Текст книги "Поле Куликово"

Кто ты есть? – спросил князь и сам же ответил, – Воевода посадский. Делом сиим и займись. Князь же другим заниматься будет. Думаю я к делу его великому приспособить. Есть задумка такая. Ну все, прощай, воевода. Прощайте, люди новгородские. Исполните то, что я велел – всяк почитать и уважать вас за труды будет.

Так Святиполк и уехал из града того, и вскоре добрался до Киева, где другими делами занялся, да так и позабыл о сроке им новгородцам обозначенном.

Но все ж через время вспомнил и велел тут же Добрыне в путь с князем молодым собираться. Объяснил, что к чему и как вести себя в землях оных.

– Люди там богато живут. Их не трогай. Простому дай возможность добиться того также. Расширь город тот и княжеские владения закрепи от веси до веси и об том обозначь по-своему. Княжича обучай делу разному. Знаю, дядей ему приходишься. Но, об том никому не говори. Будешь ты там наместником моим, помощником значит. Все, что услышишь, узнаешь – мне гонцом передавай. Можешь голубей использовать. Возьми с собою, коли весть будет какая срочная. Воеводе Феномену скажи, что ты теперь будешь на его месте, а он пусть вспомогательную тебе займет. Знаю, дело ратное знаешь, в боях многих участвовал, потому и доверяю тебе это. Феномен же того знает мало. Больше в делах житейских разбирается. Слушайся к нему, но умом своим поступай. Хитрь в нем состоит. Обступи ее и не дай княжичу ею заразиться. Молод он еще. Славу ему не прочи какую. Пусть, проще будет. Верха всегда достичь сможет. Важно, чтоб другого понял и боль ту воспринял. Укрепляйте град свой, а также валом вокруг обойдите вдоль стен древляных. Рвом помогите делу оборонному, а также

реку в обиход града пустите. Пусть, он станет недоступным для врага какого и землю прочно ту оберегает. Сделаешь то – весть сообщи. Знать обо всем я должен. На тебя полагаюсь особо. Верю тебе. Из простых ты и снобью не болеешь. Возьми гридней своих с собою. Пусть, они опорой служат. Мать княжича домой возверни. Пусть, она там век доживает, родным помогает. Никто знать не должен об том. Сам все и сделай. Князю младому также не говори, кто его мать. Может он стеснен этим быть. Пусть лучше тайна хранится. Понял ли ты меня, Добрыня?

– Понял, велик князь Руси всея. Все уготовлю и все сделаю. Спасибо за помощь, мне ранее оказанную и благодарю за совет твой княжеский. Только вопрос есть у меня. Могу задать?

– Задавай, – согласился князь.

– Хочу узнать я, что делать и как поступить, коли в град тот меня не пустят или оскорбят всяко при встрече?

– Тяжел вопрос и нужен своевременно. Хвалю за то, Добрыня. Коль не пустят – то поверни назад. Уйди с миром. Я сам разберусь во всем. Коль оскорбят как, смолчи вначале и смирись с гордостью своей и княжеской. А надальше во власти укрепись и создай свой порядок. За оскорбление – наказание какое придумай. А какое – сам поймешь, когда те места увидишь.

– Ясно все, князь великий. Могу к делу приступать.

– Ну, тогда иди, чини все по воле людской общей. К брани той, что среди них состоит, не привыкай и вперед также наказание за то сверши. К люду посадскому не прильни особо. Тяжело это, но так лучше дело обстоять будет. Ну, давай, воевода, иди. Дело ждет, а времени мало.

Вскоре Добрыня с князем Владимиром в путь удалился. Тихо они уехали, чтоб не видал никто, и весть вперед не разносилась. Еще дней несколько никто об том не знал, а когда узнали, то так уже и не догнала весть та.

Поспел Добрыня вовремя, к сроку годовому, князем указанному, и вскоре у града того оказался.

Проехал сквозь ворота он городские и на площади небольшой остановился, не зная к какому терему подойти и где сам посад тот княжеский.

Хотел спросить он у кого – так людей почти не было. А всяк к кому не кинется, то тот в дом – терем и убегает.

– Да, что здесь творится такое? – удивился Добрыня, – Уж, не мор ли ходит кругом, что они так боятся.

Ну, вот скоро все прояснилось. Начали круг его и дружины небольшой люди собираться. Вскоре обступили со всех сторон.

– Кто есмь будете? – спросил одни из старцев, глядя Владимиру-князю в лицо, совсем еще молодое и бледно-розовое.

– Князь я ваш – новгородский, – отвечал сходу тот, – Владимиром зовусь, Светич прозываюсь по отцу моему.

Знаем, кто отец, а вот мать кто твоя? – вновь задал тот же вопрос.

Матери не знаю, померла она рано, меня зародив.

Засмеялись люди собравшиеся, и тот же человек сказал князю:

Ведаем мы, что робью вскормлен ты был. Знать она мать твоя, раз другой не находится. Знать, робочич ты. А такой князь нам не нужен. Правда ведь, люди?

Правда, правда, – хором поддержали те, – уезжай обратно в Киев—град свой, да там и будь. Не нужен нам робочич.

Добрыня осмотрелся по сторонам и краем глаза заметил, что из окон теремов некоторых за ними наблюдают, и тихо шепнул Владимиру:

– Стерпи пока. Потом разберемся.

Тот и ответил:

– Ну и что, что робочич. Вы, что ли, не так прозываетесь? А, люди?

Те и оторопели. Кто рот открыл, кому муха залетела, червь откладывая, а кто и присел сразу.

– Вот это князь, наш князь новгородский! – запели люди, подходя ближе, снимая того с лошади и внося на руках в хоромы приготовленные посадские.

– Наш князь, наш, – так и покатилось по городу, и вскоре весть та аж до самой веси острожной донеслась.

Так вот просто, благодаря уму совсем юного княжича, разрешилась судьба многих, в том числе и его самого.

Кто знает, как все случилось бы, поступи он по-другому. Обиду стерпел и, как говорят, нос другим утер, ничем не оскорбив при этом.

Видел то все со стороны Феномен – воевода тот, и сплюнул вгорячах на пол, да второпях попал жене на ногу. Та разъярилась от такого неуважения, и вскоре дом ходуном заходил от грызлей семейных всяких.

Но, на то не обратил внимание никто. Все князем новым занимались. Спустя час много люду собралось возле терема посадского того и упросили князя выйти к ним поговорить.

– Ну, сходи, – согласился на то Добрыня, не знающий толком, как и поступить в такой ситуации, – только знай о том, что говорил тебе.

Владимир кивнул и тихо вышел из светлицы на улицу. Как раз солнце взошло на небесах и осветило лицо его со всех сторон.

– Ах, Владимир – князь, красно солнышко, – восхвалили люди, устремляя взгляды на молодого княжича, – велик будешь, коль в день приезда солнце тебя освещает. Знать, престол большой займешь и дел хороших сотворишь много.

Так вот просто, в обычных высказываниях и сотворили люди судьбу тому молодому князю.

И надале всё так оно и пошло. Из земли новгородской донеслось до Киева и в другие стороны разнеслось.

– Знать и вправду велик будет, – сказал тогда Святиполк, узнав обо всем и убедившись в том уже позже еще раз.

Конечно, говорили люди и многое другое. И все то также по роду передавалось из уст в уста, из поколения в другое. книге не скажешь, но знать надобно одно. Все, жизнью творимое, так и отражено в той же жизни.

Много и плохого запечатлелось, и в века какие, кто позжий мзду воздавал праху усопшему предков и отражал ту картину по-своему и всяко по-разному.

Но, так оно повелось на Руси, что правда и ложь бок о бок стоят. Попробуй, разберись. Потому-то Бог взялся за дело людское общее и решил раз и навсегда, как говорят, его «закрыть».

То есть, чтоб историю свою знал всякий и каждый, правильно понимал от ума своего и мзду больше ни себе, ни другим в чем-либо не создавал. Хватит лжи, пряности-лести в угоду кому-то иль чему-то. Пора поставить надо всем точку и округлить историю до дня настоящего, в смысле по землям ее растолковать, укрепить и за веру единую принять.

To eсть, за веру общую в прошлое, настоящее и уже будущее. То есть такой наказ Божий и всяк его, в разной вере состоящий, должен исполнить.

Но, продолжим сей рассказ.

Итак, Владимира приняли в Новгороде и стал он там, как говорят, править или заправлять. Тих вначале был он и скромен не в меру, но в ряды годы мужал и становился настоящим князем. Видели все то люди и всяк его по-своему величал.

Кто Владимиром – красно солнышко, кто князем новгородским Светичем, кто просто робочичем, под этим подразумевая, что он им близок и прост, а кто просто князем и величал.

Так вот и рос он в именах своих и обрастала ими же земля русская.

Даже в ту пору люди путались, не зная, о ком речь идет и о каком князе. Имен было много придумано. Потому-то в истории путаница и произошла. Так, как ниоткуда в летописях брались князья радонежские, новгородские, киевские, радомичанские и даже древлянские.

Речь всего-то об одном человеке шла, ибо всяк народ хотел видеть того князя великого к себе поближе. Даты же ничего не значат, так как летописи велись позже, а иногда люди неправильно сам календарь составляли.

Тогда и не ведал никто, что сегодня день такой-то, число такое, год такой.

Потому, везде и говорится так: «В год, когда…». To eсть, когда что-то значительное произошло. Все же остальное просто не обозначалось.

К тому же, многие христоспасители церковные в деле своем постарались и даты также напутали, в том числе дату крещения Руси, точнее год тот, в истории обозначенный, как всеобщее крещение.

К этому также нужно добавить, что письменность на Руси обозначилась на берестах только тогда, когда в Московию подались.

От чего так?

Потому что, берез на той Руси отродясь не бывало. Их позже сажать начали, как картофель какой привозной сажаете. Чуть позже они уже сами распространяться пошли и свои места «загульные» образовывать начали. Это значит, что все труды ко времени гораздо позжему относятся.

А что не исконно русское, так оно и говорит о другом и путать его с русским не следует. В этом, конечно, архиреи «помогли», делая свои заметки, пометки на заставках или где-то еще, желая преподнесть и себя ко времени какому.

Я Бог – пpo все то знаю и отпираться кому не советую, хотя и так их в живых нет, но может в голову то полезть кому-то уже из настоящих. Грехи церковные видны особо и об них толковать позже буду. Пока же продолжу рассказ свой и перейду несколько к другому.

Пока княжич Владимир мужал, Святиполк делом своим занимался. Вознамерился он посетить конец или острогожь земли русской со стороны западной, а заодно на обратном пути и к югу прильнуть.

Дорога та сквозь земли оные древлянские проходила, и князь неизменно решил также домой заглянуть.

Святиполку было тогда совсем немного годов от роду. Вознамерился он также по пути свадьбу сыграть свою и избрать в жены древленскую деву какую.

Спустя время небольшое то и произошло. Взял он в жены Федунью из рода-семьи схожей с его самого или близкой по крови.

Но слово «взял» тут особо не приходится, так как князь далее поехал, а жена его одна тосковать пока осталась.

Где-то год князь отсутствовал, а опосля воротился и увез ее с собой.

Бренная к тому времени она была и уже разродилась сыном одним, имя которому Святослав сразу дали в честь и упоминание о князе Святославе.

Но князь Святиполк сразу на Киев не двинул, а опустился ниже к югу и усмотрел, что там творится.

Холода тогда были и хотя дело почти весной слыло, все же простуда достала всех.

Поболели многие и в пути остановились. Надо сказать, что жена княжеская была не особо видна здоровьем и тотчас слегла, как только холода те наступили.

Хотел было князь отправить с сыном обратно, но побоялся одних оставлять, да так и стояли они лагерем своим на одном из тех мест. Прознал про то князь половецкий, а земли те ближе к нему подходили и решил к киевскому Святиполку съездить на совет небольшой.

Через время встретились они.

Звали князя того Ратимором. В отличие от других, он к морю опускался и иногда даже по нему ходил на лодиях небольших, к берегу откуда-то ветром-волною прибитых.

Состоялся тот совет, и впервые князья русские и половецкие меж собою союз заключили.

Отдал земли те Святиполк Ратимору тому и обязал город обосновать Тмутаракань, как знак верности Киевскому престолу, и дань велел привозить какую морскую, степную к самому городу Киеву. На том и порешили.

Вот опосля того печенеги-половцы и» исчезли».

Собрал всех воедино Ратимор тот, да и увел с собою к морю Азов, названье которого от солености его пошло.

Говорили так: «аз» – я, значит и «ов» – вода вперемежку с соленостью и горьковатостью, от простых вкусовых качеств все то пошло или от восклицания людьми при пробе воды той на вкус.

Само же название города князь Святиполк подобрал, завидев однажды по весне тьму-тьмущую бегающих ящериц.

Он их тараканью обозвал, да так то название и состоялось.

Порешив все вопросы тут и лето дождавшись, пока все поздоровели, князь обратился вновь к Киеву и спустя время прибыл туда, ввозя в город жену и дитя свое.

Киев радостно встречал князя Святиполка. Отродясь такого не бывало, чтобы сам князь занимался людскими заботами, то есть – города строил, мир заключал и помогал в чем-то.

То дело было других, как всем казалось. На руках князя вносили в град тот, а также жену его и дитя. Вот тогда и решили на сходе киевском небольшом создать те ворота, что Золотыми величают.

Только не из-за золота, что якобы в Киев тот рекой лилось, а из-за понятия такого людского относительно душ человеческих или качеств людских.

Всяк, кто для людей особо старался, золотым и прозывали. Так и говорили «золотой князь», или «золотой» ты наш – дорогой, значит и вообще, вселюбимый.

По приезду Святиполк долго не отдыхал. Спустя время короткое вновь в путь двинулся. Теперь, уже в сторону востока ближе к северу подался. Решил посмотреть, что там имеется и как что соорудить для дальнейшего.

Хотела и жена с ним поехать, но князь на сей раз дома ее оставил, боясь за здоровье, да и за сына вообще.

Решил также он за себя кого-то оставить. Долго думал кого назначить, но так и не найдя, в поход ушел. Федунья по преданию прошлого князевать осталась.

Надо сказать, что князь, на западе будучи, также город обосновал и восадил воеводу посадского, чуть позже в князья простыми людьми возведенного.

Город тот обозначился сперва как Сутолочь, от людского скопища вокруг. В дальнейшем был переименован и ознаменован как Белый город, а еще позже, как Ужгород от массы тех самых ползающих и в дома часто забирающихся, людей пугающих и заставляющих кричать «уж», что значит, ухват или сжим.

Кольцом та змея свивалась и руку иногда сдавливала. Оттого и восклицание возникло – уж.

Так вот. Устремил, теперь, свой взгляд Святиполк на восток. Долго шел по землям он или рыскал по свету. Слово рыскал от слова рысью идти пошло. На лошадях ездили так. Оттого и в сказаньях так передалось.

Вконец измучившись и остановившись у одной группы людей, прозванных по тому времени радонежцами, князь решил отдохнуть.

Рады они всегда были людям и всегда нежно целовали при встрече, так как в землях далеких находились и окромя себя мало кого видели. Так же князя встречали и целовали по-всякому.

Оттого и пошло потом везде на Руси целование, чего прежде не было. То знак близости людской был и доброго отношения. Позже тот знак перевелся и стал обозначать близость семейную, то есть узы брака обозначать.

Раньше до того только лбами челомкались от слова чело, что значит, лоб сейчас. Тогда же и стал князь Святиполк князем радонежским и город в тех землях обосновал, так и именуемый Радонеж.

Пробыл там князь недолго. Всего месяц людьми покомандовал и город тот заложил. На дальше за себя оставил одного молодого смышленого в деле таком по застройке челобитника /челом он часто при встрече с князем бил. Как приблизится – так и челомкается. Хотел любовь и преданность свою показать/, обозначив его наместником на земле той и дал право ему устное владеть землею и дальше на север, восток продвигаться. Чрез время какое люд уводить далее и земли осваивать, города новые строить.

Воротился князь обратно. Хотел было в Новгород заехать, но передумал. Не стал князю молодому мешать там руководить самостоятельно.

В Киеве ждал Святиполка подарок. Федунья его сына второго родила и имя дала самостоятельно.

А надо сказать, что имя давали тогда только отцы, да еще деды, то есть отцы отцов, как говорят. Оттого, кстати, это выражение в русском языке наречии и состоит.

Хотел было поругать ее за то князь, но при виде сына душа его слабью отозвалась, да так все то и осталось.

И этот момент в истории не остался незамеченным. Тотчас по Киеву слух пронесся, что жена самостоятельность обрела и тут же то начали творить и другие жены в угоду себе или просто ради обычного чувства небольшого чванства пред полом другим, мужским значит.

Конечно же, это в народ простой потом перенеслось и позже в веках отразилось примерно так: «не можешь со своею бабою сварливою справиться – то идь к ним и сам стань ею…»

Вот так было и во многом так есть сейчас. И все из-за простого случая или обычного недодумства за какое действие.

Как Бог, хочу сказать, что не в обиду говорю это полу женскому-материнскому. Говорю так, чтобы поняли лучше, от чего на Руси пошло такое неисполнение всего и знать должны, что-то такое ум русский сами. Что завидит, то так и переймет, а под этим внутри ничего не подразумевает.

Только с веками это приходит. Но, как говорят, поздно уже оправдывать старое, так как что-то закрепилось традицией и какой безнаказанной уверенностью в своей правоте.

Так вот.

Назвала Федунья сына своего и князя Великославом или Велиславом. Чуть позже имя это претерпело многие изменения. Обозначалось оно как Великосвет, Beликолет и даже Всеволодом в некоторых местах дальних сказалось.

Это все от любви великой народа русского к своим князьям. Никто не думал тогда о потомках, а тем более о каких-то историках, что разбираться в полуграмотных, а то и вовсе безграмотных письменах чьих-то будут.

Кстати, об этом немного, раз уж речь завели. Много считано из тех писуль /а они так тогда и обозначались сперва/ не правильно и не верно истолковано или переведено.

Почему?

Объясняю. Дело в том, что русские люди, русичи значит, очень любили смягчать всякие слова или делать их окончания мягкими. Практически, основа бытового значения слов складывалась именно так.

К примеру, тогда не говорили как сейчас – коза, а говорили козь. Или, например, слова высь, рогозь, и т. д. Практически, все слова были роду мужского, так как любая величина природы сравнивалась с Богом, а он, как известно, мужского рода.

Уже значительно позже, когда, как говорят, женщинам развязали языки и дали слово, появилось окончание «а», как дань принадлежности и своеобразное величие женского ума.

Так вот.

В связи с этими мягкими окончаниями первые, да и последующие «писатели» того времени так и старались все отобразить, приставляя тот самый мягкий знак к любому слову. Так вот и возник, так называемый, старославянский язык.

На самом деле люди просто так говорили и, соответственно, писали, чего не скажешь сейчас.

Во многих словах были упущены эти знаки. В ряде случаев писатели не знали, как что обозначить и порою даже лепили знак куда угодно, а то и вовсе его не ставили.

Надо понять ведь, что грамоте тогда никто не учил, тем более, что письменность только зарождалась.

Так вот и получилось, что многие слова как бы самоисказились и обрели иной смысловой вариант жизненного исполнения. Кроме того, речеисполнения или словопредложения писались слитно, знаков препинания не было и, конечно же, любой мог истолковать что по-своему, то есть уже по присовременному.

Для того, чтобы понять какие-то письмена древних лет, надо знать саму историю, смысл и суть той или другой жизни в веках и самое первое коренное слияние в звуках /слитных или нет/, восклицаниях, выражениях каких-то эмоций, чувств и прочего, в первую очередь связанного с самой жизнью. Возьмите, к примеру, слово охота, которое первоначально звучало, как обычное сочетание звуков «ах», затем попозже «ах» и «от».

Откуда это бралось!?

Из жизни. Завидев дичь или птицу какую, тот охотник сразу восклицал «ах» и готовился к стрельбе или ловле. Когда это удавалось и он добирался до нужной цели, то, принося, показывал другим.

«Мол, вот я вам принес», или в переводе – «видите, вот я вам принес». Так оно и пошло.

Как удачно – то «ах от». Как нет – то значит, как говорится, и охоты нет.

Примерно и своеобразно складывались и другие слова, которые обретали смысл второстепенного значения и как бы проглаживали или скрывали первостепенное. В общем, как уже говорилось, разнообразию не было предела так же, как и простой человеческой выдумке.

А то, что выдумщиков много – вы и так знаете и в этом, думаю, убеждать не надо. Каждый день дает массу чьих-то выдумок и вносит такие же умопомрачительные искажения как и то, о чем говорили сейчас.

Но пойдем дальше по нашей истории.

Итак.

Федунья назвала сына Великославом, да так то имя за ним и закрепилось в разных землях по-разному. Князь, как известно, умолчал по тому поводу и на этом дело, как говорят, стихло.

Шли года. Росли князья, мужал Владимир в своем Новгороде, становился старше Святиполк.

И вот наступила пора, когда Владимиру стукнуло девятнадцать лет, и вздумал он жениться на деве одной из роду другого по богу Сварожского.

Дело то было в Суздали, тогда и теперь так именующейся. Далеко было до городища того, да и дороги узкие и мало доступны были для проезду княжеского или другого конного состава.

Прослыхал как-то сам молодой князь, что где-то среди земель болотных, лесов дремучих есть красавица одна, Рогнедь именующаяся. Давно то было ему известно, еще годов с пятнадцати и решил он, набравшись смелости, поехать в те края.

Долго говорили ему новгородцы, что и у них достаточно дев тех, но упрям по-своему был князь и в этом с ними не согласился.

– Что ж, – вздохнули тогда люди новгородские, – коль не желаешь среди нас узреть – то поезжай, раз дева та тебе в сердце запала.

Отговаривал то и Добрыня делать, ссылаясь на то, что люди сильно обидятся. Но почему-то Владимир стоял на своем.

И вот они в путь пустились, ближе к юго-востоку опускаясь и в чащи те мало проходные забираясь.

Добрыня с князем поехал, пред этим Феномена в известность поставил и повелел ему ворота новгородские на ночь запирать.

– Чтоб беды какой не стало, – так он ему сказал.

Пожал тогда плечами Феномен, да так и не послушал: то ли позабыл, то ли снова рот раскрыл, дожидаясь пока муха свой след оставит.

В общем, уехали они, и не скорым путь тот оказался. Долго пробивали они сами дорогу, долго сквозь дебри те идти пытались. Вконец измучившись, дней через двадцать решили отдохнуть день-другой. Разрубили просеку небольшую и расположились для отдыху.

Дело было ближе к вечеру и солнце, заходя, бросало свои последние взгляды на землю. Вдруг, как будто что-то внутри всколыхнулось среди поляны той.

Лошади беспокойно заржали, птицы петь перестали, и тишина наступила, словно мертво вокруг стало.

Солнце внезапно исчезло, и взамест месяц-луна взошла.

Содрогнулась земля сильнее, лошади копытами по ней стали бить. Люди с мест повскакивали и в беспокойстве ожидать чего другого начали. Так прошло время некоторое.

Луна та вновь прошла, и солнце последний блик бросило, осветив поляну ту и людей стоящих, во все стороны смотрящих.

Вот тогда и завидели люди над Владимиром князем какое-то светло-желтое сияние, голубизной немного еще отдающее.

Испугались все тогда, и никто с места своего ступить не мог. Словно оцепенели, только рты и пооткрывали.

Владимир же сам, почувствовав какой-то жар, к лицу приближающийся и голове, сделал шаг в сторону, а затем резко пал на земь.

Сияние сохранилось на месте, а затем медленно двинулось к другому человеку, имя которому было Ратибор.

Тот, испугавшись, бросился в лес. Сияние вслед за ним, словно птица какая огненная. Тогда Владимир встал и громко сказал:

– Приди обратно свет тот ко мне. Я тебя успокою. И тотчас птица та возвернулась и на грудь князю возложилась.

Вздохнул Владимир глубоко и резко выдохнул прямо себе на грудь. Треск какой-то воспроизвелся, и часть одежд его задымилась, словно от огня. Сиянье исчезло вмиг, и только капля слезы какой-то от нее осталась. Вздохнул князь еще раз и рукою потер место свое немного дымящееся, стирая и слезу ту неизвестную.

– Бог Перун спас нас, князь, – обратился к нему Ратибор, уже воротившись обратно, – спасибо тебе за помощь, век благодарен буду.

– То Бог указывает мне на другое, – сам про себя произнес Владимир вслух, – видно веру я принесу иную на землю русскую. И птица эта огненная – знак силы ее, а слеза, что осталась – это слеза утоления от величия славы моей. Ее и проглочу я, – сказав так, он и сделал это, а опосля добавил, – правильно я поступил, что поехал в земли эти. Видно так богу нашему Перуну угодно. Ложимся отдыхать. Завтра вновь в путь тронемся. Нельзя время терять.

На том все и закончилось. А поутру, как и обычно, отправились далее.

Далек, труден и долог отчасти был их путь. Три с небольшим месяца сквозь чащи и меньшие угодья какие пробирались. Но дорогу проложили и к городищу тому добрались.

Испив у небольшой реки водицы, умывшись и отдохнув немного, путники двинулись к самому поселению. Вскоре нашли то, что искали и, как говорят, узы обвязали.

Женился князь Владимир, взяв в жены красавицу ту, Рогнедь которою звали.

Волосы были у нее, как стебель зерна какого в лето, а глаза, словно росою были вспоены. Так живо глядели и блестели. Оттого и имя такое дали. В общем, красивая дева та была и, наверное, знал Владимир, чего добивался.

Узы соединив, вскоре они все обратно в путь двинулись. Закрепилось имя княжеское за городищем тем, и опосля люди им город так прозвали.

До сей поры он стоит и князя собою величает. Рядом или неподалеку городище то стоит и сохраняет тайну одну вековую.

Владимир не сразу стал так именоваться. Вначале он и был Суздалью.

А уже затем, когда имя состоялось, Суздаль вдаль передвинулась по дороге той, что тогда князь проложил. Сам же город тот на месте стоять остался и дань времени прошлому свою сохраняет.

Воротился князь с молодою женою домой спустя время. Но не доходя города Новгорода, весть к нему донеслась, что кто-то побывал в городе и людей до смерти всех напугал видом своим. До сих пор они там находятся и жуткий ужас наводят.

Не испугался того сам князь и живо вперед рванул, жену, правда, оставляя на попечение людям простым, со своим отрядом небольшим удаляясь.

Спустя время доехал он до Новгорода и въехал в отворенные ворота.

– Тьфу-ты, – выругался тогда Добрыня, – говорил же Феномену, чтоб ворота запирал. Так нет же, словно горохом по стене дома его.

Владимир ничего не ответил и, молча, сохраняя терпение, ехал к дому посадскому – своему княжескому.

Навстречу люд высыпал и вмиг новость порассказал.

– Какие-то чудища от моря Чудского к нам прибыли. Желают видеть тебя, хотят о чем-то говорить. Запугали нас тут до смерти всех. Выпроводи ты их, князь наш, а то дети малые во всех домах криком кричат.

Князь, молча, кивнул головою и поехал рысью к дому своему. Навстречу выбежал Феномен, весь в поту и красный, как солнце на закате.

– О, великий князь, не гневайся. Позабыл я про те ворота городские. Так чудища и прошли в них.

– Где они? – спросил быстро князь.

– Там, в доме-тереме, где вече сходиться должны.

– И, что делают они?

– Да, ничего. Ждут и всякий раз воды нашей хмельной требуют, а другой раз простой или хлеба поесть с мясом каким.

– Давно здесь?

Да, уж, дней осьмнадцать, – ответил Феномен, быстро подсчитав на пальцах и как-то покраснев еще больше.

А что, ты такой красный, словно в жару огромную?

Так и мне велят пить тоже, боятся, чтоб не отравил их.

И сколько прибыло их?

Да, всего-то двенадцать.

Отчего ж боитесь их?

Так страшны на вид и в одеждах кованных из железа, как у нас мечи. Не пронять их ничем видать.

Ладно, веди к ним. Посмотрим, – ответил князь и, слезая с коня, пошел навстречу к новоявленным гостям.

Нельзя сказать, что князь особо безбоязненен был, храбр значит, но все же люди те его не так напугали, как всех других. Особо необычного было мало. Скорее только то, что они ведра какие-то на головы одевали, а иногда и что другое с рогами, да чем угодно еще.

Одежды же были простыми, как и у них, только в местах некоторых металлом были покрыты и особо грудь защищена.

– Да, – с первого взгляда оценил князь, – сразу не одолеешь, но повозившись, думаю, можно. Ведра те, что на головах, тяжелы видать и особо не покрутишь ею. Так что, справиться можно.

Подумав так, Владимир и вовсе повеселел и очень даже смело вошел внутрь и велел Феномену сказать, кто пришел. Тот и пролепетал быстро:

– Князь великорусский Владимир, – и пал перед ним самим на пол, удивляя тем самым гостей.

Ошарашенные таким поворотом событий и открытой безбоязненностью князя, те рыцари встали из-за стола, накрытого для них всем, что было тогда у новгородцев, и почтительно склонили головы в знак уважения, предварительно сняв свои ведра и что-то там еще похожее.

Появились обычные лица, очень даже дружелюбно смотрящие в сторону князя. Все они были светлыми.

– Здравствуйте, люди. Чьих земель будете и кто послал вас сюда в земли мои княжеские?

Здрав, князь великорос, – ответили гости и один из них шагнул ему навстречу, держа свое «ведро» охапкой под рукою, – есть я посол князя литовского Экардинальдо. То есть другове мои походные, – и он указал на людей позади и перечислил их по именам, – Ричмонд, Павелиус, Любвин, Эйкован, Рихард, Краметус, Санорис, Эдгард, Павелюс, Сикора, Мертодаль. Есть мы рыцари князя литовского. Воины в душе. Пришли с миром. Хотим союз заключить. Земли хотим разграничить.

Что ж, дело хорошее, – ответил князь Владимир, – садитесь за стол, будем там речи вести. С дороги я, устал немного. Думаю, поймете, раз жизнь ваша на лошадях.

Да, да, князь великорос, понимаем, – согласились гости, и все уселись за стол переговоров.

Так оно затем и пошло.

Как встретится кто либо – то так за стол напротив друг друга и садятся. Оттого и говорится «стол переговоров всяких», так как за ним сидели и говорили обо всем.

Долго они беседовали, пытаясь друг друга на разных наречиях понять и границы те обозначить. Но, все же разобрались и заключили небольшое соглашение.

– Сам я не могу всего решить, – говорил в конце Владимир, – есть надо мною князь Киевский. Он решает за всю землю русскую. Буду разговаривать с ним и попозже ответ вам сами пришлем. Расскажите, как к вашим землям добраться и какое ваше княжество. С ответом сам приеду и весть ту доведу до самого вашего князя.

Отвечали ему гости и рассказывали об их владениях. Объясняли, как проехать и сколько времени то займет. Со всем согласился князь Владимир и гостей тех вскоре проводил, предварительно дал подарки небольшие для их князя в знак своего уважения к народу другому.