Текст книги "Флот Людовика XV"

1

В своих прошлых книгах мы рассмотрели период расцвета французского флота. При Кольберах удалось создать эффективную систему строительства кораблей, набора экипажей, вскоре во Франции появились грамотные адмиралы и морские офицеры, французский флот смог бросить вызов двум сильнейшим флотам своего времени – английскому и голландскому. Если первый раунд (война Аугсбургской лиги) флот смог свести вничью, то второй – проиграл. Основной причиной этого стала новая политика морского министра Жерома Поншартрена, направленная на поддержку каперства, а также непонятная вертикаль власти в Морском ведомстве. После смерти Турвилля адмиралом Франции (высшее военно-морское должностное лицо) стал бастард Людовика XIV, юный граф Тулузский, а его главным советником – граф д’О, никогда в море не бывавший и никакими военными талантами не обладавший. Как следствие – постоянные склоки между вице-адмиралами флотов Океана и Леванта, д’О, Поншартреном и Министерством финансов вылились в полную дезорганизацию флота Франции. К этому прибавилась тяжелая война на суше, которая велась на четырех различных театрах военных действий (в Испании, Фландрии, Германии и Италии), не считая стычек и боев в колониях. С 1707 года финансирование французского флота постоянно урезалось, часть кораблей, притопленных в Тулоне во время его осады, была списана сразу же после ее окончания, другая часть – отдана на откуп арматорам для каперства; а третьи так и остались стоять притопленными в бухте. После инспекции Тулона, проведенной 11 марта 1713 года, из состава флота были исключены следующие корабли: 104-пушечный «Фудроян» 1693 года постройки, прославленный 102-пушечный «Солей Руаяль» (любимый корабль Людовика XIV), 100-пушечный «Террибль», 92-пушечные «Амирабль» и «Сент-Филипп», 88-пушечный «Фье», 86-пушечные «Манифик» и «Оргилье», а также 74-пушечный «Сент-Эсприт» – то есть 9 кораблей I ранга Флота Леванта. С учетом 8 списанных сразу же после осады линкоров французский флот потерял 17 линейных кораблей – больше, чем в любом морском сражении! Согласно спискам от 11 марта 1713 года, на тот момент боеготовыми числились 2 линкора II ранга, 5 линкоров III ранга, один 40-пушечный фрегат, один кайк и два барка[1]1
  В указанное время корабли делились по рангам следующим образом: I ранг – корабли от 76 до 120 орудий; II ранг – от 60 до 74 орудий; III ранг – от 50 до 60 орудий; IV ранг – от 40 до 50 орудий; V и VI образовывали фрегаты и корветы, а шлюпы и брандеры шли вне рангового деления.


[Закрыть]. В Бресте ситуация была не лучше – 17 кораблей и фрегатов. Это все, что осталось от некогда великого флота.

Флотское начальство попыталось принять ряд неотложных мер – к тимберовке приготовили 5 кораблей I ранга, 4 корабля II ранга, 5 кораблей III ранга, а также несколько бомбардирских судов, пару галиотов и брандер, однако финансовый кризис не дал в полном объеме выполнить эти работы.

Мы еще подробно остановимся на этом в книге, сейчас же упомянем о том, что новые правители Франции встали перед той же проблемой, какую решал Кольбер, то есть строительством флота с нуля.

2

Регентство и последовавшее за ним царствование Людовика XV ознаменовалось двумя большими войнами, в которых Франция потерпела поражения на море – это Война за австрийское наследство и Семилетняя война. Мы решили осветить первую часть состязания Англии и Франции – Войну за австрийское наследство, а точнее – историю французского флота с 1713-го по 1749 год. Таким образом, книга эта – логическое продолжение нашего описания операций и состояния французского флота во время Войны за испанское наследство. Что же касается Семилетней войны, мы считаем, что она заслуживает отдельной книги и отдельного описания.

В войне 1739–1748 годов[2]2
  Реально «война из-за уха Дженкинса» началась в 1739 году с нападения адмирала Вернона на Порто-Белло в Вест-Индии. В 1741 году в Европе началась Война за австрийское наследство, в которую в 1744 году вступила Франция. По сути, все эти конфликты были одной большой мировой войной, куда постепенно втягивались новые участники.


[Закрыть] англичане проявили себя гораздо хуже, чем во время Войны за испанское наследство, но причины этого стоит искать не во французах или испанцах, а в самих британцах. Британское Адмиралтейство к сороковым годам оказалось сонным царством, скопищем доживающих свой век дряхлых адмиралов, которые никак не могли наладить работу и показной жесткостью только вносили сумятицу в действия командующих эскадрами и кэптенов. Потребовались большие реформы в Адмиралтействе в 1746–1747 годах, а также по результатам войны, чтобы Ройял Неви действительно стал полновластным хозяином морей.

Вторая причина невыразительных действий англичан на море в Войну за австрийское наследство (на наш взгляд) – это отставание в технике и технологии. Испанцы и французы имели более крупные и высокобортные корабли, которые позволяли им вести бой даже при волнении на море. В свою очередь, британские 70– и 64-пушечники – основные корабли флота – по размерам были сопоставимы с французскими и испанскими 50– или 60-пушечниками и в условиях Атлантики с ее постоянными штормами нередко не могли использовать пушки гон-дека, часто оказываясь, по сути, с фрегатским вооружением против линкоров французов и испанцев.

Ошибкой же французов в описываемую эпоху можно считать отказ от строительства 100– и 90-пушечников – ядра сбалансированного флота. Мы еще остановимся на причинах, вызвавших это решение.

В свою очередь, подготовка английских команд (на уровне матросов и унтер-офицеров) в эту войну оказалась на голову выше французской и испанской – британцы сделали правильные выводы из Войны за испанское наследство и смогли создать постоянное ядро флотских команд, которые к сороковым годам оказались отличными профессионалами и громили всех и вся. Также к 1736 году были полностью укомплектованы и обучены шесть полков морской пехоты Его Величества (в 1713 году из-за жесткой экономии они были расформированы). Таким образом, морские солдаты и матросы имели исключительную выучку в отличие от английских кэптенов и адмиралов. Последние раз за разом принимали неверные решения, проявляли некомпетентность, непрофессионализм, а часто – просто трусость. Конечно же, были исключения (к примеру – коммодоры Энсон или Уоррен), но, в основном, уровень британского командования был очень низок.

В Войне за австрийское наследство французская армия под командованием принца Морица Саксонского отлично проявила себя во Фландрии, захватив почти всю территорию Австрийских Нидерландов, однако по мирному договору в Аахене (1748 год) Франция осталась в тех же пределах, что и до войны. Это положение Франции можно объяснить отсутствием у нее внятной морской политики, да и вообще – просто отсутствием внятной политики. При Людовике XV – в отличие от его предшественника – к середине царствования к трону были приближены посредственности, которые чуть позже низвергнули страну в пучину финансового, военного, политического и экономического кризиса. Мы еще подробно расскажем об этом.

Причем самое интересное, что королевство Людовика XV имело в то время гораздо большие доходы, нежели в правление Людовика XIV[3]3
  Принимая во внимание эти расчеты, не стоит забывать и про инфляцию. Если в 1716 году серебряный турский ливр весил 10,3 грамма, то уже к 1726-му – всего 5,9 грамма. Кроме того, если серебро в начале XVIII века было дешевле золота в 13,66 раза, то в 1740-м – уже в 15,6 раза. Также для сравнения можно посмотреть на курс турского ливра по отношению к английскому фунту стерлингов: в 1701 году 1 фунт равнялся 12–13 ливрам, а в 1740-х – 23–25 ливрам. Тем не менее к 1740-м годам можно оценить рост бюджета Франции (по сравнению с началом века) примерно в два раза.


[Закрыть]. Дело здесь в следующем: 200 из 300 миллионов ливров дохода французскому государству давали вест-индские колонии. На Сан-Доминго, Мартинике, Гваделупе и других островах процветали сахарные плантации французских колонистов, лангедокские купцы прибыльно торговали с Левантом. По словам современника: «Старые семена Кольбера пошли в рост с наступлением мира… До 1720 года Франция знала только купцов; сейчас торговля пошла живее – и у нас явились негоцианты». При регенте, пользуясь послаблением в налогах и общей слабостью государства, французские коммерсанты развернулись в полную силу. Само собой произошло разделение сфер влияния между крупными торговыми портами Франции, чему немало способствовал утвержденный список королевских портов, откуда «производить дозволено торговлю с французскими американскими островами». Сен-Мало имел прочные позиции в Вест-Индии, согласно отчету контролера финансов «из 133 французских судов, посетивших Вест-Индию с 1698-го по 1724 год 86 были снаряжены в Сен-Мало»; Марсель полностью узурпировал торговые связи с Турцией и Испанией; Ла-Рошель традиционно специализировалась на коммерции с Канадой и высылке рыбаков к Ньюфаундленду; Бордо, посылавший корабли к Мартинике, еще в 1700-м году насчитывал всего 40 тысяч жителей, а уже к 1747 году – 60 тысяч. Правительство по мере сил поощряло развитие торговли, и это принесло свои плоды – к 1730 году торговый флот Франции составлял 5364 судна и 41 906 моряков (для сравнения – французский торговый флот во времена Людовика XIV насчитывал 2365 судов[4]4
  Данные из: Добролюбский К. Кольбер и его экономическая политика Исторический журнал, № 9. Сентябрь, 1939. C. 124–130.


[Закрыть], и только около 30 из них – более 600 тонн водоизмещением). К середине царствования Людовика XV колонисты Вест-Индских островов (Сент-Кристофер, Монсеррат, Доминика, Сент-Винсент, Барбуда, Тобаго, Гренада, Гренадины, Мартиника, Сан-Доминго) сумели совершить экономическое чудо – две трети доходов королевства обеспечивалось именно их товаром. Мартиника и Сан-Доминго стали крупнейшими торговыми площадками в Вест-Индии – иногда в портах разгружалось до 80 кораблей одновременно, а сам товарооборот обеспечивался более чем 1200 судами! Однако большая часть этих кораблей не была французскими – чаще всего арматоры фрахтовали голландские торговые суда. Дело в том, что налоги и таможенные сборы в Голландии были гораздо меньше французских, да и сами корабли стоили дешевле. Таким образом, французские купцы финансировали строительство голландского коммерческого флота и в то же время отнимали деньги у своих верфей. В результате возникла беспрецедентная ситуация – выросшая на пустом месте огромная морская торговля обеспечивалась, по сути, кораблями, экипажами и деньгами другого государства и не стимулировала собственную кораблестроительную промышленность! Соответственно, Франция и ее торговля (а равным образом и ее доходы) попадали в зависимость от Голландии, что заставляло правительство Людовика всегда учитывать этот фактор.

Поскольку размеры собственно французского торгового флота, несмотря на громадный рост морской торговли, остались небольшими, трудно было убедить общество в строительстве крупного военного флота. Поэтому раз за разом Морское министерство Франции при реализации кораблестроительных программ натыкалось на стену непонимания и откровенной вражды не только короля и его фаворитов или фавориток[5]5
  Здесь дело, скорее всего, в том, что традиционно во Франции армейская служба дворянами рассматривалась как почетная обязанность, а вот служба на флоте – как презренное занятие. Конечно, были и обратные примеры, но в целом тенденция была именно такова.


[Закрыть], но и крупных промышленников и предпринимателей, которые совершенно не понимали, зачем нужны эти траты.

Дополнительной проблемой было и то, что само правительство шарахалось из стороны в сторону, иногда в корне меняя концепцию развития флота. Впрочем, это не было бы критично, если бы не очередная эскалация отношений с Англией.

3

После Войны за испанское наследство и Франция, и Англия оказались на грани государственного банкротства. Британия, бюджет которой в то время составлял 4 миллиона фунтов стерлингов, имела внешний долг в 50 миллионов фунтов, то есть проела свой бюджет на 12 лет вперед. К 1710 году истощение от войны достигло предела: в результате цепи политических интриг партия тори во главе с лордом Генри Сент-Джоном, виконтом Болингброком и герцогом Робертом Харли сумела отстранить от власти партию вигов, лидерами которой была чета герцогов Мальборо. После смены правительства Англия предложила Франции подписать мир.

Сразу же по приходу к власти тори выдвинули проект погашения государственного долга страны. Суть состояла в следующем – Харли предлагал включить в мирный договор пункт об асьенто (ввозе чернокожих рабов на территорию испанской Америки) для Англии и о праве на торговлю с испанскими колониями. Эту привилегию должна была получить вновь учреждаемая акционерная компания, которая взамен возьмет на себя ответственность по срочным или уже просроченным долгам правительства на сумму 10 миллионов фунтов стерлингов. Правительство, в свою очередь, должно согласится выплачивать компании шесть процентов годовых – итого 600 тысяч фунтов в год (точная цифра – 576 534 фунта).

В апреле 1713 года в Утрехте был подписан мирный договор. Англия получила асьенто на 30 лет и право на заход – navio de permiso – одного торгового судна в год на ярмарку в Порто-Белло на побережье Панамы. Ежегодная квота на ввоз рабов составляла 4800 мужчин (единицей исчисления был pieza de India – раб-мужчина без физических дефектов ростом не менее 58 дюймов. Женщина обычно засчитывалась как 0,8 pieza). Это было далеко от тех радужных перспектив, какие воображались Роберту Харли. Ему к тому же не удалось учредить банк для обслуживания реструктурированного долга – по уставу Банка Англии, он единственный пользовался правом эмиссии. Тем не менее сделка казалась взаимовыгодной. «Компания Южных морей» (так назвали новую компанию) выпустила акции, обеспеченные ее соглашением с правительством. К тому же никто не сомневался, что компании удастся наладить контрабандную торговлю: испанская промышленность, особенно в условиях войны, просто не справлялась со снабжением колоний.

Почти сразу же после основания компании, 27 июня 1714 года герцог Харли был вынужден уйти в отставку. 1 августа скончалась королева Анна, трон Англии перешел к ганноверскому курфюрсту Георгу (об этом мы расскажем чуть позже). К власти опять пришли виги, лордом-казначеем страны стал Роберт Уолпол. Болингброк и Харли были объявлены государственными изменниками – их подозревали в сепаратном заключении Утрехтского мира в пользу Франции, а также в тайных сношениях с сыном Якова II – Джеймсом Стюартом, или Старшим Претендентом[6]6
  Болингброк бежал во Францию, а Харли был арестован и препровожден в Тауэр, где и отсидел два года. Позже мы еще остановимся на этом. См. главу «Георг I и якобиты».


[Закрыть].

Однако детище тори – «Компания Южных морей» – никуда не исчезло. Первое судно с «живым товаром» отправилось в Порто-Белло лишь в 1717 году. Годом позже англо-испанские отношения испортились, но работорговля шла весьма успешно (по сравнению с предыдущими ее обладателями – испанцами и французами). Компания полностью выбирала свою квоту (до этого чаще всего обладатель асьенто не справлялся с подобной задачей из-за высокой смертности «живого товара»). Как свидетельствуют документы, за 25 лет невольничьи корабли компании совершили 96 плаваний через Атлантику и доставили в Новый Свет около 30 тысяч рабов (в 1718–1719 и 1726–1727 годах деятельность англичан была приостановлена). Смертность в пути была по тогдашним меркам низкой – 11 процентов. Четверть доходов от работорговли поступала на цивильный лист королевы – эти средства шли на содержание двора. И все же главным бизнесом компании были не реальные торговые операции, а биржевая игра. Как чисто финансовая корпорация компания процветала. Ее бумаги пользовались спросом. Директора искали способ расширить сферу деятельности. В 1719 году компания предложила правительству взять на себя более половины национального долга Британии (30 981 712 фунтов стерлингов) под 5 процентов годовых до 1727 года и 4 процента в последующие годы.

К этому времени «Компания Южных морей» уже была крупнейшим кредитором правительства: из общей суммы долга в 50 миллионов фунтов на ее долю приходилось 11,7 миллиона, 3,4 – на долю Банка Англии и 3,2 – на долю Британской Ост-Индской компании.

Банк Англии вступил в конкуренцию и внес в парламент равноценный проект. Тогда компания повысила свое предложение на 7,5 миллиона фунтов. Еще миллион и 300 тысяч, как утверждалось, пошли на взятки высоким должностным лицам. Энтузиастом предложения компании был, в частности, канцлер Казначейства Джон Айлэби. Но решающую роль сыграло намерение компании обменять срочные и бессрочные долговые обязательства правительства на свои акции. Компания взяла на себя платежи по 85 процентам срочных и 80 бессрочных рент-аннуитетов. Это было расценено как манна небесная, ведь стоимость просроченных бумаг была практически нулевой!

Дебаты в парламенте в феврале 1720 года окончились словесной дуэлью между Джоном Айлэби и Робертом Уолполом, который поддерживал предложение Банка Англии. Чарльз Маккей в своей книге «Наиболее распространенные заблуждения и безумства толпы» излагает речь Уолпола так: «Господин Уолпол сказал, что этот план поощряет “опасную практику биржевых спекуляций и отвлечет нацию от торговли и промышленности. Он вызовет опасный соблазн завлечь и разорить легковерных, принеся их сбережения в жертву перспективе иллюзорного богатства. Основной принцип этого проекта – первостатейное зло; он призван искусственно повысить цену акций за счет возбуждения и поддержания массового слепого ажиотажа, а также за счет обещаний выплат дивидендов от фондов, недостаточных для этого в принципе”. С воодушевлением пророка он добавил, что если этот план удастся реализовать, директора компании станут в правительстве хозяевами, сформируют в королевстве новую и самовластную аристократию и возьмут под свой контроль решения законодательной власти. Если же он потерпит фиаско, в чем Уолпол был убежден, страну ожидают массовые беспорядки и разорение».

Как показало время, Уолпол был полностью прав. Но его трезвый голос потонул в волне эйфории, накрывшей Британские острова. Пока обсуждался закон, председатель правления сэр Джон Блант развернул мощную рекламную компанию. Лондон наполнился самыми фантастическими слухами о грядущем процветании компании. Говорили о готовящемся соглашении о свободной торговле с испанскими колониями, о том, что компания получает концессию на разработку серебряных копей Потоси в Боливии – самого богатого месторождения мира, о привилегии на торговлю кошенилью, даже о собственной чеканке денег в испанской Америке!

В результате предложение компании было принято, пробил ее звездный час. Акции нового транша стали предметом ажиотажного спроса. 100-фунтовая акция, стоившая в январе 128 фунтов, в феврале продавалась за 175, в марте – за 330, в конце мая – за 550. Рост котировок обеспечивался притоком все новых средств. Это была классическая пирамида.

Но, как и у любой пирамиды, за резким взлетом последовал не менее резкий спад. Все началась с принятия Акта о Королевской бирже, который преследовал цель избавиться от фирм-однодневок путем введения процедуры получения королевского разрешения (хартии) на ведение бизнеса. У «Компании Южных морей» никаких проблем с получением хартии вроде бы не предвиделось – кто же посмеет сомневаться в ликвидности такого столпа фондового рынка? Однако сомневающиеся нашлись. Некоторые парламентарии стали задавать неудобные вопросы: а каково, собственно говоря, обеспечение акций компании, если асьенто предусматривает лишь один заход в испанские колонии английского судна водоизмещением не более 500 тонн? Работорговля? Но ведь ввоз в Америку ограничен 4800 чернокожими в год. Когда стали понемногу разбираться, вышло, что доставка рабов отнюдь не так выгодна, как полагала публика, и даже убыточна[7]7
  Работорговля, конечно же, не была убыточна для самих работорговцев, но государству она приносило мало прибыли. Дело в том, что большую часть чернокожих англичане (и другие) ввозили в обход квот, нелегально. Естественно, контрабанда не облагалась налогом.


[Закрыть]. Это был первый звонок акционерам Компании Южных морей. Оказывается, ее активы были эфемерны и больше строились на слухах. Директора компании взвинтили цены, однако в сентябре 1720 года цена акций упала до 150 фунтов за штуку (хотя еще в августе колебалась между 750 и 1000 фунтов), после чего толпы народа кинулись к отделениям компании обменивать свои акции на деньги. К октябрю наступил крах.

В декабре, собравшись на очередную сессию, парламент начал расследование. Первым делом был принят закон об аресте имущества директоров компании и запрете им покидать пределы королевства в течение года. Однако казначей компании Найт бежал во Францию вместе с бухгалтерскими книгами. Заседания были бурными. Учитывая негодование публики, нетрудно предположить обвинительный уклон. Секретарь Крэггз, возмущенный обвинениями, заявил, что, если инсинуации не прекратятся, он «готов принять вызов любого или в стенах палаты, или за ее пределами». Члены палаты дружно возмутились, и Крэггзу пришлось дать задний ход – он объяснил, что не имел в виду дуэль. Драматический характер носил допрос Джона Бланта, который вместе с некоторыми другими директорами и клерками компании был заключен под стражу. В Палату лордов его доставили под конвоем. Он отказался свидетельствовать против самого себя и членов кабинета. В конце концов Следственный комитет обнаружил в документах компании различные подделки и подчистки, и на этом основании парламент признал руководителей компании виновными в мошенничестве.

Уголовному наказанию подвергся лишь канцлер Казначейства Джон Айлэби. Он был признан виновным в коррупции и заточен в Тауэр. Трое директоров, включая Крэггза, умерли, не дождавшись вердикта. Остальные не совершили по тогдашним законам никакого уголовного преступления. Однако их имущество было почти полностью конфисковано. Один из членов Палаты лордов внес проект резолюции, в которой предлагал поступить с виновными по-древнеримски: зашить их живьем в мешок со змеями и бросить в Темзу.

Однако нет худа без добра – благодаря «Компании Южных морей» правительство сумело обменять большую часть своих долговых обязательств на обесценившиеся бумажки. К 1721 году долг Англии не превышал полумиллиона фунтов. А поскольку Британия была исправным плательщиком, банкирские дома Европы опять открыли ей неограниченный кредит.