Текст книги "Виктор и Маргарита"

Всё должно придти к своему концу. Так и дипломной работе приходит конец. День защиты – в феврале будущего года. Это нелюбый мне день: он принесёт с собой волнение (радость, горе), а состояние напряжения не для меня, я предпочитаю серые будничные дни без радости, без печали.

Будущее моё темно.

Сначала катают по Москве на автомобилях. Потом, вероятно, Тьму-Таракань в качестве прозы. Байдуже, как ты говоришь: мне всё равно. Тьму-Таракань, так Тьму-Таракань.

Ты хотел видеть Пугачёва сквозь призму романтики. Извини, но это нелепая затея: мужик есть мужик. В фильме, по-моему, он достаточно романтизирован.

Давно ожидаемый мною разгром Мейерхольда доставил мне удовольствие не меньшее, чем доставляли его блестящие постановки.

А вот и стихи. Это хорошие стихи неизвестного мне автора:

Почему ты пришла ко мне, ты как смерть бледна?

То ныряет в моем окне, то летит луна.

Что тебе , госпожа Печаль, до моей строки?

Что ты смотришь из-за плеча на черновики?

Даже голосу моему ты теперь чужда,

Так зачем же, я не пойму, ты пришла сюда?

Ты ж не смей, госпожа Печаль, подходить к столу.

Что глазеешь из-за плеча? Уходи во мглу.

Может быть, они тебе понравятся, как понравились мне. А на некоторую их недоработанность не обращай внимания: встречаются хуже.

«Даже голосу моему ты теперь чужда…»

Приветы передал. Шлю ответные.

С Новым годом.

Время

надо мыслить как возраст

Повесть об отце

Первое предисловие

Прадед Виктора Михайловича Мартьянова – Фёдор Мартьянов родился в деревне Коровино в Анастасовской волости Курмышского уезда Симбирской губернии, в трёх верстах от села Порецкое, возможно, в 1850 году. У Фёдора Мартьянова было пять детей: старший Иван, далее Дмитрий, Дарья (в замужестве Веденеева), Елена (в замужестве Ширманова) и Николай.

Дед Виктора Михайловича – Иван Мартьянов был человеком маленького роста, в деревне имел прозвище «Комарик». В жёны Иван Фёдорович взял Анну Михайловну, которая родила ему троих детей: Татьяну, Михаила и Степана. В деревне Коровино Комарик владел бизнесом и усадьбой, то есть мельницей и кирпичным домом.

Татьяна ушла в монастырь, дальнейшая судьба её не известна. Степан болел полиомиелитом, семьей не обзавёлся и умер в молодые годы. Семейная жизнь сложилась только у Михаила.

Отец Виктора – Михаил Иванович Мартьянов родился 24 сентября 1891 года по старому стилю. В возрасте восемнадцати лет Михаилу в жёны была сосватана семнадцатилетняя Анастасия из соседней деревни Анастасово. Настя родилась 31 декабря 1892 года по старому стилю в многодетной и бедной семье Михаила Дмитриевича и Аграфены Семёновны Лариных.

Дед Виктора Михайловича, Иван Фёдорович Мартьянов оказался предприимчивым и успешным человеком. Вместе с родственником, Спиридоном Павловичем Мартьяновым он занимался оптовой торговлей продовольствием и пивом. Спиридон Павлович до Первой мировой войны работал приказчиком на пивзаводе «Волга». Мартьяновы держали на Нижегородской ярмарке две лавки.

Спиридон построил двухэтажный деревянный дом в Нижнем Новгороде, в Сормово, возле Преображенского собора. Иван купил квартиру старшему сыну Михаилу в центре Нижнего Новгорода, возле Благовещенской площади, напротив Мытного рынка, в заезжем дворе торгового дома «Вагинов и К^о», по адресу ул. Алексеевская, дом 8.

Иван Фёдорович в то время занимался поставками продовольствия в рестораны и гостиницы. Ко времени переезда в Нижний Новгород у Михаила с Анастасией уже были дети. В Коровино в 1911 году родилась Клавдия, в 1912 году – Лидия. Виктор, третий ребёнок, родился 2 апреля по старому или 15 апреля по новому стилю в 1913 году уже в Нижнем Новгороде. До войны 1914 года Михаил Иванович работал швейцаром и состоял в гильдии, то есть имел нагрудный знак и форму.

В сентябре 1914 года началась Первая мировая война. Отец троих детей Михаил Иванович был мобилизован в армию и отправлен на Дальний Восток воевать с японцами. Боевые действия на японском фронте тогда так и не начались. Ему повезло. Во время войны, в 1915 году, семья потеряла Лидию, у девочки было больное сердце. Михаил вернулся домой в 1917 году в звании прапорщика.

Опорой семьи в годы войны был дед Виктора. Иван Фёдорович много средств вложил в обустройство семьи старшего сына. Вершиной его коммерческого успеха стало приобретение трёхэтажного дома в Нижнем Новгороде в 1917 году, который он сам называл – «витинькин дом». Пустить в оборот этот капитал он не успел. Трезво оценивая политическую ситуацию, Мартьянов вступил с новой властью в сделку, подробности которой неизвестны. Известен результат. Иван Фёдорович передал в распоряжение горсовета свой дом в обмен на хорошую жилплощадь для семьи сына на той же Алексеевской улице в доме № 11.

Анна Михайловна, Степан, Иван Фёдорович, Михаил и Татьяна

Мартьяновы. Нижний Новгород, фото «Шалимовъ», 1901

До заселения Мартьяновых в дом квартиры там не было. Во втором этаже кирпичного трёхэтажного здания размещалась пивная «Мартыныч». Во дворе коммерческий склад-ледник, в котором круглый год хранились продукты.

Вероятно, в период введения сухого закона в Советской России пивная была закрыта, хозяин исчез, а помещение дед сделал жилым.

Общая площадь бывшей пивной – около 100 кв. метров. В квартиру можно было подняться с улицы по парадной лестнице. Долгое время украшением гостиной была резная дубовая стойка. В буфетной стояла изразцовая печь с дровяным чуланом. Эта печь имела широкий под, куда можно было ставить чугунки. В печи готовили еду и пекли пироги. Воды, канализации и центрального отопления в доме не было.

В начале 1920-х в возрасте 39 лет умерла Анна Ивановна, жена Спиридона Павловича Мартьянова, а через два года в возрасте 44 лет ушёл из жизни и Спиридон Павлович. В середине 1920-х в возрасте 55 лет умер дед Виктора, Иван Фёдорович. К этому времени из семи детей Михаила живых было пять: Клавдия, Виктор, Анна, Нина и Вера. Для Мартьяновых началось время бедствий и лишений.

Михаил Иванович стать в полной мере советским человеком не смог. У него был несомненный дар художника и соответствующее отношение к жизни. Михаил самостоятельно освоил технику работы акварелью, гуашью, маслом. Предметом его гордости были копии известных картин Ивана Шишкина, Алексея Саврасова и других художников этого круга. Его работы украшали стены соседнего с домом ресторана. Он принципиально не продавал свои картины. Ни за какие деньги.

Однажды все его работы из ресторана были украдены, вырезаны ножом из рам. Во время Отечественной войны оставшиеся картины из дома были снесены в сарай. Там их съели крысы. То же случилось и с библиотекой Михаила Ивановича. Он покупал книги в тонких переплётах, потом в мастерской заказывал твёрдые переплёты с тиснением «Из библиотеки Михаила Мартьянова».

Особой гордостью домашней библиотеки было полное собрание сочинений графа Льва Толстого. Было много приключенческих книг Жюля Верна, Фенимора Купера, а также Чарльза Диккенса и других хороших писателей. Эти книги тоже испортили крысы.

Анастасия Михайловна и Аграфена Семёновна Ларины.

Казань, фото «Н. Соболев», 1908

Из живописи сохранилась копия картины «Рожь» Ивана Шишкина да выполненная гуашью и акварелью миниатюрная копия картины Алексея Саврасова «Грачи прилетели». Эту работу сохранил отец. Сколько себя помню, она всегда находилась в нашей квартире, может быть, благодаря тому, что на обратной стороне этого картона отец сделал свой карандашный набросок «мужская фигура в полушубке – мужичок».

Михаил Иванович работал в разных местах: в военкомате, на складах, в гостиницах, в столовых, буфетчиком на пароходах. Иногда, в нетрезвом состоянии он высказывался в духе, мол, «раньше было лучше», его сажали в городскую тюрьму. По мнению дочерей, отец был добрым и мягким человеком. Жил по совести. Анастасия Михайловна с дочерьми, то с Ниной, то с Аней, то с Верой носила ему передачи. Долго его в заключении не держали. Он рисовал для кабинетов портреты вождей и его отпускали.

В 1945 году Михаила Ивановича разбил паралич, он потерял способность говорить, сидел в кресле или лежал. 15 февраля 1949 года отец Виктора умер в возрасте 56 лет.

Второе предисловие

Виктор Михайлович Мартьянов, мой отец, был замечательным рассказчиком, просветителем и литератором, но он редко и мало что рассказывал о себе. Возможно, в этой странности проявлялась его высокая внутренняя культура. Может быть, это было следствием психологической травмы или результатом нравственного давления общества, в котором не поощрялась откровенность.

Гильдия швейцаров Нижнего Новгорода,

в центре Иван Фёдорович и Михаил Мартьяновы. 1912

Всё, что он говорил о себе мне, – я помню.

1. Ночью няня разбудила меня, завернула в одеяло и понесла через двор в подвал. Она была очень напугана. Я слышал выстрелы, видел вспышки света, стреляли из пулеметов. Это была Октябрьская революция в Нижнем Новгороде.

2. Когда мне было лет пять, мы, мальчишки, раздобыли пачку папирос «Богатырь». Пошли на Откос, тогда там была городская свалка, и накурились так, что меня сильно тошнило.

3. Рядом с домом был синематограф, киношка. В дощатой стене синематографа была щёлка, через которую я посмотрел множество фильмов. Однажды во дворе дома нашёл дыру, ход на склад, где хранились пустые бутылки, воровал бутылки, сдавал их в приёмный пункт и ходил в кино.

4. У деда Ивана на руках были срощены указательный и средний пальцы и на ногах тоже. У меня на ногах срощенные пальцы и у тебя – это от деда Ивана. Дед любил шутить, протягивал ребёнку руку и говорил: «Разними-ка пальцы», – смеялся и частенько давал серебряный полтинник.

5. В деревне у деда была мельница, летом я помогал ему, таскал тяжёлые мешки с мукой.

6. Занимался акробатикой, делал сальто назад с места, был чемпионом в беге на 100 метров среди юношей Нижегородской области, занимался дзюдо. Стрелял из мелкокалиберной винтовки на областных соревнованиях. Волгу переплыл, течением меня снесло на 3-4 километра, назад в трусах бежал по набережной и через мост, изображал спортсмена.

7. В деревне у меня был враг – кузнец. Очень сильный мужик. Мог быка повалить на землю. Однажды он меня поймал. Мне удалось перевернуться и захватить его шею ногами в замок, «двойным нильсоном». Я повис вниз головой и стал душить его, ноги-то у меня сильные. Кузнец испугался и отпустил меня.

8. Участвовал в областной художественной выставке, на которой заявил несколько рисунков на тему «Труд», печатал рисунки в газете, думал, буду журналистом, писателем или лесником.

9. Состоял в обществе «Безбожников», спектакль «Суд над богом» был с успехом разыгран несколько раз. В этом спектакле я был «адвокатом бога», а Николай Блохин (Прим. Академик и знаменитый советский онколог) был «прокурором». С целью антирелигиозной пропаганды мы возили на телеге кости, «мощи святого Козьмы Минина». Собирался народ посмотреть на мощи и мы, безбожники, агитировали. Мощи были ненастоящие, так, кости со свалки. Место захоронения Минина тогда было неизвестно.

10. Первые ботинки мне купили в 15 лет. Носков не было. Носки мы с Женей Сурковым (Прим. Главный редактор Госкино СССР) рисовали на ногах. Женя рисовал ещё цветок на щеке. В таком виде на Покровке, центральной улице города, мы охотились на «рыбок», знакомились с девочками.

Бюро актива Нижегородского театра юного зрителя, сезон 1929 – 1930.

Нижний ряд: Киселёва, Мишукова, Сумачёва. Второй ряд: Цейтлин,

режиссёр Е. А. Бриль, Ваняева, Мясникова, Погост, Сурков.

Между рядами: Кожевников, Савин.

Стоят сзади: Самсонова, Петрова, Мартьянов, Антонов, Каменев,

Постников, (неизвестный), Сахаровский, Шароградский.

Н. Новгород, 30 апреля 1930 года

11. Участвовал в создании Театра юного зрителя в Нижнем Новгороде. Мы дежурили в зале, воевали с хулиганами. Они стреляли в актёров из рогаток и прыгали в зал с балкона во время спектакля.

12. В деревне я крал лодку и дней десять или неделю сплавлялся на ней вниз по реке Суре до Волги. Ночью костёр не разжигал, чтобы меня не обнаружили местные жители, в стогах сена не ночевал, крестьяне могли заживо сжечь. Питался кормовой свёклой и картошкой с огородов.

13. Школу постоянно реформировали и внедряли новые методики обучения и уклоны. По окончании средней школы я получил диплом мясозаготовителя. Практику проходил на бойне, месяц загорал, читая газеты, ни одной скотины не забили. Был голодный год.

14. После школы пошёл на биржу труда (безработица), там меня тестировали по американской методике, дали заключение «дебил» и направление на земляные работы на строящийся Автозавод. Рыли ямы в песке, норма в кубометрах, песок постоянно осыпался, работа тяжёлая. После пуска завода я попал в слесарный цех. Там мастер быстро обнаружил, что у меня образование девять классов и я разбираюсь в чертежах, а у него только пять. Так я стал помощником мастера по чертежам. Потом, как образованного и способного слесаря, меня перевели в бригаду, в которой работали американцы-интернационалисты.

15. Когда в Нижнем Новгороде открылся Индустриальный институт, я поступил туда на химический факультет.

16. Темой моей дипломной работы был проект Стекольного завода в посёлке Бор. Сейчас на этом месте работает Борский стекольный завод, построенный не по моему проекту, но идея была правильной.

17. Военную службу я проходил на сборах летом. Служил в войсках химической защиты. Мне, акробату, не могли подобрать сапоги, все голенища были узкими, пришлось служить в сапогах с разрезанными голенищами. Служил в миномётной батарее, стреляли мы химическими зарядами.

На учениях нашей задачей был обстрел боевыми минами с ипритом стада заражённых ящуром коров. Когда начались звериные вопли коров и массовый падёж стада, один из наших студентов не выдержал психического напряжения, сорвал противогаз и побежал к коровам. Его застрелил командир.

18. Во время войны меня и товарища отправили в командировку на фронт на бомбардировщике – в бомбовом люке. Замёрз зверски. Прилетели, дверки люка открылись. Я упал на землю. Раздался дружный смех. Над нами смеялись, потому что мы были штатскими, с противогазами на боку, которых в 1942-м никто на фронте с собой не носил. Зашли под крышу, я снял противогазную сумку и достал оттуда большую флягу спирта, тут лётчики и механики сразу прониклись к нам, заводчанам, уважением.

На этом все его рассказы о себе обрываются. У отца был ряд тем, по которым я не слышал от него реплик даже в разговорах с другими людьми. Он никогда и ничего не рассказывал о своём отце, о первой жене Елене Павловне Сиротиной и о работе на заводе. Он не кричал и не повышал голос. В конфликтной ситуации, скорее наоборот, замолкал и уходил – или в себя, или вон из помещения.

Он умер, когда мне было 15 лет, может быть, поэтому я склонен идеализировать отца. В моём сознании сложился усиленный рефлексией его родных и близких образ человека, который жил и был, но это не суть. Главное то, что он есть, живёт и существует рядом со мной, его делам необходима помощь, и мысли его, как огонь, надо беречь и защищать.

Через пять или шесть лет после его смерти я видел сон. Ночью сквозь чердачные щели и маленькие оконца я увидел похожий на монастырский двор, бревенчатые строения и бородатых людей в чёрной одежде. Среди этих людей – отец. Он был в обычном костюме, его светло-русая голова и бритое гладкое лицо в неверном свете костров были узнаваемы даже на большом удалении.

Потом открылась входная дверь в нашей квартире и спокойно вошёл отец. Я всё понимал, он умер, прошло несколько лет, я стал взрослым, мы с мамой поменяли квартиру. В эту другую квартиру вошёл отец. На лице его, на щеке был шрам от операции. В квартире была мама, она тоже не спрашивала, почему его не было так долго. И я молчал. Он приходил и уходил сначала каждый день. Я хотел его спросить: где он был всё это время, где он сейчас работает, почему часто уходит и отсутствует несколько дней? Но я не мог что-либо спросить или дотронуться до него, потому что чувствовал, что если спрошу, то он исчезнет. Думал, пусть будет так, непонятно, но это не важно: умер или не умер – пусть живет с нами. Тайна его присутствия разобщала и разъединяла нас. Он был рядом, ходил, сидел, но стал чужим и непонятным. Я чувствовал, что ему байдуже у нас и мы ему не интересны, что у него другие дела и обязанности. Однажды он сказал, что пошёл, я посмотрел ему в спину и понял, он не вернётся.

Это был первый сон, в котором я видел отца. Проснулся на панцирной сетке кровати в студенческом общежитии МИФИ. Пульс в норме, ни страха, ни испарины, на календаре – мне 20 лет. Я понял, что через пять лет меня настигло чувство утраты.

На похоронах отца в марте 1970 года я был почётным гостем, бесчувственным и бесполезным. Все проблемы тогда взял на себя завод, Горьковский авиационный завод имени Серго Орджоникидзе. Церемония была организована с размахом, который был для меня полной неожиданностью. Украшенный пальмовой ветвью буковый гроб был установлен во Дворце культуры. Прощание назначили на обеденный перерыв. Работников завода и жителей посёлка собралось так много, что движение на центральной улице заводского посёлка было закрыто. Траурная колонна растянулась на 200 метров от Дворца культуры до центральной проходной, возле которой состоялся траурный митинг. Далее автобусы с людьми поехали в верхнюю часть города на Бугровское кладбище.

Семейная одноместная ограда Мартьяновых была на метр расширена. Похоронили Виктора Михайловича рядом с отцом и сестрой Клавой. Поминки были организованы в зале столовой завода «Теплообменник» на проспекте Гагарина…

Если всё по порядку, то историю жизни отца можно разбить на пять периодов.

Глава 1. Счастливое детство. 1913–1925

Виктор родился в православной дружной семье. Отец, Михаил Иванович, имел образование 4 класса, мать, Анастасия Михайловна, – 2 класса церковно-приходской школы.

Михаил Иванович, Витя, Клава и Анастасия Михайловна Мартьяновы.

Нижний Новгород, 1917

По происхождению они были крестьянами. К моменту рождения Виктора семья переехала в Нижний Новгород. Дед купил для старшего сына квартиру в самом центре, возле Нижегородской думы, на Алексеевской улице. Виктор вырос в квартире, обустроенной красивой мебелью и ценными по тем временам вещами.

Я застал и видел в квартире часть её старого убранства: дубовый буфет пушкинских времён; настоящий ковёр с изображением Наполеона на поле боя; венскую гнутую мебель в белых, украшенных ручной вышивкой чехлах; зеркало до потолка, в резной раме на точёных ножках с туалетной полкой, умывальник, сделанный из огромного самовара, с перегородкой внутри и двумя сосками, соответственно, для холодной и для горячей воды.

Немецкая фарфоровая семилинейная керосиновая лампа-молния или пламя огня из подтопка освещали его детское лицо. Пираты, индейцы, рыцари и путешественники окружали его. Сказок Витя не читал, волшебные истории его не увлекали. Дома была большая личная библиотека, собранная из собраний сочинений, должным образом подобранная и оформленная. Книги любили и читали все Мартьяновы – и родители, и дети.

Холсты, краски, кисти у отца он видел с детства. Отец Виктора живописью занимался не ради денег. Михаил Иванович Мартьянов был художником-любителем. Он стремился реализовать свои способности в живописи как мог, копировал пейзажи великих русских мастеров, расписывал пасхальные яйца, делал лаковые миниатюры. Возможно, эти работы были для него подготовкой к иной творческой жизни или способом внутренней иммиграции, кто знает?

У Михаила Ивановича был фотоаппарат и Анастасия Михайловна, его жена, научилась проявлять плёнки и печатать фотографии. Он пытался открыть своё фотоателье, но семейное предприятие не задалось, время настало советское.

А театр! Нижегородский драматический театр находится в двух шагах, через двор от дома, в котором жили Мартьяновы, но Михаил Иванович всегда нанимал извозчика обязательно на дутых шинах и степенно подъезжал к театру. В театр родители Виктора ходили часто, поэтому его любовь к сцене вполне закономерна.

Самообразованием он занимался с детских лет систематически и самозабвенно. Виктор был из тех людей, которые с детства не пьют, не курят и не матерятся. Нож в кармане он никогда не носил. Ему не нравилось, когда его называли Витей, созвучие с «титей» обижало, только «Виктор», не иначе. Сдержанность, деликатность, терпение и ответственное отношение к себе и близким были врождёнными чертам Виктора. Кроме традиционных качеств, в наследство от предпринимателя-деда и художника-отца Виктору достался тяжёлый груз нереализованных личных амбиций.

Глава 2. Весенний водоворот. 1926–1942

Благополучное детство Виктора и четырёх его сестёр кончилось, когда в середине 1920-х умер дед. Анастасия Михайловна вынуждена была зарабатывать деньги стиркой белья. Утро для Виктора начиналось с того, что надо было натаскать с улицы в квартиру 20 вёдер воды. К счастью Виктора, его обязанности по дому этим исчерпывались.

Школьный товарищ Женя Сурков уже в преклонном возрасте не без сожаления вспоминал, что Витя был лучшим, очень ярким и артистичным человеком. На встрече выпускников школы другой его одноклассник, радиожурналист, прибывший в Горький из Сибири, был изумлен даже не тем известием, что Витя умер, а тем фактом, что Виктор свою жизнь отдал работе на заводе. «Я был уверен, что он работает в кино, Витя говорил, что будет кинорежиссёром или оператором», – писал он в письме маме.

С 1921-го по 1928 год Виктор учился в Нижегородской 12-й школе имени Короленко. В удостоверении об окончании семилетки записано: «…участвовал в следующих видах общественно-полезной работы внутри и вне школы: староста, член лит. кружка, Осоавиахим, Безбожник, секретарь краеведческой комиссии, зав. худож. частью стенгазеты, секретарь редколлегии». Он был с детства одарённым человеком, здоровым, сильным и свободным. Ему нравилось ходить в английских бриджах, носить рубашку «апаш» на французский манер или клетчатую американскую ковбойку. Его таланты художника-графика и чтеца-декламатора были очевидны.

10 июля 1930 года Виктор Мартьянов успешно окончил девятилетку. После окончания школы он даже не пытался поступить, например, в университет. Пошёл на биржу труда и получил направление на строительство Автозавода. Поступок малопонятный. Но известно, что на тот момент Виктор был в ссоре с отцом и не имел средств к существованию. С другой стороны, возможно, это был радикальный юношеский жест, попытка обретения свободы и жизненного опыта, необходимого для самостоятельной творческой деятельности.

В 1932 году в Нижнем Новгороде открылся Индустриальный институт. Виктор представил в приёмную комиссию справку о том, что он работает в штамповом отделе Нижегородского автомобильного завода в качестве слесаря с 5 декабря 1931 года и по настоящее время, с окладом 129 рублей в месяц по 4 разряду. Его взяли на химический факультет. Выбор специальности был случайным. «Не всё ли равно, – сказал он, – где. Ещё спокойней лежать в воде». Это стихотворение Николая Тихонова про людей, из которых можно делать гвозди, он любил и часто декламировал.

Ко времени учёбы относится его рассказ о строителях Беломорканала: «После открытия Беломорканала была объявлена амнистия. С Волги в Нижний хлынула волна уголовников. Они оккупировали Нижегородский кремль. Заселили башни, стены, ночью полыхали костры. Кремль стал страшным местом. В городе начались грабежи, убийства.

Я тогда сделал себе трость, в набалдашник залил свинец, по улице ходил с этой увесистой дубиной. Всё кончилось в одну ночь. Войска и милиция окружили Кремль, подогнали машины и всех вывезли обратно в лагеря».

В студенческие годы он продолжал иногда рисовать. В рисунках повторяется один и тот же женский силуэт: крепкие икры, клетчатое платье, короткая стрижка. Видимо, они дружили с юношеских лет. У Елены, Елены Павловны Сиротиной было прозвище «Ёлка», которое ей нравилось. Была она женщиной умной, колючей, насмешливой. Могла «обдать холодным взглядом», нравилась мужчинам и умела ими «вертеть». Ходила обычно в одном и том же платье, курила папиросы, не готовила, не мыла ничего, не прибиралась. По матери она была русской, дворянского происхождения, а по отцу чувашкой.

Елена Павловна окончила физический факультет университета. Долго и упорно стремилась «защитить диссертацию». Ёлка разбиралась в поэзии, умела и любила декламировать. Поэзия была их общим увлечением и поводом для разногласий. После получения дипломов в 1938 году они поженились, свадьбы, похоже, не было. Фамилию Сиротина она не меняла и Мартьяновой никогда не была.

Виктор привёл в дом жену – Ёлку. Жили молодые в комнате, которая называлась «за печкой». К тому времени Мартьяновых уплотнили, отобрали 30 метров, подселили соседей, квартира из отдельной превратилась в коммунальную. На оставшихся 70 метрах жили плотно: родители Михаил Иванович и Анастасия Михайловна, младшие сёстры Анна, Нина и Вера, маленький племянник Володя плюс Виктор с Еленой.

В семье Мартьяновых Сиротина оказалась чужим человеком. Мартьяновых она считала мещанами и этого отношения к ним не скрывала. Особенно Ёлку невзлюбила Нина. Обстановка была напряжённой.

Если женился Виктор по любви, и это было его выстраданное решение, то с работой произошло всё наоборот. 17 марта 1938 года он с отличием окончил обучение в Горьковском индустриальном институте на химико-технологическом отделении и получил квалификацию химика-технолога. Далее, 11 мая 1938 года ему было выдано удостоверение № 1019, которым он был командирован на Челябинский абразивный завод для работы сменным инженером цеха обжига с окладом 450 рублей. В удостоверение было внесено обязательство по предоставлению заводом комнаты и указан срок прибытия – 22 мая 1938 года. Документ подписан Народным комиссаром машиностроения СССР.

До Челябинского завода молодой специалист не доехал, потому что до получения удостоверения из Народного Коммисариата Машиностроения Виктор 29 апреля 1938 года устроился на Горьковский авиационный завод в цех № 80 на должность заведующего химической лабораторией с твёрдым окладом 500 рублей. Это произошло так. Из трамвая выпал гражданин. Буквально упал и испачкался. Отец помог ему встать и почиститься. Они разговорились. Гражданин сказал, что никакого Челябинска студенту не надо, и дал адрес отдела кадров секретного авиационного завода в Горьком. Виктор приехал по указанному в записке адресу и его сразу взяли в цех № 80. Выпавшего из трамвая товарища он больше ни разу не видел и не встречал.

Так раз и на всю жизнь решился вопрос, в трудовой книжке В. М. Мартьянова – одна-единственная запись, одно предприятие. Завод был новый, новенький. Опытных старых специалистов не было – всех растолкали по лагерям.

До войны на Горьковском авиазаводе был налажен выпуск истребителей И-16. В конце 1940 года было принято решение об организации производства цельнодеревянного истребителя ЛаГГ-3. В ноябре 1940 года Семён Алексеевич Лавочкин был назначен главным конструктором завода № 21 и Горьковский авиазавод стал головным по выпуску ЛаГГ-3. В 1941 году горьковчане освоили серийное производство этой машины. Конвейер сборки ЛаГГ-3 занимал половину сборочного цеха, а на второй половине продолжался выпуск И-16.

Когда началась война, Виктор пошёл в военкомат, там ему сказали, что его место на военном заводе, а не в армии. Затем он пошёл в райком партии с заявлением, чтобы приняли в члены ВКПб. Там ему сказали, что он находится в резерве для работы в тылу у немцев! А для работы в тылу партбилет не нужен. «Тогда я понял, – говорил отец, – что в райкоме есть план действий в случае оккупации города Горького».

В 1942 году 21-й был единственным авиазаводом по производству истребителей. Остальные заводы были захвачены или находились в состоянии эвакуации. Положение стало совсем отчаянным, когда немцы захватили завод по производству авиационного клея. Самолёты в то время делали из особой авиационной фанеры, детали производили горячим способом, под давлением, с помощью особого «секретного» клея.

В химической лаборатории завода под руководством В. М. Мартьянова было освоено производство собственного авиационного клея. За эту работу в 1942 году группа специалистов была награждена орденами «Знак Почёта».

Глава 3. Испытательный срок. 1942–1953

В 1942 году на завод прибыл новый директор Сурен Иванович Агаджанов, началась непрерывная реорганизация и реконструкция, направленная на увеличение выпуска самолётов. К Агаджанову Виктор Михайлович относился с уважением, считал его типичным руководителем сталинского типа, авторитарным, компетентным и справедливым. Это был человек эффектного жеста и монументальной позы. Когда он открывал свой тяжёлый портсигар, всегда возникала пауза во время совещания. Присутствующие осторожно подходили к директору и брали папиросы. Сурен Иванович один или сам по себе на публике не курил, он имел способность превращать перекур в ритуальную сцену. Так рассказывал отец, добавляя каждый раз, что папиросы из портсигара директора не брал.

Мартьянов Виктор Михайлович (с орденом «Знак Почёта»), рядом

Яковлев Александр Дмитриевич, сосед по квартире. Горький, 1943

В 1942 году Виктор Михайлович получил в доме для специалистов авиазавода две раздельные комнаты площадью 12 и 14 метров в трёхкомнатной квартире № 42. В третьей, большой комнате жил Александр Дмитриевич Яковлев с женой Верой Лупановной, урождённой Коревской, и дочерью Алевтиной. Соседи были ровесниками Виктора и Елены. Александр Дмитриевич работал на заводе технологом, Вера была домохозяйкой.

Комнаты Мартьянова быстро превратились в «салон», в котором собирались друзья Елены и Виктора: братья Владимир и Борис Железновы, Павел Максимов, Саша Малицкий, Игорь Владимиров, Василий Бодашков, Сергей Рожков, их знакомые и друзья… инженеры, физики, художники – любители театра и поэзии.

Сестры и родители Виктора в квартире на улице Советской не появлялись. Они считали, что там собирается «богема». Детей у Виктора и Елены не было.

Гора Владимиров Ёлку не любил, Павлик Максимов и Саша Малицкий за ней ухаживали. Елена Павловна и Максимов во время войны работали на заводе, их устроил к себе Виктор. Личная жизнь Виктора Михайловича стала предметом заводских сплетен.

В 1944 году Виктор развёлся с Сиротиной. Она ушла с завода в институт, где работал Саша Малицкий, но отец Ёлку не бросил. Жить они продолжали в той же квартире, в разных комнатах, как свободные люди. Максимов тоже развёлся с женой, стал часто появляться в квартире у Виктора, чистил картошку на всех и насвистывал. «Богемная» жизнь продолжалась.