Текст книги "Сильные впечатления. Роман"

Меряя малое пространство перед окном нервными шагами, Маша чувствовала, что ее охватывает паника. Дело не том, что она и сама недавно решила покончить со своей кавказской эпопеей. Она пришла в ужас при мысли, что это может решить за нее ктото другой – пусть даже самые близкие люди, которые не желают ей ничего, кроме добра. Она представила, что, сами не понимая, они могут отнять у нее часть ее мира – ту часть, которая называлась полковником Волком. Если уж она чтото и решится отсечь, то сделает это сама.

– Вот что я вам скажу, дорогие мои, – как можно спокойнее начала Маша, взяв себя в руки. – Я чрезвычайно признательна вам обоим за заботу, но мне нравится делать то, что я делаю. И я бы хотела снова отправиться на Кавказ! – заявила она с такой решительностью, которая и для нее самой явилась полной неожиданностью.

Иван Бурденко совсем сник и потер кулаком глаза, словно еще надеясь, что все это сон и на самом деле Маша не сошла с ума, чтобы снова лезть в пекло.

– Пойду открою шампанское, – уныло сказал он.

– Я все прекрасно понимаю, – вздохнула Рита. – Понимаю, что можно чувствовать, когда у тебя на глазах убивают коллегу. Но еще я знаю, что тебе нужно постараться отвлечься, иначе ты зациклишься на этом и замучаешь себя. Поэтому я и решила, что тебе стоит сменить жанр.

– Я согласилась приехать сюда только потому, что наступило небольшое затишье. Это только вопрос времени. Боевики переформировываются, чтобы нанести новые удары. Они готовы драться еще сто лет. А может быть, и дольше. Они не знают другой истории, кроме войны… Если там не будет никого, кроме военных, это будет продолжаться вечно. Я должна быть там!

– Как профессионал, ты совершенно права. Хотя и кроме тебя, найдутся желающие развивать эту тему. Главное, ты была первая. Теперь тебе нужно остановиться. Ты женщина, ты уже достаточно показала себя, и нет ничего, изза чего тебе стоило бы туда возвращаться…

«Нет, есть!» – едва не вырвалось у Маши, но она успела прикусить язык.

– Я с самого начала была там, – сказала она немного погодя. – Все происходило у меня на глазах, и мне кажется, я знаю, где искать правду. Если придут другие, им придется долго разбираться в самых простых вещах… Даже если комуто и хочется во что бы то ни стало проявить себя – потому что другой возможности у них нет. Вот они бы с радостью схватились за ваше позолоченное шоу!

– Они бы схватились… – проворчала Рита.

Иван Бурденко снова появился в комнате. На этот раз он нес поднос, на котором стояла бутылка шампанского и три фужера.

– Вот что я подумал, Маша, – сказал он, словно принимая от жены эстафету в разговоре. – Ты говоришь, что знаешь, где искать правду. А мне кажется, что ты замкнулась на одной проблеме и что изнутри тебе не удастся увидеть никакой правды. Похоже, что эта война действительно надолго. Может быть, на много лет. Как на Ближнем востоке, в Ирландии, на Балканах… Такие войны ничем не кончаются да и химическичистой правды там доискаться невозможно. Такая правда, какую ищешь ты, испаряется в тот самый момент, когда на убийство отвечают убийством. Можно лишь подсчитывать трупы с обеих сторон. Как ты собираешься определять кто прав, а кто виноват? Чья земля? Кто пришелец, а кто хозяин? Кто агрессор, а кто жертва агрессии? Разве не случается так, что тот, кто был изначально прав, оставляет за собой несравнимо больше трупов, чем тот, кто выстрелил и убил первым? Можешь ты представить себе этого «правого», который бредет по колено в крови «виноватого». Кроме того, когда идет резня, главные виновники драки спокойно стоят в стороне от места событий и наблюдают. А еще дальше от драки, говорят, стоит сам Господь Бог и тоже наблюдает за теми и другими…

– Иван! – воскликнула Рита. – Я никогда не слышала, чтобы ты отличался таким красноречием!

– Не знаю… – снова смутился тот. – Чтото нашло… Действительно больно смотреть на всю эту мерзость.

– Знаете что, милые мои, – проговорила Рита, – иногда мне кажется, что телевизионщики и вообще журналисты – если принять ту картину, которую нарисовал Иван – находятся гдето между истинными виновниками войны и Господом Богом…

– И поэтому нужно сидеть и пить шампанское? – горько усмехнулась Маша.

– У тебя есть другие предложения? – пожала плечами Рита. – Если ты уже выяснила для себя, кто прав, а кто виноват, тебе, героической женщине, остается только поддержать «правого» с оружием в руках. Ведь воюют же, говорят, в партизанских отрядах и женщины. А поскольку ты – журналист, то можешь долбать врага и другими подручными средствами. Камерой, например. Или микрофоном.

– Надеюсь, ты говоришь в переносном смысле? – пошутил Иван, стараясь както смягчить страсти.

– Нет, она совершенно права! – ожесточенно воскликнула Маша. – Иногда у меня действительно чешутся руки самой вмешаться в драку!.. Если только знать, на чьей стороне… – вздохнув, добавила она.

– Тото и оно, – в тон ей вздохнул Иван.

– К этой войне привыкнут и уже привыкают, как к любой другой. Наши уважаемые телезрители, как бы ты не старалась, все равно начнут клевать носом на ночных новостях…

– Я сам иногда засыпаю, – честно признался Иван. – Потом приходиться вставать и выключать телевизор.

– И еще мне бы хотелось, чтобы ты поняла, Маша, – начала Рита, нежно обнимая подругу, – эта поганая война унесла не одну жизнь журналиста. А сколько еще погибнет!.. Война ненасытна, поверь. Она готова сожрать каждого, кто ей себя предлагает.

– Значит, пусть другие?.. Как Рома?.. – подняла брови Маша.

– Не беспокойся, киска моя, в любое время ты сможешь отдать на заклание и себя. Тебе только спасибо скажут.

– Нуну, подружки! – попытался урезонить их Иван.

– Дай мне высказаться! – резко обернулась к мужу Рита, и тот умолк. – Я не собираюсь задевать ее высокие чувства. У меня тоже есть идеалы!.. Но в данном случае я хочу напомнить нашей смелой девочке, что телевидение – это тоже своего рода драка. Здесь можно либо круто подниматься вверх, либо кубарем катиться вниз. Третьего не дано.

– Что ты хочешь этим сказать? – нахмурилась Маша.

– Когда начался военный конфликт, – не выдержав, встрял Иван, – твои первые и единственные кавказские репортажи действительно стали сенсацией. Потом к войне привыкли, и привыкли к репортажам.

– В профессиональном смысле ты просто пробуксовываешь на месте… – продолжала Рита. – Тебе самое время переключиться на совершенно новое яркое дело.

– Ты делала убойные репортажи, а теперь будешь делать гениальное шоу! – воскликнул Иван.

– Замолчите! – со слезами на глазах вскричала Маша. – Конечно, я тварь неблагодарная, но я буду делать то, что считаю нужным. Найдите себе более сговорчивую протеже и ее опекайте! Вам стоит только в окно крикнуть и сбегутся паиньки, которые будут вести ваше чертово шоу еще лучше меня!..

Рита побледнела.

– Как ты только можешь так говорить! – завздыхал Иван, всовывая в руку Маше бокал с шампанским. Никакая ты не протеже. Просто мы тебя любим.

– Ну знаешь! – задохнулась от возмущения Рита. – Тебя там бешеный волк часом не покусал?

Неизвестно, чем бы кончилось дело, если бы в ту же самую секунду не раздался телефонный звонок. Междугородка.

Последняя непреднамеренная реплика Риты о волке да еще телефон, рассыпающий отрывистые нетерпеливые звонки – слишком жестокое испытание для бедной Маши. Не в состоянии взять телефонную трубку, задыхаясь от слез, она только слабо махнула рукой, чтобы Рита поговорила вместо нее, а сама закрыла лицо ладонями и горько зарыдала.

Нахмурившись, Рита взяла телефон и отправилась на кухню, а Иван остался утешать Машу.

Маше показалось, что прошла вечность. А прошлото всего несколько минут. Рита вернулась из кухни, села рядом и крепкокрепко обняла ее.

– Глупенькая, – укоризненно улыбнувшись, прошептала Рита, – тебе нужно было мне хотя бы намекнуть об этом!

– Прости меня, Рита… – всхлипнула Маша.

– Что за секреты такие? – живо поинтересовался заинтригованный Иван.

– Можно рассказать при нем? – спросила Рита подругу.

– Рассказывай… – вздохнула та.

– Так вот, – многозначительно начала Рита, – мужчина. В этом нет никаких сомнений. Представился как Александр Волк.

– Вовк… – поправила Маша. – Фамилия такая. Поукраински «волк». Только и всего.

– Я и говорю волк, – усмехнулась Рита. – Между прочим, у него выражено сексапильный голос. Мужественный то бишь. Ему бы диктором быть и зачитывать важные правительственные заявления.

– Прекрати! – обиделась Маша.

– Правда, Рита, – строго добавил Иван, – не хулигань!

– Что он сказал? – прошептала Маша.

– Тебе это явно не безразлично, – заметила подруга.

– Безразлично! – поспешно воскликнула Маша.

– А между тем он просил тебе передать довольно странные вещи. Вопервых, привет с Кавказа, вовторых, что он тебя любит, а втретьих… ах, да! Что отправляется в поле и позвонит тебе сразу по возвращении… Я чтото не очень поняла, какое такое поле в горах Кавказа?

– Кажется, вы оба были правы… – проговорила Маша, задирая подбородок, словно хотела, чтобы слезы обратно вкатились ей в глаза. – Наверное, мне и правда лучше заняться этим шоу…

Иван расхохотался.

– Да ты, Маша, просто вредная девчонка. В тебе сидит дух противоречия – еще упрямее, чем в моей жене. Ведь это прекрасно, что у тебя появился эдакий мужчина. Теперь я вижу, что у тебя есть самые веские основания, чтобы снова отправиться на Кавказ… Мы это обсудим с кем следует. Больше нет проблем?

– У него жена.

– Вот мерзавец! – вырвалось у Риты.

– Как женился, так и разженится, – преспокойно заявил Иван, словно сам проделывал это каждый день. – Не вижу никаких проблем… Вот только о каком поле он говорил? Насколько я понимаю в географии, это не имеет никакого отношения к сельскому хозяйству. Стало быть, это поле брани и ты спуталась с человеком в погонах.

До Маши вдруг дошло, что супруги смотрят на нее почти с ужасом.

– Кавказский сюжет… – сказала Рита. – Значит, на русскую классику потянуло? Это правда?

– Что спуталась – да. И что он военный тоже. Только здесь, теперь все кажется совершенно другим… Я и сама не знаю, чего хочу и что делать.

– Только не нужно рассказывать нам, что этот полковник (ведь он полковник, я полагаю?) верный сын своего отечества, храбро сражается с супостатами и достоин восхищения. Это, я думаю, само собой разумеется. Боюсь, очень скоро у партии войны появится еще одна горячая сторонница. Если уже не появилась…

Маша энергично замотала головой.

– По крайней мере, не забывай своего бедного звукооператора, который тоже достоин всяческого восхищения, – вздохнула Рита.

– Может, действительно Маше стоит подумать о шоу… – начал Иван.

– Не будь смешным, Ваня, – оборвала мужа Рита. – Разве ты не видишь, что она влюблена в него самым пошлым образом. Вот только беда – у него, оказывается, жена.

– Не такая уж и проблема, – снова вставил Иван Бурденко.

– Ишь ты какой быстрый, – возмутилась Рита. – Ты лучше спроси у нее самой.

Муж и жена посмотрели на Машу.

– Мне бы не хотелось, чтобы изза меня рушилась семья… – выдавила наконец та.

– Если на то пошло, – бесстрашно заявил Иван Бурденко, – браки заключаются на небесах.

– Вот что разлучница, – решительно сказала Рита, гладя Машу по голове, – через несколько дней мы поговорим с Зориным. У тебя еще есть время все обдумать. Но только не сегодня. На сегодня с тебя довольно. На тебя и так жалко смотреть.

– Ты, наверное, как всегда права, Рита. Но что мне обдумывать? Единственное, о чем я могу думать – любит он меня или нет…

– За что боролись, Маша? – опечалилась подруга. – Снова поставить всю свою жизнь в зависимость от мужчины?

– Интересная мысль, – улыбнулся Иван. – А если это любовь? Как тогда?

– Давайте сменим тему, – попросила Маша. – Как поживает господин Зорин?

– Что ему сделается, – пожала плечами Рита. – Живет не тужит.

– Тебя вспоминает, господин Зорин, – пошутил Иван и тут же почувствовал, как жена наступила ему на ногу. – Вот, говорит, Маша Семенова, – поспешно сказал он, – какой образец сочетания высокого профессионализма и женственности!

Маша едва заметно усмехнулась.

XII

Зиму и весну Маша усердно припахивала ассистенткой у Артема Назарова. Однажды поздно вечером, когда она отправилась за какойто официальной информацией в крыло здания, где располагались начальственные кабинеты, она задержалась перевести дух в небольшой уютной приемной с двумя чудесными аквариумами. Заглядевшись на золотых рыбок, она не заметила, как дверь одного из кабинетов распахнулась и перед аквариумом возник мужчина в серебристодымчатом костюме и принялся не спеша кормить рыбок. Чуткие ноздри Маши уловили сладковатый аромат сухого корма – запах, напомнивший о детстве, и она непроизвольно улыбнулась и тут увидела, что мужчина смотрит на нее и тоже улыбается… А через минуту Маша уже сидела в его кабинете и мило беседовала с самим господином Зориным, одним из нынешних «отцовоснователей» и руководителей мощной телевизионной империи.

Господин Зорин был высок, благородноспесив и как бы слегка рассеян. Эдакий вечный студент института международных отношений. На висках – серебро в тон костюму. На внесезонно загорелом лице то и дело сверкала непринужденнодемократическая улыбка, хотя отливающие никелем глаза оставались при этом абсолютно холодными. Что понравилось Маше, так это его аккуратный рот с безупречно выведенной линией губ. Слова господин Зорин выговаривал исключительно внятно, а язык у него был подвешен на грубоватоиронический американский манер. То ли естественным образом, то ли обдуманно. В последствие, кстати, многие работающие в эфире переняли у шефа эту изящную манеру и щеголяли ей даже в серьезных аналитических программах. Так у нас изъясняются голивудские персонажи в горячечной интерпретации синхронных переводчиков.

– Классную хреновину вы вчера учудили у себя в программе, – сходу выдал он Маше, едва та успела заложить ногу на ногу. – Те из зрителей, кто еще не спал, должны были обмараться – от страха или от смеха…

– Благодарю вас, – скромно ответила Маша.

Господин Зорин ухватил со стола какоето хромированное канцелярское приспособление и от нечего делать принялся перебрасывать его с одной ладони на другую.

– Можно откровенно? – спросил он и, не дожидаясь разрешения, заявил:

– У тебя, девочка, большое будущее!

При этом с откровенным восхищением рассматривал высокую Машину грудь.

Маша улыбнулась и покраснела. И принялась крутить на пальце обручальное колечко. А господин Зорин продолжал развивать свою мысль в том духе, что, дескать, это почти невероятный случай, что в такой топорной кузнице кадров, как отдел новостей, обнаруживается подобное яркое дарование. Впрочем, чего в жизни не бывает. Говорят, даже Гагарин сначала работал на комбайне…

Тут он наконец обратил внимание на ее обручальное кольцо.

– А что, мадам, – предложил он, – расскажите мне, какие у вас жизненные устремления помимо исправного исполнения супружеских обязанностей.

Маша со святой простотой начала разъяснять насчет устремлений:

– Мне бы хотелось работать в эфире, делать материалы, касающиеся серьезных политических и социальных проблем. Мне бы хотелось заставить телезрителей почувствовать, что плоскость телевизионного экрана больше не отделяет их от мира, дать им возможность поновому взглянуть на реальность современной жизни, на…

Маша могла бы и дальше продолжала в том духе, если бы господин Зорин, уже несколько многозначительно покашливающий, не прервал ее:

– Ваш идеализм, дорогая коллега, достоин восхищения, несмотря на то, что ваши планы несбыточны… Вы и сами скоро это поймете. Все дело в том, что ни зрителю, ни нам с вами не пойдет впрок, если телевизионный экран перестанет быть манящим, но непреодолимым рубиконом. Только благодаря этой электронной броне и достигается желаемое эмоциональное напряжение. Сытый, дремлющий на диване обыватель, возле которого телевизор, словно архангел, по капле, в дозах сугубо гомеопатических, вливает в душу свет добра и мрак зла, – вот идеальное положение вещей…

За неимением лучшего, Маша улыбнулась. Было ясно, что, по большому счету, господина Зорина нисколько не интересуют ее планы. Однако было в Маше чтото такое, что потянуло его за язык. Заложив руки за спину, он принялся расхаживать по комнате походкой журавля и, время от времени посматривая в окно, говорил, явно импровизируя:

– Мы тут както смекали, чтобы двинуть в эфир особу женского пола, которая вела бы криминальные новости. А что, идея для нашего параличного телевидения потрясающая. Миленькая мордашка, сообщающая леденящие душу происшествия, сможет разжечь в телезрителях угасшую потенцию и раззадорит рекламодателей. – Он подмигнул Маше, продолжая вышагивать пожуравлиному перед окном. Вдруг он остановился, круто развернулся и направил свой изящный указательный палец прямо ей в лицо. – Если уж я берусь за дело, Маша Семенова, то вкладываю в это всю душу. А если я вкладываю всю душу, то значит, и отдача должна быть соответствующей.

Естественно, не сдержавшись, Маша рассмеялась. Впрочем, сразу извинилась.

– А вы умеете соответствовать? – ни мало не смутившись поинтересовался визави. – То есть я хочу сказать, понимаете ли вы, что значит делать, как говориться, настоящее дело?

– Да, господин Зорин, – ответила Маша, сама не понимая, откуда взялось это не то почтительное, не то фривольное «господин».

– Ладно, – чуть заметно поморщившись, сказал господин Зорин и манерно повел рукой. – Теперь возвращайтесь к своим служебным обязанностям. Артемушка вас уже, я думаю, заждался. Ну а после работы, если я вас правильно понял, вы должны поспешить приступить к исполнению супружеских обязанностей…

Впервые в ровном тоне господина Зорина засквозило чтото напоминающее чувство, и Маша, на которую его болтовня относительно ее возможного появления в эфире, произвела почти гипнотическое действие, твердо взглянула ему в глаза и скромно уточнила:

– Последнее вовсе не обязательно.

– А раз так, – мечтательно предложил он, – может быть, после работы нам поужинать вместе и обсудить наши дела?

– Какие дела, господин Зорин? – так же скромно поинтересовалась она.

Даже в состоянии гипнотической покорности и транса, расставить какие возможно точки над «i» – отнюдь не лишняя мера.

– Ну как же, как же! – вдруг заволновался он, – А потрясающая идея, насчет того чтобы вести программу криминальных новостей?..

Не дрогнув, Маша продолжала смотреть прямо в его холодные стальные глаза.

– Вы произвели на меня впечатление, – медленно сказал он и одарил ее своей безотносительной американской улыбкой. – После работы я зайду за вами, Маша. Надеюсь, у нас будет чисто деловое свидание.

Был уже двенадцатый час ночи, а Артем Назаров и Маша все еще трудились в отделе новостей, составляя и переставляя куски одного трехчастного сюжета. Материал касался работы скорой помощи. Нужно было выбросить целых четыре минуты, а это существенно снижало забойность репортажа. Материал уже был назначен к эфиру, и они в поте лица прикидывали, как его сократить. Казалось, что каждое слово и каждый кадр имеют решающее значение.

– Женщину, удушившую младенца, которая сама же и вызвала скорую и милицию, придется похерить, – вздыхая, говорил Артем, допивая свой холодный кофе.

– Но ведь так и не дождавшись их приезда, она выбросилась из окна! – воскликнула Маша.

– Так оно так, но ведь телезрителей не оченьто удивишь нерасторопностью наших служб, – утверждал Артем. – А вот парень, который поджег себя у фонтана в ГУМе, и всетаки сильно обгоревший, смотрится куда эффектнее.

– Но у нас уже было одно самосожжение.

– Тоже фиктивное, хотя и в зале суда… – вздохнул он, закуривая. – И это заснять не удалось…

– Вот его и надо выбросить, – предложила Маша.

– Что ты, ни в коем случае! Закопченный потолок зала суда, который, к тому же, накануне частично обвалился изза протечки сверху, просто прелесть… А перемазанный сажей прокурор, сетующий на бюджетный дефицит!

– Ладно, – согласилась Маша. – Вырезаем душительницу, а самосожженцев оставляем.

– Нельзя. Ведь на ее вызов так никто и не приехал, а у тех были в самый короткий срок…

– Ну тогда вырежем мужика, которого покусала бешеная собака и за которым бригада скорой помощи гонялась по всей Москве. Еще можно убрать депутата, который по дороге в Думу провалился в канализационный люк. Про политику у нас и так полно сюжетов…

– Ну вырежем, – снова вздохнул Артем, – а выиграем только две с половиной минуты. Откуда взять еще полторы?

Посмотрев на часы, Маша ужаснулась:

– Боже! Я забыла позвонить домой! Я забыла, что договорилась с Эдиком. Он, наверное, рвет и мечет. Я всегда старалась его предупреждать. Как бы ему не пришлось вызывать скорую…

Артем Назаров раздраженно завел глаза и нервно подвинул к Маше телефон.

– Звони! У нас до эфира всего ничего.

Она набрала номер и с нетерпением ожидала, пока Эдик ответит. После четвертого гудка он наконец взял трубку.

– Эдик, – сказала Маша. – Привет. – Ответом ей сначала было гробовое молчание, а потом возмущенное сопение. – Эдик, – повторила она, – это я. – Снова гробовая тишина и сопение. – Эдик, прошу тебя, не молчи. Я просто хотела предупредить тебя, что жива и здорова. Мне очень жаль, но я совсем потеряла счет времени. Я все еще на работе. Эдик, ты меня слышишь?

– Прекрасно, – сказал он натянуто. – Как мило, что ты соизволила позвонить. Я пытался разогреть себе пиццу и только что сжег микроволновую печку.

– Какое несчастье, Эдик… Но пиццу ты всетаки разогрел?

– Пропади она пропадом твоя пицца! Ты знаешь, сколько стоила печка?

– Прошу тебя, Эдик, – зашептала Маша в трубку. – Поешь чтонибудь. Я не могу сейчас ссориться. Честное слово, я тоже очень огорчена, но у нас тут тоже горит материал о скорой помощи…

– Ах, значит, ты всетаки огорчена. Ну спасибо! А я уже думал, что тебя ничто не в состоянии огорчить. Еще бы, ведь ты у нас теперь ассистентка на телевидении! Зарплата, правда, «небольшая», но зато «премия и все такое»! – Эдик отбросил сдержанный тон и перешел на визг. – Значит, ты собираешься сидеть с твоей долбанной скорой помощью, а я должен сидеть голодным да еще со сломанной печкой?! – вопил он в полную силу своих легких. – Зачем мне этот гемо…

Артем нервно ходил взад вперед около молчаливого монитора и время от времени давал раздраженный щелчок по лбу комунибудь из появляющихся на экране коллег. Теперь или никогда, решила Маша и тоже завопила:

– Да пошел ты со своим геморроем!..

И так хрястнула на рычаг телефонную трубку, что Артем едва успел поймать подскочившую со стола чашечку изпод кофе.

– Благодарим за внимание, дорогие москвичи и гости столицы, – пробубнил он, поднося чашечку ко рту вместо микрофона. – Еще одна супружеская лодка разбилась о быт, и вы могли наблюдать это захватывающее зрелище в прямой трансляции, благодаря нашим генеральным спонсорам…

Они отправились ужинать в небольшой ночной ресторан, где, по словам господина Зорина, «хорошо мечтается». Это и правда было весьма достойное заведение. Бандитов минимум, а проституток еще меньше. А главное, здесь можно было съесть порционного омара, – без удовольствия лицезреть при этом на эстраде эротически обнажаемую задницу.

Маша медленно пережевывала деликатное мясо номенклатурного морского обитателя, пила белое итальянское вино и пыталась следить за ходом мысли собеседника, налегавшего на мартини.

– Эта самая идея, – говорил господин Зорин, слегка касаясь ее щеки, – ни что иное, как малая составная часть глобального творческого плана, разработанного с целью полной и окончательной победы демократии на телевидении, а значит, и во всем мире. А что может быть демократичнее, когда женщине доверяют не лопату, не лом, а микрофон. И с этим микрофоном внедриться в святая святых – в область бытия, которая всегда была заповедным полигоном мужского подсознания, а именно – область актуализированной агрессии… Я ясно излагаю, коллега?

Маша кивнула и продолжала жевать.

– Этт хоррошо, – улыбнулся он и потрогал Машу за колено. – Таким образом мы решили поставить очаровательную, нежную и даже чувственную женщину в эпицентр мужского волеизъявления, реализованного в виде бытового и социального насилия, актов жестокой агрессии и тому подобного. Заметьте, нам не нужен какойнибудь невзоров в юбке! Женственная женщина – вот что нам нужно. Тем самым мы застолбим на отечественном телевидении новый архетип и надерем задницу конкурентам на много лет вперед. Конечно, они начнут подражать, но что будут их топорные копии по сравнению с нашим бесценным оригиналом!.. Словом, на повестке дня сотворение телекумира женского пола… – Он снова сделал паузу. Его ладонь снова легла на ее колено. – У вас глаза цвета индийского изумруда, девушка. Вам это известно?

– Нет, – ответила Маша, изобразив на лице подобие неподдельного интереса. – Продолжайте, господин Зорин. Все это очень любопытно не только в разрезе минералогии.

– Итак, мы удумали предпринять нечто действительно экстраординарное, – решительно заявил он. – Мы сделаем женщину ведущей программы криминальных новостей. Она же будет и репортером. Не всякая там женская жуемотина, вроде прогнозов погоды. Мы пойдем до конца. Мы бросим нашу главную драгоценность, наше хрупкое создание, нашу сексапильную богиню – туда, где подобные женщины не появлялись и в горячечном бреду – в вонючие подвалы и канализационные трубы, в обиталища бомжей и крыс, в пропахшие парашей камеры предварительного заключения, на вшивые рынки, где торгуют дынями, оружием и наркотиками, в подпольные бордели, где за несколько баксов малолеток выворачивают наизнанку… Наша дева Мария будет брать интервью у воров в законе, наемных убийц и террористов. Она пройдет вместе с ними по колено в реке пролитой ими крови, а наш уважаемый среднестатистический телезритель между рекламой женских гигиенических салфеток и жратвой для собак и кошек будет одновременно кричать от ужаса и мастурбировать!..

– Совершенно с вами согласна, – вставила Маша, пока он переводил дыхание.

Впрочем, от нее пока реплик не требовалось.

– Мы станем первым российским каналом, который даст женщине настоящую свободу творчества, а телезрителю фантастическую смесь криминальных новостей и экстремальной чувственности. К черту эти приторнотошнотворные дамские шоу! К лешему эти постные рожи иссохших феминисток с социальнополитической тематикой! К дьяволу этих бесполых и безгрудых журналисток, от которых даже сквозь телевизионный экран разит табачищем!.. Нет! Нееет! – тонко улыбнулся господин Зорин. – Мы вернем телевидению то качество, которое ему было дано по праву рождения – Красоту! Конечно, нашей новой звезде придется предельно поднапрячься – и сердцем, и печенкой, и мозгами. Но при этом она должна быть красива. Вот в чем весь секрет. Красивые ноги, красивые руки, красивое тело… Я прав?

– Совершенно с вами согласна, – повторила Маша, мысленно уже блуждая по канализационным трубам и подпольным борделям.

– Скажу вам откровенно, – продолжал он тем же бесстрастным тоном лектора, каким вещал и до этого, – мы искали нашу звезду уже несколько месяцев. Ято вас давно заприметил. Вы очень, очень красивая девушка, Маша Семенова. А кроме того, может быть единственная девушка на всем телевидении, которая при всем при том еще и коечто сечет в самом телевидении. Не скрою, у нас есть на эту роль еще одна претендентка. Она из топмоделей, не замужем, играет роль независимой женщины, но в душе, кажется, просто ненавидит род мужской как таковой и только хочет себя подороже продать. Меняет спонсоров как перчатки. Забрось такую в притон или бордель – хлопот не оберешься… Словом, она – ну никак не может соответствовать. Я внятно объясняю?

– Абсолютно, – ответила Маша.

– Такова моя принципиальная позиция, – сказал он, делая знак официанту, чтобы тот открыл следующий тайм – принес покрытую благородной пылью бутылочку императорской мадеры.

Маша ощущала себя совершенно трезвой и отдавала полный отчет всем своим действиям.

– Если речь заходит о нашем общем деле, – с видом сверхсерьезным продолжал господин Зорин, – то я костьми лягу за соответствие всех и каждого! Тут послабления не может быть никому – даже женщинам!

Маша не стала уточнять, почему в данном случае он выделил женщин в особую категорию. Было ясно, что сделал он это по соображениям не анатомическим, а гуманитарным.

Между тем бутылочка мадеры была незаметно оприходована, а рука господина Зорина пригрелась у Маши под юбкой.

– Хотя, – продолжал сам Зорин с оттенком, напоминающим воодушевление, – я вовсе не сторонник тупого и формального равноправия мужчины и женщины. Я сторонник золотой середины. По моему глубочайшему убеждению, единственное, что может сделать женщину совершенно счастливой – это забота и ласка со стороны мужчины… И наоборот… Короче, я категорически против всяческих сексуальных революционеров. Женщине надо дать возможность соответствовать. Она в полном праве почувствовать себя любящей женой и заботливой матерью. Это просто как палец… Однако телевидение это вам, милые мои, не ваша поганая жизнь! У телевидения свои законы и правила. У нас, в конце концов, должны таки быть спонсоры и рейтинг. Это как дух и материя – неприходящий дуализм… – В этот момент господин Зорин позволил выразиться «милые мои», поскольку обращался не только к Маше, но и к официанту, который благодарно принимал чаевые.

Оба – и Маша и ее работодатель – были совершенно трезвы. Последний тихо икнул и подвел черту, заявив:

– Мы готовы возложить надежды на вас, Маша. Это шанс. Как вы смотрите на то, – поинтересовался он, бесстрастно улыбаясь, – чтобы испытать себя в амплуа телеведущей в программе криминальных новостей? Судя по всему, вы обладаете для этого всеми необходимыми качествами.

Маша опятьтаки не спешила с ответом. Как ни как она прошла суровую выучку Риты Макаровой и Артемушки Назарова, а также, конечно, Эдика Светлова. Она вдумчиво взвешивала все за и против. Пока господин Зорин на ходу импровизировал темпераментное эссе о телебогине, она на полном серьезе размышяла о том, что если, скажем, он через полчаса случайно не угодит под колеса и его холодные стальные глазки не сделаются вдобавок еще и мертвенькими, то единственная и неотвратимая перспектива для Маши, учитывая все происходившее в этом приличном заведении, где «хорошо мечтается», – это переспать с ним и добиться своего.

– Есть предложение, – сухо начал господин Зорин, словно был депутатом и выступал в парламенте, – осмотреть офис нашего нового рекламного агентства. – При этом его пальцы сжали Машину ягодицу. – Прошу поддержать! – добавил он, словно апеллируя к гражданскому чувству.

– Принято единогласно, – в тон ему ответила Маша, в глубине души всячески себя презирая.