Текст книги "Наследие богов. Книга третья. 12 апостолов"

– Не могу я вас отпустить! На мне вся ответственность за пещеру и за каждого человека в Китеже. На правах старшего я не даю вам своего согласия.

Он резко поднялся с кресла и хотел выйти из светлицы, в которой уже сгущалась темнота. Неожиданно Волхем его окликнул:

– Погоди, Атеон. – Выбив искру из кресала, он поджёг большой светильник, и в комнате стало уютней. – Погоди. Я ведь то же собрался уходить. – Атеон молчал, не в силах, что-либо произнести. – Только я пойду не с ними. Я пойду в Киев. Говорят, там дела странные творятся. Очень уж мне хочется князя повидать, да посмотреть, какими делами он занимается. Не спокойно нынче на Руси стало. За всем пригляд нужен. Ты уж не сердись, но я прекрасно понимаю Олега. Засиделись мы в Китеже. Надобно мир посмотреть, да с людьми поговорить, а то киснем мы тут, словно капуста в бочке. Ты уж не серчай на слова мои, но видимо тебе придётся остаться одному пока. Ты главный хранитель, тебе и хранить. А мы, как только управимся, так и возвернёмся.

Атеон лишь в ответ покачал головой и напоследок тихо произнёс, будто разговаривал с самим собой:

– Рано или поздно, но это должно было случиться. Я чувствовал, что скоро останусь один. Видимо судьба у меня такая, свой век в одиночестве коротать.

Не говоря больше не слова, он вышел из светлицы и отправился в свою опочивальню, где его ждали недописанные рукописи.

Род, качнув головой, горестно ухмыльнулся.

– Не хорошо мы с Атеоном поступили. Я-то ладно, а вот чего тебе в Киеве нужно? – Он с тревогой смотрел на Волхема, не понимая, куда тот клонит. – Что ты забыл в Киеве? Там сейчас не спокойно. Полно голодных наёмников и всякого сброда. Князь во все тяжкие пустился. Люди говорят, будто он несколько сотен наложниц себе отрядил, да капище огромное городит на лобном месте. После убийства своих братьев самолично сел в Киеве и видно грехи свои отмаливать собрался. Может не мешать пока ему? Чует моё сердце, что всё это добром не кончится. Может, пока с Атеоном посидишь, покуда мы не вернёмся?

Волхем как-то печально посмотрел на Рода, и на его сердце легла нехорошая тяжесть.

– А вы вернётесь?

Старик, у которого в глазах блеснула слеза, отвернулся и вышел вслед за Атеоном. Старого колдуна никогда ещё предчувствия не обманывали. Род только вздохнул ему в след. Потом он осмотрел своё немногочисленное воинство и с горечью в голосе произнёс:

– Никто не знает, встретит ли он следующее утро или нет. На то не наша воля. Ну, что, страждущие? Ищите, да обрящите? Будем готовиться. Время не ждёт.

Глава 2

Как только солнце опустилось к горизонту, Любич стал собираться в дорогу.

– Ты куда это на ночь собрался? – Из-за широкой занавеси на него смотрели удивлённые глаза рано располневшей моложавой жены. – Чуть стемнеет – варяги по городу шастают в поисках таких как ты дураков. Потом кошели их режут, да шубы с плеч рвут. В последнее время совсем распоясались. Не смотрят ни на чин, ни на возраст. Всех под одну гребёнку чешут. Потом мёду напьются, да песни свои дикарские всю ночь орут. Не ходил бы ты никуда.

– Молчи, дура. – Ответ последовал быстро. – Ложись спать, да масло почём зря не пали. У меня дело важное. Богуяр кличет для разговора тайного.

Сказал и тут же пожалел. Языки у баб ещё те – помело рядом не стояло. За такие встречи и посиделки князь спросить может.

– Я туда, да назад. А ты дома оставайся. Нечего по соседям шнырять, да языком трепать почём зря. Сама знаешь, что за такой трёп без головы можно остаться.

Из-за занавески раздался продолжительный вздох, потом слегка скрипнули полати.

– Вот и ладно.

Любич без стука прикрыл дверь и накинул скобу на петлю. В темноте не видно, а дверь не откроешь. Да и самому спокойней, когда жена дома. Оглядевшись по сторонам, он плотнее укутался в овечий тулуп и завернул за угол дома. Солнце едва присело, как сумрак опустился на землю. Луна только набирала силу, а по земле уже тащились длинные колдовские тени от высоких деревьев, да причудливых крыш. Время духов, да всякой нечисти. Отчего-то стало жутко. Любич передёрнул плечами, ещё раз огляделся по сторонам, и стараясь тихо ступать, двинулся к дому Богуяра, который располагался почти в другом конце городища. В самом городе стояла тишина, нарушаемая лишь то и дело брехавшими собаками, да протяжным посвистом домашних сов, обитающих на чердаках. Где-то совсем рядом прошло несколько человек. По их хмельным и громким голосам было понятно, что варяги делали обычный для себя вечерний обход. Любич вжался в стену какого-то сруба и подождал пока те пройдут. Сердце бешено колотилось в груди, а в голове стучал один вопрос – зачем он, княжеский купец, крадётся словно тать в темноте, трясясь словно перепуганный заяц от всякого шума? И зачем он вообще согласился на довольно сомнительные посиделки у Богуяра, да ещё какие-то тайные разговоры, которые до беды могут довести любого, кто хоть как-то косо посмотрит или подумает чего лихого про князя? Эта затея всё больше не нравилась ему, и мысль вернуться назад домой всё больше им завладевала. Почти у самой крепостной стены он ещё раз остановился и прислушался. С того места, где Владимир установил большое капище, уже в пол неба поднимались яркие огненные всполохи. Жрецы развели большой огонь и завели долгие песни. «Не к добру это» – тут же подумал Любич и прибавил шаг. Медовые речи Богуяра не давали покоя. Что-то удумал старый прощелыга. Казна княжеская давно пуста, а его кошель исхудал настолько, что в пору начинать придаваться отчаянию и с пустой сумой выходить по миру. Такой нищеты купеческий Киев ещё не знал. Скорее от нахлынувшего отчаяния, чем от страха, Любич уже не таясь, в полный шаг подходил к избе Богуяра. На всякий случай обернувшись назад, он убедился, что за его спиной никого нет и тут же плюнул в темноту.

– Уйди нечисть. Не ходи за мной.

Произнеся заклинание, Любич кулаком несколько раз приложился к двери, которая тут же и распахнулась. Из тёмного проёма мелькнуло бледное пятно какого-то лица, потом лёгкий взмах руки пригласил его войти внутрь. Ругнувшись про себя и погасив желание ещё раз плюнуть только теперь уже в само это бледное пятно, он переступил порог. Тяжёлая дверь за его спиной затворилась, и таинственная рука слегка подтолкнула его в спину. Любич сделал несколько шагов вперёд в кромешной тьме, но неожиданно из отворившейся перед ним ещё одной двери, ударил свет и раздался знакомый голос:

– Ну, где ты там? Лушка! Веди гостя прямо к столу!

От сердца отлегло, и пелена ночного страха скукожилась до размеров ноготка. Решительно переступив порог, ведущий в хоромину с накрытым столом, Любич остановился и отвесил обязательный поклон.

– Будь здрав хозяин.

Богуяр подхватил под локоть дорогого гостя и потащил его прямо к столу.

– И тебе здравствовать Любич. Проходи и садись на почётное место за столом.

– Что это ты за мной, как за красной девкой ухаживаешь? – Такое внимание насторожило княжеского купца. – Почёт высказываешь, да на место хозяйское садишь? Не уж-то просить у меня чего собрался?

Богуяр несколько смешался, но тут же взял себя в руки.

– Да ты погоди спрашивать. Отведай пока с моего стола, а потом время придёт и потолкуем по братски.

Тучный Любич уселся на лавке и обвёл взглядом всю комнату. Размеры её оставляли желание быть гораздо большими. Только отесанные брёвна придавали ей праздничный вид и несколько расширяли по сторонам. Однако низкий потолок давил сверху и заставлял невольно втягивать голову в плечи. Широкий стол занимал почти всё пространство, оставляя с двух сторон узкие проходы. Но это было не главным. Главным было то, что стояло и лежало на самом столе. От такого количества разных блюд у Любича потекла слюна. Четыре толстенные свечи, явно не местного изготовления, освещали всю комнату. По нынешним меркам это считалось роскошью даже для князя. Слегка подрагивающий свет от свечей освещал на столе тушку молодого поросёнка, залитого каким-то белым соусом на огромном посеребрённом блюде. Вытянувшуюся в струну стерлядь с хреном. Вздувшийся с чуть подгорелой корочкой круглый пирог с зайчатиной. Тёмную тушку утки с гречневой кашей и много различных разносолов. Такое изобилие на столе невольно вызвало у него обильное выделение слюны во рту и лёгкое бурчание в животе.

– Это откуда у тебя такое пиршество? Из-за моря ты вернулся пустой, хотя отвёз туда пеньку и смольё, а в княжескую казну отдал сущие гроши? На что живёшь Богуяр? Не уж-то лихом прибываешь? Смотри, князь не одобрит такое лихоимство.

– Да будет тебе, Любич стращать. – Только тут купец обратил внимание на ещё одного человека, сидевшего в тени стола у другого его края. – Всё по-честному. А то, что Богуяр тебе угодить пожелал, так то от уважения к тебе и к князю.

Любич всмотрелся в знакомое лицо и не сразу признал купца средней руки Елизара. Тот совсем недавно прибился к Киевским торгашам и только потому, что у того были какие-то связи за морем в самой Византии.

– И ты здесь Елизар? – Любич насторожился. – Так это вы вдвоём что-то затеваете против князя? Зачем звали?

Голос его стал строгим, как и подобает чину. Урчание в животе прекратилось, а подозрения усилились. Богуяр медленно опустился на лавку неподалёку от него и спокойным голосом ответил:

– Окстись, Любич. Никто против князя ничего плохого не затевает. Мы наоборот помочь ему хотим, потому и тебя позвали, чтобы вместе это обсудить. – Острый длинный нож рассёк поросёнка на несколько частей, выпустив изнутри приятно пахнущий дымок. – Да ты кушай, кушай. Или тебе угощения мои не по нраву?

– Ну, раз так, то… – Купец подхватил рукой дымящийся кусок поросёнка и отправил его в рот. – Хорош. Ах, как хорош. Сметаны не пожалел.

Пряное мясо таяло во рту, а нервное напряжение потихоньку спадало. Видя, что трапеза началась, остальные подхватили приятное начинание. Отложив объеденную кость прямо на стол, Богуяр хлопнул в ладоши.

– Лушка! – В дверном проёме показалось бледное лицо приживалки. – Давай кувшин!

Лицо мигом исчезло, и тут же на столе появился огромных размеров медный кувшин. Хозяин, взяв его за витую ручку, слегка наклонил, и в глиняные чаши потекла тёмная ароматная струя хмельного напитка.

– Не уж-то вино? – Удивление Любича было не наигранным. – Откуда привёз?

Богуяр с достоинством настоящего купца ответил:

– Вино с Грецколани. Настоящее эллинское. – Он подвинул ближе к Любичу поднос с заморскими фруктами. – А это их виноград и плоды с южных деревьев.

Любич опять с подозрением уставился на купца.

– Ох, и врёшь ты Богуяр. Наверняка твой корабль не пустым пришёл.

– Истину говорю тебе – пустым. – Богуяр улыбнулся недоверчивому Любичу. – Только то, что на столе, для тебя берёг. А больше и нет ничего.

– Так уж и нет?

Богуяр мотнул головой и поднялся из-за стола.

– От тебя ничего не скроешь. Вот только мой товар не в трюмах лежит. Для того мы с Елизаром и пригласили тебя, чтобы товар этот рассмотреть ближе.

Любич совсем запутался, а хмельное вино ударило в голову. Стало весело и свободно, а напряжение, сковывающее его весь вечер, окончательно куда-то подевалось.

– Хватит меня загадками морить. Говорите, что за товар такой, что в трюме не лежит, а внимания к себе требует?

Любич неожиданно рассмеялся своей шутке. Он даже не заметил, что на него в упор смотрят две пары совсем не смеющихся глаз. Богуяр подлил вина в чаши и поднялся из-за стола.

– За князя! Здравия ему и всему его семейству!

Он быстро опрокинул содержимое чаши в рот и вытер мокрые губы рукавом рубахи. Гости молча последовали его примеру. Только после того, как вино было допито, а на столе образовалась груда костей от съеденного, Богуяр сказал:

– Больно на князя смотреть, как он мается. Варяги совсем обнаглели и домой не уходят. Непотребства творят в городе. Владимир с Рогнедой в своём дому, как в остроге сидят и на люди едва показываются. Торговля совсем захирела. Печенеги осмелели и на селения нападают. Грабят, насилуют, убивают. Народ к князю идёт за помощью, а князь сторонится их словно чужак. Видно, что силы нет у него. Капище воздвиг. Жрецы день и ночь в бубны бьют, да песни поют, а силы всё нет. Отвернулись от нас Боги. Теперь только беда одна. Может, что скажешь, Любич? Как дальше-то жить поживать? На своей земле чужаком себя чувствуешь и защиты ни от кого не добьёшься.

Любич молчал, нетрезвыми глазами высверливая дыру в чаше. Он всё слышал и понимал, но ответа на все эти вопросы у него просто не было.

– Проклятье на нас всех легло. – Голос подал Елизар. – После того, как князь братьев своих побил, всё и началось. Князь Минский Глеб не захотел повиноваться. Сжёг Слуцк, людей захватил меж Припятью и Двиной. В стан неприятелей Владимировых перешёл Ростилавович и Володарь. Русь по швам трещит. Может, скажешь, посоветуешь что делать-то? Ты рядом с князем ходишь, больше слышишь и больше знаешь.

Какое-то время в воздухе висела напряжённая тишина. Наконец Любич пошевелился и оторвал взгляд от пустой глиняной чаши.

– Вот оно значит как? Всё-то вы знаете и обо всём толковать можете? А не боитесь, что сейчас варяги заявятся, и за ваши вопросы вас на кол посадят?

Богуяр неожиданно ударил кулаком по столу.

– А пусть садят! Только не могу я смотреть на то, как мир наш чахнет, а вместо князя нами чужаки правят во главе с княжеским воеводой Добрыней!

– Цыц, дурень! – Любич оживился. Видимо при упоминании имени воеводы в его душе начался внутренний протест. Богуяр всё же достал его за живое, припоминая ему, как однажды Добрыня отобрал у Любича коня, которого купец держал в подарок князю. – Вижу, что жизнь не мёд у всех в Киеве. Слышу, как народ варягов поносит, да на Добрыню косится. Вижу, и как князь голову треплет от безысходности. Он варягам денег много должен, а где их взять не знает. Вот они сами и рыщут по домам да по хатам и всё, что плохо лежит, в мешки свои суют. Всё вижу, да только что делать не знаю, да и никто не знает. Князь совсем обессилел и веру потерял. Не помогают ему его Боги и знака никакого не дают.

– А правда, что у него в хороминах некий старик крутится и на веру свою иудейскую его подбивает? – Елизар забросил наживку и ждал, что из этого выйдет. – Сдаётся мне этот старик хазаретянин. Или я что не так понял?

Любич кивнул головой, вклиниваясь в навязанную ему беседу.

– Верно. Иудей тот с самой зимы проходу князю не даёт. То с одной стороны зайдёт, то с другой.

– А что князь?

– А что князь? Молчит и хмурится. Тот старик ему всё о крови напоминает. Дескать, в нём, в князе кровь иудейская течёт от матери. А что ещё говорит, то мне не ведомо. Они втроём с Добрыней запираются у князя, даже Рогнеду туда не пускают и целый день до вечера о чём-то толкуют. Только после этих толкований князь сам не свой ходит.

Любич неожиданно замолчал и совершенно трезвыми широкими глазами обвёл всю комнату, будто только что её увидел. Потом его глаза сошлись в щёлку

– А что это вы други мои мне песни про князя всё поёте? Ох, чую, что дело всё не в нём. – Старый торгаш, наконец, понял, что его обводят вокруг пальца, как маленького. – Ну, хитрецы, теперь давайте всё начистоту! Чего удумали?

Богуяр понял, что пришло время говорить о главном. Плавно перейти к этому главному не получилось, теперь придётся идти напролом, но с чего начинать он пока не знал, и смутившись отвёл глаза от княжеского купца. Елизар соображал быстрее, да и друга пришло время выручать.

– Ты как всегда прав, Любич. Слёзными разговорами тебя не убаюкаешь. А дело наше вот в чём. – Зачем-то он осмотрелся по сторонам, хотя в доме кроме них никого не было. – За море я с Богуяром ходил. То тебе не известно. И там, у ромеев мне дали чётко понять, что торговать с нами будут лишь тогда, когда князь веру христианскую примет. Крестить они его хотят, но как сделать это не знают. Самый важный купец Антоний мне в самом Царьграде сказал – «Крестите князя, тогда я сам свои торговые корабли к Киеву поведу». Вот так, Любич. Не хотят ромеи с нами торговать, потому мы и пустые назад вернулись. Что скажешь купец? Куда за товаром теперь идти? Со всех сторон то печенеги, то норманны с варягами. До волжских булгар далеко, и степняков там тьма, да и товара такого как в Византии нет. Туда со всего мира народ съезжается, общаются люди, товаром меняются, мир поддерживают. А мир – это сила и благо.

Неожиданно витиеватую речь Елизара перебил Богуяр.

– Ты уж Любич не серчай на мысли наши, но город поднимем только тогда, когда князь силу возьмёт. А сила его там – за морем пока. Нам один грек священник говорил о некоем слепом старике. Имя у него… – Богуяр пошевелил губами, будто вспоминал имя на вкус. – Фотий. Этот отшельник живёт недалеко от Царьграда у самого моря. Так вот, этот священник сказал, что Фотий блаженный и часто на слух повторяет, что ждёт от князя руссов приглашения. Говорит, что князь сам его позовёт, только время ещё не пришло. А ещё священник сказал, что этот Фотий чего-то знает такое, отчего сам князь рад будет.

Одурманенный вином и всем услышанным, Любич медленно переваривал крамольные речи купцов. Не раз он сам слышал от ромеев, что те хотят торговать с единоверцами. Однако как заставить князя от Богов своих отречься, да ещё весь народ перекрестить на их лад, это было выше его понимания. Правы купцы, ох как правы, да только из сердца веры многовековой не вытравишь. Народ подняться может и смуту учинить великую. Что же такого должно произойти, что бы весь народ поверил, и крещение это принял? Любич не знал на это ответа. Однако, слова друзей о неком Фотии, посеяли в его душе слабую надежду на благоприятный исход купеческого зговора. Безысходность и пустой кошель, да и скудная княжеская казна толкали на безумие. Как знать, может и в самом деле, этот отшельник что-то знает такое, отчего князь вновь силу обретёт? Нехорошие мысли колесом крутились в его голове, выветривая лёгкий винный хмель. Нужно что-то отвечать купцам. Будучи до крайности осторожным, Любич прощупал почву.

– А чего вы от меня хотите? Чтобы я князя уговорил на крещение?

Богуяр махнул рукой в ответ.

– Что ты Любич. Ни о каком крещении речь не идёт.

Ничего не понимая, купец вопросительно посмотрел на Елизара.

– Это как же? Сами говорите, что князя крестить нужно и тут же отказываетесь от своих слов?

– Не нам решать, креститься ему или нет. – Богуяр понял, что Любич готов помогать им в их лихом деле. – Всего лишь к нему нужно привести самого Фотия. А тот пусть скажет князю, всё что знает.

– Главное перед этим, с князем потолковать об этом слепом старике. – Елизар дожимал купца до конца. – Пусть поговорит с ним. Ведь приезжают к нему священники всякие и запросто разговоры ведут о вере своей. Князь никого не выгонял ещё и выслушивал всех до конца. Может статься, что и Фотия примет и поговорит с ним. А тебе только и нужно, что упросить князя на разговор этот.

Любич наконец понял хитрую задумку купцов. Только в этой задумке его голова оказывалась на кону. Елизар и Богуяр внимательно следили за тем, как в голове у Любича происходит тяжёлый спор с собственной корыстью, и видели в его глазах страх перед тем, как князь может отреагировать на просьбу купца. Выражение глаз быстро поменялось, когда он подумал о том, что за оказанную услугу Владимир может и щедро наградить. Иногда в его голове возникал вопрос – может открыться князю, да покаяться, что слушал речи непотребные. Отдать на откуп друзей своих, а самому тихонько крутиться подле княжеских ног, выпрашивая полушку в тяжёлый день? Придя к какому-то решению, Любич тяжко вздохнул и тихо заговорил:

– Хорошо. Убедили вы меня прощелыги. Вижу, что только о своём кошеле нужду имеете. Поговорю я с князем, но если он добро на разговор с Фотием этим даст, всю жизнь с каждого торга кусок мне отдавать будете.

Напряжение тут же спало и на лицах купцов появились улыбки. Битва, хотя и не без потерь, была выиграна. А о куске, о котором упомянул Любич, можно будет поговорить и в другой раз.

– Вот и ладно. Значит, поговоришь с князем? – Богуяр ставил точку в разговоре. – А о своей доле в будущих наших промыслах не беспокойся.

– Поговорю, как случай представится. А вы пока корабль готовьте. Как лёд на реке сойдёт, так к морю и пойдёте. Только о разговоре нашем никто знать не должен. Кто проговорится до времени, прокляну на веки всё потомство!

Последняя угроза была лишней. Елизар с Богуяром в душе ликовали. Если удастся их план, то они будут первыми, кто привезёт в Киев много товара. Будет много денег, а значит больше возможности и власти. У самых дверей купцы опять ударили по рукам, клянясь в верности друг другу и предстоящему делу.

Любич вышел в темноту и проторенной дорожкой двинулся к своему дому. На небе плыла полная луна, а у крепостной стены на капище полыхали отсветы большого костра. Жрецы не жалели дров и крепко натянутых шкур на своих барабанах. Долгие и тоскливые их песни о былом могуществе продолжались. До восхода солнца было ещё далеко, а спать совсем не хотелось. Любич присел на завалинке у чьей-то избы и прикрыл глаза. С мерными стуками барабана раз за разом что-то отрывалось изнутри и отлетало в небытиё. Душа разрывалась на части, в голове стоял кромешный туман, а сердце просило веры и любви. Трудно перейти болото, но всегда есть надежда, что по пути рука вот-вот схватит живую ветку и с её помощью закончится весь кошмар никому не нужного героизма. Настало время для принятия решения. Любич знал, что рано или поздно, но это должно было случиться. Он открыл глаза и прямо перед собой увидел звёздное небо. Яркие звёзды свысока смотрели прямо на него, а одна неожиданно сорвалась с места, и оставляя за собой светящийся хвост устремилась вниз. Через какое-то мгновение падающая звезда исчезла с небосвода, оставив лишь приятное воспоминание.

– Это знак.

Любич сказал это сам себе, но уверенность в своих силах, пусть и робкая, уже зародилась где-то внутри под самым сердцем. Он поднялся с завалинки и не спеша продолжил свой путь домой, не обращая внимания на громкие песни пьяных варягов, и поднявшийся вдруг холодный ветер.