Текст книги "Бородинское побоище в 3D. «Непобедимые»"

Генерал Л.Л. Беннигсен:

«Когда бой окончился с наступлением сумерек, обе стороны потеряли несколько тысяч человек, мы потеряли пять орудий, а неприятель – восемь, и в его руках остались высоты позади деревни Шевардино, на которых он поставил часть своих сил».

Генерал А.И. Горчаков:

«Сражение было самое жаркое, до самой темноты <…> Я оставался в надежде и желании, что совершенная темнота ночи прекратит оное <…> Мы остались на своих местах до полуночи; тогда я получил повеление оставить сии места и идти на позицию, где готовились принять баталию и где оная была 26 августа».

Кстати сказать, в день Бородинского сражения князь А.И. Горчаков был тяжело ранен, а подчиненные ему при Шевардино войска были возвращены в состав 8-го пехотного корпуса (они защищали Семеновские флеши и были почти полностью уничтожены). Князь Горчаков во время сражения находился «при Багратионе», а награду – орден Святого Георгия 3-го класса – он получил лишь после окончания войны 1812 года, причем в наградной формулировке не было ни слова о героической обороне Шевардинского редута.

Казалось бы, почему? Неужели, М.И. Кутузов был чем-то недоволен? Или в очередной раз имела место какая-то интрига?

Генерал А.И. Горчаков:

«Когда я вылечился от раны и возвратился к армии в январе 1813 года, я князю Кутузову говорил об сем сражении, он мне сказал, что оное в большую честь мне и войскам, кои там сражались, но реляции об оном он не получил и не мог получить, потому что на другой день, 25 августа, мы все были в ожидании атаки неприятелем, а 26-го и я, и князь Багратион были ранены, и приказал мне реляцию написать, но при докладе государю добавил, что это сражение должно считать за единое с баталией 26-го».

Получается, не было написано реляции о сражении, не было и сражения с превосходящими силами противника, длившегося почти целый день…

Общие потери двух сторон в боях вокруг Шевардинского редута были весьма ощутимыми. Это выяснилось лишь на следующий день.

Разные источники называют разные цифры. Одни говорят, что наполеоновская армия потеряла в районе Шевардинского редута от 4000 до 5000 человек, а русская – от 7000 до 8000 человек. У Барклая-де-Толли урон русских показан в 6000 человек. А кто-то уверяет, что потери с обеих сторон были примерно одинаковыми.

Генерал Д.П. Неверовский:

«Страшный и жестокий был огонь; несколько раз брали у меня батарею, но я ее отбирал обратно. Шесть часов продолжалось сие сражение в виду целой армии, и ночью велено мне было оставить батарею и присоединиться на позицию к армии. В сем-то сражении потерял я почти всех своих бригадных шефов, штаб– и обер-офицеров <…> Накануне сего сражения дали мне 4000 рекрутов для наполнения дивизии; я имел во фронте 6000, а вышел с тремя. Князь Багратион отдал мне приказом благодарность и сказал: «Я тебя поберегу».

Начальник артиллерии 3-го кавалерийского корпуса полковник Любен Гриуа:

«После дождливой, холодной ночи 6 сентября был прекрасный день, и мы могли обстоятельно рассмотреть неприятельский лагерь, весь освещенный ярким солнцем. С утра я отправился на захваченный накануне редут. Множество лежавших кучами трупов свидетельствовало об энергичном сопротивлении и об усилиях наших солдат. Парапеты были во многих местах разрушены нашими пушками; русские орудия сзади были сброшены с лафетов и опрокинуты; артиллеристы, обслуживавшие их, лежали тут же мертвые. Особенно много убитых было во рвах и на внутренней стороне валов. На наружной их стороне лежали трупы французских солдат, которых во время приступа погибло еще больше, чем русских гренадер на противоположном конце вала, куда они несколько раз пытались взобраться, после того как мы заняли редут».

Капитан Эжен Лабом, инженер-географ из корпуса Эжена де Богарне:

«На другой день, делая смотр 61-му полку, наиболее пострадавшему, император спросил полковника, куда он девал один из своих батальонов. «Государь, – было ответом, – он в редуте».

В самом деле, 61-й полк полковника Буржа, состоявший из пяти батальонов, потерял 13 офицеров и 272 солдата, а, например, 111-й полк полковника Жюйе – 19 офицеров и 793 солдата.

25 Августа
(6 Сентября)

День накануне сражения

25 августа (6 сентября) 1812 года обе армии употребили на подготовку к решающему сражению.

Удивительно, но находятся и иные утверждения.

Генерал А.П. Ермолов:

«25-го августа армии в полном бездействии обозревали одна другую».

Естественно, определение «в полном бездействии» никуда не годится.

Британский генерал Роберт Вильсон:

«День <…> прошел во взаимных приготовлениях к сражению, каковое, возможно, должно было решить судьбу не только России и самого захватчика, но и всей Европы».

Конечно же, британский наблюдатель при русском главном штабе прав. День перед генеральным сражением просто обязан проходить «во взаимных приготовлениях».

Наполеон в сопровождении генералов и маршалов целый день объезжал позиции и всматривался через подзорную трубу в расположение русских. Он боялся, как бы они опять не ускользнули от него, как это было под Витебском, под Смоленском и в других местах.

Опасались этого и многие другие.

Обер-офицер лейб-гвардии кирасирского полка. Худ. Краузе, 1810-е гг. Бумага, акварель

Полковник Жан-Жак Пеле-Клозо:

«Все боялись не найти назавтра неприятеля на позиции».

Командир батальона 3-го (вестфальского) линейного полка Фридрих-Вильгельм фон Лоссберг:

«Мои пожелания заключаются в том, чтобы Кутузов оставался постоянным и не повторял бы действий своего предшественника».

Конечно, вестфальцы не рвались в бой, но и они мечтали о генеральном сражении, которое, как все были уверены, раз и навсегда положит конец этой затянувшейся войне. В победе никто не сомневался, а она должна была доставить изобилие, спокойные квартиры, а потом и скорое возвращение на родину…

Полковник Марселен де Марбо:

«6 сентября император приказал объявить, что на следующий день состоится большое сражение. Армия с радостью ожидала этого великого дня, надеясь, что он положит конец ее трудностям, потому что уже целый месяц войска не получали ни нормальной пищи, ни снаряжения. Каждый жил как мог».

Чтобы еще больше воодушевить свои войска, Наполеон приказал выставить напоказ присланный ему накануне портрет его сына – двухлетнего Римского короля. Этот портрет работы художника Жерара доставил Луи де Боссе, один из дворцовых префектов Наполеона, прибывший из Парижа. Помимо этого, он привез Наполеону письма от императрицы Марии-Луизы.

Полковник Жан-Жак Пеле-Клозо:

«Поглядев на этот портрет глазами отца, он [Наполеон. – Авт.] обратил его к толпе окружавших его офицеров и выставил на несколько часов для жадных взоров армии. Вскоре более важные заботы потребовали внимания императора, взволнованного этими живыми ощущениями».

Войска встретили портрет и Наполеона, объезжавшего войска, с восторгом.

В русской армии настроение было серьезное; люди надевали чистое белье, готовясь к смерти. Вдоль фронта обносили в крестном ходе икону Смоленской Божией Матери, служили молебны и прикладывались к ней все, начиная с Кутузова и до последнего солдата.

Офицер-квартирмейстер А.Н. Муравьев:

«Князь Кутузов велел по нашим линиям пронести икону Божией Матери, спасенную войсками из Смоленска. Повсюду служили перед нею молебны, чем возбуждалось религиозное чувство в войсках».

Эта Чудотворная икона сопровождала наши войска со времени выступления их из Смоленска. Примерно так же, кстати говоря, готовились и предки нынешних русских солдат к Куликовскому побоищу. Священники в богатых ризах совершали молебны, и тысячи воинов падали на колени, творя крестное знамение. Сам главнокомандующий со всем своим штабом встретил икону и поклонился ей до земли.

А потом в продолжение дня Кутузов объезжал полки и говорил с солдатами.

Адъютант Кутузова А.И. Михайловский-Данилевский:

«Не время было витийствовать. Огненная черта, означавшая шествие Наполеона, зарево пожаров, каждый вечер освещавшее небосклон, ясно свидетельствовали о злодействах врагов, красноречивее приказов говорили нам о мщении за оскорбленное Отечество».

Но Кутузов говорил, и простые слова старого генерала быстро передавались в армии и усиливали готовность всех пожертвовать собой ради защиты Москвы и России.

М.И. Кутузов (диспозиция):

«В сем боевом порядке намерен я привлечь на себя силы неприятельские и действовать сообразно его движениям. Не в состоянии будучи находиться во время сражения на всех пунктах, полагаюсь на известную опытность главнокомандующих и потому предоставляю им делать соображения действий на поражение неприятеля. Возлагая все упование на помощь Всесильного и на храбрость и неустрашимость российских воинов, при счастливом отпоре неприятельских сил, дам собственное повеление на преследование его, для чего и ожидать буду беспрестанных рапортов о действиях, находясь за 6-м корпусом. При сем случае не излишним считаю представить господам главнокомандующим, что резервы должны быть оберегаемы сколь можно долее, ибо тот генерал, который сохранит еще резерв, не побежден. На случай наступательного движения оное производить в сомкнутых колоннах к атаке, стрельбою отнюдь не заниматься, но действовать быстро холодным оружием. В интервалах между пехотными колоннами иметь некоторую часть кавалерии, также в колоннах, которые бы подкрепляли пехоту. На случай неудачного дела, генералом Вистицким открыты несколько дорог, которые он господам главнокомандующим укажет, и по коим армии должны отступать. Сей последний пункт единственно для сведения господ главнокомандующих».

На случай неудачного дела… Как видим, М.И. Кутузов учитывал и возможность неудачи в предстоящем сражении.

Полковник Марселен де Марбо:

«Обе стороны использовали вечернее время для того, чтобы занять окончательные позиции».

Считается, что замысел М.И. Кутузова состоял в том, чтобы путем активной обороны нанести наполеоновским войскам как можно большие потери и этим изменить соотношение сил, до этого всегда бывшее в пользу императора французов. При этом русский главнокомандующий хотел сохранить войска для дальнейших сражений и для полного разгрома противника.

Русские ополченцы

Как это у него получится, это уже другой вопрос, но в соответствии с этим якобы и был построен боевой порядок русских войск.

Начальная позиция русской армии выглядела как прямая линия, идущая от Шевардинского редута на левом фланге через батарею на Курганной высоте (позднее она была названа батареей Раевского) и деревню Бородино в центре к деревне Маслово на правом фланге.

Оставив противнику Шевардинский редут, русская армия отошла назад, и боевой порядок изогнулся, приняв форму тупого угла.

Правый фланг и центр были составлены из войск бывшей 1-й Западной армии М.Б. Барклая-де-Толли, а левый – из бывшей 2-й Западной армии П.И. Багратиона.

Генерал А.П. Ермолов:

«Расположение войск было следующее.

На конце правого фланга в лесу, в засеках и укреплениях находились три егерских полка под командой полковника Потемкина, которые по обстоятельствам не были в деле и имели от канонады весьма малый урон. Далее к центру – 2-й корпус Багговута из 2-й и 4-й пехотных дивизий. С ним в линии – 4-й корпус генерал-лейтенанта графа Остермана-Толстого, из 11-й и 23-й пехотных дивизий. Сими войсками начальствовал Милорадович. Центр составлял 6-й корпус из 7-й и 24-й пехотных дивизий под предводительством генерала Дохтурова; далее, к левому флангу расположен был 7-й корпус генерал-лейтенанта Раевского из 12-й и 26-й пехотных дивизий. Конечность левого крыла состояла из 27-й пехотной дивизии Неверовского и сводной гренадерской дивизии генерал-майора Воронцова. В резерве находились: 3-й корпус генерал-лейтенанта Тучкова (из 1-й гренадерской и 3-й пехотных дивизий), 5-й корпус, в котором состояла гвардия, коей командовал генерал-лейтенант Лавров, 2-я гренадерская дивизия и вся почти вообще кавалерия, состоящая при армии, ибо весьма небольшое количество оной расположено было в линии и на флангах. Резервная артиллерия была весьма сильная. Войска донских казаков находились на правом крыле. Двадцать тысяч человек прибывшего за два дня Московского ополчения разделены были по корпусам, сохраняя состав свой, в котором они образованы были, и употреблялись для принятия раненых и присмотра за ними, дабы не отлучать за тем людей из фронта».

Генерал Л.Л. Беннигсен:

«Полковник Бистром с полком гвардейских егерей занял деревню Бородино. На левом берегу маленькой речки Колочи осталось несколько казацких полков, чтобы прикрыть пространство между этой деревней и концом нашего правого фланга».

Адъютант Барклая В.И. Леверштерн:

«Наше правое крыло было очень сильно; левый фланг был слабее, хотя имел то преимущество, что он был в одно и то же время наступательным и оборонительным, тогда как правое крыло не имело этого преимущества».

В самом деле, левый фланг образовывала меньшая по численности армия князя П.И. Багратиона. Слабость этого фланга заключалась еще и в том, что он не имел таких сильных естественных препятствий перед фронтом, как правый фланг. Более того, после потери Шевардинского редута позиция левого фланга стала еще более уязвимой: она опиралась теперь только на недостроенные до конца Семеновские флеши.

Генерал Л.Л. Беннигсен:

«Во время Шевардинской битвы я поехал на левый фланг к командовавшему им князю Багратиону. Генерал вполне присоединился к моему мнению, что Наполеон атакует со своими главными силами наш левый фланг; он предвидел то, что могло случиться, если бы наша армия осталась долее на занятой ею позиции, так что наш левый фланг был бы оттеснен с уроном. Я обещал ему представить главнокомандующему, какой опасности подвергалась эта часть армии. Вернувшись, я дал князю Кутузову точный отчет всего мною виденного; и предложил ему то же, что и накануне, а именно укоротить наш левый фланг: но все осталось по-старому».

Понятно, что генерал Беннигсен не очень любил Кутузова, да и о себе он был очень высокого мнения. Но примерно то же самое говорят и другие участники сражения.

Генерал А.П. Ермолов:

«Беннигсен (главнокомандующий против французов в прошедшую войну, ныне при Кутузове – в должности начальника главного штаба всех действующих армий), увидя заблаговременно стремление неприятеля, предлагал сократить линию нашу и, оставя на правом фланге в лесу и засеках несколько егерских полков, два корпуса, бесполезно там пребывающие, тотчас переместить на левое крыло в составление резерва для 2-й армии. Предложение сие, не знаю почему, не исполнено и корпуса 25-го числа остались в прежних своих местах».

Удивительно, но в центре и на правом фланге М.И. Кутузов разместил свои основные силы пехоты, а также три кавалерийских корпуса и казачий корпус атамана М.И. Платова. По его замыслу, такая мощная группировка войск надежно прикрывала московское направление и одновременно позволяла при необходимости наносить удары во фланг и тыл французских войск.

С другой стороны, подобное расположение войск делало слабость левого фланга еще более очевидной.

Генерал И.Ф. Паскевич:

«Слабейшею частью позиции было левое крыло и потому требовало сильнейших укреплений».

Но «сильнейшие укрепления» до конца достроить не успели.

Офицер-квартирмейстер А.Н. Муравьев:

«Ошибок, по мнению моему, было довольно с нашей стороны; первая и важнейшая была та, что мы, не ожидая, надлежащим образом не приготовились к отпору отчаянной атаки главных сил неприятельской армии на наш левый фланг».

Впрочем, не совсем так, и об этом есть четкие свидетельства.

Адъютант Барклая В.И. Левенштерн:

«Князь Багратион возвел на нашем левом фланге несколько редутов; один большой редут стоял в центре на довольно высоком холме позади деревни Бородино. Это был ключ позиции».

Генерал Э.Ф. Сен-При:

«Надеялись, что <…> арьергард может задержать неприятеля еще в течение всего 24-го числа и дать время окончить укрепления. Но с 3 часов по полудни арьергард находился в полном отступлении, и успели лишь занять артиллерией высоты и разрушить деревню Семеновку, которую не могли укрепить за недостатком инструментов. Только три флеши левее этой деревни были окончены».

Тем не менее то, что Наполеон ударит именно по левому флангу, тоже было очевидно.

Генерал И.Ф. Паскевич:

«25-го числа Наполеон, убедясь, что слабейшей частью нашей позиции был левый фланг, сосредоточил силы свои в центре и на правом своем фланге».

Абсолютно точно. Наполеон, увидев во время рекогносцировки 25 августа (6 сентября) слабость левого фланга русской армии, решил нанести по нему свой главный удар. Сообразно с этим он разработал и план сражения. Прежде всего ставилась задача овладеть деревней Бородино. Этот маневр, по мнению Наполеона, должен был отвлечь внимание русских от направления главного удара.

Для выполнения поставленной задачи вечером 25 августа (6 сентября) император стал концентрировать свои основные силы в районе захваченного Шевардинского редута.

Ратники ополчения (худ. Н. Зарецкий)

Генерал Филипп-Поль де Сегюр:

«Император расположился позади итальянской армии, налево от большой дороги. Старая гвардия образовала каре вокруг его палаток».

Это факт: Наполеон приказал разбить свою личную палатку рядом с деревней Валуево, посреди расположения гвардии. Впереди стоял корпус его пасынка Эжена де Богарне.

Общая численность войск, нацеленных на левый фланг русских, достигала 115 000 человек. Для отвлекающих же действий в центре и против правого фланга противника Наполеон выделял не более 20 000 человек.

Генерал Жан Рапп:

«Наполеон, приказав произвести рекогносцировки, отдал приказания двинуться и приготовиться к следующему дню. Король Неаполитанский [Мюрат – Авт.] считал все эти распоряжения излишними: он овладел главным редутом, левая сторона позиции была обойдена. Он не думал, чтобы русские пожелали принять бой; он полагал, что за ночь они отступят. Но не таково было их намерение: они копали окопы, носили землю и укрепляли свою позицию. На следующее утро мы заметили, что все они были за работой. Было 11 часов, когда Наполеон послал меня на рекогносцировку: мне было поручено приблизиться, насколько возможно, к неприятельской линии. Я снял свои белые перья, надел солдатскую шинель и осмотрел все с наивозможной тщательностью; сопровождал меня один лишь гвардейский стрелок. В нескольких местах я проник за линию русских пикетов. Деревня Бородино отделялась от наших постов всего лишь одним узким и глубоким оврагом.

Я слишком далеко зашел вперед, и в меня два раза выстрелили из пушки картечью; я удалился и часам к двум вернулся к своим и явился к Наполеону с докладом обо всем виденном. Наполеон разговаривал с королем Неаполитанским и князем Невшательским [Бертье. – Авт.]. Мюрат изменил свое мнение: к удивлению своему, увидев на рассвете, что неприятельская линия была по-прежнему развернута, он решил, что предстоит бой, и приготовился к нему. Однако другие генералы продолжали утверждать, что русские не рискнут на битву; что касается меня, я думал противное; я заметил, что у русских много войска и довольно хорошая позиция; по моему убеждению, они должны были атаковать нас, если мы не предупредим. Наполеон сделал мне честь согласиться с моим мнением, которое разделял и Бертье. Он потребовал своих лошадей и лично произвел ту же рекогносцировку, что и я. Под Бородином его встретили так же, как и меня, картечный огонь заставил его удалиться. Все виденное им укрепило его в убеждении, что он не ошибся, и, вернувшись, он отдал соответствующие приказания».

Во второй половине дня 25 августа (6 сентября) вся наполеоновская армия стояла в районе деревни Валуево и вокруг захваченного Шевардинского редута, примыкая правым флангом к Старой Смоленской дороге, то есть против центра и левого фланга русской позиции. Заметив это, М.И. Кутузов приказал 3-у корпусу генерала Н.А. Тучкова 1-го и Московскому ополчению генерала И.И. Маркова (Моркова) перейти к деревне Утица, чтобы прикрыть Старую Смоленскую дорогу.

Генерал Э.Ф. Сен-При:

«За нашим крайним левым флангом, в деревушке Утицы, на Старой Смоленской дороге, находился корпус Тучкова и Московское ополчение – всего 20 000 человек с артиллерией».

Генерал-квартирмейстер К.Ф. Толь:

«Главнокомандующий князь Голенищев-Кутузов приказал немедленно генерал-лейтенанту Тучкову 1-му с 3-м пехотным корпусом идти на левое крыло и положением своим прикрыть Старую Смоленскую дорогу. В подкрепление сему корпусу отряжено было 7000 человек Московского ополчения под командой генерал-лейтенанта Маркова и шесть донских полков с генерал-майором Карповым».

Офицер штаба 1-го кавалерийского корпуса Карл фон Клаузевиц:

«Левое крыло было загнуто назад и оставалось открытым: поэтому оно было укреплено, а корпус генерала Тучкова был усилен Московским ополчением. Таким образом, масса в 15 000 человек была поставлена на Старой Смоленской дороге настолько далеко позади и так скрытно, что она сама могла ударить в правый фланг и в тыл неприятелю, который стал бы обходить левый фланг русский. По мысли это мероприятие, как мы полагаем, было весьма удачно, но оно не достигло цели».

Как видим, данные по численности расходятся. Но, в любом случае, это был большой отряд. Почему же данное хорошо задуманное «мероприятие» не достигло цели?

Принято считать, что Михаил Илларионович хотел расположить эти части скрытно, однако они были выведены из засады по приказу начальника штаба Л.Л. Беннигсена. В это трудно поверить, но они были выведены даже без согласования с главнокомандующим!

Офицер-квартирмейстер А.А. Щербинин:

«На плане этом надписано над 3-м корпусом и Московским ополчением: «Расположение скрытно». План напечатан в нескольких экземплярах, из которых один достался мне».

Отметим, что этот участник сражения в 1812 году был прапорщиком и состоял при генерал-квартирмейстере К.Ф. Толе. Свидетельствам этого дворянина и сына полковника вполне можно доверять.

Офицер-квартирмейстер А.А. Щербинин:

«Беннигсен поехал к отряду Тучкова и велел ему двинуться, чтобы стать ближе к левому флангу Багратиона. Тучков возражал, что пространство, которое ему в таком случае занять бы должно, составляет отклон горы, с вершины коей неприятелю легко действовать к истреблению корпуса его; о назначении же оставаться скрытно от неприятеля он не заметил Беннигсену, вероятно, потому, что сам не ведал плана главнокомандующего. Беннигсен повторил с досадой приказание. Тучков тотчас начал выдвигать 3-й корпус».

Все это не может не вызывать недоумения.

Офицер-квартирмейстер А.А. Щербинин:

«Я не мог воображать, чтобы Беннигсену, начальнику главного штаба при Кутузове, не было известно о плане, о котором знал я, свитский прапорщик. Я полагал, что Кутузов отменил прежний план».

Но должны же быть подобному хоть какие-то объяснения?

Казак Московского ополчения (литография П. Ферлунда)

Генерал Л.Л. Беннигсен:

«25 августа (6 сентября) неприятель простоял неподвижно на занятых им накануне высотах, хотя его орудия могли обстреливать нашу линию; он выжидал прибытия своей тяжелой артиллерии, которая осталась позади, так как ее лошади находились в то время в самом жалком состоянии. Я отправился в тот день в конец нашего левого фланга, чтобы поставить на позицию корпус генерала Тучкова, находившийся на Старой Смоленской дороге, и предложил генералу графу Маркову передать под его команду 10 000 человек милиции, чтобы неприятель мог видеть их, – этим можно было внушить ему страх, так что он не решился бы двинуть все свои силы против князя Багратиона. Граф Марков охотно согласился на это, и я убедился, что все генералы и офицеры милиции были одушевлены желанием быть полезными и содействовать успеху предстоявшего нам большого сражения».

Л.Л. Беннигсен

Странно. Неужели вид одного-единственного корпуса и толпы бородатых ополченцев, вооруженных непонятно чем, должен был до такой степени внушить страх Наполеону, что он отказался бы от атаки на слабый левый фланг русских? Подобная логика непонятна. Но даже если бы она и была понятна, неужели начальник штаба имеет право производить подобные нарушения диспозиции без ведома главнокомандующего?

Считается, что стратегический замысел М.И. Кутузова был сорван генералом Беннигсеном, проявившим удивительное самовольство, объезжая позиции перед боем.

Генерал Л.Л. Беннигсен:

«Вернувшись к князю Кутузову, я снова настоятельно убеждал его принять боевой порядок, утверждая на основании произведенного мною осмотра позиции, что нашему левому флангу придется вынести на себе атаку главных сил Наполеона, тогда как правое крыло вовсе не подвергается атаке.

Поэтому я предложил опереть наш правый фланг на деревню Горки и двинуть все остальные войска нашего правого фланга на поддержку левого крыла. Мои убеждения остались и на этот раз безуспешны».

А может быть, вся эта, мягко говоря, «странная» история является лишь одним из подтверждений версии о том, что руководства сражением М.И. Кутузов практически не осуществлял, доверив диспозицию (а это – важнейшее условие победы) полковнику К.Ф. Толю?

Да и вообще, можно ли было всерьез рассчитывать на скрытное расположение войск генерала Тучкова 1-го? Неужели польский корпус Понятовского не обнаружил бы его, пойдя в наступление?

А что же Наполеон?

У того все было предельно четко. Вернувшись с вечерней рекогносцировки и очень довольный тем, что русские не уходят, он сделал такие распоряжения для атаки на следующий день: князю Понятовскому – овладеть деревней Утица и обходить левый фланг русской армии; трем дивизиям корпуса маршала Даву, маршалам Нею и Мюрату, а также генералу Жюно – атаковать Семеновские высоты; корпусу Эжена де Богарне с двумя дивизиями корпуса Даву и кавалерийским корпусом генерала Груши – овладеть деревней Бородино и потом обратиться на центр русской армии.

При этом Старая и Молодая гвардии (а это почти 19 000 человек и 109 орудий) были оставлены в резерве у деревни Шевардино.

Генерал Филипп-Поль де Сегюр:

«Никогда еще не было так спокойно, как в день, предшествовавший этой великой битве! Все было решено, зачем же было тревожить себя понапрасну? Разве завтрашний день не должен все решить? Притом же каждому надо было приготовиться. Различные корпуса должны были приготовить свое оружие, свои силы, свою амуницию. Им надо было восстановить тот порядок, который обыкновенно более или менее нарушался во время переходов. Генералам надо было просмотреть еще раз свои взаимные диспозиции относительно атаки, обороны и отступления, чтобы возможно ближе согласоваться друг с другом и с условиями местности и чтобы случаю было отведено наименьшее место.

Итак, прежде чем начать страшную борьбу, эти два колосса внимательно наблюдали друг за другом, измеривали друг друга глазами и в молчании приготовлялись к страшному столкновению».

Конечно же, все это никак не вяжется с утверждением генерала А.П. Ермолова о том, что 25 августа (6 сентября) «армии в полном бездействии обозревали одна другую».