Текст книги "Бешеная Мария. Документальные легенды"
Автор книги: Сергей Перминов
Жанр: Историческая литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Вернулись все?
День был ярким до боли в глазах. Огромный сад за домом весь в кипении какого-то бешеного цветения. Плодовые деревья стояли все в белом, как невесты перед алтарём. Виноградник ярко зеленел, как будто нарисованный щедрым художником, фанатом зелёной краски. И мама, ещё молодая и красивая, кричала вслед: «Гоги! Не беги сломя голову! Ты споткнёшься!». А он, маленький мальчик, смеясь бежал по садовой тропинке. Не бежал, летел! Парил!
– Ого-го! Гоп-ля! – кричал он облакам, синему-синему небу, горным вершинам, маленькой речке бегущей за садом… кто слушает маму в эти годы? Весь мир твой и для тебя! От радости он запрыгал на одной ножке и… споткнулся. Но боли не было. Было так хорошо, так… И мама подбежала, улыбаясь. Но протянув к нему руку, почему-то жёстко и по-мужски стала трясти его за плечо. И голос, такой нежный и мягкий, стал похож на хрипловатый голос денщика Забродина: «Ваше высокоблагородие… Ваше высокоблагородие…». Сквозь сон, с трудом возвращаясь из сада детства в реальность, ещё не полностью проснувшись, он снова стал полковником Георгием Пурцеладзе, командиром Ширванского полка в крепости Осовец. И его солдаты пока тоже спят. Кто в казарме, кто в окопах. Кроме тех, в передовых пикетах. Этим спать нельзя. И вынырнув из тёплого сна, сбросив с себя бурку, которой укрывался, сел на койке.
– Да, Забродин! Что случилось?
– Ваше высокоблагородие! Вы приказали поднять, когда вернётся разведка.
– А… да-да… – и стряхнув с себя остатки сна, уже весь готовый к действию, достал часы. – Половина второго… Вернулись все?
– Нет, Ваше высокоблагородие. Не все.
– Как? Почему? Где они?
– На дворе Леонова.
– Коня!
Через пятнадцать минут, бросив поводья ближайшему солдату, он по ступенькам вбежал в здание. Князь Гугулидзе лежал на покрытом шинелью топчане и смотрел в потолок. Раздетый до пояса он был основательно перебинтован. Кровь кое-где уже обильно проступала сквозь бинты. Двое его «охотников» тоже сидели у стены. Один с забинтованным глазом и перевязанной рукой. Другой, тоже раздетый до пояса, с большой повязкой на плече. Пурцеладзе сел на табуретку поданную кем-то из нижних чинов: «Как же так, Антон Михайлович? Я же приказал, чтобы тихо, чтобы сова не почуяла…»
– Георгий Михайлович! Можно без чинов? Да и трудно мне.
Князь Гугулидзе закашлялся, вытер рукой кровь, выступившую на губах, и повернул голову к своему полковнику: «Сначала о деле. Две „Больших Берты“. Калибр 420 мм… двести метров от села Подлески. Другая, в полукилометре от них справа… В Белашевском лесу… Ориентир – левый берег лесного озера».
– Антон, дорогой! Как же так случилось! Как ты мог так влипнуть?
– Георгий Михайлович, мы всё сделали правильно. Там нас никто и не заметил. Солдаты подтвердят. Но возвращаясь, напоролись на германскую разведку. И пропустили бы их… Но они тащили к себе штабс-капитана Иванцова. Не мог я этого допустить… Не мог… мы с ним недавно под Белашево в одном окопе были. Вы поймёте меня… И дрались-то молча. Не нам, ни им шуметь нельзя. Да видать их пулемётчик заметил… И своих, и наших… Иванцов, связанный, меня собой закрыл… да поздно, правда?
Гугулидзе как-то грустно посмотрел на командира и, отвернувшись к стене, затих
– Антон, Антон… – полковник Пурцеладзе снял папаху.
Но Гугулидзе уже не слышал этих слов. На шинели растекалось тёмно-красное пятно обильно хлынувшей крови. Скрипнув зубами Пурцеладзе встал и подошёл к тем, кто был с ним в поиске. Они уже стояли опираясь спиной о стену перед своим командиром полка.
– Чёрт вас всех возьми! – крикнул полковник. – Здесь что, нельзя найти пару табуреток? Быстро принести! Эти солдаты уже могут сидеть в присутствии Императора, разрази меня гром!
Табуретки принесли.
– Ваше высокоблагородие! – начал один.
Но Пурцеладзе нервно махнул рукой: «Фамилия?».
– Рядовой Сергеев!
– Твоя? – обратился он к другому.
– Рядовой Багилани.
– Молодцы! Я горжусь вами.
У крыльца раздался стук копыт и в дверях замер адъютант. Обернувшись к нему, Георгий Михайлович, растягивая слова, произнёс: «Всех, кто был в поиске, живых и мёртвых к Георгиевским крестам! И упаси Вас господь забыть хоть одного! Всё!».
Снова распахнулась дверь. В комнату вошёл начальник артиллерии крепости барон фон Будберг: «Разведка вернулась?». Пурцеладзе медленно повернувшись к нему вдруг зашептал. Зашептал громко, почти в голос: «Алексей Павлович! Алёша! В ноги упаду, но ты завтра должен разнести к чертям эти „Берты“! Не как начальника артиллерии прошу. Как друга… Как брата, наконец! Ты видишь? – он показал рукой на топчан. – Там лежит мой лучший разведчик. Мёртвый… Алексей, ты сделаешь это? Это моя самая большая просьба».
– Успокойся, Георгий! Князя не вернёшь. Если он успел сказать координаты, погиб не зря. И тем спас много, очень много жизней. Где стоят эти чёртовы пушки?
Пурцеладзе протянул руку адъютанту: «Карту!» Развернув её, показал фон Будбергу: «Вот, Алексей Павлович – двести метров в нашу сторону от Подлесок. Озерцо перед лесом и болотом видишь? Здесь ещё одна на левом берегу. А это… Что тут Гугулидзе пометил? Ага, склад боезапаса! Летуны Журавченко тоже не ошиблись… Алёша, я тебя очень прошу, отомсти за Антона! Век помнить буду!». Алексей фон Будберг крикнул в коридор: «Дежурный!». Унтер-офицер артиллерист через минуту стоял по стойке «смирно» перед своим командиром.
– Время четыре утра. Пока не развиднелось окончательно, Соколова с ручным дальномером и телефониста – в «гнездо»! Карту тоже передашь ему. Я к огневикам в крепость. Что делать – Соколов знает. Ты понял меня?
– Так точно, Ваше высокоблагородие!
– Действуй! – и, уже обращаясь к Пурцеладзе, – А повозку для раненых и князя я, Георгий, отправлю за тобой следом. Вы наверняка лучше меня знаете, где похоронить Антона.
Пурцеладзе крепко обнял артиллериста и с адъютантом ускакал к себе в полк.
Последний штурм
25 ФЕВРАЛЯ 1915 года небеса обрушились на Осовец. Всё, что могло хоть чем-то быть похожим на пушки в осаждающем корпусе, бросило на крепость лавину огненной стали. Начался кромешный ад. Разрывы немецких снарядов заслонили божий свет. Но унтер-офицера Соколова ждала другая задача. Он должен был до метра уточнить, где находилась его главная цель. И в дальномер он внимательно смотрел туда, где, судя по данным разведки ставшей для князя Гугулидзе последней, эта цель должна была себя проявить. И вот, наконец, там показались две вспышки, яркие даже наступившим утром. Даже в грохоте общей канонады залпы орудий «Большая Берта» звучали отдельными громкими нотами, перекрывавших всю эту смертельную какофонию.
– Есть! Засёк! Давай крепость! – крикнул он телефонисту. – Передавай…
Но, сколько телефонист не крутил ручку ничего не получалось.
– Провод, господин унтер-офицер! Я мигом!
Скатившись из «гнезда», взяв провод в ладонь, телефонист побежал по линии. «Только бы нашёл! Только бы успел!» – думал Соколов. Он посмотрел в сторону крепости. Видел, какой ужасающей силы были разрывы этих, почти в тонну весом, снарядов. В небо взлетали целые деревья, огромные массы земли, неимовернейшие столбы воды, если эти монстры попадали во рвы и каналы…
– Бог мой! Да что ж он там так долго! – психовал Соколов. – «Берты» уже, посчитай, штук десять швырнули!
Он просто не знал, что телефонист нашёл порыв. Но осколком снаряда ему разворотило грудь. И никогда он не сделает того, что был обязан сделать. Не знал русский унтер-офицер, но понял, что от него так много сейчас зависит. И сам побежал по проводу… А со стороны крепости, падая от близких разрывов и пригибаясь, тоже бежали двое – барон Алексей Будберг и второй телефонист. Будберг, оценив обстановку, приказал телефонисту: «Включайся!». Подключив второй аппарат и вызвав крепость протянул трубку Соколову. Координаты были переданы на батарею. Только разорвавшийся совсем рядом снаряд разметал их в разные стороны. Солдат телефонной роты очнулся первым. В ушах стоял звон на какой-то неимоверно высокой ноте. Он сел, зажал голову руками и раскачиваясь оглянулся. Унтеру Соколову помощь уже была не нужна. А Будберг живой в беспамятстве метался по земле. И хрипел одно: «Бомба… бомба… бомба…». Повинуясь долгу солдата, телефонист взвалил офицера на плечи и шатаясь потащил его в крепость. Уже не обращая внимания на канонаду. Только лишь потому, что не слышал её вовсе…
Пушки привезённые из Кронштадта пока молчали разворачивая свои стволы согласно данным координатам. Старший бомбардир-наводчик Фёдор Потапов поторапливал своих: «Яша, Гриша! Ещё чуток доверните. Да не телитесь вы, как беременные невесты! Так… так… Уф! Стоп! Огонь!». Яков Потиевич и Григорий Ходоковский сделали своё дело. Недаром на императорском смотру ими были получены отличные оценки. Залп! И снаряды, пусть и в половину меньше калибром немецких, ушли к цели…
– Робя! Попали! – крикнул телефонист приданный батарее. – Наблюдатели с передовой сообщили!
– Тогда ещё, братишки! – подмигнул Потапов своим.
И снова два «корабельных чемодана» ушли в сторону немцев. После этого залпа наблюдатели с передовой удивлённо спросили: «Мужики! Куда попали-то?». Артиллеристы не знали. Наблюдатели сообщали, что в районе цели так жахнуло и появилось такое огромное облако взрыва, что они даже понять ничего не могли. Как потом стало известно одну «Берту» совсем вывели из строя, а вторую завалили на бок. И ремонту она подлежала только в заводских условиях. А большой взрыв – попадание в склад, где хранились снаряды к ним. Офицеры этих суператсистем и некоторые чины немецкой артразведки были разжалованы и брошены в первую линию окопов. Но то, что ни одна «Большая Берта» больше не стреляла по крепости – неоспоримый факт. Факт, который позволит осаждённым продержаться до августа. Чёрного августа 1915 года. А пока, с 26-го февраля по 3-е марта, в слепой ярости от потери этих «монстров» вся немецкая артиллерия превратила территорию Осовца в «жерло извергающегося вулкана, в котором не может выжить ничто живое. Ничто, что может дышать и двигаться». Так напишут потом журналисты европейских газет приглашённые смотреть на падение «игрушечной крепости». Этого наши герои-артиллеристы пока не знали. Но знали одно – ночью немцы спят. И придётся им, вместе со всем гарнизоном и сапёрами, восстанавливать то, что было разрушено за день. Всё, что успеют. Благо в подвозе перебоев нет. Тыл не отрезан. А днём… днём снова начнётся ад, бомбёжки с «Цеппелина» и «Альбатросов». Только все они, кто ночью восстанавливал разрушенное, глядя на ходившие ходуном стены будут мрачно шутить: «Да пущай постреляет! Хоша выспимся». Не знали они и того, что 27-го февраля сосредоточенным огнём противника будет уничтожен весь гарнизон Заречного форта. Что они не смогут спасти единственного оставшегося в живых пулемётчика, который выпуская ленту за лентой будет два часа держать носом в землю целый вражий батальон. Пока его не забросают гранатами. Но форт противнику взять не придётся. Потому, что через несколько минут после гибели героя, чьё имя так и останется неизвестным, артиллерия крепости перемесит немцев с обломками оставшимися от форта. Но фамилия штабс-капитана Мартынова останется в памяти осовчан. Он мог переждать этот ад в госпитале. На законных основаниях. Сбежал! Сбежал туда, где его 155мм орудие в броневом вращающемся колпаке держало под обстрелом и Гончаровскую гать и позицию в Сосня. Сбежал из госпиталя, чтобы корректировать огонь своего орудия с открытой вышки. Две тысячи воронок насчитали потом вокруг. А когда немецкий снаряд попал в сквозняк порохового погреба, то рискуя жизнью вынес его оттуда. Он погибнет на своем посту. Но противник не пройдёт там, где стояли артиллеристы Мартынова. Пехота крепости тоже удержала свои позиции. И в этом огромная заслуга всех артиллеристов крепости. Их ювелирная работа спасла много жизней.
Так был сорван третий штурм. В середине марта огонь осаждающих заметно ослаб. Ночами в крепость по железной дороге приходили поезда с пополнением, материалами и Осовец стал готовиться к отражению следующего штурма. Но кто же знал, что он будет таким? А пока до августа началось позиционное противостояние. Но давайте вернёмся немного назад. В 28-е февраля. Есть должок, который надо оплатить.
Ночью когда прекратился обстрел в один из казематов Центрального редута спустился комендант крепости Осовец Николай Александрович Бржозовский. Два солдата охранявшие там Гельмута Хундхофа встали и «ели глазами начальство». Бржозовский как-то обречённо махнул рукой: «Вольно!». И присел рядом с Гельмутом.
– Вот Ваша расписка, Гельмут. Я долго сомневался в правильности своего приказа. Но за эти семьдесят два часа… заметьте, не сорок восемь… многое изменилось, многое… И всё-таки я решил, что мой заместитель, полковник Свечников был прав. Вы, Гельмут, офицер. Крепость продержалась больше сорока восьми часов. Примите, Хундхоф то, что выбрали сами.
Гельмут вдруг упал на колени: «Отпустите, Ваше превосходительство! Бога за Вас буду молить! Всем богам, и православным, и католическим молиться буду! Не вешайте!».
– Что?! Да Вы, мой друг, оказывается, прекрасно понимаете по-русски? Ну, знаете ли! Так, как Вы вели себя тогда в штабе, унижая честь и достоинство офицеров нашей армии… вели себя не как парламентёр, а как барин со слугами… Встать!
Но Гельмут продолжал держать Бржозовского за сапоги: «Ваше превосходительство… Ваше превосходительство…».
– Ради Бога! – крикнул комендант конвойным. – Уберите от меня эту мразь! До последней минуты сомневался отпустить или нет…
И когда солдаты оторвали от него парламентёра крикнул поднимаясь по ступенькам: «Выполнять!».
Котлинский
22 ИЮЛЯ часовой у шлагбаума Осовецкой крепости остановил грузовик припыливший по грунтовой дороге со стороны Белостока: «Стоп, машина! Задний ход!». И улыбнулся видя лицо знакомого водителя.
– Под «Альбатрос» не попал?
– Та ни! Трохи повилял и усе. Бог миловав! Це ж нимци вид наших до кустив сигают.
– Что привёз?
– Кули, снаряды для гармат… так, по мелочам. Зараз ще грузовики йдуть. По железке буде состав грузовый. Рельсы, цемент, арматура всяка…
– А в кабине кто?
– Ахвицер новий. Тильки приихав.
Пассажир вышел из автомобиля и подойдя к часовому подал документы. Тот бегло осмотрел бумаги: «Извините, Ваше благородие! Но порядок…».
– Понимаю, братец! Война. – и уже обращаясь к водителю. – А ты поезжай, дружок! Я по крепости прогуляюсь.
Автомобиль, газанув, упылил дальше в крепость, а вновь прибывший козырнув часовому вошёл в Осовец пешком. Было видно, что в крепости шла работа. Восстанавливались разрушенные укрепления, казематы, пулемётные козырьки… Поднявшись на одну из открытых орудийных позиций попросил у наблюдателя бинокль. И насколько в него было видно отметил про себя, что передовая тоже укрепляется основательно. Немцы тоже копошились в своих окопах. Новые блиндажи, ходы сообщений, новые ряды колючей проволоки… И там, и здесь не сидели сложа руки. Что германцев атакуй, что наших – кровушки должно пролиться много. «Война!» – снова подумал офицер. Только гарнизону крепости могли помочь превратившиеся в непроходимые препятствие болота. А ещё каналы, рвы и река Бобры заполненные водой до краёв. Форсировать их под огнём орудий Осовца представлялось не только затруднительным, а просто невозможным. Вернув бинокль наблюдателю спросил: «А скажи, солдат, как найти коменданта?».
– Ваше благородие! Видите – ступеньки справа? Спускаетесь по ним, потом по тропке мимо разбитого бетонного наблюдательного пункта и попадёте во двор цитадели. А там любой покажет.
– Спасибо, любезный! – ответил тот. И стал спускаться вниз.
Полковник Свечников разговаривал по телефону, когда в штабном каземате открылась дверь. Мельком взглянув на вошедшего офицера махнул рукой: «Присаживайтесь!». Подпоручик подождал и когда Михаил Степанович положил трубку снова встал: «Ваше высокоблагородие! Подпоручик Котлинский прибыл для прохождения дальнейшей службы!».
– Бумаги, будьте добры!
Внимательно их рассмотрев, Свечников снова снял трубку: «Коменданта! Николай Александрович, Вы свободны? К нам прибыл новый офицер. Да-да… у меня. – и окинув взглядом подпоручика – Очень бравый молодой человек… ну, да… есть подождать!».
– Владимир Карпович? Да, Вы присядьте, ей-богу! А то потом и прилечь будет некогда. Мне приказали Вас с дороги напоить чаем. Или кофе?
– Боюсь показаться наглым, но лучше кофе.
– Вот и ладненько! Дежурный! Три кофе. Комендант рядом. Скоро будет.
Не успел дежурный поставить поднос с тремя чашечками и сахаром, как снова открылась дверь и вошёл Бржозовский. Вновь прибывший снова встал и представился: «Ваше превосходительство! Подпоручик Котлинский». Николай Александрович взяв бумаги прибывшего и пробежав по ним глазами, покачал головой и как бы с осуждением сказал: «Ну что ж Вы, батенька мой! Прямо в самый ад».
– Ваше превосходительство! Я вольноопределяющийся. И сам выбрал, где мне служить. Вся Россия только и говорит про Осовец. И считаю своим долгом служить России и Государю именно здесь!
– Похвально, похвально! Ну-с, тогда будем служить вместе. Да Вы присядьте! Как у нас говорят? Сядем рядком, поговорим ладком. А то кофе остынет. Где желаете служить? Вы доброволец. И выбирать Вам.
– Ваше превосходительство! Я готов служить там, где всего нужнее.
Михаил Степанович, до этого внимательно слушавший их разговор, встал и пожал руку подпоручику: «Вот ответ настоящего русского офицера! У нас, Владимир Карпович, большая нехватка в сапёрных частях. А вы, батенька, выпустились сапёром, не так ли? Сейчас в основном воюют они. После прошлого ужасного штурма Вы наверное видели: идут большие работы. Как у нас, так и у противника. Они опять что-то задумали. Но и мы готовимся. И получается – мы мешаем им, а они нам. Только где-то появляется скопление подвод или грузовиков – противник немедленно открывает огонь. Наши артиллеристы тоже не остаются в долгу. Поэтому, Владимир Карпович, мы работаем в основном по ночам. Если у Вас есть желание, то не могли бы Вы взять под начало сапёрную роту Землянского полка? Там позавчера убило командира».
– Как будет угодно, Ваше превосходительство.
– Вот и прекрасно! – сказал комендант подпоручику допив кофе. – Сейчас идите в канцелярию. Оформляйтесь. Я позвоню туда. Да! И ещё одно, Владимир Карпович! Здесь, в штабе, в отсутствии нижних чинов мы называем друг друга по имени-отчеству. Как-то так сложилось само-собой. Традиция, так сказать. Не будем её нарушать?
– Так точно, Николай Александрович!
– Тогда будем считать знакомство состоялось. Вам в канцелярию, а мы с Михаилом Степановичем пройдёмся по крепости. Посмотрим, что день грядущий нам готовит.
В ночь на шестое августа
Гинденбург вернулся из ставки не в духе. Кайзер, разбирая итоги кампании начала 1915 года, спросил его между делом: «Может Вы устали, Пауль? Может Вам стоит взять длительный отпуск?». Кто-кто, а Гинденбург явно почувствовал скрытую издёвку в устах главы Германии. И сейчас, сидя в штабе и просматривая последние сводки боевых действий, не мог скрыть раздражения: «Проклятая пробка! – думал он о крепости. – Проклятые русские! Ведь всё равно рано или поздно они оставят крепость. По всей логике войны они должны были давно её сдать! Полгода мы здесь торчим… Полгода! Потери выше всех расчётов. Утешает только одно: выход наших войск на линию Гродно – Брест-Литовск. Если в таком темпе будет продолжаться наступление, то Осовец можно и не брать. Сами уйдут… Но тогда Вильгельм замучит меня своими „шпильками“ в узком кругу. Нет, взять Осовец уже становится делом чести!». Он поднял трубку телефона: «Начальника штаба! Срочно! На позициях? Так найдите, чёрт вас возьми!». И трубка с громким стуком упала на рычаги. Эрих Людендорф, войдя в штабную комнату, радостно воскликнул: «Пауль! Ты уже вернулся? Что нового в Берлине?». Еле скрывая своё настроение Гинденбург тихо, но твёрдо сказал: «Я Главнокомандующий германской армии. И прошу Вас обращаться ко мне соответственно!». Тогда и Людендорф, вытянувшись, таким же тоном произнёс: «Я начальник штаба той же армии. В том же чине, экселенц. И попрошу ко мне тоже обращаться по уставу!». Повисла неловкая пауза. Пикировка старых вояк и добрых друзей грозила перерасти в жёсткую ссору. А это было лишним. И не привело бы ни к чему хорошему. Пауль Гинденбург отошёл к окну, вздохнул и, уже успокоившись, первым пошёл на мировую.
– Прости, Эрих! Мне не следует так с тобой разговаривать!
– Меня тоже занесло, Пауль. Я понимаю и догадываюсь, как с тобой говорил Вильгельм. Эта, с позволения сказать, крепость полгода мотает всем нервы. Но теперь я знаю, что делать. Больше не будем гробить своих солдат. Пока ты был в Берлине я пришёл к выводу, что пора применить наш последний и самый беспроигрышный козырь. Окопными работами мы приблизились к русским на 200—250 метров. Установили тридцать батарей с газом. На общем фронте в три километра. Сегодня у нас 26 июля, так? Если завтра или послезавтра ветер будет устойчиво дуть в их сторону мы пустим газ. Химики рассчитали, что самое эффективное поражающее действие – хлор с бромом. И нам останется только войти в крепость после газовой атаки.
– Я знал, Эрих, что у тебя светлая голова! – Гинденбург откинулся в кресле. – Только вслед за газовым облаком надо пустить сплошную стену артиллерийского огня. Чтобы исключить возможность малейшей ошибки. А пока не применять никаких действий. Пусть пополняют гарнизон. Пусть восстанавливают разрушенные укрепления. Чем больше мы их уничтожим, тем весомее будет наша победа! Можешь отдавать нужные распоряжения.
– Пауль, Пауль! Сам говоришь, что у меня светлая голова. Они уже отданы. О, прости! Адъютант!
И когда в дверях выросла его молчаливая фигура, бросил: «Коньяк, два бокала и всё, что к этому причитается!». Так закончился этот день, чуть не ставший причиной ссоры двух старых боевых полководцев германо-австрийской армии. После целых десять дней командование и солдаты ландвера ждали попутного ветра в сторону крепости Осовец. Нужен был действительно стабильный ветер. Иначе бы досталось самим. И этот день апокалипсиса пришёл. Чёрный день 6-го августа 1915 года. День, который принесёт славу русскому солдату. День, который потом в Германии будут вспоминать со стыдом.
В ночь на 6-е августа ни Людендорф, ни Гинденбург не спали. Не говоря уже о массе людей находящихся в их подчинении. Примерно в одиннадцать ночи 5-го августа метеослужба артиллеристов доложила, что ветер сменился в сторону крепости. Газовики в который раз за эти дни заняли свои окопы. Переменчивая погода измотала всех. Ветер дул куда угодно только не туда куда надо. И газовую атаку пришлось отменять не раз. Но в эту ночь и последующее утро метеослужба обещала правильное направление.
– Как думаешь, Эрих, не изменится обстановка?
– Подождём… подождём, Пауль! Нам нужен стопроцентный успех. За неудачу мы можем поплатиться не только погонами…
– Естественно! – Гинденбург посмотрел на часы. – 0.27… господи, как медленно тянется время!
Взял телефон: «Метео! Быстро!». И когда коммутатор соединил задал только один вопрос: «Ветер?».
– Господин генерал-фельдмаршал! Ветер стих.
Гинденбург так бросил трубку на рычаги, что телефон слетел со стола.
– Это чёрт знает, что! Это невыносимо! – и рухнул в кресло. Потом встал, нервно одёрнул мундир и зашагал из угла в угол штабной комнаты. Людендорф благоразумно промолчал. Он взял телефон, водрузил его на стол и снова стал насвистывать любимую увертюру из «Волшебного стрелка». Он тоже ждал. Тоже нервничал. Но смог сдержать свои эмоции. А время шло… Гинденбург снова взял трубку и уже спокойно, ни на что не надеясь: «Метеослужбу… Гинденбург… штиль? Докладывать каждые двадцать минут!». Казалось, что и на этот раз ожидания будут напрасны. Но в 3.21 утра, уже 6-го августа, эту чёрную дату, которую, как бы кто ни старался, уже не вычеркнуть из истории, в штабе германского осадного корпуса раздался звонок.
Людендорф первый поднял трубку: «Да… Это точно? Благодарю Вас. Доложу!». И с улыбкой обернувшись к главнокомандующему начал официальным тоном: «Экселенц! Ветер принял стабильное направление в нужную сторону. Докладывал начальник метеослужбы артиллерии Шальке». Гинденбург резко встал и снова взял телефон: «Начальника артиллерии! Мандель? Получасовая готовность! Как только газ двинется в сторону русских Ваш огненный вал будет следовать строго за ним. Понятно? Переключите на начальника службы тыла …Шоль? Все автомобили, все подводы должны быть готовы в 4.30 утра. Выполнять!». И дружески обняв Людендорфа за плечи сказал: «А с пехотой разберёшься сам. Должен же ты хоть палец о палец ударить в этот исторический день!». Эрих понял шутку старого друга. Он, картинно вытянувшись, рявкнул сержантским голосом: «Яволь, герр генерал-фельдмаршал!»
В 3.55 утра начальник штаба осадного корпуса был в передовых окопах своих солдат. Один из великих кабинетных стратегов Германии, большой военный теоретик, привыкший разыгрывать любую военную кампанию как шахматную партию сейчас сам решил сделать дебютный ход е-2; е-4. Он прекрасно сознавал, что его ждёт если сменится ветер. Но метеослужба клятвенно заверила его – неожиданностей не будет. Здесь, в окопах, разведчики доложили: «Передовой охранный батальон русских в 3 часа ночи ушёл в восстановленный Заречный форт на отдых». Единственное, чего он не знал, так это то, что на передовой позиции в Сосня осталось пять рот Землянского полка и четыре роты ополченцев. Но это было уже не важно. Его с Гинденбургом сюрприз для русских будет неожиданным. И количество людей в окопах противника будет только на руку.
Рассвет был пасмурным. Без дождя. Он был бы лишним. Видимость – пятьсот метров. Русские были ближе. Часы уже показывали без двух минут четыре. Сняв трубку полевого телефона он начал отдавать приказы, согласно разработанному им же, и утверждённому Гинденбургом, плана.
– Командира химического батальона. Гильденбрандт? Начинайте!
И тогда то тут, то там в передовых пикетах появились слабые тёмно-зелёные клубы убийственной смеси. По мере насыщения они поднимались выше и растекались вширь. И как бы нехотя повинуясь ветру, поднявшись на высоту 15—20 метров и образовав восьмикилометровый фронт эта стена смерти двинулась на русские позиции. Как только она перевалила линию обороны, по ним ударила артиллерия. И дальше разрывы снарядов пошли второй убийственной волной. Уже было достаточно светло, чтобы видеть, как падали отравленные птицы попавшие в хлорно-бромное облако. Уже было достаточно светло чтобы видеть, как падают с деревьев почерневшие, свернувшиеся листья на чёрную траву. Уже было достаточно светло чтобы видеть, как русские солдаты, корчась выскакивали из окопов и кто на месте, кто пробежав несколько метров падали на этот ковёр смерти. Какой-то пулемётчик дал в бессилии две очереди и пулемёт захлебнулся. А две стены, хлора и огня, несокрушимо двигались дальше уничтожая всё живое.
– Рюдигер! – обратился к фон дер Гольцу Людендорф. – Дайте Вашу ракетницу. Должен же я хоть палец о палец ударить в этот исторический день! – повторил он буква в букву фразу сказанную Гинденбургом. И выпустил сигнальную ракету, тут же продублированную по всей передовой линии немецких окопов. Сорок батальонов германских солдат пошли на зачистку.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?