Текст книги "Конструктор Счастья"

Я оборачиваюсь. Длинная цепочка гаражей. Они стоять по обе стороны дороги. Я делаю первый шаг и начинаю читать номера. А29. Б12. Я двигаюсь вперед, заглядывая в открытые ворота, где машины ремонтируют машины и горько пьют.

Морозильная камера тянет меня вниз, размером 50х80х50. Я чувствую холод, что проходит вдоль металлической ручки. Серый сейф с очередной деталью для богатых людей. Маленькому Освальду нужна жизнь, и я, подобно Богу, помогаю ее обрести. Я – посредник небес и ада. Все просто. Кто-то теряет, кто-то находит.

А17. Б8. Б11. Я смотрю в небо и думаю о Молли. Все ли с ней хорошо? Я постоянно думаю о ней. Мне кажется, что это взаимно.

Морозный воздух пробирает меня до костей, а под ними все еще слышатся отголоски пения подводных русалок из моего сна. Снег хрустит под ногами, как кости новоиспеченных младенцев. Мне кажется, что я слышу их плач.

Большая кирпичная стена серого оттенка, обнесенная надписями и дорожными знаками, чтобы придать ей хотя бы каплю неформального искусства. Я упираюсь в нее лицом так близко, что чувствую свое теплое дыхание, которое отражается от поверхности серого кирпича. Б16. Синие ворота гаража и черный автомобиль представительского вида с тонированными стеклами.

Я смотрю на часы. Пора.

Мелкая боль пробегает по костяшкам пальцев, когда я медленно стучусь в тонированное окно. Секунда, и задняя дверь машины отпирается, словно по волшебству. Из салона пахнет мятой и лимоном. Еще секунда, и я внутри.

Обивка из черной кожи ласкает мои ладони и открытую шею. Напротив небольшой монитор с выпуском новостей, в котором рассказывают о наводнении в Японии, об извержении очередного вулкана, но ни слова о морозильной камере, которую я едва затянул внутрь автомобиля. Они не расскажут об очередной почке для маленького Освальда и его отца, чтобы тот смог жить, не чувствуя постоянной сердечной боли.

– Все прошло хорошо? – спрашивает человек, который утопает в кожаном сидении.

Я медленно бросаю свой взор в его сторону.

Седые волосы, спутанные в стрижке, которая напоминает мне об армии. Такие прямые и строгие линии. Прическа либерала. Белые волосы гармонируют с голубыми глазами, зажатыми в морщинистом лице. Они поблекли со временем. Весь цвет его души погас, оставив лишь слабый налет старости и грусти. Он понимает, откуда эта почка, я понимаю это. Однако, маленький Освальд не способен постичь столь циничный механизм его выздоровления. Ему не обязательно знать об этом.

– Да – я передаю ему морозильную камеру, и металлическая ручка обжигает холодом мою ладонь.

Его суровые черты лица слишком сильно скованы досадой и болью. Он все еще не верит, что решился на такой шаг. Черный смокинг, сигареты элитных сортов и боль, что поедает внутренности, подобно могильным червям. Он прекрасно понимает – его ребенок будет жить, благодаря смерти и дьяволу. В его глазах я вижу пустоту. Этот момент меняет не только жизнь, но и судьбу. Не удивительно, что многие наши клиенты, в конечном итоге, умирают в петле, либо от пули, пущенной в рот. Хотя, большинству плевать. Вопрос смерти слишком многозначителен.

Я молчу пару минут, чтобы позволить прочувствовать ему ценность жизни собственного ребенка.

– Мне пора – я открываю дверь, натягиваю кепку на глаза и вновь выхожу в морозный Брюссель.

А12. Б16. А27. Я медленно иду по заснеженной тропинке, пока двигатель машины начинает жадно вдыхать свежий воздух. Я думаю о жизни и о маленьких детях, что приходят ко мне после пробуждения. Он думает об Освальде и смерти, которая продлевает его жизнь.

Мы думаем, а значит, у нас есть разум. Странная закономерность, мысли посещают и тех, у кого больше нет сердца.

4.

Двое суток в Брюсселе. Двое приторных суток в городе холодных людей. Совершенно один. Рядом нет Молли. Лишь я и Брюссель. Двое суток.

Я переступаю порог квартиры, которая была снята на несколько дней специально к моему визиту. За мной хлопает тяжелая деревянная дверь. Третий этаж, готические постройки за окном и снег, который кружит между небом и землей, в липкой атмосфере зимы.

Я скидываю куртку на пол, сбрасывая тяжелые черные ботинки, наполненные натуральным мехом. В квартире пахнет свежестью, осенними листьями и перегноем хвойных пород.

Небольшая прихожая 2х2 с коричневой тумбой из крепкого дерева и рядом золотистых крючков для одежды, которые заканчиваются лишь у белого выключателя, что так ярко выделяется на фоне темно-синих обоев. Две белые двери – ванна, туалет. Впереди арка, завешенная велюровой занавеской. Справа небольшой туннель в кухню, откуда пробивается свет, сквозь пыльное стекло в бежевой двери.

Бросаю ключи на тумбочку в прихожей. Оригинальная идея – оставить ключи в почтовом ящике для каждого квартиранта. Гениально.

Велюр ласкает мое лицо и пальцы рук. Он нежно скользит по коже, оставляя лишь приятный след, словно я снова отдаюсь ладоням Молли.

Молли. Как часто я думаю о ней?

Меня встречает мягкий свет, что проходит сквозь двойное окно и падает на стены комнаты, на потолок и пол. Темно-зеленый круглый ковер, который едва доходит до ножек большой кровати, что расположена у стены, под портретом Британской королевы. Синие стены, которые наполняют мое тело усталостью и легкостью.

Я так хочу спать.

По левую руку несколько больших шкафов. Они узкие, но касаются потолка. Сделанные из пластика и дерева, они наполняют интерьер, съедая миллиметры свободного пространства. Смесь природы и человеческого прогресса. Сколько скелетов за тонкими дверцами? Кладбище чувств квартирантов. Не от легкой жизни они падают в посуточную оплату квартиры.

Я ложусь на кровать.

Она слишком мягкая, чтобы я жил в реальности. Моя голова касается наволочки из хлопка, и глаза начинают закрываться, подобно тяжелым жалюзи. Передо мной плазменный телевизор. Он закреплен на стену синего цвета. Черный квадрат загадки, пока я не жму на красную кнопку на сером пульте. Щелк, и я вижу сотни лиц в большом мегаполисе.

Брр, брр. Этот звук доносится из кармана моих штанов.

Молли.

Я нажимаю кнопку на сенсорном экране телефона, и линии операторов, подобно судьбе, сводят наши усталые голоса.

– Привет – доносится из аппарата.

Странно. Ее голос. Он стал другим. Телефонные линии меняют тембр, и из него пропадает та липкая сладость. Он стал механическим эхом. Голос, который я узнал бы из тысячи, сейчас явился совсем незнакомым, новым.

– Алло? – повторяет Молли.

– Привет. Ты почему не в постели? Я же слышу, как шумит вода в кухне. Тебе ведь сказал доктор, чтобы ты больше времени отдыхала – я беспокоюсь.

Молчание.

– Мне больно отдыхать. Понимаешь? – голос Молли дрожит, и я не прав.

– Прости.

Так коротко. Но в этих буквах и моем голосе Молли слышит, что я, действительно, сожалею. Достаточно лишь мига, чтобы прочувствовать всю глубину моей души. Ей достаточно одной секунды, чтобы понять, как сильно я беспокоюсь за нее.

Молли это знает.

– Как добрался? Сколько ты пробудешь в Брюсселе? – Молли переживает из нашей квартирке в Стокгольме – У нас снег.

– Недавно пришел в мой одноразовый дом. Мне нужно дождаться перевода. Думаю, это займет около двух дней. Представляешь, они сняли мне квартирку. Молли, без тебя меня не пускают в отель – я улыбаюсь.

Веду взглядом по синей стене, которая впитывает дневной свет, пока не фокусируюсь на письменном столе у самого окна. Подставка под ручки, белые листы для заметок и настольная лампа с высоким куполом. Я смотрю сквозь белую занавеску и вижу два горшочка с зелеными комнатными растениями. Кактус? А рядом с ним Рождественская звезда. Я вижу красные лепестки, что очаровывают меня красотой. Я вспоминаю детство и юность, с родителями и Молли.

Интересно, будут ли у меня дети?

Молли смеется.

– Все дело во мне? – спрашивает она, а после добавляет – Я скучаю.

Добрая грусть проникает в мой организм.

Странно. Из всего этого грязного мира, который не способен выдавить из меня хоть каплю эмоций, одна лишь Молли имеет столь неограниченную власть над моей душой.

– Конечно, в тебе – улыбка не сходит с моего лица – Молли, расскажи мне какую-нибудь историю.

– Ты засыпаешь?

От комнатных растений я перевожу взгляд на большой телевизор. Мне безумно интересно, как спасатели будут снимать с дерева котенка маленькой Сары. Я так хочу узнать о новом парке аттракционов в Риге.

– Закрывай глаза – произносит Молли, и я повинуюсь, подобно человеку, который услышал приказы своего Бога.

– Я обожаю тебя.

– Я знаю – коротко отвечает механический голос – Жила одна девочка. Она постоянно смотрела на часы, словно ожидая чего-то. Когда мимо ее окна пролетали комары, они звенели, подобно колокольчикам, и пытались ей что-то сказать. Ни один из них ее не кусал. Они летели роем на людей, но постоянно звенели, когда девочка смотрела на часы.

Ее голос и мое сознание. Я вижу большой циферблат, девочку с длинными рыжими волосами и мелкими веснушками, слышу звон комаров и чувствую запах солнца.

– Когда девочка смотрела на часы, она старела и медленно засыхала. Лишь дождь помогал ей жить. Она всегда хотела быть рядом с дождем, обнимать его за пределами облаков и любить, словно мужа. Однажды, часы девочки остановились, и она умерла. Комары пролетали мимо, но уже не звенели, а дождь бил по ее лицу.

Я представляю, как холодная, синяя от смерти, девочка взлетает в небеса, чтобы скрыться за горизонтом. Я вижу, как ее обдувает ветер, как птицы помогают ей подниматься выше.

– Вдруг, стрелки часов вновь побежали, но девочки уже не было рядом. Она танцевала высоко за облаками, обнимая холодный дождь. Она танцевала и радовалась смерти. Она танцевала и ждала, пока дождь вновь появится на небесах.

Я вижу босые ноги, которые ласкают мягкие облака, ощущаю теплоту солнца и касаний Бога.

– Давай, я буду той девочкой, а ты дождем?

Я не успеваю ответить и засыпаю под мелодичное пение птиц под облаками, над которыми танцуют милая девочка и холодный дождь.

Мне снится доброта Бога. Ко мне приходят образы из легенд, мифические существа и казни живых людей. Я вижу кровь и улыбки, что разрезают композицию пополам на «до» и «после». Я хочу умереть, чтобы остаться тут навсегда. И только сейчас я понимаю, сколько во мне эгоизма. В своих снах мы становимся добрее, а моя душа обретает те чувства, которые давно потеряла между посылками органов и больной любовью к Молли. Я вижу, как солнце падает за горизонт и разбивается на Земле. Тысячи маленьких осколков в сердцах больших людей – эстетика, способная изменить мир. Мы дарим солнце Дьяволу, забирая себе лишь прохладу Луны. А под нею маленькая девочка кружит в загадочном танце с дождем.

Я просыпаюсь от звука сообщения, которое пришло на мой телефон:

Ты уснул. Мне нравится слышать, как ты спишь. Я скучаю и жду. Двое суток. Чувствуй меня.

P.S.

Трахни кого-нибудь.

Молли.

Она всегда оставляет свое имя, чтобы я не забыл его. Почему-то, Молли действительно думает, что я способен окунуть ее память в бездну, когда она умрет.

Я думаю о ее словах. Перед моим окном ночной Брюссель и яркие неоновые вывески магазинов и клубов.

Наша интимная жизнь с Молли – запретный плод. Я готов принять болезнь, чтобы вновь войти в нее, услышать ласковые слова, которые она бережно шепчет мне на ухо.

Я начинаю вспоминать, и возбуждение проходит вдоль моего тела. Переспать с кем-нибудь? В основном, мы выбирали проститутку вместе. И пусть осудят люди, которые привыкли лишь судить, но совместный выбор «товара» сближает нас. Молли всегда выбирала тех, в ком видела свои черты.

– Думай обо мне – говорила она, пока дверь уютной красной комнаты закрывалась.

Продажный секс два раза в месяц эквивалентен нашему счастью. Она всегда грустила, когда я, едва дыша, выходил из липких комнат. Мы не станем семьей на Земле, для этого нам нужен космос.

Литва, и мы выбираем высокую русую девушку. Польша – кучерявая брюнетка с большими глазами. Чехия – дорогой отель, и пухлая девочка скачет на моем пенисе, пока Молли смотрит мультфильм на своем телефоне. Наша квартира в Стокгольме, и Молли впервые предлагает мне переспать не с ней. Автобус в Голландию, а я все еще отказываюсь. Публичный дом, и она смотрит на меня большими глазами, которые впитывают грусть и долг, счастье и надежду. Ее глаза – мои поломанные принципы.

Я отдаюсь и соглашаюсь.

Молли прочла в интернете, что мужчине необходим секс каждую неделю. Хотя бы раз в семь дней. Молли грустит, а я стараюсь убедить ее, что это всё всего лишь ложь. Мне хватает наших «экспериментов» и мастурбации. Разве ей это объяснишь?

А теперь я один, и уже не знаю, какую даму хочу.

Я вспоминаю о том, как счастлива была Молли, когда впервые выбрала мне жрицу на один час. В ее глазах я видел жизнь, до которой еще не добрались капли инфицированной крови. В теплом такси мою память посещает ее ненависть к каждой суке, которая коснется меня, оставит шрам на спине и проглотит моих детей. В прошлых днях я обнимаю Молли за талию, целую нежно в сухие губы, и она отворачивается. Ей не нравится, когда от меня пахнет другой.

Пока такси везет меня по заснеженной улице Брюсселя, я вспоминаю, как мы бежали домой, принимали вместе душ, чтобы смыть этот запах, что душит меня, подобно грубой петле на средневековой виселице. Молли улыбается и обнимает меня за плечи.

– Теперь ты снова мой? – вечно спрашивала она.

Молли, конечно же, понимала, что даже в порыве страсти с блондинкой из Москвы, с азиаткой в Токио, со шведской проституткой на горнолыжном курорте, я все равно оставался ее.

Я расплачиваюсь за проезд. Машина издает громкий звук, словно под ее капотом визжат свиньи, и оставляет меня одного между двумя фонарями напротив металлической двери в двухэтажном домике.

Несколько окон затянуты черной пленкой. Желтый облицовочный кирпич соединяется красивыми узорами. Даже затертые следы цемента совершенно незаметны под тусклым светом фонарей. Черная дверь и большой козырек, чтобы посетители могли укрыться от дождя.

Я подхожу ближе и стучу несколько раз.

Тишина.

Я стучу настойчивее, пока не слышу громкие шаги с обратной стороны. Я поднимаю глаза под козырек, чтобы мое лицо попало в объективы камер.

200$ в час – цена чьей-то психики, стоимость девственной плевы, ценник на плотские утехи.

150$ в час – цена для частых клиентов.

Дверь медленно открывается, и я захожу.

Несколько дверей по обе стороны длинного коридора. Небольшая стойка, за которой можно снять верхнюю одежду. Металлические крючки на бордовых обоях вплоть до лестницы на второй этаж, устеленной длинной красной дорожкой. Я вижу небольшой белый диван у правой стены между дверьми. Лишь приятный свет настенных ламп ласкает мой взгляд и успокаивает в сладком осознании, что Молли нет рядом.

Иногда, я хочу быть один.

Навстречу мне, из-за двери, выходит высокий человек в строгом черном костюме и белой рубашке. Такие клерки встречали нас в отелях своими белыми, словно чеснок, улыбками.

– Здравствуйте – говорит он.

И снова никаких имен, хотя мы встречаемся не первый раз.

– У нас новое поступление. Хотите посмотреть? – продолжает он.

Я растеряно киваю головой.

В его руках красный альбом. Он передает его мне и указывает на диван, тогда я замечаю его белые перчатки.

Я слышу, как металлический замок автоматически закрывается на входной двери. С этой стороны она выглядит иначе – оббитая нежным красным материалом.

– Выпьете? – спрашивает он и улыбается.

– Водку. Спасибо.

Анна. Румыния.

«Я сделаю твою ночь незабываемой».

Рост: 170.

Цвет глаз: Карие.

Волосы: Каштановые.

Фотография «товара» прилагается.

Я переворачиваю страницу.

Мила. Россия.

«Я хочу стать твоей вещью».

Рост: 165.

Цвет глаз: Голубые.

Волосы: Белые, крашенные.

Фотография «товара» прилагается.

Этих молодых девушек привезли с Восточной Европы и стран СНГ. Транзитом через Латвию, они попали в Брюссель. Хотя, вполне вероятно, что кто-то просто отказался от них, перепродав дальше. Все-таки конкуренция на рынке проституции крайне велика, с учетом количества специфических интересов и инвестиций живого «товара».

Торговля женщинами с дальнейшим их использованием в проституции – наиболее легкий вид нашего бизнеса. Здесь, все просто. Многие женщины, с учетом нищеты, безработицы мечтают жить в красивой Европе. Фиктивные фирмы, модельные агентства, различные биржи предлагают работу за границей. Тем более, что спектр вакансий достаточно широк от няни до танцовщицы в ночном клубе. Документы, оплачиваемые перелет, и вот новая жертва поймана. Далее физическое давление, требование возмещения стоимости дороги, которую обеспечил работодатель и конфискация документов. Как по волшебству, жрицы любви готовы ублажать клиентов.

Мы всегда выбирали самые элитные дома такого типа. Лучше переплатить, чем использовать проститутку в каком-нибудь подвале. Правда, и цена на «товар» там дешевле. Иногда, можно расплатиться персонально дешевым героином, чтобы она обслужила еще нескольких друзей. Зависимость – дело нехитрое. Особенно, когда вкалывают наркотики регулярно. Это ломает не только силу воли, но и приковывает девушек к поставщику. Металлическая цепь – дико, поэтому люди научились находить другие цепи.

Дарья. Украина.

«Наша страсть обжигает мое тело. Возьми меня».

Рост: 174.

Цвет глаз: Голубые.

Волосы: Русые.

Фотография «товара» прилагается.

Он ставит рюмку и небольшой графин на столик, который находится около дивана.

Ли Ян. Япония.

«Окунись в мир приятного Востока».

Рост: 160.

Цвет глаз: Серые.

Волосы: Черные.

Фотография «товара» прилагается.

Возбуждение идет вдоль моего тела. Вены наполняются кровью, и у меня встает.

– Вы определились? – спрашивает клерк, и его морщинистое лицо старается выжать улыбку, чтобы оголить белые зубы.

Кристина. Германия.

«Позволь мне коснуться тебя губами».

Рост: 173.

Цвет глаз: Зеленые.

Волосы: Стрижка наголо.

Фотография «товара» прилагается.

Я листаю альбом, меняя фотографии, пока не выбираю двух девушек.

– Можно на них посмотреть?

– Одну секунду – клерк удаляется на второй этаж.

Николь. Швеция.

«Сделай меня своей игрушкой».

Рост: 163.

Цвет глаз: Настоящий сапфир.

Волосы. Белые.

Фотография «товара» прилагается.

Вместе с ней я ожидаю еще одну девушку.

Клара. Швейцария.

«Я буду мягкой и послушной специально для тебя».

Рост: 165.

Цвет глаз: Медовый.

Волосы: Темные.

Фотография «товара» прилагается.

Я делаю глоток крепкой водки, закрывая тяжелый альбом. Мои глаза продолжают впитывать мягкий свет ламп. Я вновь вспоминаю про Молли. Она бы сейчас улыбнулась, а затем загрустила, и вновь расцвела в счастье. Метаморфоза ее личности и духовного равновесия. Изменчивый мир нашей больной любви.

Я хочу закрыть глаза, пока водка обжигает мне десна.

– Девчат, покажите себя – произносит клерк, подталкивая двух девушек, держа их за аппетитные попы, обвернутые в упаковочные трусики.

Они стоят передо мной. Клара, Николь, я. Наш треугольник, который станет лишь прямой.

Они улыбаются, а я стараюсь обрести в них Молли, хотя бы ее часть, чтобы думать о ней.

Николь в черном белье, на высоких каблуках. Мне так важны ее глаза. Оттенок настоящего сапфира. Ты видел их? Великолепный взгляд неба, который проникает в мое сердце. За ними я хочу отыскать Бога. Прийти к нему, касаясь груди третьего размера, обтянутой черным лифчиком. Я сосредоточен на ее белых волосах, на фигуре и ароматной коже. Я вижу мелкие морщины на ее ладонях. Они напоминают мне о Молли. Глубина глаз Николь – интерпретация души моей измученной болезнью девочки.

Клара медленно двигается под тяжелыми слоями воздуха, стараясь привлечь мое внимание, но в ней я не вижу Молли. Ее нет. Загорелая кожа отдает новизной, словно до сегодняшнего дня никто не пользовался ею. Меня тошнит лишь от вида ее ног, стройных и молодых. Я представляю измену, стараясь ухватиться за образ Молли в ней. Но его нет.

– Ты – я указываю пальцем на Николь.

Она слегка улыбается. Конкуренция на рынке «товаров». Ее самомнение, мой эгоизм, структура Молли. Мы – ряд химических элементов с дополнением, как дополнение водородной бомбы.

– Отличный выбор – в своей белой ладони клерк протягивает мне ключ.

«Комната 2». Длинный металлический ключ и красный брелок из дерева.

– Николь, будь хорошей девочкой – проводи нашего гостя – он снова улыбается, и я слышу легкий стук в железную дверь.

Кларе приходится остаться.

Мы медленно поднимаемся по красной дорожке, расстеленной на лестнице, что ведет на второй этаж. Николь идет впереди, покачивая упругой попкой. Ее черные трусики аккуратно обнимают талию, скрывая половые губы. Она оборачивается, и я вижу прекрасную улыбку. Пухлые губы, белые аккуратные зубки. В ней я нахожу совокупность деталей Молли, и понимаю, что она была бы счастлива сейчас.

Второй этаж с привычным интерьером. Длинный коридор, по обе стороны которого белые двери в комнаты любви. Лишь лампы светят иначе, темнее, дабы придать пикантность и очарование. Столько юных, едва ли не голых, молодых девушек. Разнообразие в выборе составляет одну из главных деталей в сфере конкуренции заведений такого рода.

«Комната 2».

Николь открывает дверь, и я, следуя за ее шармом, длинными волосами, которых нет у Молли, проваливаюсь в возбуждающую атмосферу комнаты.

– Ты меня подождешь? – Николь подмигивает – Совсем немного, малыш.

Я одобрительно киваю головой.

Дверь, которая с этой стороны стала изящной, оббитой темно-красным материалом, закрывается, а я падаю в мягкую кровать с шелковым постельным бельем. Зеркальный потолок, по которому отражается теплый свет от двух настенных ламп. Я смотрю в свое отражение, в отражение маленького мира вокруг – в пределах комнаты №2. Два пушистых кресла с нитками золотого цвета, мягкий белый ковер и большое окно в ночной Брюссель, скрытое под черными шторами. В центре целой вселенной похоти я вижу себя на большой кровати, устеленной черным шелком. Композиция галактики разврата предстает передо мной, как изящество. Я – Бог в этом звене.

Секунда, и я закрываю глаза.

Слышу, как открывается дверь. Николь. Ее аромат. Молли внутри нее.

– Я вернулась. Не открывай глазки – говорит она страстным голосом.

Я представляю Молли, пока губы Николь ласкают мою шею, а пуговицы на синей рубашке расходятся, оголяя мое тело. Она оставляет влажный след на моей груди, спускаясь все ниже, а я думаю о Молли, о том, что она со мной, либо за дверью в своем телефоне бьет рекорды однотипных игр. Быть может, она здесь, прямо в сердце Николь. По моему телу бежит возбуждение, которое перерастает в удовольствие.

– Мне нравится твой запах – произношу я, пока наслаждение пронизывает мои кости.

– Тише – Николь, Молли в ней продолжают целовать мое тело.

Ее пальцы расстегивают черный ремень моих брюк. Я чувствую, как Николь зубками тянет замочек на ширинке, а ее руки гладят мой пах и низ живота. Я представляю Молли. Думать о ней сейчас – привычное дело, но не сегодня. Молли не сидит за стеной, не ждет меня у выхода. Наше расстояние, как проверка чувств двух усталых сердец. Мы – шестеренки одного механизма, его души, если угодно. И в этом я обретаю некий символизм.

Мои штаны вместе с трусами сползают в район колен.

Я так свободен.

Мои мысли о Молли, о нашей больной любви, о Николь и ее инновациях, услугах. Проституция нового поколения. Качественный сервис обслуживания.

Николь умирает в объятиях Молли, меняется цвет, подобно хамелеону. Я представляю так. Ее мокрый язык, мои громкие стоны. Страсть и похоть. Деньги на чай, деньги в кассу, такси и душ.

Я снова твой, Молли.

Я чувствую нежность ее прикосновений и открываю глаза.

Я спал?

За ее спиной я вижу маленького Артема. Аккуратная белая рубашечка, синяя бабочка. Сквозь тонкий материал наблюдается небольшой кровоточащий шрам у самого сердца. Он что-то пытается сказать, но, как и прежде, его рот полон земли. Дети в моих кошмарах всегда так молчаливы. Его бледное лицо в свете теплых ламп и красного интерьера приобретает зловещие черты, словно Артем ищет отмщения.

Молли в теле Николь, ее рваные части, старается понравиться мне, пока мой разум пропитывает странное ощущение собственной ничтожности.

Шрам на теле Артема начинается расходиться маленькими долями. Белая рубашка принимает кровавый оттенок интерьера. Его грудная клетка готова раскрыться, подобно шкатулке, внутри которой пусто. Брызги крови летят на нежную спину Николь, и я поднимаю глаза к стеклянному потолку.

Его нет. Артем больше здесь нет. Я вижу лишь изящную спину Николь, ее попу и длинные волосы.

– Смотри мне в глаза – пролетает надо мной, словно лезвие, чтобы разрезать зрительную нить.

Мелкие кожные ткани рвутся на теле Артема. Его маленькое кроваво-бледное лицо наполнено лишь болью и ужасом, ненавистью ко мне, к себе и к Богу. Он слишком юн, чтобы понять его прощение. Ведь, Бог простит всех нас.

Я закрываю глаза и падаю в объятия кровати.

Деньги в кассу, деньги в такси, душ, и я снова твой, Молли.

5.

Наша уютная квартирка в Стокгольме. Наши забавные до жути соседи в гостях. Этот зимний темный вечер за окном, где пахнет хвоей и морозом, где звезды рисуют в облаках сотни маленьких картинок. Мы составляем из них фильм, когда нам скучно.

– Отличная пицца, скажу я вам – Гарри улыбается.

– Я заказал ее в двух кварталах отсюда. Дать номер?

Мы сидим за небольшим столом в гостиной. Сзади меня находится телевизор, за которым располагается мир. Он живет в пыльном окне за темными шторами.

Иногда, когда нам бывает скучно, мы приглашаем гостей. За последние три года Гарри и его супруга побывали у нас около сорока раз, и каждый визит они приносят печенье, а мы заказываем еду с доставкой на дом. У кого есть время, чтобы готовить? Тем более, в постоянных перелетах и передачах мы совершенно разучились это делать. Организм привык потреблять, и эта привычка стала частью нашей удивительной жизни.

– А мы вчера были у врача – продолжает Гарри.

Молли слегка оживает. Ее глаза наполняются светом лампы, что, подобно НЛО, кружится в центре бежевого потолка. Она готова слушать. Расскажи нам Гарри.

Гарри смотрит на свою супругу. Ее молодая кожа искрится в отливе белых обоев с золотистыми узорами, что напоминают мне волны. Ее бархатная кожа так невинна в этом свете, что на секунду я думаю о чистоте, и почему Бог не может ей помочь. Она делает глоток вина, капля которого зависает в уголке ее рта, сливаясь с вишневой помадой на тонких губах. Ее длинные волосы смущают Молли. Они наполнены молодым черным блеском. Иногда, мы с ней остаемся наедине, и я понимаю ее намеки. Сони около двадцати пяти, и разница в десять лет между ней и мужем убивает в ее душе интерес. Им больше не о чем говорить ни в социуме, ни в постели.

– Возможно, у нас получится сделать ребенка. Понимаете, у Сони хорошие анализы, а мне прописали таблетки – Гарри улыбается, в его глазах блестит радость.

Он смотрит поочередно на каждого из нас. В его глазах появляются и растворяются я, Молли, Соня. Он ждет в нас поддержку, но я могу дать только холод.

На темных волосах Гарри я вижу седые участки. В его глазах больше нет юности, он вырос, либо просто научился убивать в себе мечты. Лишь разговоры о детях придают серости его глаз некий лучик света, эпизод добра. Вязанный свитер, который ему, видимо, подарила мама, и морщинистое грубое лицо. Он часто курит трубку, поэтому они болтают с Молли на балконе, пока я остаюсь с Соней.

Молли тоже курит, но очень редко. Иногда, мне кажется, что она специально уводит Гарри.

Меня немного возбуждает откровенный разрез футболки Сони, в котором виднеется упругая молодая грудь, не потрепанная болезнью.

– Поздравляю – Молли улыбается.

– Да, Гарри, прими наши искренние поздравления. То есть, вы отказались от идеи усыновления?

– Нет. Ни в коем случае – отвечает Соня.

Она говорит, потому что именно я это спросил. Мне нравится ее голос. Он чем-то напоминает мне о Молли.

– Это всего лишь призрачный шанс, Гарри. Мы бы уже давно усыновили ребенка, если бы не волокита с бумагами и документами. Понимаешь? Нам необходимо заполнить сотни бланков, пройти тысячи проверок. Комиссии, прошлое. Они ведь проверяют все. Конечно, я давно уже дала свое согласие на усыновление – продолжает Соня – но проблема в том, что осуществить подобное очень сложно. Понимаешь?

Она обращается именно ко мне.

– Понимаю. Это та еще процедура – отвечаю я.

Я чувствую, как Молли просит меня помочь им. Быть может, они согласятся собрать своего сына по кусочкам других детей? Что я должен сделать, Молли? Неужели я вправе разрушить их хрупкий мир, построенный на восприятии естественной цепи. Мои признания превратят меня в чудовище в глазах Гарри. Мне стоит поведать о том, что усыновление ребенка вполне реальная операция, если у тебя есть нужная сумма плюс мои двадцать пять процентов, оплачиваемый отель и еда. Большинство детей, пропавших без вести, импортируют на рынок «товара», остальных под хирургический нож. Вполне вероятно, что лишь треть всей суммы получают любящих отцов и матерей. Поддельные документы, фиктивное оформление, и вот – получите свой заказ. Маленький Фрэнк нашел себе маму и папу. Он мог обрести проституцию, снятся в порно, но Бог благосклонен к нему. Он дарует желание единице из тысячи.

– Но, нет ничего невозможного. Ведь так? – спрашиваю я, одаривая гостей лучезарной улыбкой – К тому же, вы заслуживаете счастья. Я так думаю.

– Спасибо – Соня смущенно улыбается.

– Мы очень ценим вашу поддержку – вмешивается Гарри – Молли, ты чего такая молчаливая?

Сзади Гарри наш уютный клетчатый диван, который напоминает шахматную доску. На нем мило резвятся дети, когда я просыпаюсь после очередной поставки. Они прыгают, а земля из их ртов валится грязными комками. Они смеются и стонут от боли. Вот бы Гарри увидел мой мир.

Я перевожу взгляд на Молли.

– Нет. Я просто задумалась. Не хочешь выйти покурить?

Она вновь оставляет меня наедине с Соней.

Молли, Гарри – мертвец и обычный человек. На нашем балконе рождается мифология. И если Молли мертва уже, то Гарри еще необходимо умереть.

– Что будешь делать, когда ее не станет? – спрашивает Соня.

– Перееду. Мне незачем здесь оставаться, если ее не станет – я немного опускаю взгляд – когда ее не станет.

Человеку нужна надежда. Даже когда он ее потерял, человек ищет, либо она находит его сама. В неловком миге слов я сохраняю трепетность и вероятность ее жизни, пока Молли и Гарри разговаривают на балконе, обсуждают детей и вчерашний теннисный матч.

– А я? – Соня застенчиво улыбается.

Она знает, что я уже давно понял ее намеки. Иногда мне кажется, что она не прочь даже переспать со мной. Соня молода, и я вижу наивность в ее глазах. Эту детскую радость, что пронизывает смех, она готова преподнести мне ее похотью в постели.