Текст книги "Сила басурманская"

Сергей Панарин
Сила басурманская

– Для чего, отче, летопись?

– У дерева есть корни, у людей – прошлое. Отсеки корни – усохнет дерево. То же бывает и с людьми, если они жизнь своих дедов и отцов не пожелают знать. Человек на землю приходит и уходит, а дело его – злое или доброе – остается, и от того, какое дело оставлено, живущим радость либо тягота и горе. Дабы не увеличивать тягот и не множить горя, живущие должны знать, откуда что проистекает.

И. Калашников. «Жестокий век»

Пролог

Истинный любитель мудрости и слуга знания людского способен трудиться в любых условиях. Такому и небо – кров, и пыльная дорога – светлица рабочая, и серый ослик – скамья. Трясет, болтает, а плешивенький человек с куцей бороденкой знай перо в висящую на шее чернильницу макает да пишет, пишет, пишет на драгоценном заморском пергаменте, лежащем на ловко прилаженной столешнице.

Ни капли не уронит, ни единой ошибки не допустит, а почерк ровный, образцовый. Мастера каллиграфии из страны Кидай позавидовали бы. Уж они-то верхом так не горазды.

Отнимет взгляд от пергамента мужичок, пощекочет пером вострый нос, натянет повыше широкие рукава холщовой рубахи и снова в работу. А исхитрись кто заглянуть в грамоту, прочел бы интересное заглавие: «Свидетельствие о событиях истинных, запечатленное Неслухом-летописцем во году жары необычайной».

И ниже мелким идеальным шрифтом развернулись бы события удивительные да деяния геройские:

«По обычаю предков почну рассказ честный с благословения богов о витязях Егории да Иване, о страшном чародее Перехлюздии да о Злодии Худиче, Яви алчущем.

Спокойна была Родина наша Эрэфия, Рассеюшкой некогда называемая. Ладом установленным зима весною сменилася, а там и лето хлебородное наступило, и батюшка-солнышко светило всем ласково, ан в заповедном Задолье испоганился чародей мерзкий Перехлюздий, Злебогом совращенный.

Замыслил черный волшебник отверзнуть врата Навьи, выпустить Злодия Худича из Пекла. Страшной ворожбе научил Перехлюздия сам повелитель мертвых. И звезды сошлися для волхования супостатского, и уже дочитывал черный волхв страшное заклятие, когда к костру его выбрели братья-витязи Егорий да Иван, богатыри заезжие, выходцы из мира неведомого. Прервали они речи волшебные, остановили ворожбу смертельную. Надломились печати, богами на врата Пекла наложенные, да выдюжили – не выпустили Злебога-аспида.

Разгневался Перехлюздий, но богатыри сильнее оказались. Устремился колдун, Злодием наущаемый, в светлый Легендоград, дабы объединить усилия с тамошним слугою злебожьим. Но вновь на путях нечисти встали витязи Иван да Егорий. Защитили тамошнюю княжну, ныне княгиню Василисушку, оборонили священного птаха Рарожича. А пока есть святые существа на землице нашей, не бывать Злодию Худичу победителем!

Но не унялся Перехлюздий, направил свои стопы в другое княжество, в Тридевяцкое, и там, в граде Торчок-на-Дыму, вместе с басурманским колдуном Пьером де Моноклем и кикиморою Ненаглядной впустил из Пекла в Явь войско страшное, бесовское! Ворвался к нам жар преисподенный! И вновь, если бы не братцы-витязи, был бы Злебог сейчас повелителем Посюсторони поднебесной.

Помогали же Ивану с Егорием и вещий старец Карачун, и князь Хоробрий Тридевяцкий, и княгиня Василиса Легендоградская со своими дружинушками хоробрыми. А пуще каждого из названных пособлял победе справедливой народ простой, за что я, Неслух-летописец мозговский, низко ему кланяюсь и каждого сии строки читающего призываю к тому же.

А теперь об этих и других событиях поподробнее…»

Мужичок оторвался от письма да так и замер с пером, занесенным, словно сабля, над куцей головой. Дорога, сосновый лес, птицы щебечут не по-осеннему. И жара тоже отнюдь не октябрьская.

Шлепнула бледная ладонь по высокому лбу, аж слезы брызнули.

– Ой, Доля моя, Недоля моя! – бабьим голосом воскликнул летописец. – Отстал, как есть отстал!

Он пришпорил серого ослика и вскоре, за поворотом, увидал попутчиков – богатырей заезжих Ивана да Егория.

Часть первая
Лиха беда начало

Глава первая,
в коей наши соплеменники продолжают скитания по странному миру, но не бесцельно, а с сугубым умыслом

Безопасность – это самое большое препятствие в реализации мирного плана «Дорожная карта».

Дж. Буш-мл.

– Черт тебя дернул по поезду пьяным бродить, да еще и с ключом от всех дверей, – досадливо проговорил Егор Емельянов, качаясь в седле и глядя на брата.

Каурая лошадка-тяжеловоз неторопливо переставляла мохнатые ноги и косилась на нетерпеливого гнедка, на котором восседал Иван, он же Старшой. Парень хмурился. Егор попал в самую точку: если бы не потянуло его на подвиги, то не выпали бы братья-близнецы из дембельского поезда, не заблудились бы в зауральском лесу и не выбрели бы в неведомый мир Соловьев-разбойников, кикимор-леших, князей-бояр да прочей сказочной живности.

Старшой взбил пятерней черную шевелюру, старательно избегая смотреть на Егора. Ну, прав, куда деваться, только сделанного не воротишь. Затянулся путь двух отслуживших воронежцев домой с военной базы. И затянулся именно из-за Ивана. Но зацикливаться на старых ошибках бесполезно, теперь надо в свой мир пробиться, а там видно будет.

– Дембельнулись так дембельнулись, – продолжил ворчать младший близнец.

Вот ведь диво: разница в возрасте полчаса, а характеры – просто небо и земля. Да и внешне братья не похожи. Иван – статный красавец-брюнет, Егор – светловолосый силач-увалень. Первый удачлив, как бес, второй вечно в аутсайдерах. Старшой умен и хитер, младший прост и упрям. Близнецы.

– Брось, братан, не сверли, – примирительно сказал Иван, смахивая с погона несуществующую пылинку.

Емельяновы так и путешествовали в армейской форме, лишь иногда переодеваясь в местную. Вот и сейчас оба красовались в дембельских нарядах.

Старший сержант Иван Емельянов пустил по штанинам золоченые лампасы, вшил подплечники, сделал вставку в шеврон, идеально начистил пряжку ремня и классически загнул ее углы. В общем, выглядел сущим героем. Ефрейтор Емеля предпринял аналогичные декорационные мероприятия, но его парадка получилась потусклее.

Два всадника-молодца в российской военной форме смотрелись на лесной дороге странно. Лес-то был первородный, дремучий такой… Вот-вот из-за очередной старой мохнатой ели покажется избушка на курьих ножках. Или на поваленном сосновом стволе сядет Соловей-разбойник. Или в ветвях клена мелькнет черным крылом вещий ворон… Братьям такое не в новинку: они и Бабу Ягу встречали, и Соловья победили, и с птицей-посыльным старца Карачуна знакомы.

– Эй, витязи! – донесся высокий крик летописца.

Братья обернулись, увидали вдалеке скачущего на ослике мужичка.

– О, блин, а я и забыл про него, – усмехнулся Старшой. – Ну и провожатого навязал нам Карачун.

– Нормальный мужик. С ним не скучно, – немедленно вступился Егор, останавливая кобылку.

Путешествие длилось второй день, и Неслух лишь час назад прервал бесконечные рассказы о княжествах Эрэфии, чтобы заняться, наконец, своими прямыми обязанностями. Мужичок намеревался перенести на бумагу приключения близнецов, пользуясь тем, что у них можно уточнить любые детали. Емельяновы ехали из Торчка-на-Дыму в славное Мозговское княжество, а Неслух-мозгвич вызвался их проводить. Старец Карачун, снарядивший братьев в путь, только порадовался. Тут и юным богатырям наука (хотя какие они юные в восемнадцать-то лет?), и ученому защита.

Пока ослик семенил к близнецам, Иван отметил, что в лесу стало темнее: вот-вот начнутся сумерки. Пора позаботиться о ночлеге.

Вскоре путники присмотрели неплохое местечко возле ручья. От дороги недалеко, а за деревьями их не будет видно. Поляна была удобной, чувствовалось, что ею часто пользуются.

Спешились, осмотрелись.

Иван достал из седельной сумы сломанный допотопный радиоприемник «Альпинист».

– Убери его на фиг! – запротестовал Егор.

Он отлично помнил подлую магию Перехлюзда. Злой колдун собрал из радио и досок страшное орудие – белиберданку. Ее залп принял на себя Емельянов-младший и чуть не сошел ума.

– Да ладно, братан, я аккуратно, – не без издевки успокоил Иван. – Ты пойми, если местное чучело придумало, как использовать «Альпиниста», то мы просто обязаны что-нибудь с ним замутить.

Старшой всю дорогу от Торчка-на-Дыму жалел о потере чудотворной газеты. Парень открыл особые свойства предметов из нашего мира. Здесь, в Эрэфии, газета сокрушала дубовые столешницы, значит, и приемник на что-нибудь да способен.

Раз уж выдался привал, надо покрутить-поэкспериментировать.

Оставив Егора и Неслуха, Иван нашел удобную кочку, сел и принялся за радио. Конечно, «Альпинист» был суперстарым. Россиянин прочитал: «Сделано в СССР, 1981 год», ниже присутствовал пятиугольничек Знака качества. Трещины на пожелтевшем от времени корпусе, грязные ручки, помутневшая шкала. Отсек для батарей пустовал, крышечка потерялась.

«Ну, и где взять батарейки?» – задумался Старшой.

Пощелкал пальцами по заржавленным контактам, извлекая жалобный звук «бздынь-дынь-дынь!».

Тут-то Ивана и дергануло током. Чуть-чуть. А радио разразилось треском.

Парень отдернул руку, треск пропал.

– Опаньки, – выдохнул дембель. – От меня, что ли, питается?.. Хм, не трясет, значит, разряд маленький…

Недолго поборовшись с трусостью, Старшой решился – приложил указательный и средний пальцы к клеммам. Слегка кольнуло, приемник затарахтел. Аккуратно повернув «Альпинист» к лесу задом, к себе передом, Иван принялся крутить колесико. Долгое время ничего не ловилось.

«Да и не должно, – ухмыльнулся парень. – Откуда тут станции?»

И ошибся! Приемник пискнул, крякнул, и сквозь шум проступил бодрый мотивчик.

Иван чуть не выронил радио из рук, пальцы слетели с клемм, звук пропал.

Осторожно восстановив контакт, Старшой вернул сигнал. На фоне музыки заговорил жизнерадостный голос:

– Для знатной кикиморы из Задольского лесхоза передаем песню группы «Хэнде хох».

И заиграло-запело что-то знакомое из школьного детства:

 
Ты назови его, как меня:
Автандил Евграфович Степной-Бирюлькин…
 

Несколько минут Иван пытался поймать еще какую-нибудь станцию, но не преуспел. Вернулся на ту, где шел концерт.

 
Как упоительны в Рассее вечера,
Дворцы, коттеджи и столетние каморки,
Балы, забавы да бандитские разборки…
Как упоили-то меня вчера!
Но верь, товарищ, что взойдет хотя б одна
Звезда пленительного длительного счастья,
И на обломках или просто на запястьях,
Быть может, выколют и наши имена.
 

– Хватит на первый раз, – удовлетворился дембель, выключил радио и побрел к попутчикам.

Пока Иван забавлялся с приемником, Емельянов-младший и Неслух-летописец разбили лагерь: запалили костер, поставили некое подобие палатки. Лошадей и ослика не расседлывали, просто сводили к ручью. Теперь животные, привязанные к ракитовым ветвям длинными поводьями, щипали траву.

После скромного ужина Егор отправился «проведать окрестности». Не поленился прогуляться подальше, к плотной стене кустарника, разделявшей лагерь и дорогу. Не спеша углубился в заросли и… замер, услышав голоса.

– Точно не опоздали? – сипло прозвучал тихий басок откуда-то слева и сверху.

– Точно, – ответил громкий шепот справа. – Сейчас покажутся.

Егор бесшумно присел, вглядываясь в кроны деревьев, окруженных кустами. Сквозь желтеющую листву просматривались две фигуры. Ясно, что мужчины. Одежда бедная, латаная, на ногах не то рваные сапожки, не то поршни – кожаная обувь, оборачиваемая вокруг ноги наподобие портянки. На головах прильнувших к стволам орешника мужиков виднелись то ли мешки, то ли кули. А может, колпаки. Лиц россиянин не увидел – только затылки.

«Странные какие-то, – подумал ефрейтор Емеля. – Разбойники, может?»

– Что я говорил? – снова зашептал правый. – Наш купчишка.

С дороги донесся целый букет звуков: глухой стук копыт, дребезжание тележных колес, мужские голоса и смех. Звуки приближались.

– Пора? – нетерпеливо прогундел обладатель баска и зашевелился.

– Куда, дура?! Готовься.

Оба натянули мешки на лица, прихватили шеи тесьмой, чтобы холщовые маски не падали.

«Сто пудов бандиты, – уверился Егор. – Ага, веревочку потуже затяните. Остановить, что ли? Хм, а вдруг их не двое?»

– Ну, пора же! – снова не выдержал сидящий слева, заерзал. – Я сейчас обмочусь…

– Сиди, чучело. Терпи. Ближе подпустим.

– Изверг.

Левый хмыкнул.

Меж тем звуки с дороги стали совсем громкими. Непоседливый совсем извелся, тихо заскулил. Второй, которого Емельянов-младший счел бывалым и спокойным, вдруг пронзительно свистнул и ужом соскользнул с дерева. Первый не замешкался, оказался на земле мгновением позже второго. Бросились на дорогу.

Кругом заорали, засвистели. Егор привстал, раздвинул кусты.

Караван был небольшой: две телеги, запряженные пегими волами, да пятеро всадников. Воинов всего трое. Восточные, вон и сабельки кривые повыхватывали. Сам купец, тучный и ярко разодетый, растерянно оглядывался. Со всех сторон к остановившемуся обозу неслись одинаковые разбойники. Бедные серые одежды, мешки на головах, в руках дубье или клинок. Всего человек десять.

В движениях этих людей было что-то знакомое. Егор припомнил странного попутчика Зарубу Лютозара, которого якобы прислал тянитолкаевский боялин Люлякин-Бабский. Заруба отлично проявил себя в сражении с воинством Злебога и был тяжко ранен. Когда братья Емельяновы покидали Торчок-на-Дыму, Лютозар лежал в коме. Карачун без особого энтузиазма сказал, что жить будет. Егору пришло на ум сходство загадочного бойца с ниндзя. Слегка порывшись в вещичках Зарубы, близнецы сделали вывод, что он и вправду местный аналог японского воина-шпиона.

Да, нападавшие двигались, как Лютозар! Шаги, положение рук… Только неизящно, топорно, будто пародировали его манеру. Емельянов-младший оценил разбойников с точки зрения борца и понял: ребята слабаки, просто берут числом и устрашающим видом.

– Сарынь на кичку!!![1]1
  «Сарынь на кичку!» – «Чернь, на нос (корабля)!» Так волжские лихие люди командовали подневольным матросам убраться в сторону и выдать хозяина.


[Закрыть] – вопили грабители, очевидно предлагая слугам отступиться от хозяина, но те, как и ефрейтор, не понимали требования.

Схлестнувшись с воинами купца, бандиты стали беспорядочно размахивать дубинами и пугать лошадей криком – авось сбросят всадников.

– Нет, ну и машут, – пробурчал Егор. – Так ведь и поранить кого-нибудь могут.

Он двинулся к месту схватки.

Толстый купец проявил неожиданную ловкость: лихо отбивался небольшой саблей от одиночки-бандита.

Тем временем какой-то проворный висельник заскочил на переднюю повозку и скинул возницу, схватился за кнут… Емельянов-младший подбежал, не дал угонщику сдвинуть волов, сдернул разбойника наземь, догнал кулаком по голове.

Сразу же поспешил на помощь конникам-воинам. Под одним из них споткнулась лошадь, он упал, и нападающие радостно взревели, принялись колотить его дубьем. Егор что есть силы толкнул ближнего лиходея, тот врезался в двух других, все повалились, попав под ноги ополоумевшей кобылки. Ефрейтор успел обменяться с поверженным охранником взглядами. Восточный сабельник был благодарен.

Подхватив уроненную разбойником дубину, Емельянов-младший сошелся с очередным «мешочником». Грамотно выбив из руки грабителя щербатенький меч, Егор ткнул соперника в солнечное сплетение и добавил плюху по уху.

Купец ранил противника и пошел на выручку своим бойцам. Злоумышленники почувствовали свою слабость.

– Ходу! – скомандовал главарь.

Бандиты кинулись врассыпную, кое-кто сумел прихватить с обоза отрез ткани или затейливый кувшин. Увалень-ефрейтор придержал за ногу уползающего длинного лиходея, получившего под дых:

– Кто таков?

– Портной! По большим дорогам шью дубовой иглой! – прохрипел разбойник и наудачу лягнул Егора.

Емельянов-младший был невезучим – грабитель угодил ему в лоб. Ошеломленный парень разжал пальцы, и плененный преступник, словно ящерица, юркнул в кусты.

А тут и Старшой с летописцем на дорогу вывалились, потревоженные криками и свистом.

– Что случилось?

– Да вот, босяки какие-то на обоз напали, – пояснил очевидное Егор, растирая лоб.

К братьям и Неслуху подъехал расфуфыренный купец. Теперь появилось время его разглядеть. Полный, щеки пухлые, нос мясистый, глаза хитроватые, но умные. Вроде бы араб. Халат красный, шитый золотом. Сапоги сафьяновые, штаны атласные. Богатый, одним словом.

– Благодарю небо за мудрое течение судьбы, которое вынесло тебя, о могучий и доблестный, к моему терпящему бедствие скромному обозу, – сказал купец Егору. – Я сын несравненной Персиянии. Зовусь Торгаши-Керим, знающие меня люди добавляют Честнейший.

И он изобразил персиянский приветственный жест: приложил пальцы правой руки ко лбу, затем к губам и наконец к груди.

– Да не за что. – Ефрейтор пожал могучими плечами. – Я Егор. Это мой брат Иван. А это Неслух-летописец.

Торговец оценил цепким взглядом каждого, восхищенно вскинул пухлые ладони:

– Подлинно свидетельствуют древние: где тебя подстерегает потеря, там ждет тебя и славное приобретение! Не те ли вы богатыри, которые посрамили не далее как неделю назад войско черного зла? А ты, замечательный книжник, не тот ли Неслух, чьи труды украшают не только мозговскую сокровищницу? Я имел несомненное счастье пить из кувшина твоей мудрости. «Слово о полку и горе его», «История государства Рассейского» и «Еще одно, более короткое и оттого совсем обидное слово о полку»…

– Да, это мои труды, – поклонился летописец. – А эти славные витязи – именно те самые Иван да Егорий.

– Редкостный сплав ума и ратной удали, да на троих, как велит ваш обычай! – то ли польстил, то ли подколол Торгаши-Керим.

К нему подъехал немолодой мужчина, что-то шепнул.

– Мы легко отделались. Пара отрезов да кувшины, – усмехнулся купец и обернулся к троице охранников. – Видит всевышний, я плачу вам не зря, но вас маловато.

Воины хмуро кивнули. Они вышли из короткой схватки почти без потерь. Один получил несколько ушибов, второму слегка рассекли плечо, третий уцелел, правда, разбойничий нож поцарапал бок коняги, но неглубоко.

– Почтенный, – обратился к торговцу Неслух. – Ты и вправду поступил не очень осмотрительно. Места у нас глухие, народ бедный…

– Веришь ли, книжник, в Тянитолкаеве меня успокоили, сказав, что мозговский князь крепкой рукой навел порядок на дорогах. К тому же эти два воза – лишь часть моего каравана, идущего в Легендоград под водительством наследника. Сам же я отделился, чтобы проторить свой будущий путь в земли Юрия Близорукого. Кто мог предположить, что мой тянитолкаевский знакомец пустит лодку своих советов по мутной реке лжи? – Торгаши-Керим сокрушенно покачал головой.

– А кто тебя ввел в заблуждение?

– Боялин Станислав Драндулецкий, да покарает его острие справедливости.

Братья Емельяновы переглянулись. Они оба помнили, что за фрукт этот боялин. Зазвал в гости, опоил, захватил в плен, потом послал Егора воевать с огромным драконом… Редкостный подлец.

Иван подумал: «Странно, купец вроде богатый и умный, а повелся. Неясно, зачем Драндулецкому врать».

– Уже темнеет, – продолжил беседу летописец. – Мы ночуем тут, за зарослями. Если желаете, присоединяйтесь.

Торговец потеребил нижнюю губу. Лиходеи с мешками на головах – надо же было додуматься до такого? – могли и вернуться… Улыбнулся:

– Прервать вязь пути рядом с таким богатырем, как Егор, и почетно и… безопасно. Мы с радостью примем ваше приглашение, мудрейший.

Егор обрадовался. Стоянка предвещала интересные рассказы. Старшой же слегка напрягся: Неслух распорядился без спросу. Нет, Иван вовсе не против, только летописец ему не начальник.

Подогнали повозки на поляну, слуги занялись волами, стражники расседлали своих и купеческих лошадей.

Тем временем Торгаши-Керим Честнейший представил своего пожилого спутника:

– Это Абдур-ибн-Калым, моя правая рука. Знатный учетчик и советник. Человек редчайшей в наши смутные времена грамотности.

Редчайший грамотей повторил персиянский салют, но у купца он был исполнен достоинства, а советник поприветствовал новых людей как-то меленько.

– А Калым – это от выкупа за невесту? – поинтересовался Иван.

– О, нет! – возразил Абдур. – Имя моего отца Калым происходит от слова «галым», то есть ученый, знающий.

– Это что же выходит, «галимый» типа «ученый», что ли?! – удивился Емельянов-старший.

Он мысленно окрестил учетчика Обдури-Калымом. Вроде бы невзрачный человек в скромном на краски и узоры, но дорогом одеянии, аккуратной чалме. Абсолютно седой, хоть и не слишком старый. Черные глаза не потускнели с возрастом, смотрят остро, в лице уйма хитрости, намного больше, чем в пухлой физиономии купца. Возможно, подлинным кузнецом богатств Торгаши-Керима является Обдури.

Расселись у костра, караванщики организовали небедный стол. Уже отужинавшие близнецы да летописец пожалели, что сыты. Зато не отказались от вина и сладостей, которыми столь славен Восток, или, по-местному, Восход.

Купец блаженно развалился на постеленном слугами-возницами ковре. Неслух-летописец разговорил торговца, и тот сладким, как рахат-лукум, голосом отвечал ему о мудрецах своей страны и обычаях иных земель, о новостях наук и ее же признанных ошибках…

Егор слушал раскрыв рот, а Иван отсел подальше, стал вспоминать дом, родителей… «Вот ведь ерунда какая, поступил в универ, а если тут застрянем надолго, то и к началу занятий не успею», – подумалось Старшому. Он действительно перед уходом в армию сдал экзамены в аграрный. Зачем он это сделал, парень и сам теперь не понимал, да и не об университете сейчас следовало печься. Мать, наверное, уже места себе не находит… Скорей бы добыть все необходимое для возвращения в свой мир.

Иван вспомнил разговор с Карачуном.

Отгремел пир, посвященный победе над Злодием, уехала Василиса, про которую Старшому тоже было что вспомнить, и колдун позвал богатырей в один из висячих садов Торчка-на-Дыму. Побеседовать. Сев на скамейку, старец прислонил к ней посох, погладил жилистой рукой длинную тонкую бороду, прищурился, выдохнул сквозь сжатые зубы.

Парни устроились напротив, скосились на лежащий внизу город. Там гуляли.

– Потехе час, а делу время, – изрек Карачун. – Каждая победа есть начало новой брани. Три дня назад я говорил вам, что вы можете попасть домой с помощью заветных вещей и моей особой ворожбы. Отверзну дверь в ваш мир, так уж и быть. Ну, и неча в праздности прозябать, настал час отправляться за диковинами.

– Вот именно, – подал голос Егор. – А то мамка ждет…

– Мамка, – повторил волшебник. – Дети вы еще. Раздобудьте мне живой воды, молодильных яблочек, золотой ключ и перо жар-птицы.

– А меч-кладенец не надо? – язвительно поинтересовался Иван.

– Незачем, – серьезно ответил Карачун. – Хотя меч Егорию не помешал бы. Да уж как получится. А шуточки ты зря шутишь, Ваня. Беду предвижу, за вас опасаюсь, но иного способа вам помочь не ведаю. Золотой ключ найдете в Мозгве. Я даже провожатого приглядел. Летописец и книжник.

– А остальные предметы? – спросил практичный Старшой.

Волшебник вздохнул:

– Где яблоки с живой водой да пером, не знаю. Вещий Бояндекс, возможно, что-то помнит. Или на лукоморье поспрашивайте. Не повредит заглянуть к Ерепню. Карту дам.

– Что за Ерепень?

– Да кто их, лешаков болотных, поймет? – ответил старец. – Пусть подскажут, где чего взять, я сам давно уже за такими мелочами не слежу.

Карачун замолк, слушая шелест желтой листвы, чириканье воробьев и звуки дальней гулянки. Поправил латаное-перелатаное рубище, ткнул пальцем в траву:

– Зимы не будет. Видите, из-под старой сухой молодая проклевывается? На яблонях почки появляются. Скоро цвести станут. Осенью! Чуете, что жар Пекла сотворил? А кабы мы промешкали, все сгинуло-сгорело бы дотла. Злодий Худич страшен в мощи своей.

– Ну, мы же его поставили на место, – беспечно сказал Егор.

– Думаешь? – осклабился Карачун. – Дети сущеглупые… Вот вам карта, отправляйтесь немедля!..

Сейчас, при свете костра, Иван в очередной раз рассматривал карту, развернув свиток, врученный старцем. Парень без труда угадывал в ее очертаниях часть нашей Евразии. Нашлись какие-то незначительные отличия, но в основном совпадение было. Перед Старшим лежало лесистое Задолье, где начались злоключения братьев Емельяновых в этом мире, западнее располагалось странное Тянитолкаевское княжество, во всем поделенное пополам, севернее него находился славный Легендоград. Тридевяцкое княжество широко раскинулось южнее и восточнее Задолья. Степь. Еще южнее неведомый картограф написал емкое: «Мангало-тартары», за ними – отгороженный огромной стеной Кидай.

Мозговское княжество, куда сейчас направлялись братья и Неслух-летописец, лежало севернее Задолья, на востоке от Легендоградских владений. Еще севернее, где на нашей карте должна быть Ладога, Иван узрел самое настоящее море, а по изогнутой береговой линии тянулась надпись «Лукоморье». Там, где изгиб был наиболее крут, стояла жирная точка: «Дуб (зеленый)».

Карта рассказывала и о других местах и княжествах, но Старшой сосредоточил внимание на полезных местностях. Мысленно забежав вперед, Иван прикинул, куда лучше податься после того, как они с братом получат в Мозгве первый ингредиент. Поиски молодильных яблок и живой воды придется начать либо в Легендограде у вещего Бояндекса, либо двигать к лукоморью. Лукоморье ближе, зато в Легендограде Емельянова-старшего всегда ждет молодая княгиня Василиса Продвинутая.

«Что-то я постоянно о Ваське своей думаю…» – Иван зевнул, поморгал уставшими глазами. Спрятал карту и лег спать.

Угомонились и остальные путешественники. Лишь трое охранников по очереди сторожили обоз.