Текст книги "Р.А.Б."

3

Вечером того же дня я «проставлялся» по поводу своей «инаугурации». Расщедрился, купив на четверых три бутылки «Johnny Walker Red Label» (в то время мы считали, что этот денатурат – истинный атрибут «молодых, энергичных и успешных» менеджеров, а многие так полагают и по сей день). Друзья все спрашивали и спрашивали, как идут дела, и как оно там, в корпорации? А я снисходительно улыбался и отвечал: «Ну, это, конечно, другой уровень», – ловя на себе завистливые взгляды.

И кто-то посетовал, что я теперь зазнаюсь и, типа, сменю круг общения, а я в ответ поклялся в вечной мужской дружбе, в душе понимая, что постараюсь сделать все, чтобы никогда больше их не увидеть. А другой заметил, что у меня теперь можно будет деньги занимать, и я радушно улыбнулся. А потом прозвучал вопрос, который даже непонятно кто задал, кажется, он материализовался из воздуха:

– А в чем разница между торговым представителем и менеджером?

И я лишь развел руками, сказав, что она огромна, хотя на самом деле во мне все клокотало. Я мог бы прочесть им целый доклад об этой «разнице». Я мог бы сказать, что это – как открыть новый мир. Однажды ощутить, что ты больше НЕ ТОРГОВЫЙ ПРЕДСТАВИТЕЛЬ, ты – МЕНЕДЖЕР! Это весомое различие. Торговому представителю не дадут ипотеку, ему не предоставят автокредит, любимая девушка не решится познакомить его со своими родителями, приятели не будут увлеченно названивать всю неделю, спрашивая, как идут дела, страховой агент не принесет домой подарок от своей компании при заключении нового контракта. Да что там говорить, даже в гипермаркете к вам никогда не подойдет продавец и не предложит стать членом «Платинового Клуба Скидок». И не потому, что торгпред – какой-то левый чувак, а потому, что торгпред стоит в обществе на одной ступеньке с этим самым продавцом. И еще с мерчандайзером, и со страховым агентом, и с водителем такси. Хотя нет, водитель такси все-таки ниже, у него даже деньги мятые.

Я бы сказал, что это и есть настоящая карьера. Все мы заточены под карьеру. И это правильно. Нет карьеры – нет респекта. А какой может быть респект торгпреду? Только бонусный купон на распродажу, вот и весь ему респект.

Но все уже так сильно убрались, что тратить время на расписывание этих простых, в общем, истин, у меня не было никакого желания. И потом, на часах было час сорок пять ночи, а это означало, что всем пора было разъезжаться по домам.

Той осенью мы все были увлечены ежедневным просмотром реалити-шоу «МЖ». Это было гениальное в своей простоте изобретение. Две камеры, установленные внутри унитазов платных туалетов – мужского и женского (отсюда название). Шоу шло каждый вторник и четверг по ТНТ. Два раза в неделю на сорок минут спальные районы столицы и городов-миллионников прилипали к экранам телевизоров, чтобы поржать над тем, чья же задница в этот раз окажется на унитазе.

Все вертелось вокруг задниц. Задницы были разные – мужские и женские, рыхлые и подтянутые, со шрамами и без. Частенько, как это бывает в уличных туалетах, с посетителями случались конфузы, такие эфиры обсуждались потом неделями. Но главными звездами, конечно, были смотрители. За мужской туалет отвечал безногий инвалид Гена, а женским туалетом заведовала ненормальная толстуха Валя. Я думаю, она весила под сотку или даже больше. Частенько смотрители переругивались с клиентами, иногда выясняли отношения между собой. Но кульминацией «МЖ» были моменты, когда сами смотрители заходили в туалет. Это было грандиозно. Это было потрясающе. Гена неуклюже раскладывал свои костыли и садился на унитаз с третьей попытки, иной раз заваливаясь на бок, если был сильно не трезв. В такие моменты он матерился, закуривал «Беломор» и сплевывал себе под ноги. Точнее сказать, под протезы. Валя ходила в туалет манерно. Картинно снимала стринги, вытаскивая веревочки из-под жировых складок, строила глазки камере, долго оправлялась.

Выпуск «МЖ: Понос у Вали», посмотрели 250 миллионов человек и еще пара миллионов в интернете. Эфир, в котором Гена бил костылями сошедшего с ума от желания опорожнить желудок узбека (тот стоял в очереди два месяца), посмотрели 180 миллионов. Мы все были в восторге от «МЖ». Мы мечтали стать его героями.

Попасть в шоу было нереально. Еще бы! Вы представляете, сколько человек жаждали, чтобы их задница оказалась на экранах миллионов телевизоров? Подруга моего хорошего знакомого ушла к парню, который четыре месяца отстоял в очереди, чтобы попасть в «МЖ». Оно и понятно – не каждый способен на такой поступок. Я пытался попасть в шоу дважды – каждый раз потратив три недели на очередь. Все, что мне удалось – продвинуться на 25 465 позицию. Мой друг детства Женя дошел в листе ожидания чуть дальше – на 20 407 позицию. Из наших знакомых больше не продвинулся никто, хотя многие пытались. Обидно, конечно. Но само стояние в очереди тоже дорогого стоило. Мы стали локальными звездами (секундное интервью всех участников очереди показывали по телику в течение недели), нашими именами знакомились с девушками («Привет, а мой друг стоит в очереди „МЖ“), мы были героями сплетен на работе и звездами дворовой компании. В какой-то момент мы даже переплюнули по крутизне тех, кому довелось участвовать в массовке у Андрея Малахова.

Потом был скандал с толстухой, которую руководство канала решило заменить сексапильной моделью. Спустя неделю после ее ухода из «МЖ» в Москве состоялась многотысячная демонстрация толстяков под лозунгами «Верните нам настоящую красоту!» и «Долой пластиковых кукол!». Они шли по Тверской, ели гамбургеры и били в пустые коробки из-под телевизоров. Поговаривали, что за демонстрацией стояли корпорации фаст-фуда, уж очень четко все было организовано: милицейские кордоны, множество телекамер, оригинальные футболки со слоганом «Mad about fat!» и прочее. В итоге не обошлось без пары журналистских расследований, но выяснить доподлинно, стоял ли за акцией «Макдональдс», или «Пицца Хат», или «Ростикс», не удалось. Если честно, никого это и не волновало – все жаждали увидеть на экранах толстуху, без нее шоу было совсем не то. Даже Гена как-то сник и подрастерял весь свой алкогольный угар. Валю вернули обратно через три дня.

Мы старались не пропускать не единого выпуска. Мы обменивались лучшими эпизодами. Мы часами висели на форуме www.toiletshow.ru. Мы обсуждали «МЖ» на работе, дома и в гостях. Это было лучшее шоу сезона. Это было очень крутое шоу. Гениальное в своей простоте. Мы не могли его пропустить.

В общем, я быстро расплатился за всех, вышел на улицу и закурил, осматривая окрестности в поисках такси. А мимо меня по Москве-реке проплывали три длинные баржи с огромными рекламными плазменными мониторами. На экранах синхронно транслировались ролики пива «Муткофф», изображающие загорелых красавцев, которые скидывали с себя офисные костюмы у кромки бассейна. На шезлонгах вокруг загорелые длинноногие девушки неспешно потягивали коктейли. Парни открывали пиво и улыбались. «СДЕЛАЙ ВЫБОР – ВЫБЕРИ СЕБЯ. ЭТО ТВОЙ МИР – ОН ТАКОЙ ОДИН. МУТКОФФ – РЕШАЙСЯ!» Слоган плясал на экране и растворялся в пивной пене.

А позади меня из бара грохотал нарастающий бит, и тревожный голос все читал и читал:

 
Choose life!
Choose your future!
Choose life!
Choose your future!
 

А я думал о том, что все наши проблемы в выборе. Я лично выбираю хорошую работу, я выбираю карьеру, я выбираю будущее, я выбираю социальные гарантии, я выбираю любовь. Я не собираюсь сдохнуть в чертовом спальном районе, спившись от дешевой водки. Пять лет… пять долгих лет чертовой работы торгпредом с восьми утра до восьми вечера. Все это было вчера. И ступень, на которой стоят все эти лажовые продавцы, агенты и мерчандайзеры – пройдена. Я менеджер! Я выбираю жизнь!

 
Choose life!
Choose your future!
Choose life!
Choose your future!
 
 
I choose not to choose life,
I choose something else… —
 

продолжал звучать рефрен той песни. Впрочем, что имелось в виду в последней строчке, я так и не понял. Видимо, там дальше были еще какие-то слова. Но их я уже не услышал. Я сел в такси, которое унесло меня в расхлябанную московскую ночь, обещавшую новый день. И новую жизнь завтра.

Четыре с половиной процента
(Полтора года спустя)

Мне не нужна нация мыслителей, мне нужна нация работников.

Джон Д. Рокфеллер

4

– «Вперед, к победе, вперед, к победе!» – несется отовсюду.

– «Своей добьемся цели!» – отчаянно подпеваю я, и скосив взгляд в сторону, вижу, как от натуги вздулись жилы на шее моего коллеги Леши Нестерова, который орет, как солдат на плацу:

– «Любой ценой мы конкурентов победим! Со мной друзья, товаааааааааарищи, каааллегиии!»

Мы стоим, уперев руки в свои рабочие столы, а некоторые, как Леша, даже вытянулись по стойке смирно, зажмурив глаза, что практически приравнивает исполнение корпоративного гимна к исполнению государственного. Шесть человек в одинаковых серых костюмах, белых рубашках (синие также допускаются) и синих, в красную диагональную полоску галстуках, старательно выводят слова Гимна Корпорации.

Мы делаем это каждое утро. Перед планеркой. С девяти утра до девяти десяти. Двери, разделяющие «open spaces», и двери, выходящие в коридор, открыты – чтобы каждый отдел слышал своих соседей. И осознание того, что вместе с тобой сейчас поют все тридцать пять этажей здания (или три тысячи человек) заставляют тебя трепетать внутри, делая неуязвимым. А потом из офисных динамиков донесется чуть хрипловатый голос Президента, который каждое утро не ленится лично (за исключением тех дней, когда он в командировках) поприветствовать нас, Сотрудников Корпорации, и мы в нем растворимся.

«Каждое утро мы вспоминаем о личных победах, сделанных вчера, об этих маленьких кирпичиках, которые каждый из нас вкладывает в Общую Победу», – говорит Борис Семенович Врубель, и я улыбаюсь, потому что эти слова обо мне. И еще о Нестерове, и о Керимове, и о Загорецком, и о Захаровой, и о Евдокимове (лучшем из нас), и даже об этом клиническом идиоте Старостине, чей отдел вот уже второй месяц заваливает план продаж. Все мы здесь – одна команда менеджеров, членом которой я счастлив быть уже полтора года. А вместе с нашей командой еще логистика, склад, финансы, служба безопасности, планирование, маркетинг, внутренняя логистика, тренеры, эйчар, мерчандайзинг…

«И я не устаю с гордостью повторять: мы не просто большая, но Великая Компания!», – вторит моим мыслям голос Врубеля. А я думаю о том, что работать в такой компании после четырех лет маяты старшим торговым представителем в разных фирмах, это как переехать из разрушенной деревни в город. Даже не так. Как из нищей страны – в процветающее Государство!

«Я счастлив и горд тем, что вы доверяете мне управлять нашим кораблем вот уже пятнадцать лет. Поверьте, нет ничего важнее доверия граждан нашего маленького государства – компании “Республика Детства”! Всем вместе нам обязательно повезет, потому что по-другому быть не может!»

Да что там! Мне, например, уже повезло – я оказался здесь. Конечно, бывает еще более редкое везение, например, получить значок «лучший работник месяца» из рук самого Врубеля. Но такая удача – одна на миллион. Всего двадцать сотрудников за всю историю компании удостоились получить вымпел из рук Президента, а не генерального или коммерческого директоров. Девятнадцать давно на пенсии, остался только Севидов Юрий Николаевич, из логистики, которого я видел один раз, мельком, на корпоративе. Да бог с ним, со значком. Просто работать здесь – уже большая удача.

«Но мы не будем также забывать и о допущенных нами ошибках, – чуть понизив голос, заканчивает Врубель, – в детальном анализе ошибок – залог наших будущих побед! Желаю вам хорошего дня, коллеги! Удачи!»

– Курить идем? – поинтересовался Старостин, ни к кому конкретно не обращаясь.

– До планерки пятнадцать минут. Спускаться-подниматься. Не успеем, короче, – сухо ответил Керимов.

– Тогда пойду за кофе, – все тем же безразличным тоном сказал Старостин. В самом деле, с головой у него не все в порядке. Предложение курить я слышу от него каждое утро перед планеркой. И ему уже никто из нас не отвечает, кроме вежливого Керимова.

А потом нас вызвали на совещание, и мы пошли в переговорную, понуро неся скорбные лица и папки с бумагами, которыми никто никогда не пользовался на планерках. В моей лежали отчеты о дебиторской задолженности месячной давности, ксерокопии журнальных статей о продукции нашей компании, и, на всякий случай, сводка с цифрами продаж последнего месяца.

Рассаживались за овальным столом псевдовишневого дерева в строгой очередности. По правую руку от кресла начальника садился Нестеров, Потом Загорецкий, Потом Захарова, потом Керимов, потом Старостин, потом я, а замыкал нашу семерку Евдокимов, садившийся слева от кресла Львова. В ожидании руководителя мы дружно насупили брови и зашелестели бумагами, большая часть которых, как я уже говорил, не имела отношения к обсуждаемому вопросу. Загорецкий параллельно с кем-то эсэмэсился, Захарова изучала лак на ногтях, Старостин зачем-то подглядывал в мою папку, Керимов непонимающим взглядом уставился в карту страны, покрытую флажками, обозначающими дистрибуторские центры корпорации. Только Нестеров сосредоточенно смотрел на стену, и лицо его не выражало ни единой эмоции.

Львов стремительно влетел, глядя на часы и одновременно громко ругаясь по мобильному. Кивком он поприветствовал нас, плюхнулся в кресло, бросил в трубку что-то типа «это даже не обсуждается», сунул телефон в нагрудный карман пиджака и принялся нас рассматривать. Так, будто мы впервые встретились. Это было стандартным началом наших планерок.

Руководитель нашего департамента Андрей Львов был обаятельным сероглазым тридцатисемилетним парнем с фигурой, по которой можно было решить, что он проводит все свободное время в спортзале, и лицом кинозвезды, прожигающей жизнь в ночных клубах. Его немного портили дерганые движения и глубокие синяки под глазами, что наводило на мысль о злоупотреблении стимуляторами, но, учитывая кокаиново-спортивный облик большей половины топ-менеджеров Москвы, это было в рамках допустимого.

Он был не слишком жестким в сравнении с руководителями соседних департаментов, но и в рубаху-парня не играл. Его нельзя было упрекнуть в крысятничестве премий или подставах подчиненных, он не злоупотреблял нескончаемыми отчетами, как, например, руководитель департамента маркетинга. Но также не был щедр на похвалу, который год уже совершенно отстранился от выездов к клиентам, часто штрафовал, а в последнее время был дико нервным и срывался по пустякам.

И его можно было понять – второй квартал подряд наш департамент не выполнял план продаж. Этот ужас в сочетании с еженедельными выволочками у коммерческого директора, растущей ценой на бензин и наркотики и повышающимися ставками ипотечных кредитов сведет с ума любого, даже самого толерантного руководителя. Все шло к тому, что мы завалим годовой план. Для всех это означало примерно одно и то же: отсутствие годового бонуса, антидепрессанты, неподписанные отпуска, штрафы, снова антидепрессанты, возможные увольнения – в целом ничего нового. Для Андрея это означало конец карьеры в корпорации…

В общем, он был не самым плохим начальником, гораздо лучше многих. Скажу больше: нам, его подчиненным, завидовала половина компании. Львов руководил нашим департаментом четыре с половиной года, и все вроде шло хорошо. Просто его пятый год на этом посту был не самым лучшим, если так можно выразиться… в общем, такой год когда-то наступает для каждого руководителя.

– Я хотел бы начать с того, чем мы закончили на прошлой неделе, – Львов ослабил узел галстука, – результатами продаж. Не могу сказать, что они меня не удовлетворяют. Они просто ничтожные. Слабые. Если честно, вы в полном говне, ребята!

– Я тут подготовила некоторые цифры по дистрибуторам, – робко начала Захарова, поправив прическу, – наметилась небольшая, но устойчивая тенденция к росту.

– Какая же? – устало переспросил Львов, глядя в окно.

– Ты знаешь, Андрей, дистрибуторы очень оптимистично восприняли запуск «Даши», и ты был прав, относительно – (в компании было принято обращаться друг к другу на «ты», чтобы подчеркнуть псевдосемейную, доверительную атмосферу в коллективе – ко всем, за исключением членов совета директоров и коммерческому директору – здесь семейные узы, видимо, прерывались) – новых методов стимулирования…

Захарова стала нудно излагать, насколько ей помогли новые методы стимулирования (банальные откаты, увеличенные на двадцать процентов), пытаясь завуалировать свой хилый прирост в два процента, но Львов ее практически не слушал. Открыв собрание, он уже через минуту вскочил со своего кресла и молча начал выписывать замысловатые траектории по переговорной, отчего мы вынуждены были постоянно вертеть головами.

Комната наполнилась тоской всеобщего задавленного бессилия, впрочем, уже привычного. Даже желание втянуть голову в плечи или превратиться в человека-невидимку постепенно исчезло. Осталось легкое покалывание в области желудка, сравнимое с ожиданием неприятной, но все-таки непродолжительной процедуры посещения дантиста. Отличие состоит в том, что если дантисты сверлят твой зуб, то начальники сверлят твою голову.

Казалось, на моей голове уже не осталось места для сверла. Рынок летел вниз. Мы ничего не могли с этим поделать. Это знали все, включая Львова. Но в его функции входило сверлить, а в наши – подставлять головы. Собрания давно уже не приносили никакого результата. Это была процедура. «Согласно служебным инструкциям и функциям руководителей департаментов»… или как там это было записано в Корпоративной Книге?

– Плохо, Ольга, – бросил наконец он, переместившись мне за спину, – шняга. Туфта. Два процента… несерьезно все это, – (поговаривали, что он и Захарова были любовниками какое-то время назад. Иначе невозможно было объяснить его излишнюю терпимость).

– Но октябрьские перспективы… – продолжала нести ахинею Захарова, пока Львов жестом не остановил ее.

– Старостин, – Львов постепенно переходил на повышенные интонации, – ты сам уволишься или тебе помочь?

– Андрей, – начал канючить Старостин, – ты же знаешь, продажа по каталогам и подписке – поле с самым слабым приростом.

– Поле с самым слабым приростом – это ты! – рявкнул Львов. – Готовься искать работу в декабре. Или рви задницу. У тебя какой прирост?

– Минуту, – Старостин погрузился в бумаги.

– Секунду! Один и семь процента!

– Один и семь, – Старостин начал согласно кивать, будто слышал эту цифру впервые, – но я…

– Но ты имеешь самый слабый показатель в департаменте. – Львов досадливо махнул рукой, призывая его заткнуться, и переместился из-за меня за спину Евдокимова, единственного, у кого с цифрами было все в порядке. Региональный сбыт рос больше, чем темпы рынка. Думаю, в показателе в пять процентов не было никакой заслуги Евдокимова. Только темпы развития регионов. Во всяком случае, каждый из нас втайне надеялся на это.

– Нестеров! Ты наконец набрал четыре процента, молодец. И?

– Андрей, – Нестеров как обычно встал и вытянулся, пытаясь поймать на себе взгляд Львова, – я следовал твоему предложению увеличить количество тренингов для продавцов «Домов игрушек». Хочу сказать, что без твоей инициативы я никогда бы не достиг такого показателя.

– Угу, – сухо кивнул Львов, – молодец. Надеюсь, в октябре у тебя будет прирост в пятерку. Не то, что у тебя, правда, Загорецкий?

– Рост рынка по сетевым клиентам в третьем квартале составил 3,5 процента. Мы выросли почти на четыре, – спокойно ответил Загорецкий.

– Меня не волнует рост рынка в гребаном третьем квартале! Меня волнует то, что два последних года мы опережали общие темпы! – заорал Львов. – А три последних квартала идем ниже!

– Я хочу сказать, что в моем отделе нет ресурса для опережающего роста. – Говоря это, Загорецкий старался сосредоточить свой взгляд на галстуке Львова. – Мы забили все ниши по максимуму. Если только самим выходить на улицы и продавать говорящих кукол прохожим.

– И выйдешь! Если нет других вариантов, окажешься на улице! – Львов ткнул в его сторону указательным пальцем. – С говорящими куклами или с расчетом. Подумай об этом. Ты же у нас самый умный, да? Бостонские тренинги, МГИМО. Ты даже не представляешь, насколько рынок нуждается в столь хорошо образованных курьерах!

– Андрей, я уже начал просматривать вакансии дворников, – кивнул Загорецкий, – но курьером тоже ничего. Спасибо за совет. Кстати, не знаю, в курсе ли ты, но у наборов «Солдаты Победы» жуткие проблемы с качеством. Многие составные части не стыкуются друг с другом. Это у всех так или только у моих клиентов?

– У меня на прошлой неделе было пятнадцать возвратов, – кивнул Евдокимов.

– Слушайте! – взвился Львов, – давайте не строить из себя не пойми кого, о'кей? Мы что, все эти годы продавали каких-то других солдатиков? Это унылое китайское говно появилось на складе вчера? Что, раньше возвратов не было, Евдокимов? Раньше проблемы с качеством вам почему-то не мешали делать план, а сейчас это, блин, катастрофа, да? Или, может, конкуренты торгуют какой-то другой, менее токсичной и более качественной шнягой? Вы бы лучше полки у них отнимали, чем думать о качестве. Или, может, я, что-то упустил и это программа «Контрольная закупка», а не департамент продаж?

– Мы отняли в «METRO» полтора процента полки у конкурентов, – быстро встрял Керимов, не давая разгореться эмоциям Львова, – больше не получится.

– У кого? У конкурента? Вчера я был в «METRO». Знаете, что интересно? Вся продукция нашей компании представлена идеально. Конструкторы, мягкие игрушки, паззлы, развивающие игры. Полки, промозоны, активные ценники. Сегмент кукол и наборов с героями мульфильмов занимает всего двадцать четыре процента. Понимаете, о чем я?

– Но, – начал было Керимов, – согласно внутреннему положению компании, мы как раз выдерживаем определенную для нашего ассортимента долю на полках…

– Я не обсуждаю сейчас внутреннее положение компании. – Львов плюхнулся в свое кресло и нервно начал теребить ручку. – Я говорю о том, что если вы не можете отбирать полки у других компаний, отбирайте у «соседей»…

– Как это? – быстро-быстро заморгал Керимов.

– А вот так! Соседние департаменты – такие же конкуренты, как и другие компании. Твои соседи помогают тебе получать бонусы? Годовые премии?

– Но ведь команда..

– Какая к черту команда, Керимов?! Ты не выспался сегодня? Тебе эта команда доплатит, если по итогам года департамент провалится? Отпускные выдаст? Мне нужно от каждого из вас, – он обвел нас немигающим взглядом, – от каждого! Четыре с половиной процента! Не пять, не шесть, тем более не три. Четыре с гребаной половиной, слышите?! И мне плевать, откуда вы их принесете! Не можете давить конкурентов, давите соседей, не получится с соседями, продавайте игрушки своим родственникам, сироты и одинокие могут продавать людям на улицах. Или все дружно могут пойти на хуй. Вопросы есть?

Переговорная погрузилась в тишину. Казалось, даже кондиционер затих, пораженный таким заявлением Львова. Слышно было лишь, как Захарова и Нестеров дружно конспектировали сказанное. Это было явным нарушением корпоративного Положения: «Недопустимы любые действия сотрудников Корпорации, если в результате подобных действий создается внутренняя конкуренция между Департаментами Корпорации, которая может повлечь за собой падение продаж в одном или нескольких Департаментах в пользу другого». Подобная декларация Львова была жестом отчаяния. Все мы как исполнители подобной директивы подлежали немедленному увольнению. Я втянул воздух ноздрями, пытаясь сосредоточиться, но уловил лишь кислый запах пота. Судя по лицам присутствующих, таких, кто бы не помнил эту статью Положения, не было.

– А я считаю, давно пора, – четким голосом отрапортовал Нестеров. – Другие департаменты давно не стесняются отжимать друг друга. Помните, как в прошлом году нас в «Ашане» отжали? А когда начались разборки, «мягкие игрушки» сказали, что им не хватало места для федерального промоушена, поэтому были вынуждены сдвинуть нас! Правильно, Андрей Николаич, – в такие моменты Нестеров всегда пользовался этой совковой манерой обращения. На «ты», но по имени и отчеству. – Мы только за, да, ребят?

«Ребята» по очереди неуверенно кивнули. Львов наклонился над столом и заговорщицким тоном сказал:

– А разве у нас с вами есть другие варианты? – и это «у нас с вами», прозвучало, как «встретимся на улице». «Имитация командной игры – последнее прибежище для бегущих от ответственности за поражение», – вспомнилась мне цитата с какого-то интернет-форума…

– У меня вопрос, Андрей, – я откашлялся, – в моем отделе есть проблема с запуском кукольной программы. Владельцы павильонов сплошь кавказцы. Они говорят, что у «Даши» очень выпирают… выпирают эти, – я заглядываю в блокнот, – соски.

– И чо? – осклабился Львов. – Соски у нее выпирают. А они хотят, чтобы у нее член выпирал, что ли? Мы пока не наладили выпуск кукол-трансвеститов.

– Дело в том, что они отказываются их класть на лучшие места, ссылаясь на мусульманскую мораль. – Я неистово зашелестел страницами блокнота. – К примеру, ЗАО «Дербент»…

– А в чем мораль-то? Мы что, заставляем их детей играть этими куклами? – Львов непонимающе всплеснул руками. – Мы всего лишь просим их продавать. Врубаешься? Продавать!

– Да, но многие говорят, что это «грязная кукла», – цитирую я.

– Слушай, Исаев, не еби мне мозги, а? Грязная – чистая, соски – носки. Ты сколько раз в тренингах по продажам участвовал в этом году?

– Четыре.

– И что? Тебя в пятый раз отправить? – Львов втиснулся между креслом Старостина и моим и сел на стол. – Чему ты там научился, если не можешь впарить товар человеку с восемью классами образования?

– Андрей, но они, как бы сказать… не совсем стандартный тип покупателя… логика у них эта… иррациональная.

– Скажи мне, дружище, почему так получается, а? Слово «иррациональная логика» ты своими куриными мозгами запомнил, а способов борьбы с ней не знаешь. Мне что, с тобой поехать на этот рынок, а? – Львов агрессивно наклонил голову. – В твое вонючее ЗАО «Дербент», чтобы собрать твоих баранов и рассказать им, почем халва, а? Бонус потом в какой пропорции будем делить?

– Спасибо, не надо. – Я опустил голову. – Постараюсь разобраться.

– Постарайся. Очень постарайся. На твое место, знаешь, сколько старателей претендует? – Он развел руки в стороны: – Вот сколько. Кстати, что там у тебя с результатами? – Львов перегнулся через меня и схватил свои бумаги.

– Четыре и четыре прирост, – сказал я.

– Четыре и четыре… четыре и четыре… – Казалось, Львов не знает, что следует из этого хорошего, в общем, результата. – Жили в квартире сорок четыре, – напел он, глядя поверх моей головы. – Плохо, Исаев. Очень плохо. Должно быть четыре и пять. Ладно, все свободны. – Львов бодро спрыгнул со стола и, не прощаясь, вышел.

Я сидел как приклеенный, с чувством, будто меня мешком по голове ударили. Что же тогда хорошо, если одна десятая процента менее цифры плана при общей стагнации департамента – это плохо?

– Как же ты меня достал, придурок накокаиненный! – тихо сказал Загорецкий.

– А он опять торчать начал? – переспросил Нестеров.

– А он заканчивал? – вопросом на вопрос ответил Загорецкий, осекся, быстро посмотрел на меня и сказал: – Ладно, расходимся к животным.

– Курить пойдем? – безнадежно промычал Старостин.

Следующие полчаса до планерок с подчиненными мы убивали просмотром корпоративной почты, новостей компании, которые ничего нового не сообщали и лишь служили дополнительным спамом, состоящим из анонсов внутренних событий, отчетов о нашем участии в лажовых благотворительных акциях, нереальных успехах нашей продукции в разных регионах России и информации о том, кто из сотрудников переместился по карьерной лестнице (чаще всего это были увольнения).

Я переписывался с друзьями в ICQ, параллельно пытаясь флиртовать с девицами на «Одноклассниках», потом пил кофе, потом пытался найти в интернете самую лучшую цену на iPhone, на который, впрочем, у меня не было денег, потом смотрел самые дешевые предложения на отдых в Анталии, потом опять пил кофе. Пару раз я ответил на внутренние звонки, после чего снял трубку и положил ее рядом с телефоном, чтобы не отвлекаться от поисков горящих туров (на которые у меня также не было ни подписанного отпуска, ни денег).

Захарова, зажав мобильный между щекой и плечом, увлеченно рассказывала кому-то о невероятной распродаже в ЦУМе, Нестеров, как обычно, висел на форуме, посвященном оружию и рукопашному бою, Загорецкий невероятно быстро писал текст в свой блог в Live Journal, а Евдокимов хихикал над сообщениями с форума www.clerc.ru.

А потом кто-то из департамента логистики прислал мне ролик с YouTube, где блондинку ударило внезапно упавшей крышкой солярия, и я ответил что-то вроде «ржачная дура», а Паша Лебедев, с которым мы иногда ходили обедать, прислал мне с пометкой «Приколись!» клип, снятый на телефон.

В этом видео две семнадцатилетние девушки полублатного-полупроститутского вида избивали свою ровесницу, ЭМО, с фиолетовыми волосами и густо подведенными глазами, в перерывах между оплеухами заставляя ее ползать по заплеванному подъезду и целовать их бесформенные пролетарские ботинки. Девушка причитала что-то вроде: «Девчонки, ну хватит, пожалуйста, отпустите меня», и я дважды просмотрел этот действительно прикольный клип, переслал его пяти своим знакомым и любителю подобной чернухи Нестерову, а потом попросил Лебедева прислать мне что-нибудь еще в таком роде.

И из колонок iPod’а десятый раз неслось:

 
Она хотела бы жить на Манхэттене
И с Деми Мур делиться секретами,
А он просто диджей на радио,
И он, в общем, не бедный парень, кстати, но…
 

И Загорецкий пытался выяснить, кто слушает такую херню, а Нестеров возразил, что «нормальная вообще-то музыка», и переспросил все еще говорящую по телефону Захарову: «Правда нормальная?», – а та неопределенно пожала плечами, кажется, не расслышав вопроса. А я подумал о том, что Нестеров пытается закадрить Захарову, что, в общем, не имело для меня никакого значения, просто догадка. Тогда Загорецкий спросил, не мой ли это iPod, и я отрицательно замотал головой, боясь, что он спросит меня, нравится ли мне эта музыка, а у меня на этот счет вообще не было никакого мнения. Мне было все равно. Затем Евдокимов лениво предложил найти владельца проигрывателя, чтобы тот его выключил, «раз Загорецкому не нравится эта музыка», и все дружно сошлись на том, что владельцами могут быть или Старостин, или Керимов, но оба они отсутствовали уже двадцать пять минут, поэтому все забили на поиски хозяина и вернулись к своим делам. Признаться, мы все здесь в какой-то мере отсутствовали. И я решил налить себе еще кофе, параллельно думая о том, что Старостин наконец-то осуществил свое маниакальное желание покурить. Я сделал было попытку присоединиться к нему, но до начала моего собрания оставалось десять минут, поэтому я вернулся на свое место, держа в руках третью чашку дерьмового, но дармового кофе, а потом все надели маски злобных начальников и разошлись по пластиковым клетушкам, в которых сидели наши подчиненные.