Текст книги "Курсантский дневник (сборник)"

Сергей Мостаков
Курсантский дневник

Лирика

* * *

У меня есть девушка.

И пока я не знаю, что неудержимо тянет меня к ней, но многим я обязан ей.

6 декабря 1975 года

* * *

Сегодня 10 февраля 1976 г.

В этой тетради я соберу всё, что у меня осталось, и, конечно, новое, если оно не покинет меня.

Старое

Лирику я отдаю тебе!

Утро

 
Лишь чуть забрезжит небо на востоке,
На небосводе станут звёзды млеть,
Туман начнёт стелиться по дороге,
В сыром лесу начнёт светлеть.
Забрезжит солнце, свет польётся
Из чаши изобилия небес
И тихо щёк твоих коснётся,
И улыбнёшься ты, о, милый сердцу человек.
 

1973

* * *

 
Что в сладости со сном сравниться может,
А кто прохлады лучше ласку знал,
Кто ярче солнца свет видал,
Тот с богом лишь сравниться может*.[1]1
  Здесь и далее строки, помеченные знаком*, – цитаты. (Изд.)


[Закрыть]
 

1973

Море

 
Море, синее море,
Тёплая ласка чарующих вод.
Белым барашком тихие воды
Водят по морю свой хоровод.
Даль голубая с рассветом прекрасна
И будто лазурью опылена.
На фоне красивого неба, как в сказке,
Выходит Ярило, свет наш и краса.
Волны заблещут, забрызжут цветами,
Словно волшебник рассыпал брильянт.
И ты понимаешь, глядя на море,
Какой у природы великий талант.
 

* * *

 
Любовь, о боже, что это такое?
Наверно, это чувство знаю я.
Она нам ночью не даёт покоя
И лепит, как из теста, чудака.
Быть может, и не чудака, а человека,
Который потерял покой и сон.
И, несмотря на темпы атомного века,
Ты, как Ромео, в девушку влюблён.
А та девчонка с непонятными глазами…
Смеётся Бог как будто над тобой.
Её ты сердце хочешь тронуть жаркими словами,
Она же рот твой закрывает нежною рукой.
Ты негодуешь, мысленно подозреваешь,
Не зная, как же быть с девчонкою такой.
В своих мечтах её ты нежно обнимаешь,
А наяву боишься до неё дотронуться рукой.
 

* * *

 
БАМ, магистраль века,
Рельсовые километры.
Эй, комсомол, посмотри-ка,
Как нам даются метры.
Через тайгу и реки,
Закаляясь, как сталь,
Рельсы уложим навеки,
Славя великую магистраль.
Завыли, ликуя, болота,
Не страшны ни гнус, ни комар.
Нелёгкая это работа —
Двигать вперёд магистраль.
Мы все силы приложим,
Чтобы бежала вдаль
По просторам Сибири
Байкало-Амурская магистраль.
 

[1974]

* * *

 
Война! Как много горя в этом слове,
В нём всё разруха, голод, смерть.
Она несёт народам мира
Всё то, чему мы заявляем «Нет!».
Нет войнам, нет огню, пожарам,
Расстрелам, крови скажем «нет».
Нет места на земле земного шара
Фашизму, смерти «Нет! Нет! Нет!».
Фашисты! Вон с земли чилийской!
Вы не нужны народу своему.
Верните миру патриотов, коммунистов,
Чьи жизни вы предали незаконному суду.
Мы миру скажем:
«Нет фашизму в Чили!»
И в знак согласья миллионы человек,
Сжав в кулаки мозолистую руку,
Воскликнут хором: «Нет! Нет! Нет!»
 

* * *

 
Хто був весною на Україні,
Хто бачив білий світ садів,
Той чув і пісні солов’їні
І топ’я водяних млинів.
Ти бачив, мабуть, на болоті
Лелекі білих поступи.
Червоний клюв і довгі ноги
Обережно їдучі по воді.
Ти бачив, мабуть, як лелека
Литить у небі в вишині,
І маряться тобі дитинки
В червонім клюві лелеків.
 

1974

Ты запомни всё это,

История

 
Люди! Что такое война и чем она так страшна?
Ведь как прекрасна земля.
Так почему же скорбит она?
 
 
Посмотрите на чёрный пепел Хатыни.
Кровью людей пахнет она и поныне,
Красною кровью детей и сестёр.
О, человечество, это позор.
Сколько, Освенцим, Маутхаузен, Майданек,
Ты уничтожил людей?
Сколько сгорело в топках Дарници и Саласпилса
Ни в чём не повинных детей?
А сколько безвестных героев
Уничтожил ты, Бабий Яр?
А сколько грудных детишек,
Сызицкий лагерь, ты закопал?
Люди, представьте концлагерь:
Проволока, вышки, штыки,
Крематория чёрные трубы,
Часовых глухие шаги.
Словно вода из крана, стучат
Они в ушах.
Ноет рваная рана,
И в сердце томится страх.
Слышите, люди, войну?
Бетона сырые стены,
Шаги рвут тишину,
Надежды нет выйти из плена.
 
 
Так, так, так,
Часовой не ускоряет шаг.
Так, так, так,
Ходят эсэсовцы, мерно чеканя шаг.
Проволока, бетон и колючая проволока,
За нею не видно ни облака.
Чёрный дым крематория.
Ты запомни всё это, История.
Бам! Бам! Бам!
Это смерть зовёт там.
Люди в шеренги становятся.
Эй! Кто там молится?!
Зубы крепче сожми,
Ты ведь русский, молчи, молчи.
Нас миллионы, всех не убьёшь,
Каждого в топке огнём не сожжёшь.
Нас и в Гражданскую в топках сжигали,
Нам интервенты глотки свинцом заливали.
Но даже с глоткою, полной свинца,
Люди кричали: «Да здравствует революция!»
Так неужели славу отцов не продолжим!
Так неужели мы перед фашистскою сволочью дрогнем!
Нет, крепче зубы сожми
И правую ненависть в сердце копи.
 
 
Пусть крюк вырвал ребро.
Пусть в глотке пересохло давно.
Пусть за глоток воды
Ты не пожалел бы жизни. Но ты молчи.
Злоба святая кипит в сердцах,
Вас, фашисты, она превратит в прах.
Вы, детей сжигающие,
Вы, раненых добивающие,
Миллионы людей убивающие,
Слушайте этот набат.
Это не очередь дал автомат.
Это в крови задыхается,
Пламенем гнева занимается
Вся Земля.
Кровью её не потушить в века.
Злобы людской не залить,
Пламя ненависти не потушить.
Что, стая волков голодная,
Видишь, встаёт сила народная.
Ваша погибель встаёт, поднимается,
Пламенем, гневом занимается
Великий Народ.
Что, испугались, сволочи!
Это не факелы в фашистские ночи,
Это у вас под ногами горит земля,
Это Народ рабские рвёт кандала.
 
 
Всё это теперь лишь в камне.
В квадратах бетонных плит.
Живою историей стали
Бронза и гордый гранит.
Люди! Запомните это.
Пусть совесть вам будет судья.
Мирной должна быть планета,
Ужас войны повторять нельзя.
 

1974–1975 гг.

* * *

11/II – 76 г .

Конечно, всё я не соберу и не вспомню, почти все записи потеряны. Да это, может быть, и к лучшему – память удержала всё настоящее, главное.

* * *

Почему я могу разделять стихи на старые и новые? Чертой между ними стоит 8 июля 1975 года. Это день, когда я ближе подошёл к армии, когда я сделал ещё один шаг к этой встрече, переступив порог военного училища.

Новое

* * *

 
Присяга! Присяга! Присяга!
Звук этих слов как удар.
Мне кажется, это отвага
И к действию строгий сигнал.
Мы в красной обложке присягу
Рукою дрожащей берём
И в первую будто атаку
С комбатом своим идём.
По плацу, в асфальт одетому,
Пройдём мы к плечу плечо.
Всё в красный кумач одето,
И блещет лаком цевьё.
Оружье страна нам вручила,
Она нам доверила мир.
И гордости нет мерила:
Мы часть Вооружённых сил.
 

23/Х – 75 г.

* * *

 
Стучит мотор, чуть шелестит брезент.
Со взводом еду на ученье.
Бегут дома, деревья, тени стен,
И жёстким кажется сиденье.
Прижав к себе покрепче автомат,
Смотрю на улицы и перекрёстки.
Поток листву несёт назад…
Вдруг вижу – девушки-подростки.
Спешат, в руке портфель зажав,
Все в фартуках белей, наверно, снега.
Мальчишка поправляет накрахмаленный рукав,
Не замедляя, видно к школе, бега.
И вспомнил я, что много лет назад
Мать привела меня к большому дому.
В руке держал я маленький портфель,
А во дворе стоял весёлый гомон.
Я помню женщину по имени Татьяна.
В руке она держала белый мел,
А на доске сияло слово «Мама».
Как научиться я писать его хотел!
Я помню физика. Мой милый Пётр Дмитрич,
Как много сил потратил ты на нас.
Каких тебе всё стоило усилий,
Чтоб выучился наш упрямый класс.
О, мой учитель, тётя Броня.
Прости меня, что так тебя назвал.
Почти три года, как сегодня,
Я для тебя стихи свои писал.
Вы привели нас в мир прекрасной жизни,
Вы рассказали нам о том, как нужно жить.
Вы прививали нам любовь к Отчизне
И научили честно Родине служить,
Вы нас ругали и хвалили,
Вы нам дарили знаний свет.
Так дай Вам Бог, чтоб вы до ста лет жили,
А памяти о Вас предела нет.
Учитель!
Для нас ты стал за десять лет родным,
И, взяв две строчки не от лени,
Скажу, Учитель, перед именем твоим
Дозволь смиренно преклонить колени!
 

2/Х – 75 г.

* * *

 
Всё пролетело – детство, юность.
Об этом понимаешь, заглянув назад.
И иногда бывает очень грустно,
Что быстро ты сменил перо на автомат.
Со школы прямо в бой, учебный, но суровый.
Как тяжек и солён солдатский пот,
И нелегко понять, с гражданских выходя условий,
Весь долг и то, что ты не мог.
Когда ты спишь и ждёшь во сне тревоги,
Когда ты думаешь о пройденных делах,
Ты думаешь: начать бы жизнь всю снова,
Пройти, осмыслив каждый шаг.
Я не жалею этой перемены.
Я шёл всю жизнь к тревогам, марш-броскам.
Но как был беден этот путь неновый,
Как мал отчёт проделанным шагам.
К тебе я обращаюсь, мой товарищ.
Сидишь за партой ты спокойно, не спеша,
Сидишь, день новый поджидаешь,
Мечтая, чтоб он был получше, чем вчера.
Спеши, прошло довольно времени.
Пора подумать, что-то наверстать,
Заполнить жизнь кипучей массой дела,
Искать работу, а не поджидать.
Пойми, потом уж будет поздно,
А может, нет, но времени в обрез,
Чтоб мог потом ты, обернувшись, вспомнить,
Что с жизнью в драку ты недаром лез.
Чтобы потом не мучила досада
О пройденных дорогах, о годах,
О том, что ты так мало в жизни сделал,
Так мало прожил ты в боях.
Не спи, не прожигай минуты,
Ищи работу, жизнь храня в делах.
Я знаю, вам противна скука,
Но с ней борись не в радужных мечтах.
Не думай, мол, потом ещё успею.
Я был таким, а понял лишь сейчас.
Мне нелегко, и мало я умею,
И вот поэтому спешу предупредить и вас.
 

1/Х – 75 г.

Октябрь

 
«Авроры» выстрел, гром, затишье.
Истории расколота стена.
Из недр земли, руин и пепелища
Дворцовую заполнила толпа.
История повёрнута, как ворот.
Цепей обломки наземь побросав,
Огромный класс себе присвоил город,
Который только что царям принадлежал.
 

3/ХI – 75 г.

* * *

 
Летит по полю тройка с бубенцами,
И брызжет серебро из-под копыт.
Мороз, покончив на земле с делами,
На новогодний праздник к нам спешит.
Скрипят полозья, рвутся кони,
Земля дрожит от топота копыт.
Старик, бразды зажав в ладони,
На рвущихся коней, смеясь, кричит.
И зов его, как вестник года,
Летит вперёд, вселенную будя.
Пусть будет счастье, мир, свобода —
Разносят в разны стороны ветра.
 

* * *

 
Когда останется до полночи минута
И ты, подняв бокал, на миг замрёшь,
Я буду ощущать биенье сердца друга
И думать: за меня сейчас ты пьёшь.
 

Твой первый новогодний караул

 
Ты уж забыл, что делал на гражданке,
Да и к чему, ведь это всё прошло.
Тебя здесь научили, как любить портянки,
Здесь ты узнал и о ИТСО.
 
 
Сперва ты должен стать солдатом,
В ружьё, по 25 броски и бой,
Владеть, как ложкой, должен автоматом
И письма грустные не отсылать домой.
 
 
Ты должен лишь надеяться на силу,
На веру в Родину, на целый наш Союз.
Ты должен знать, что людям надо мира,
А не какой-то там ужасный смерти груз.
 
 
И вот прошло полгода незаметно.
Познал ты ОЗК и автомат.
И воля стала чуточку железной.
И стал родным суровый твой комбат.
 
 
И МЕЛ твоим оружьем стала,
И РГД ты понял, как метать.
Но ты не стал поборником металла.
Войне ты учишься, чтобы не воевать.
 
 
Уставов многострочье ты запомнил,
Где, что, зачем и как их применять.
И в караул ходил холодной ночью,
И научился долгих писем ждать.
 
 
Но вот пришла пора сменяться году.
Ты чуешь праздник, ёлку, серпантин,
Как вдруг твою расслабленную роту
В наряд послали, словно штык один.
 
 
Тем караул, тому досталась кухня,
А те разбросаны уже по корпусам.
И все мечты, как дом песчаный, рухнут.
И понял ты, что уж совсем устал.
 
 
Но ты не нытик, принял ты присягу.
И прежде чем что-либо, ты – солдат.
И должен ты найти в себе отвагу,
Чтоб в карауле Новый год встречать.
 
 
Гордись, тебе доверила Россия
Охрану праздника и радость всей земли.
Есть на земле пока миры иные,
И им пока что хочется войны.
 
 
И ты стоишь на страже с автоматом,
Когда все провожают старый год.
Ты должен ощущать себя солдатом,
Которому доверился народ.
 

30/ХII – 75

Здесь и о тебе

 
Когда-то шли мы вместе рядом.
Я нёс портфели и молчал,
Машины провожал печальным взглядом,
Сирени листья по пути срывал.
Мальчишкой был я, десятиклашкой,
И жизни я не понимал.
Домой ходил с разорванной рубашкой,
Из-за подстрижки иногда рыдал.
 
 
Да, был я современным парнем,
Носил «клеша», причёску «а-ля хип»,
И говорил частенько слово «бармен»,
И пил нередко крепкий джин.
Но вот ушли назад девчонки,
Портфель на автомат сменил.
Существованье беззаботного ребёнка,
Как джин, об угол здания разбил.
Я плюнул на покой бесцельной жизни.
Мне начихать на весь «хипповый» мир.
Я – часовой свободной мирной жизни,
Я – часть Вооружённых сил.
И если б снова предо мной был выбор —
Жить тихо или вечный бой, —
Я бы сказал: «В какой бы ситуации я ни был,
Лишь бой, и только – вечный выбор мой.
Я б заново копал в мороз траншеи,
Лежал в грязи, под хлёстким мок дождём.
И пусть опять кричали б ротозеи,
Что, мол, от жизни этой пропадём.
Враньё! Я на гражданке был довольно хилый,
Был грипп и насморк часто у меня,
А здесь я находил такие силы,
Что мог бы на бегу остановить коня».
И вот, живя тревогами, делами,
Мы закаляли мышц стальной булат,
Нам все лишения даны, браток, в награду,
Чтоб крепче ты сжимал свой автомат.
Пусть там орут «свободные Европы»,
Давя на молодёжь моей страны,
Но я уверен, если надо, она сможет
С Корчагиным прокладывать пути.
Она, как Зоя, промолчит под пыткой,
Как Сашка, бросится на дот,
На эшафот она пойдёт с улыбкой,
Хоть кровью весь заполнен рот.
Вы видите, уж БАМ шагает к цели,
КамАЗ построен, Усть-Илим почти.
Так неужели шум тот оголтелый
Замедлить может твёрдые шаги?
Не верю я и верить не желаю.
Я вижу весь широкий дивный путь.
И пусть мы многого пока что не умеем,
Но нас с пути ничем уж не свернуть.
 

25/II – 76 г.

* * *

 
Тяжёлые дороги полигонов.
Шагает рота, километры позади.
От пыли не видать уж краповых погонов,
Их жёлтые полоски посерели от земли.
 
 
Потёрты плечи вещмешком и автоматом,
Лопатка и подсумок тяжелят.
И отшагал курсант уже немало,
А вот привала что-то долго не видать.
 
 
Над лесом взвилась вдруг зелёная ракета.
«Стой, перекур!» – и валятся все с ног.
А под ногами вертится планета,
На ней немало лёгоньких дорог.
 
 
Над головой шумит листва берёзы,
Играет ветер, травы шевеля.
Заснул курсант, и снятся ему розы,
Которые цветут у старого крыльца.
 
 
За эти вот недолгие минуты,
Что вырвал вдруг из графика комбат,
Курсант увидит милой руки
И вспомнит то, что было год назад.
 
 
Команда – к рубежу атаки.
Упорно рота движется вперёд,
Минуя рвы, завалы, буераки.
Идёт такой же молодой народ.
 
 
Всю жизнь они отдали переходам,
Командам, времени, огню.
Их жизнь расписана «по ротам»,
И проведут они его в бою.
 
 
И им не жаль, что всё так изменилось,
Что долго им не видеть матерей.
Они шагают, чтобы людям снились
Герои притч и паруса морей.
 
 
Чтоб небо было голубым над миром,
Чтоб песни Грига плыли над землёй,
Чтоб людям жизнь не показалась мигом,
Который прерван может быть войной.
 

II/76 г.

* * *

 
Раз тебя, Ирина, встретив, я забыл про всё,
Словно ты в меня зачем-то бросила копьё.
 
 
Я тебя в шелка одену, на руки возьму,
Пронесу по белу свету, песню пропою
 
 
О любви, о синем небе и о журавлях,
Алом парусе над морем, синих островах.
 
 
Пусть летят по небу курки – птицы-журавли,
Пусть несут мои желанья, песню о любви.
 
 
Ой вы, птицы голубые, милые мои.
Где найти ещё в России мне такой красы?
 
 
Словно стройная косуля, лебедем мила,
Иглы ёлок под бровями, радуги-глаза.
 
 
Знаю, ты уж вышла замуж, но, видать, судьба
Нас свела с тобой зачем-то, горе принесла.
 
 
Ты не бойся моих песен, не гони меня.
Я всегда с тобою весел, а в душе тоска.
 
 
Где ты, милая царица, год назад была?
Почему тебя не встретил, не нашёл тебя?
 
 
Я б украл тебя, увёз бы за бушуй-моря.
Не нашли б тебя вовеки братья и друзья.
 
 
Я б летал с тобой по небу, на руках носил,
В цвете роз тебя купал бы, васильком обвил.
 
 
Рано утром травы никнут от алмаз-росы.
Я в неё тебя одену с ног до головы.
 
 
Соберу цветы лесные и в венок вплету,
Чтоб дивилась вся Россия на твою красу.
 
 
И, собрав все песни жизни, песни о любви,
Я б из них одну сложил бы, чтобы пела ты.
 
 
Но тебе всего не надо, ты ведь у него.
Где же, счастье моё, бродишь? Где живёт оно?
 

10/II – 76 г.

* * *

 
О, Ира! Я не знаю, что такое,
Что подтолкнуло сделать этот шаг,
Но я познал огромное, большое,
Что невозможно выразить в стихах.
 

11/III – 76 г.

* * *

 
Война смеялась, в дыме боя
Металлом дико скрежеща,
Она играла жизнями героев —
Тому огонь, тому свинец, тому вода.
 
 
Но были там такие люди,
Кому в затишье меж кошмарами атак
Она дарила вдохновение
К романам, к горю, вылитом в стихах.
 

(Вступление к выпускному сочинению «А музы не молчали»)

1975

Дуга…

 
Лавина стали и моторов
Слилась, ведомая рукой.
И на равнине, под горою
Был навсегда забыт покой.
Фонтаны искр, металла лава —
Слепила око, брала дрожь,
А в вышине летала Слава,
И, как смола, горела рожь.
Пылали танки, в лоб тараня,
И рёв орудий оглушал.
Здесь продолжалась русской стали слава,
Здесь гром победы прозвучал.
На карте круг, села названье,
И связь твердит одно и то ж:
«Я – Сокол, я горю – тараню».
И как бессмертие – «Даёшь».
Дуга… Кто пережил такое,
Не позабудет никогда.
Здесь наши люди победили
Остервеневшего врага.
Тот бой запомнился навеки,
Вошёл в историю хребтом,
Который сломан был
Фашистскому калеке
Могучим русским кулаком.
Герои Прохоровки! Слава,
Которой вы покрыли знамя цвет,
Летит по свету, вдохновляя
Героев трудовых побед.
 

25/II – 76 г.

* * *

…работы – я выкапывал ямы и закапывал их, перетаскивал n-пудовые глыбы и мешки. Я обструган временем подъёмов по тревоге (а их было предостаточно), мои ноги сделали не один многокилометровый пробег – без капитального ремонта. Я научился стрелять, пользоваться гранатой и ОЗК. Я неоднократно вгрызался в землю и мёрз и мок там, мои нервы и мой мозг получили морально-психологическую закалку, я получил практику в области форм и методов доказательства своей правоты и убеждений. Исходя из всего этого, я смог сказать, что я стал – СОЛДАТОМ.

25/VII – 76 г.

Это значит – отпуск, это значит – конец начала.

Я еду к ней. Сегодня я перечитал свои записи и заметил интересную вещь – любое событие оставляло на мне свою отметину. И ещё одно открытие, пожалуй, самое главное – что бы ни происходило со мной, я возвращался к ней.

 
Трясёт дорога на ухабах,
Мотает ветер волос лба.
Ох, сколько раз я наземь падал,
Ох, сколько вылетал я из седла.
 
 
Но, истекая кровью, болью,
В жару метаясь и скорбя,
Я видел – ты приходила в свете радуг,
Искрились небом синие глаза.
 

30/VIII – 76 г.

Начало продолжения

И вот я снова здесь.

Я жив, я счастлив, я любим и люблю. Её имя Ирина!

Та Ирина, которая три года назад учила за меня уроки, давала списывать, натаскивала по английскому.

Та Ирина, которая два года назад разбудила во мне любовь, та Ирина, которая вот уже год сводит меня с ума.

И я могу сказать —

Я ЛЮБЛЮ ЕЁ.

В дороге

 
Словно синяя птица,
Я несусь над землёй.
Всё забыто, всё помню,
Я еду к родной.
В голове после года
Лишь одна суета,
Сколько добрых улыбок
Унесу навсегда.
И мечты, как планеты,
Всё уносятся ввысь,
Будто я с ней шагаю,
Будто мы с ней нашлись.
И никто не посмеет
Эту сказку прервать,
Тот, кто любит, сумеет
Эту радость понять.
 

3/IХ – 76 г.

Четвёртый взвод

 
Какая дивная луна.
И звёзды в небе тускло млеют.
На горизонте чуть румянится заря,
И мелкий дождик робко сеет.
Казалось, где же шуму взяться тут,
Казалось, где же людям взяться.
Но нет, по мостовой, хрипя, бегут, —
Всё тот же взвод, готовый разорваться.
Ты видел, может, загнанных коней,
Кровавых губ дымящуюся пену.
Так и они под окриком «Живей!»
Хотят догнать худого рекордсмена.
А ну, давай, давай, давай быстрей!
И уже чувствуешь копыта, а не ноги.
А в голове табун пирующих чертей
И, как у лося, вроде даже роги.
О, дорогая матушка роса,
Как хорошо к тебе, упав, прижаться,
И вроде благоволят небеса,
И вроде можно большего дождаться.
Нет, мы не люди, даже не рабы,
Мы просто лоси, что бегут, а их всё травят.
Собаки наседают на хвосты,
И от тяжёлой ноши плечи давит.
Не ради романтических высот,
Не ради звёзд, мигающих так глупо,
Бежит по мостовой четвёртый взвод.
Бежит, переставляя ноги тупо.
 

7/IX – 76 г.

* * *

 
Курсанты Высшего Училища идут,
По мостовой стучат подковки каблуков.
Они отчизну своим сердцем берегут
И свято чтят традиции отцов…
Когда нагрянул на отчизну грозный враг
И задымились в чёрном пламени сады,
Никто из них не бросился назад,
И дралась насмерть гвардия страны.
Они лишь помнили, что к сердцу рвётся враг,
Что он готов войной Россию задушить
И что до смерти только один шаг.
И нужно жизнь отдать, чтоб можно было жить.
Они из дыма поднимались во весь рост,
И шли на танки только с связкою гранат,
И своей жизнью закрывали вражий дзот…
Так дрался насмерть Красной армии курсант.
Когда последние закончились бои
И флаг Победы над Рейхстагом водружён,
Они увидели, что серебрят виски
И на груди теснятся планки орденов.
Овеян славой и победами наш путь,
Мы закалились в октябре и на войне,
Мы возмужали в пекле яростных атак,
И наша служба ради мира на земле.
 

15–76

25/X – 76 г.

Сегодня я получил от неё два письма и фотографию. Первую фотографию за четыре года. Я взглянул на неё и сразу забыл всё и вся – все наши ссоры, недомолвки, обиды и горечи. Ураган чувств поднялся в моей душе. Я думаю, что лучше человека я не встречу на своём пути.

 
Я ждал письма, я ждал ответа
На то письмо, верней, на тот конверт,
На клапане которого три строчки.
Обидней слов, наверно, в мире нет.
Зачем ты мне прислала эти муки,
Зачем тебе нужна моя слеза!
И без того боль нашей, милая, разлуки
День ото дня ложится на меня.
Я ухожу из роты незаметно,
Сижу в тиши, слезу свою тая.
Ведь тот, кого люблю я искренне и нежно,
Зачем-то так обидел вдруг меня.
Минует пятница, проносится суббота.
Весёлый отшумел «Осенний бал».
А я иду на службу с тяжким сердцем:
Я не таких, родная, писем ждал.
Сегодня я вернулся с полигона,
Все цели с автомата поразил.
На стрельбище стрелял я во всё злое,
Мешавшее, чтоб я тебя любил.
Со злостью я стрелял из автомата
Во всех врагов, в разлуку на земле
И попадал с мечтою, дорогая,
Чтоб счастье, Ира, подарить тебе.
Горячий ствол обжёг мои ладони,
Холодный ветер исхлестал моё лицо,
Но сердце даже там, на полигоне,
Ждало столь долгожданное письмо.
Я рад, что нос мой весь избили.
Хоть больно было – это ерунда.
Мои друзья конверты получили,
Ударами обрадовав меня.
Читаю с жадностью одно письмо, второе.
Я счастлив, я лечу на небеса.
На карточке я вижу пред собою
Твой нос, твой рот и волосы, глаза.
Я слышу музыку, я слышу твою песню,
Как будто в зале только один я.
И руки эти нежные ласкают,
Как и тогда, как будто бы меня.
Нет, знаю я, что на земле есть счастье.
Оно в любви, оно в конвертах писем и глазах,
Оно на фотокарточках любимых,
Оно сейчас в моих лежит руках.
Спасибо, милая, родная,
Спасибо, сердце, разум мой.
Огромное спасибо, дорогая
Ирина, я с ума сойду с тобой.
 

25/Х – 76 г.

* * *

 
Лучше скажи мне сразу – «Прощай»,
Чтоб не сгорал я зря.
Пусть ещё буду бредить тобой,
Но время сотрёт тебя.
 
 
Вытравит, словно морская волна,
Надпись с борта корабля,
Шедшего гордо к родным берегам,
Но не достигшего материка.
 

21/ХI – 76 г.

Из записной книжки друга (Ворона) Г.С.

«Солдат твёрд как камень и нежен как цветок».

А. Барбюс

Атака

 
А мы идём в атаку
За ротным без оглядки.
К плечам курсантским потным
Прилипли плащ-палатки.
И словно не в учебный,
А в настоящий бой
Уходит наша рота
Дорогами отцов.
В лицо очередями
Холодными, как лёд,
Бьёт будто бы не ливень,
А вражий пулемёт.
Но мы идём в атаку
За ротным без оглядки.
За нашими плечами,
Как крылья, плащ-палатки.
 

XI/76 г.

* * *

Есть такое слово – НАДО!

* * *

Раскисла от дождей земля,

 
Набухли почки на деревьях.
Жизнь пробуждается, а я
С тоской смотрю в весны веселье.
Подобно капелькам дождя,
Стекают дни на подоконник.
Проходит мимо жизнь, а я
Лишь подставляю ей ладони.
А где-то рядом жизнь своя.
Там любят, ждут, творят и строят,
Театры, музыка, а я
Лишь вспоминаю их порою.
Горит свеча, поёт рояль,
Зажёг огни любимый город.
Проходит мимо жизнь, а я
Смотрю ей вслед из-за забора.
И грустно мне, что сам решил,
Но кто-то должен спать бессонно.
Я сам себя всего лишил,
Надев курсантские погоны.
 

XI – 76 г.

* * *

Когда мне плохо,

когда нет писем.

* * *

 
Мне снятся синие озёра,
Во мху зелёном валуны,
И дятла стук, и разговоры
В тени задумчивой сосны.
Я вспоминаю всплески вёсел,
Бутоны лилии в руках,
Крик журавлей, несущих осень
На белых крыльях в облаках.
Мой добрый сон – воспоминанья.
Твои слова, твои глаза…
И им, мальчишка, пьян от счастья,
И каруселью голова.
Но сон ушёл. И что осталось
Под грубым окриком «Подъём!»?
Всё, что в подарок мне досталось, —
Мой сон… затоптан сапожьём.
 
 
Я не ропщу, к чему всё это.
Ведь сам я сделал этот шаг.
Но жаль, что кто-то в жизни где-то
Не может нас понять никак.
 

XI – 76 г.

Прошу, не пиши так курсанту

 
Холодный, порывистый ветер
Тревожно стучится в окно,
И ты в этот сумрачный вечер
Недоброе пишешь письмо.
На чётких линейках тетради
Тяжёлые, злые слова,
Жестоки, обидчиво кратки…
Склонилась к столу голова.
Не надо писать так курсанту.
Он в дружбе, как зеркало, чист.
Не ставь окончательно дату,
Порви недописанный лист.
Сегодня курсант на ученье
Штурмует рубеж огневой
И с ходу берёт укрепленье
В машине своей боевой.
И времени нет ни минуты,
Чтоб весточку милой послать.
Прошу – подожди ещё сутки,
Умеют же девушки ждать.
И знай, что любовь, как святыню,
Мы в сердце храним до конца.
Она никогда не остынет,
Курсантские грея сердца.
Прошу, не пиши так курсанту.
Он в дружбе, как зеркало, чист.
Не ставь окончательно дату,
Порви недописанный лист.
 

XI – 76 г.

* * *

 
Этот день, как тень,
Пролетел – и нет.
Уж настало утро грустно.
Я искал
– и нет,
Я нашёл
– и нет,
Я люблю
– и нет.
Уж который раз
Утро грустно.
Целовал я —
да.
И любил я —
да.
И души в тебе
я не чаю.
Но скажи, ведь
– нет,
И любви уж
– нет.
Уж привыкли мы,
А может быть
– нет.
Почему?!
Я сам никогда не узнаю.
 

XI – 76 г.

* * *

 
Ну, вот и месяц на исходе,
Не знаю, кто из нас не прав.
Ты не зовёшь и не приходишь,
Не беспокоишь телеграф.
И ты не думаешь как будто
Ни обо мне, ни о себе.
Спешит минута за минутой,
Решая многое в судьбе.
А может, слов уже не надо,
А может, свет чужой в окне,
А может, кто-то третий рядом, —
Не знаю, что и думать мне.
Слова – они имеют совесть.
Тут наша искренность нужна.
И может быть, в едином слове
Вся наша жизнь заключена.
А может, слов уже не надо,
А может, свет чужой в окне,
А может, кто-то третий рядом, —
Не знаю, что и думать мне.
 

XI – 76 г.

* * *

 
Этот город называется Москва.
Эта улочка, как ниточка, узка.
Эта комната – бочонок для вина.
И сюда приходит женщина одна.
Меж ключиц её цепочка круглых бус.
Он губами знает каждую на вкус…*
 

XI – 76 г.

Фаина

(о П. Р.)

 
Всё смеялось, плясало и пело.
Все кружились под звуки гитар.
Много было девчонок на танцах,
Только я лишь одну замечал.
 
 
Про себя её звал я Фаиной,
А себя называл Перуном,
Был готов прочитать всё на свете,
Чтоб, как в сказке, стать колдуном.
 
 
Я хотел, чтоб она посмотрела
На меня без каприза в глазах,
Я хотел, чтобы в танце веселья
Закружилась в моих руках.
 
 
Но меня замечать не хотела,
Хоть глазами искал её взгляд.
И веселье моё не веселье,
Настроенье – осенний сад.
 
 
Что же это, ребята, такое?
Я, наверно, бесплодно сгорел?
Жаль, что свет этот был однотонный
И до сердца дойти не успел.
 
 
Но, быть может, она услышит,
Может, сердце её зажгу,
Как Фаину из старой сказки
Покорить удалось Перуну.
 

2/XII – 76 г.

30/XII – 76 г.

Письмо одной девчонке (о П. Р.)

 
Я знаю, ты ни в чём не виновата,
Ни в том, что я тебя сейчас корю,
Ни в том, что я сижу сейчас в казарме,
Ни в том, что я сейчас тебе пишу.
Ты просто танцевала, зажигая,
Ты просто улыбалась всем и вся.
Ты просто веселилась, а я сразу
За просто так решил «забрать» тебя.
Я знаю, ты ни в чём не виновата,
Хоть и на мой души весёлый смех
Ты отвечала колким взглядом,
Хотя приветливой была для всех.
Я знаю, ты ни в чём не виновата,
Ни в том, что я вначале «бушевал»,
Ни в том, что был готов потребовать расплаты»,
Ни в том, что был готов начать «скандал».
Я знаю, ты тогда всего ещё не понимала.
Смеяться – так смеяться от души.
Но слишком больно ты играла
По нервам раненой души…
 

Письмо одной девушке (П. Р.)

 
…Играла ты или смеялась,
Не знаю даже, что сказать.
Ведь знаю я такую малость,
А вот решился тебя ждать.
И жду каждый день, что с порога
Мне крикнут: «Тебе письмо!»
Открою и вижу – вот счастье.
Но жаль, что оно далеко.
Оно далеко за забором,
За чётким графиком дня,
За длинным стоит разговором —
И всё это ради тебя.
А кто ты на самом деле?
Была ли ты вообще?
А может, это виденье,
Пришедшее ночью ко мне.
И голос я твой не помню,
И губ твоих вкус не знал,
Характер не знаю какой твой.
Зачем же я это писал?
Зачем – вот уж будет месяц —
Я думаю лишь о тебе.
Ведь ты мне всего лишь однажды
Ответила раз в письме.
И что же мне так упрямо
Твердит об одной тебе?
А может быть, поздно иль рано
Твой облик искать в толпе?
Другой бы махнул рукою,
Сказал бы: «Гордячка, пускай!»
Я ж буду ходить за тобою,
Как месяц, из края в край.
Эх, чёрт! Очень жаль, что наказан
Судьбою и службой своей.
А то бы пришёл однажды…
И встал у твоих дверей.
Пускай бы смеялись подруги,
Пускай бы смеялись друзья,
Но я бы не смог постучаться,
Не смог побороть себя.
А ведь не такой уж я робкий
И вроде не трус совсем.
Был ранен на стажировке
И выжил назло всем тем,
Кто знал лишь свои желанья,
Кому лишь известна своя
И радость, и боль, и страданья
И цель у кого одна —
Побольше вина и денег,
Полегче бы жизнь пройти,
И всё равно, что ограблен
Инвалид Второй мировой войны,
Что, может быть, эти деньги
Девчонка копила не год
Для платья на свадебный праздник,
Чтоб весь подивился народ.
А тот, что жил лишь собою,
Желая бесплатно поесть,
Ударил в лицо девчонку
И деньги забрал, и честь.
И был он, конечно, жестоким,
Коварней был в сто раз тебя,
Но вот я его не боялся,
А струсил, увидев тебя.
 
 
Влюбился, наверно влюбился,
Твержу подсознательно я,
Конечно же правда – влюбился,
И знаешь в кого – в тебя!
 

11/I – 77 г.

* * *

(Отпуск) 20/I – 6/II – 77 г.

* * *

Галка – милая и скромная девчонка, от неё веет какой-то чистотой, нежностью, я просто таял, когда видел её. Я так хотел думать, хотел знать, что она нуждается в моей заботе – что старался оградить от всего, что могло бы утомить или причинить ей неудобства. Нет, она не капризная, она чем-то похожа на Дюймовочку – такая же маленькая, хрупкая, искренняя и загадочная. Я чувствовал всё время, что её окружает какая-то таинственность, сказочность.

Вот именно сейчас я понял: мне всегда не хватало сестры!

Галка! Я хочу, чтоб ты узнала во мне брата.

7/II – 77 г.

* * *

 
Не знаю, где и на какой планете
Я слышал этот шёпот губ.
Не знаю, в Старом или Новом Свете
Твоё изображение найдут.
 
 
Я ж вспоминаю финский домик,
Берёзы белой сарафан
И девушку, которую как будто
Сам Бог своей рукой создал.
 
 
И годы пролетели незаметно,
И реки свои воды унесли.
Но в памяти моей девичий образ.
Взгляни, ты видишь, это – ты!
 
 
И вот я здесь, и ты напротив.
Но трепета не слышу я в груди,
А только братская забота
Упрямо теребит мои виски.
 

4/II – 77 г.

* * *

 
Напишу через час после схватки,
А сейчас не могу, не проси.
Эскадроны летят без оглядки,
Унося мертвецов по Руси.
Нас в шеренгах уже не хватает по восемь,
И героям наскучил солдатский жаргон.
И кресты вышивает последняя осень
По истёртому золоту наших погон…*
 

(Ф. Б.) 15/II – 77 г.

* * *

 
Нам писать ночных патрулей повесть.
Не грусти, для грусти нет причины.
Мы не знаем, что такое совесть.
Нас без промаха стрелять учили*.
 

(И. К.) 10/III – 77 г.

«Любовь – единственная страсть, оплачиваемая той же монетой, которую сама чеканит».

Стендаль

«…Молодёжь не только можно, а и нужно учить любви».

А.С. Макаренко

«Если мы имеем дело с любовью, не лишённой благородства, одухотворённой взаимным пониманием и почитанием, – то время, наоборот, действует укрепляюще на такую любовь, и медовый месяц серебряной свадьбы по своему внутреннему содержанию и сопровождающему его сознанию счастья гораздо интереснее, чем первый медовый месяц вслед за действительной свадьбой».

А. Форель

«…Кто настоящий человек, у того возлюбленный также должен быть настоящий человек».

А. Навои

Василий Фёдоров