляется:

– А у меня дед про этот остров писал. Лет сорок назад. Дедушка!

Из соседней комнаты выходит девяностолетний дед. Несмотря на возраст, мгновенно входит в суть разговора, ехидно улыбается и выносит картонную папку. Там – пожелтевшие вырезки из «Ленинской смены» и «Техники – молодежи».

– Ко мне на днях из Академии наук Казахстана приходили, – сообщает дед. – Расспрашивали, где зуб птеранодона и что на острове творится. Я прикинулся, что у меня склероз, и ничего не сказал.

– А что там вообще было-то? – с надеждой спрашиваю я. И журналист Новожилов не обманывает ожиданий.

– Что было? Молодые были, веселые. Решили разыграть народ.

Получилось.

Финал…

История, на которую «Техника – молодежи» позже начала ссылаться как на бесспорный факт существования летающих тарелок и машин времени, оказалась полностью высосана из пальца. Независимо друг от друга в розыгрыш включались все новые и новые поколения. И если не поставить сейчас точку над Барса-Кельмес, то и наши внуки будут организовывать экспедиции на несчастный островок. Так что – каюсь. Грешен. И бодрая картинка из «ТМ», где птеранодон несет в клюве летающую тарелку, увы, лишена оснований.

* * *

Иногда я задаю себе вопрос – а есть ли хоть что-то, выходящее за рамки обыденного? Экстрасенсы, тарелки, инопланетяне… Задаю и боюсь ответить себе. Ибо ответ так обиден, тем более для писателя-фантаста! Так несправедливо обиден! Чудес нет. Все они лишь порождения человеческой фантазии, попытка вырваться из рамок обыденности. Я встречал ребят, «бывавших» на моих Сорока Островах. Я знаю массу мастеров Прямого Перехода и прочих чудес из книг Крапивина, про верящих же в толкиновское Средиземье и говорить не приходится. Контактеры, экстрасенсы… Бог ты мой, как нам хочется чуда! Но его все нет и нет, и тогда находятся те, кому нравится обманывать, и те, кому хочется обмануться. Посмотрим друг другу в глаза и шепотом признаемся в этом.

Тихо-тихо, чтобы за стенами фэндома никто не услышал.

Но… если я однажды снова начну врать… пожалуйста…

Сделайте вид, что верите.

Мне нечего добавить. Мораль пусть каждый извлекает сам – по своему вкусу. Я, со своей стороны, хочу поблагодарить всех друзей и знакомых – очных и заочных, которые так или иначе являются соавторами этой фантасмагории. И что из того, что некоторые из них никогда не существовали в реальности? Это, право же, не столь важно – в этой истории вообще очень трудно отделить «на самом деле» от «почти совсем на самом деле».

Я благодарен Г. Новожилову и Нурпеису Байжанову, Григорию Савичу, Сержану Егимбаеву и Тимуру Джолдасбекову, Г. Морозову и Андрею Страхову, сотрудникам кзылординской библиотеки и многим, многим другим, без которых случившееся невероятное было бы невозможным. (Особую благодарность хочется высказать редакции родной «Техники – молодежи» – хотя гонорара за «мою» статью я от нее так и не дождался.)

А всем прочим, до сих пор черпающим достоверную информацию о злосчастном аральском островке из газет, журналов и других средств массовой информации, меня так и подмывает задать один-единственный вопрос. Только один!

Все-таки красиво мы вас всех разыграли, а?!

Приложение:
вот как создавался миф…

1. Г. Новожилов. Тайна острова Барса-Кельмес (отрывок).

«Ленинская смена» (Орган ЦК ЛКСМ Казахстана) № 111 (4799), 7 июня 1959 г.

…Так получилось, что пришлось посидеть в Муйнаке, надо было ждать, пока спадет вода. В дни ожидания я и познакомился с Нурпеисом Байжановым. <…> Мне не терпелось скорее начать свои расспросы, и я с трудом удерживался, понимая, что поспешностью можно испортить все дело. Впрочем, я мало надеялся узнать что-либо, старик за чаем все время молчал и не сказал даже двух слов своей жене, старой Сабире. Наконец с чаем было покончено. Старик немного отодвинулся от стола к стене и, подтянув к себе подушку, оперся на нее локтем. Жена тут же подала ему кисет с табаком. Я поспешил вытащить свой «Казбек» и протянул открытую коробку старику. Он взял папиросу и, помяв ее своими узловатыми, скрюченными ревматизмом пальцами, не спеша закурил. Выпустив дым, он долго смотрел сквозь него на задернутое занавеской окно и вдруг, не дожидаясь моих вопросов, заговорил:

– Зачем пришел – знаю, что спрашивать будешь – знаю, а вот зачем тебе это – не знаю.

Я понял, что со стариком хитрить нельзя, надо говорить прямо. Я решил, что настал подходящий момент, и, глядя на старика в упор, сказал, понизив голос:

– Шевченко был на Барса-Кельмесе и видел там кости.

Старик вздрогнул, но, может быть, мне это только показалось.

– Кости, ты говоришь, кости. – Он потер зачем-то лицо руками, словно стирая паутину, и уже спокойнее спросил: – Про какие кости ты говоришь, какие кости видел Шевченко на Барса-Кельмесе, они бывают разные?

– Шевченко видел на острове необыкновенные кости, – все так же вполголоса ответил я и неожиданно для себя добавил: – Необыкновенные кости – не то зверя, не то птицы.

Старик закрыл глаза и несколько секунд молчал.

– Значит, это правда, – заговорил он, не открывая глаз. – Слушай, добрый человек, а ты не соврал мне про Шевченко, откуда знаешь?

Я рассказал старику о письмах Шевченко. Он опять закрыл глаза и покачал головой.

– Смеяться над стариком будешь, скажешь – байки рассказываю, а это не байки, и я тебе докажу. – Старик поднялся и подошел к стоящему в углу небольшому обитому цветной жестью сундучку. Он было наклонился к нему, но, махнув рукой и сказав «потом», снова вернулся на свое место.

– Я ничего не видел и не знаю, – заговорил он, скручивая папиросу из самосада, – расскажу то, что говорил мне отец. Давно это было, давно. – Старик помолчал, отдавшись воспоминаниям. – Мой отец, – снова начал он, – в ту пору был еще подростком. Дед охотно брал его с собой в море, и всегда они возвращались с хорошим уловом, с ними еще Копан Давлетов ходил рыбачить. В те годы не было у казахов ни хороших лодок, ни моторов, но и на своих парусниках заплывали рыбаки далеко. У берегов Барса-Кельмеса рыбачили часто, тогда его по-другому называли – «Суджок», значит, «Безводный».

Однажды – рассказывал отец – в сильный ветер сорвало у них парус, и лодку понесло к южному крутому берегу острова, где они рыбачили редко – глубоко там и к берегу пристать негде, крутой он очень. Ну, пока возились с парусом, подогнало их ветром, и того гляди разобьет лодку о берег. Кое-как удалось все же закрепить парус и понемножку вдоль берега двигаться. Вот тут и увидели они высоко над морем в обрыве берега белый камень.

Ты говоришь, был на острове, знаешь, камней там нет. А этот камень большой, белый и круглый, рыбаки заметили, только посмотреть им его поближе не удалось, ветер помешал.

Это было более ста лет назад. Жара тогда стояла необычная, а рыба хорошо ловилась, и ее сушили прямо на острове, не увозя домой. Много тогда рыбы насушили. И вспомнил как-то отец в свободную минуту про белый камень, захотелось ему посмотреть на него. Уговорил он деда поехать в то место, и пошли они втроем на лодке к южному берегу.

Нашли. Берег там как стена стоит. Причалили, вышли из лодки, а до камня не добраться – снизу высоко, а наверх и совсем пути нет.

И лежит этот камень вроде как в пещерке маленькой, весь на солнце. Круглый такой камень, белый да гладкий, ну, как яйцо, только большое.

Захотел мой дед яйцо сковырнуть и пошел к лодке за веслом, а отец взял кусок глины сухой да и бросил тем комком в каменное яйцо, бросил да со страху чуть не умер на том месте. Как только шлепнулась глина о яйцо, оно и лопнуло, вроде как скорлупа раскололась, и оттуда какое-то чудовище вылезать стало, черное, противное, с глазищами.

Закричали рыбаки со страха, да бежать, да в лодку, а это чудовище вылезло совсем из скорлупы, да с обрыва вниз и свалилось, только не шлепнулось, а как птица полетело. Крылья у него были, только без перьев и огромные, да с когтями.

Как оно свалилось, это уже один дед видел, он с веслом у лодки стоял, а отец и Копан как шлепнулись в лодку, так и голов не поднимали, орут: «Шайтан!» и больше ничего. Копана, так того трясти даже стало.

Дед тоже в лодку вскочил да скорее за парус, а шайтан по берегу скачет да крылья свои растопыривает, только лететь еще не может. Ростом он с теленка был, а крылья больше нашего паруса. И клюв у него был длиннее его самого, да с зубами. Как только он в том яйце помещался. Дед до того перепугался, что не помнил, как среди моря очутился.

Копан сразу и заболел тогда, его домой в горячке привезли, неделю провалялся и помер, а мои ничего, пообтерпелись. Рассказали они людям, что произошло, только никто не поверил, решили, что дед из хитрости пугает, чтобы его рыбу на острове не трогали, а за рыбой той и дед побоялся поехать, так и бросили ее на Суджоке.

После жаркого лета началась суровая снежная зима. Знаешь ли ты, что такое джут? Для казаха-овцевода это смерть, вот в ту зиму и случилось это несчастье. Овцы не могли пробить копытами смерзшийся слой снега, чтобы добраться до травы, и, напрасно изранив ноги, погибали от бескормицы. Ведь запаса сена тогда не делали.

В ту зиму целый аул откочевал на Суджок. Арал не всегда замерзает так далеко, но в тот год море замерзло, и люди со скотом перешли на остров, где снега было меньше. Потом начались ветры, лед взломало и угнало в море, что произошло на острове – никто не знает.

Старик покачал головой и повторил:

– Никто не знает. Весной, когда утихли шторма, – продолжал он, помолчав, – деда уговорили съездить на остров узнать, что с людьми. Дед долго отказывался, все еще боясь встречи с шайтаном, но мой отец по молодости лет уже успел забыть пережитый страх и, снедаемый любопытством, до тех пор приставал к деду, пока тот не согласился.

Тебе вот говорили, что люди там погибли от отсутствия воды и корма, может быть, только дед и отец не нашли на острове ни одного трупа. Ни людей, ни овец, ни живых, ни мертвых. Только юрты, наполовину изодранные ветром, стояли над обрывом недалеко от берега моря.

Все еще надеясь найти кого-нибудь из оставшихся в живых, дед и отец стали заходить в юрты. Их было всего три. В двух ничего не было, кроме одеял и кое-какой посуды, а в третьей, наиболее сохранившейся, нестерпимо пахло разлагающимся трупом.

В этой юрте было темно, и пришлось открыть тундук, чтобы рассмотреть, что там лежало. Сначала они ничего не поняли, увидев на полу огромную черную тушу, покрытую сморщенной кожей, но, разглядев зубастую пасть, догадались, в чем дело, и бросились вон из юрты.

В юрте лежал шайтан, тот самый зверь-птица, появление которого так напугало их прошлым летом. Дед ни за что не хотел возвращаться в юрту, но отец, поняв, что шайтан давно мертв, пересилил отвращение и еще раз зашел посмотреть на чудовище.

Впрочем, как следует рассмотреть его им удалось уже потом, когда они разобрали юрту, оставив труп шайтана на земле под открытым небом.

То, что они приняли за кожу, было перепончатым крылом этого чудовища. Свернувшись в клубок и завернувшись в свои крылья, оно напоминало огромную летучую мышь, только у него громадная пасть, вытянутая, как птичий клюв. В пасти торчали острые, как клыки, наклоненные вперед зубы. Длинный и очень тонкий хвост как арканом охватывал скрюченное тело шайтана. Отец говорил, что они не сразу разглядели все это… Пришлось арканом зацепить за когти на концах перепончатых крыльев и растягивать их, чтобы осмотреть тело чудовища.

Вот и все, что рассказал мне отец, – заключил старик. – Юрты они собрали и отвезли на берег, а на остров больше никто не ездил. Про шайтана они решили никому не рассказывать, чтобы не пугать людей. Мне это отец рассказал уже перед самой своей смертью, а я в ту пору был еще мальчишкой. Остров с тех пор все равно стали называть Барса-Кельмес.

Старик замолчал. Он поднялся с места и подошел к уже знакомому маленькому сундучку. Открыв его, старик вынул что-то завернутое в тряпку и, развернув ее, протянул мне на ладони нечто белое, похожее на кусок мрамора, величиной с чайный стакан.

Я взял его в руки и вздрогнул от изумления. Это был зуб – настоящий зуб, только странной формы и необычных размеров. Это был настоящий зуб ископаемого, вымершего ящера Юрского или, может быть, Пермского периода. И это не был зуб, пролежавший в земле миллионы лет и случайно найденный. Нет, белый, блестящий и гладкий, он был совершенно «свежий», без малейших следов окаменелости, свойственной ископаемым костям.

Я долго не мог произнести ни слова. Старик тоже молчал, довольный произведенным эффектом.

– Я не сказал тебе, – прервал он наконец молчание, – что, уходя с острова, отец взял топор и вышиб у шайтана один из зубов, вот этот самый, – кивнул он на кость, которую я еще держал в руках. – Этими зубами жалмауз сожрал на острове всех людей, и овец, и всю нашу сушеную рыбу, оставленную тогда на острове дедом.

Вот теперь и решай, сказки я тебе рассказываю или быль.

2. Сказка о Кобланды-батыре и семи братьях (вариант аула Канбак, Приаралье)

В давние-предавние времена, когда бабка моей бабки еще была девочкой, жил в одном ауле могучий батыр (комм. № 1). Был он так силен, что мог побороть в казахша-курес подряд семерых джигитов, обогнать в беге самого быстроногого коня или так сильно ударить по склону горы, что на противоположной стороне сыпались листья с деревьев. Звали его Кобланды. Был он к тому же наделен зорким глазом (комм. № 2), острым умом и умением превосходно играть на домбре. Не раз побеждал он в состязаниях, байге и айтысах. Но не было у Кобланды любимой девушки, и ни одна красавица не могла взволновать его сердце.

Как-то раз спал Кобланды на склоне горы на расстоянии семи дней пути от своего аула (комм. № 3). И вдруг разбудил его топот копыт горячего скакуна. Поднялся Кобланды с травы и увидел девушку, прекрасную, как молодая луна.

– О могучий батыр, – взмолилась девушка. – Спаси меня от злой судьбы. Гонятся за мной семеро братьев, хотят они выдать меня замуж за старого бая, чей облик подобен шакалу, а дыхание зловонно.

– Не бойся, кыз, – воскликнул батыр, пораженный ее красотой. – Езжай на вершину горы и жди меня там.

Вскочил он на своего верного коня и поскакал по следам девушки. Ехал он до тех пор, пока не увидел над степью облако пыли. «Семь братьев», – подумал Кобланды и остановил коня (комм. № 4). Неслись семь братьев над степью, словно стая птиц в поисках поживы.

– Эй, джигит! – крикнул один из братьев. – Не видал ли ты здесь девчонки на вороном скакуне?

– Здесь не видал, – ответил Кобланды.

– А где видал?

– В нашем ауле их много.

Нахмурились братья. Поняли они, что Кобланды смеется над ними.

– Джигит! Не хочешь ответить добром, так заставим силой! – воскликнул старший брат.

А Кобланды все сильнее распалял братьев.

– Наверное, вы играли в кыз-куу, – сказал он. – Но на ваших клячах можно гоняться только за ишаками.

Рассвирепели братья. Выхватили они камчи и накинулись на батыра. Схватил Кобланды двух братьев за камчи и сбросил с коней. А потом повернул коня и поскакал прочь, уводя братьев от девушки. И так скакали они три дня и три ночи, пока кони от усталости не стали идти медленнее пешего. Слез тогда Кобланды с коня, отпустил его пастись в степь, а сам побежал дальше.

Добрался он до холодных вод Арала и увидел, что братья не отстают.

– Здесь ты найдешь свою смерть! – закричали братья, увидев, что отступать батыру некуда.

Выхватили они мечи и набросились на Кобланды. Дрались они до тех пор, пока мечи не затупились. Сели они передохнуть, и тут догнали их два брата. Понял Кобланды, что не одолеть ему отдохнувших братьев. Бросился он в воду и поплыл. А братья в бессильной злобе посылали ему вслед проклятия (комм. № 5).

Приплыл Кобланды на остров. Лег он спать и от усталости проспал три дня и три ночи. А когда проснулся, то вспомнил о прекрасной девушке, которая ждала его на вершине горы, и поплыл обратно.

Выбрался Кобланды на берег и с удивлением увидел, что поодаль стоят семь богатых аулов и от каждого аула идет запах готовящегося угощения.

– Эй, бала! – крикнул Кобланды пробегающему мимо мальчику. – Чьи это аулы?

– Это аулы семи братьев, победителей Кобланды-батыра.

Разъярился Кобланды, поблагодарил мальчика и пошел к самому большому аулу. И увидел, что вокруг стола сидят семь стариков. Пригляделся к ним Кобланды и узнал семерых братьев (комм. № 6). Удивился батыр, но не показал и виду. Сел он молча рядом с братьями и стал есть.

Присмотрелись к нему братья и побледнели. А старший сказал:

– Ты очень похож на Кобланды, которого мы тридцать три года назад загнали на заколдованный остров!

Вытер Кобланды руки о бороду (комм. № 7) и сказал:

– А я и есть Кобланды-батыр.

Закричали братья от страха и попадали перед Кобланды на землю. Расхохотался Кобланды, выбрал себе самого лучшего коня и поскакал к девушке. Добрался он до той горы, где оставил ее, и поднялся на вершину. На вершине, в белоснежной юрте, сидела старуха.

– Ты совсем не изменился, Кобланды! – воскликнула она.

– Жди меня здесь, апа, – сказал Кобланды и поскакал вниз (комм. № 8).

Комментарий к сказке

1. Для восточных сказок нехарактерно измерение возраста по женщинам. Обычно используется оборот «во времена моего деда» или «когда отец моего отца был ребенком». Однако путем расспросов удалось выявить в районе Приаралья еще несколько сказок с подобными матриархальными оборотами – очень любопытный факт.

2. В казахских сказках, как и во многих других, зоркость героя подразумевается сама собой. Особое выделение его зоркости предполагает какой-либо эпизод, связанный с этим качеством, которого в тексте нет. Возникает предположение, что перед нами «усеченный» вариант сказки. Смотри примечания 3 и 4.

3. Переход от вступления к основной части сказки очень короткий. В то же время короткое упоминание о «семи днях пути» предполагает существование какого-то эпизода, приключения героя, позднее выпущенного. После расспросов удалось найти несколько человек, помнящих эту сказку. Они подтвердили, что в сказке описывается еще и спасение Кобланды говорящей лисицы – эпизод весьма стандартный и бытующий в сказках разных народов. Позднее, в месте, отмеченном как комм. № 5, лисица предупреждает задремавшего героя о приближении врагов.

4. В полном варианте сказки, очевидно, встреча героя с братьями описывалась по-другому. Возникает предположение, что исследователь, записавший эту сказку, сознательно отсек лишние, с его точки зрения, и не относящиеся впрямую к сюжету эпизоды. Если это так, то свидетельствует о его крайне низкой культуре. Возможно, впрочем, и то, что сказка уже была рассказана ему в сокращенном виде. Дальнейший диалог героя с братьями очень любопытен, так как представляет собой элемент бытовой, сатирической сказки, введенный в сказку волшебную.

5. Умение плавать – очень значительно для героя. Его противники по законам сказки просто не могут обладать таким умением.

6. Очень любопытная подача основного волшебного эпизода – коротко и без каких-либо разъяснений.

7. Имеется в виду скорее всего мусульманский обычай благодарить после еды пророка, проводя руками по щекам. Напрямую не описан по понятным в то время причинам.

8. Далее, по всей видимости, должна следовать известная сказка о поисках Кобланды молодильной воды – варианты этой сказки есть у многих народов (Иван Царевич и молодильные яблоки).

Данная сказка записана около пятнадцати лет назад. То, что заколдованный остров и его волшебные свойства даются в тексте без объяснений, свидетельствует о существовании данного фольклорного элемента и в других сказках или легендах. К сожалению, найти их не удалось.

С. Егимбаев, С. Лукьяненко

3. Рассказ Тимура Джолдасбекова, моториста РТ-25, об острове Барса-Кельмес (выдержки из письма, перевод с казахского С. Егимбаева и Г. Савича)