Текст книги "Полный курс лекций по русской истории"

Ответ на первый вопрос сначала казался очень простым. Историки прошлого века, и отчасти Карамзин, объясняли его тем, что князья не желали обижать сыновей и всем им давали землю; но впоследствии поняли, что личный княжеский произвол не может раздробить государство, которое обладает национальным единством, и стали искать причину в других явлениях, в обычаях и отвлеченных воззрениях племен. Одни думали, что политическое дробление вообще в нравах и обычаях славян (впервые эта мысль была высказана Надеждиным). Другие (как Погодин) видели причину образования многих княжеских столов в том, что князья, как собственники земли, считали себя вправе, по обычаю славянскому, владеть землею сообща. Наконец, третьи (школа родового быта) удачно подметили родовой порядок наследования столов и думали, что родовой быт князей в одно время и поддерживал земское единство, и делил землю на части по числу родичей, имеющих право на владение родовым имуществом. В последующее время исследователи искали причины раздробления Руси в реальных условиях общественной жизни: Пассек находил эти причины в стремлении городских общин к автономии; Костомаров полагал, что причины эти вытекали из стремления к обособлению не городских общин, а племен, входивших в состав Киевского княжества (он насчитывал 6 племен); Ключевский, в сущности, поддерживал взгляд Пассека, говоря таким образом: «Русская земля первоначально сложилась из самостоятельных городовых областей помощью тесного союза двух аристократий – военной и торговой. Когда этот союз земских сил распался (благодаря подвижности, бродячести князей), составные части земли стали также возвращаться к прежнему политическому обособлению, тогда знать торгового капитала осталась во главе местных миров и аристократии оружия со своими князьями поверх этих миров» («Боярская Дума»).

Второй вопрос – на чем держалось единство земли? – разрешался также различно. Прежние историки и даже Карамзин не останавливались над ним долго: они говорили, что единство земли основывалось на чувстве княжеского родства, которое связывало князей в одно целое. Школа родового быта первая дала научное построение вопросу, основываясь на понятии родового владения. Род князей, представляя одно неразрывное целое, соединяет в своем владении землю. Землею сразу владеют все князья, помня, что сами «одного деда внуки». Русь была, таким образом, единым государством, потому что она была владением одного рода. Иного мнения были представители федеративной теории, во главе которой стоял Костомаров: он видел в древней Руси федерацию, основанную на единстве происхождения и языка, единстве веры в церкви и, наконец, на единстве династии, правящей страной. Но федерация предполагает существование некоторых постоянных учреждений, общих для всей федерации, между тем на Руси таких учреждений указать нельзя; княжеские съезды, например, не представляют ничего юридически определенного. Вот почему федеративную теорию сменила новая, договорная, принадлежащая Сергеевичу. Еще Чичерин говорил, что древняя Русь не знала государственного порядка и жила на праве частном, на порядке договорном. Исходя из этой мысли, Сергеевич пришел к тому выводу, что древняя Русь не имела политического единства, и единственным движущим началом жизни было начало личного интереса. Князья не знают сдержки личному произволу, они не наследуют столов по праву, а «добывают» их силой или искусством, формулируя свои отношения к другим князьям и к земщине условиям «рядов», т. е. договоров; о единстве государства не может быть и речи. Ключевский говорит, что в основании единства русской земли лежат две связи: 1-я родственная, связывающая князей, 2-я экономическая, связывающая области. Своеобразное сочетание условий, вытекающих из экономической жизни волостей, с условиями родового быта князей породило постоянное движение князей по городам и постоянное взаимодействие земских миров. В этом и выражалось единство Русской земли. Все приведенные учения были правы, потому что все освещали правильно одну какую-нибудь сторону вопроса: одни уловили формулу законного владения, собственно идею порядка (это школа родового быта); другие занимались не столько изучением норм, хотя бы и идеальных, сколько исследованием их нарушений (Сергеевич); третьи отметили роль общества в древней Руси, причем принимали ее различно (Костомаров и Пассек). Каждый вносил свой взгляд, и взгляд этот возбуждал возражения других. При всех разногласиях, существующих в вопросе, можно, однако, сказать, что вопрос теперь достаточно освещен в основных своих чертах. Родовой порядок наследования столов как идеальная законная норма, несомненно, существовал. Но рядом с ним существовали и условия, подрывавшие правильность этого порядка. Так, княжеские съезды нередко постановляли решения, противные законному течению исследования. Любечский съезд князей (1097) поставил решение о князьях, чтобы каждый из них «держал отчину свою». Этот принцип отчинности, т. е. семейного наследования от отца к сыну, бесспорно начинал слагаться в умах этой эпохи, разлагая родовое начало. (Очень хорошо раскрыто это в новой книге «Княжое право в древней Руси» А. Е. Преснякова.) Произвол князей, или не признававших законного порядка и авторитета старших, или же нарушавших, благодаря силе и старшинству, интересы младших князей, – тоже препятствовал правильности политической жизни. Изгойство, исключение князей из прав их состояния создавало по краям Русской земли такие области изгоев, которыми они владели уже прямо по семейному, а не по родовому порядку; владетель-изгой не мог претендовать на иные волости, но и на его волость не должны были претендовать другие князья. Наконец, если мы вспомним вмешательство в политические дела и в вопросы наследования городских веч, которые иногда не признавали для себя обязательными счеты княжеского старшинства и звали в города князей по своему выбору, то мы укажем все важнейшие условия, разлагавшие правильный порядок политической жизни.

Великий князь Владимир Мономах. Титулярник 1672 г.

Наличность этих условий служит ясным доказательством того, что политическое устройство Киевского княжества было неустойчиво. Составленное из многих племенных и городских миров, это княжество не могло сложиться в единое государство в нашем смысле слова и в XI в. распалось. Поэтому точнее всего будет определить Киевскую Русь как совокупность многих княжений, объединенных одною династией, единством религии, племени, языка и народного самосознания. Это самосознание достоверно существовало: с его высоты народ осуждал свое политическое неустройство, осуждал князей за то, что они «несли землю розно» своими «которами», т. е. распрями, и убеждал их быть в единстве ради единой «земли Русской».

Политическая связь киевского общества была слабее всех других его связей, что и было одной из самых видных причин падения Киевской Руси.

От общей формы политического быта перейдем к его частностям. Мы заметили, что первой политической формой, которая зародилась на Руси, был быт городской или областной. Когда областная и городская жизнь уже сложилась, в города и области явилась княжеская династия, объединившая все эти области в одно княжество. Рядом с властями городскими стала власть княжеская. Этим и обусловливается тот факт, что в XI–XII вв. наблюдается на Руси два политических авторитета: 1) княжеский и 2) городской, или вечевой. Вече старше князя, но зато князь часто виднее веча; последнее иногда на время уступает ему свое значение.

К. В. Лебедев. Сбор дани князем

Князья Киевской Руси, старшие или младшие, были все политически друг от друга независимы, на них лежали только нравственные обязанности: князья волостные должны были почитать старшего, великого князя, «в отца место», вместе с ним должны были охранять «от поганых» свою волость, сообща с ним думать-гадать о русской земле и решать важные вопросы русской жизни. Мы отличаем три главные функции деятельности древнекиевских князей. Во-первых, князь законодательствовал, и древний закон, «Русская Правда», несколькими из своих статей прямо подтверждает это. В «Правде» читаем, например, что сыновья Ярослава, Изяслав, Святослав и Всеволод, совместно постановили заменить месть за убийство денежным штрафом. Заглавия некоторых статей «Правды» свидетельствуют, что эти статьи были «судом» княжеским, т. е. были установлены князьями. Таким образом, законодательная функция князей засвидетельствована древним памятником. Вторая функция их власти – военная. Князья явились в первый раз в русскую землю как защитники ее границ, и в этом отношении последующие князья не отличались от первых. Припомним, что Владимир Мономах едва ли не главной своей задачей считал оборону границ от половцев; к борьбе с половцами склонял он и других князей на съездах и предпринимал вместе с ними общие походы на кочевников. Третья функция есть функция судебная и административная. «Русская Правда» свидетельствует, что князья сами судили уголовные дела. По «Русской Правде» за убиение княжеского конюшего взимался штраф в 80 гривен «яко уставил Изяслав в своем конюсе, его же убили Дорогобужьци». Здесь «Правда» указывает действительный судебный случай. Относительно административной деятельности князей мы можем сказать, что они с давнишних пор несли на себе обязанности управления, устанавливали «погосты и дани». Еще на самых первых страницах летописи мы читаем, как Ольга «устави по Месте погосты и дани и по Лузе оброки и дани». (Погосты представляли собой административные округа.) Вот главные обязанности князя киевской эпохи: он законодательствует, он военный вождь, он верховный судья и верховный администратор. Эти признаки всегда характеризуют высшую политическую власть. Сообразно с характером своей деятельности князья имеют и слуг, так называемую дружину, своих ближайших советников, с помощью которых управляют страною. В летописи можно найти много свидетельств, даже с поэтическим характером, о близком отношении дружины к князю. Еще Владимир Святой, по летописному преданию, высказал мысль, что серебром и золотом дружины нельзя приобрести, а с дружиною можно достать и золото, и серебро.

Такой взгляд на дружину, как на нечто неподкупное, стоящее к князю в отношениях нравственного порядка, проходит через всю летопись. Дружина в древней Руси пользовалась большим влиянием на дела; она требовала, чтобы князь без нее ничего не предпринимал, и когда один молодой киевский князь решил поход, не посоветовавшись с ней, она отказала ему в помощи, а без нее не пошли с ним и союзники князя. Солидарность князя с дружиною вытекала из самых реальных жизненных условий, хотя и не определялась никаким законом. Дружина скрывалась за княжеским авторитетом, но она поддерживала его; князь с большой дружиной был силен, с малой – слаб. Дружина делилась на старшую и младшую. Старшая называлась «мужами» и «боярами» (происхождение этого слова толкуют различно, между прочим, существует предположение, что оно произошло от слова «болий», больший). Бояре были влиятельными советниками князя, они в дружине бесспорно составляли самый высший слой и нередко имели свою собственную дружину. За ними следовали так называемые «мужи» или «княжи мужи» – воины и княжеские чиновники. Младшая дружина называется «гриди»; иногда их называют «отроками», причем это слово нужно понимать лишь как термин общественного быта, который мог относиться, может быть, и к очень старому человеку. Вот каким образом делилась дружина. Вся она, за исключением княжеских рабов – холопов, одинаково относится к князю; она приходила к последнему и заключала с ним «ряды», в которых обозначала свои обязанности и права. Князь должен был относиться к дружиннику и «мужу» как к человеку вполне независимому, потому что дружинник всегда мог покинуть князя и искать другой службы. Из дружины князь брал своих администраторов, с помощью которых он управляет землею и охраняет ее. Эти помощники назывались «вирниками» и «тиунами»; обязанность их состояла в суде и взыскании виры, т. е. судебной пошлины, в управлении землею и в сборе дани. Дань и вира кормили князя и дружину. Князь собирал дань иногда с помощью чиновников, а иногда и лично. Собиралась дань натурой и деньгами, и точно так же не одной натурой, но и деньгами давалась дружине. Один летописец начала XIII в. пишет о времени более раннем, что князь «еже будяше права вира, и ту возма, – даяше дружине на оружие. А дружина его… не жадаху: маломи есть, княже, 200 гривен, не кладаху на свои жены златых обручей, но хожаху их жены в серебре». Оклад в 200 гривен каждому дружиннику очень велик по тогдашним понятиям и несомненно свидетельствует о богатстве киевских князей (если в гривне считать 1/2 фунта серебра, то ее весовая стоимость около 10 рублей). Откуда же появилось это богатство, какими источниками доходов пользовались князья? Во-первых, средства князьям давала их судебная деятельность. Во-вторых, князья получали дань, о которой уже говорилось. В-третьих, в пользу князей шла военная добыча. Наконец, последний вид княжеских доходов – частные доходы. Пользуясь своим привилегированным положением, князья приобретают себе частные земли (села), которые они строго различают от владений политических. Князь не может завещать политическое владение женщине, а только сыну или брату, а между тем мы видим, что свои частные земли он дает жене или дочери, или в монастыри.

Вече было старее князя. У летописца мы читаем: «Новгородцы бо изначала и смольняне и кыяне, и полочане и вся власти яко же на думу на вече сходятся, и на что же старшие думают, на том и пригороды станут». Смысл этих слов такой: изначала города и волости («сласти») управлялись вечами и вече старшего города управляло не только городом, но и всею его волостью. Рядом с этими вечами, на которых правом голоса пользовались все главы семейств, появилась власть князей, но князья не упразднили веча, а правили землею иногда при содействии, а иногда и с противодействием последнего. Отношения князя к вечу и, наоборот, веча к князю многие историки пытались определить с точки зрения наших политических понятий, но это приводило только к натяжкам. Факты вечевой деятельности, собранные в книге В. И. Сергеевича «Князь и вече», прежде всего не позволяют установить самой формы веча, которое очень легко спутать с простыми народными сходками, и неопределенность формы часто заставляла исследователей различать вече законное и незаконное. Законным называлось вече, созванное князем; вече же, собранное против воли князя, мятежнически, считалось незаконным. Следствием юридической неопределенности положения веча было то, что последнее было в большой зависимости от условий чисто местных или временных: политическое значение его понижалось при сильном князе, имевшем большую дружину, и, наоборот, усиливалось при слабом; кроме того, в больших городах оно имело большее политическое значение, чем в малых. Изучение этого вопроса заставляет нас убедиться в том, что отношения между князем и вечем постоянно колеблются. Так, при Ярославе и его сыновьях вече далеко не имело той силы, как при его внуках и правнуках. Когда власть князей усилилась и определилась, вече от политической деятельности перешло к хозяйственной – стало заниматься делами внутреннего быта города. Но когда род Рюриковичей размножился и наследственные счеты запутались, – городские веча стремились возвратить себе политическое значение. Пользуясь смутой, они сами призывали к себе того князя, которого хотели, и заключали с ним «ряды». Мало-помалу вече почувствовало себя настолько сильным, что решалось спорить с князем: случалось, что князь стоял за одно, а вече за другое, и тогда вече зачастую «указывает князю путь», т. е. изгоняет его.

А. Д. Кившенко. Ярослав Мудрый. Чтение народу «Русской Правды»

Перейдем к общественному делению древнекиевской Руси. Нужно заметить, что общество, стоящее на первой ступени развития, всегда имеет одно и то же общественное деление: у всех народов арийского племени мы встречаем следующие три группы: 1) основная масса (в Киевской Руси – люди), 2) привилегированный слой (старцы, бояре) и 3) лишенные прав рабы (или на древнекиевском языке – холопы). Таким образом, первоначальное общественное деление создавалось не каким-нибудь исключительным местным историческим условием, а природою племени, если можно так выразиться. Уже на глазах истории сложились и росли местные условия. Свидетельством этого роста служит «Русская Правда» – почти единственный источник наших суждений о социальном строе Киевской Руси. Она дошла до нас в двух редакциях: краткой и пространной. Краткая состоит из 43 статей, из которых первые 17 следуют друг за другом в логической системе. Новгородская летопись, содержащая в себе этот текст «Правды», выдает ее за законы, изданные Ярославом. Краткая редакция «Правды» многим отличается от нескольких пространных редакций этого памятника. Она, несомненно, древнее их и отражает в себе киевское общество в древнейшую пору его жизни. Пространные редакции «Правды», состоящие уже более чем из 100 статей, заключают в своем тексте указания на то, что возникли они в целом составе в XII в., не ранее; они заключают в себе законоположения князей именно XII в. (Владимира Мономаха) и рисуют нам общество Киевской Руси в полном его развитии. Разнообразие текста разных редакций «Правды» затрудняет решение вопроса о происхождении этого памятника. Старые историки (Карамзин, Погодин) признавали «Русскую Правду» за официальный сборник законов, составленный Ярославом Мудрым и дополнявшийся его преемниками. В позднейшее время такого же мнения держится исследователь «Правды» Ланге. Но большинство ученых (Калачев, Дювернуа, Сергеевич, Бестужев-Рюмин и др.) думают, что «Правда» есть сборник, составленный частными лицами, желавшими для личных надобностей иметь свод действовавших тогда законодательных правил. По мнению В. О. Ключевского, «Русская Правда» возникла в сфере церковной, где была нужда знать мирской закон; здесь и записали этот закон. Частное происхождение «Русской Правды» всего вероятнее потому, что, во‑первых, в тексте ее можно указать статьи не юридического, а хозяйственного содержания, имевшие значение только для частного быта, и, во‑вторых, внешняя форма отдельных статей и целых редакций «Правды» имеет характер частных записей, составленных как бы посторонними зрителями княжеской правообразовательной деятельности.

Киевские Золотые ворота

Изучая по «Русской Правде» и по летописи состав древного киевского общества, мы можем отметить три древнейших его слоя: 1) высший, называемый старцами «градскими», «старцами людскими»; это земская аристократия, к которой некоторые исследователи причисляют и огнищан. О старцах мы уже говорили; что же касается до огнищан, то о них много мнений. Старые ученые считали их домовладельцами или землевладельцами, производя термин от слова огнище (в областных говорах оно означает очаг или пашню на изгари, т. е. на месте сожженного леса); Владимирский-Буданов говорит в своем «Обзоре истории русского права», что старшие дружинники именовались сначала «огнищанами», но тут же прибавляет, что чешский памятник «Mater verborum» толкует слово огнищанин как «вольноотпущенный» («libertus, cui post servitium accedit libertas»); видимое противоречие автор думает скрыть тем соображением, что старшие дружинники могли происходить из младших, невольных слуг князя. Слово огнище в древности значило действительно раб, челядь, в таком смысле встречается оно в древнем, XI в., переводе Слов Григория Богослова; поэтому некоторые исследователи (Ключевский) в огнищанах видят рабовладельцев, иначе говоря, богатых людей в ту древнейшую пору жизни общества, когда не земля, а рабы были главным видом собственности. Если же обратить внимание на статьи пространной «Русской Правды», которые, вместо «огнищанина» краткой «Русской Правды», говорят о «княжем муже» или «тиуне огнищном», то можно огнищанина счесть именно за княжа мужа, и в частности за тиуна, заведующего княжескими холопами, т. е. за лицо, предшествующее позднейшим дворским или дворецким. Положение последних было очень высоко при княжеских дворах, и в то же время они могли быть сами холопами. В Новгороде же, как кажется, огнищанами звали не одних дворецких, а весь княжеский двор (позднее дворяне). Так, стало быть, возможно принимать огнищан за знатных княжеских мужей; но сомнительно, чтобы огнищане были высшим классом земского общества. 2) Средний класс составляли люди (ед. числ. людин), мужи, соединенные в общины, верви. 3) Холопы или челядь – рабы и притом безусловные, полные, обельные (облый – круглый) были третьим слоем.

С течением времени это общественное деление усложняется. Наверху общества находится уже княжеская дружина, с которой сливается прежний высший земский класс. Дружина состоит из старшей («бояр думающих и мужей храборствующих») и младшей (отроков, гридей), в которую входят и рабы князя. Из рядов дружины назначается княжеская администрация и судьи (посадник, тиун, вирники и др.). Класс людей делится определенно на горожан (купцы, ремесленники) и сельчан, из которых свободные люди называются смердами, а зависимые – закупами (закупом ролейным, например, называется сельский земледельческий батрак). Закупы не рабы, но ими начинается на Руси класс условно зависимых людей, класс, с течением времени сменивший собой полных рабов. Дружина и люди не суть замкнутые общественные классы: из одного можно было перейти в другой. Основное различие в положении их заключалось, с одной стороны, в отношении к князю (одни князю служили, другие ему платили; что же касается до холопов, то они имели своим «господином» хозяина, а не князя, который их вовсе не касался), а с другой стороны – в хозяйственном и имущественном отношении общественных классов между собой.

Мы допустили бы большой пробел, если бы не упомянули о совершенно особом классе лиц киевского общества, классе, который повиновался не князю, а церкви. Это церковное общество, состоящее из: 1) иерархии, священства и монашества; 2) лиц, служивших церкви, церковнослужителей; 3) лиц, призреваемых церковью, – старых, увечных, больных; 4) лиц, поступивших под опеку церкви, – изгоев, и 5) лиц, зависимых от церкви, – «челядь» (холопов), перешедшую в дар церкви от светских владельцев. Церковные уставы князей так описывают состав церковного общества: «А се церковныи люди: игумен, игуменья, поп, диакон и дети их, а се кто в крылосе: попадья, чернец, черница, проскурница, паломник, свещегас, сторожник, слепец, хромец, вдовица, пущенник (т. е. получивший чудесное исцеление), задушный человек (т. е. вольноотпущенный по духовному завещанию), изгои (т. е. лица, потерявшие права гражданского состояния); … монастыреве, больницы, гостинницы, странноприимницы, то люди церковныя, богадельныя». Всех этих людей церковная иерархия ведает администрацией и судом: «Или митрополит, или епископ тыи ведают, между ими суд или обиду». Изгоям и холопам и всем своим людям церковь создает твердое общественное положение, сообщает права гражданства, но вместе с тем выводит их вовсе из светского общества.

Настолько развито и сложно стало общественное деление киевского общества к XII в. Раньше, как мы видели, общество было проще по составу и расчленилось уже на глазах истории.

Закончим наш обзор Киевской Руси общей характеристикой ее культурного состояния. Первое же знакомство с киевским бытом покажет нам существование древних и сильных городских общин на Руси и обилие вообще городских поселений; это обстоятельство – лучший признак того, что торговые обороты страны были значительны. Любопытен тот факт, что в скандинавских сагах Киев называли «страной городов», следовательно, городская жизнь была в глазах иноземцев отличительной чертой Руси. По летописи насчитываются сотни городов, тянувших к «старейшим» городским центрам на Руси. Конечно, такая многочисленность городов обусловливалась не одними административными и военными потребностями, но и развитием торговли, которая придавала городу значение рынка. Несомненно, что главным занятием городских жителей была торговля и что масса городского населения состояла из торговых и промышленных людей. О развитии торговли в Киевской Руси говорят нам многие древние авторы. Русские купцы ездили в Грецию, Болгарию, Германию, Чехию и на Восток. В Киеве и Новгороде было постоянное стечение купцов. В Новгороде жили немецкие купцы и имели свою церковь – «Варяжскую божницу»; немецкие же купцы через Польшу ездили в Киев. В Киеве был еврейский и, кажется, польский квартал; жили постоянно купцы католического вероисповедания, которых называли «Латиною»; есть известие и об армянах. Киев был торговой станцией не только между севером и югом, т. е. между варягами и Грецией, но и между Западом и Востоком; т. е. между Европой и Азией; отсюда понятно торговое значение Киева и всей южной Руси. Тихий земледельческий труд мешался здесь с бойким и шумным торговым движением; жизнь отличалась многообразием функций; торговля, вызывая знакомство со многими народами, способствовала накоплению богатств и знаний. Много условий создавалось здесь для культурного развития, и это развитие начиналось и зацветало ярким цветом. Просвещение, принесенное христианством, нашло приют в русских монастырях и приобрело себе много поборников. Мы знаем, что христианская мораль успешно боролась с грубыми воззрениями языческой старины; мы видим князей, читающих и собирающих книги, князей, заказывающих переводы благочестивых произведений церковной литературы на русский язык; мы видим распространение грамотности, видим школы при церквах и епископских дворах; мы любуемся фресками, которые писаны по греческим образцам русскими художниками; мы читаем произведения богословски образованных русских людей. Словом, в отношении просвещения Киевская Русь стояла не ниже прочих молодых государств и своих ближайших соседей-славян. Исследователи первоначальных сношений Руси и Польши прямо признают культурное превосходство первой. И материальная культура киевского общества стояла, сравнительно с прочей Европой, не низко. Внешность Киева вызывала панегирики писателей XI в. Западным иностранцам Киев казался соперником Константинополя. Впечатление, которое он производил на иноземцев, вело к невольным гиперболам с их стороны: они, например, считали в Киеве 400 церквей, чего на самом деле не было. Но во всяком случае Киев был крупным торговым городом восточной Европы, городом с разноплеменным населением, высшие классы которого знакомы были с лучшими произведениями окрестных стран и вызывали со стороны нашего летописца даже упреки в роскоши. И если, за исключением Киева и других городов, вся прочая страна была еще в младенческих формах общественного и хозяйственного быта, то все-таки мы не имеем права назвать Киевскую Русь некультурною страною, если возьмем во внимание быт древних городов, отмеченный явно культурными чертами.

Мы видели, что еще в глубокой древности Русь стала терять черты патриархального племенного строя, хотя и не отлилась еще в окончательные формы государственного быта. Долгое совместное жительство, единство племени, языка и религии делали из Руси одну страну, из русских славян – один народ. И это единство чувствовалось и ярко сознавалось нашими предками. Певец «Слова о полку Игореве», который помнил много такой старины, какая и для его времени была уже седой стариной, мыслил русскую землю единую от южного Галича и Карпат до верхней Волги. Всех князей, и северных и южных, одинаково зовет он помочь беде Игоря и стать «за землю Русскую». В его глазах беда Игоря – беда всей земли русской, а не только Игорева княжества: «Тоска разлилась по Русской земле, обильна печаль потекла среди земли Русския!» – говорит он об этом. В XI в. летописец пишет свою «Повесть» не о том или другом княжестве, а о всей Русской земле. Так вырастало постепенно твердое национальное самосознание, вырастало и в сказаниях, и в летописях, и в самой жизни. В XII в. окончательно определилась русская национальность.

Тем более непонятным должен казаться упадок Киевской Руси к XIII в. Какая же была тому причина? Первая и главная причина заключалась в том, что в единой земле, в едином обществе не было единой политической власти, – владел Русью многочисленный княжеский род; при спутанности родовых и семейных счетов из-за старшинства или из-за каких-нибудь обид, князья часто затевали усобицы и втягивали население в междоусобную войну; от этих усобиц страдали люди, страдало развитие народного быта. Из 170 лет (1055–1224) Погодин насчитывает 80 лет, прошедших в усобицах, и 90 лет мирных; и хотя тот же Погодин говорит, что для массы они не имели важного значения, но в действительности они были несчастьем для страны, как бы легко ни переносилось населением каждое отдельное разорение. Вторым несчастьем Киевской Руси было усиление с половины XII в. ее степных врагов. В южных степях появились половцы и в течение двух столетий 40 раз опустошали русскую землю значительными набегами, а мелких набегов и не перечесть. Торговля с югом стала замирать благодаря тем же половцам; они грабили купцов на нижнем Днепре и Днестре, и торговые караваны бывали вне опасности только под сильным военным прикрытием. В 1170 г. у юных русских князей, по почину Мстислава Изяславича, был съезд, на котором обсуждались средства борьбы с половцами и говорилось, что половцы «уже у нас и Гречьский путь (в Царьград) отнимают, и Соляный (Крымский или же Чешский), и Залозный (на нижний Дунай)». Это было большим бедствием для страны. Из-за половецкой грозы наши предки не замечали, что торговля их падает еще и по другой причине, именно потому, что крестовыми походами был создан новый путь сообщения Зап. Европы с Азией, мимо Киева, – чрез восточные побережья Средиземного моря. К XIII в. жизнь Киевской Руси стала бедней и утратила последнюю безопасность; чем далее, тем труднее становилось жить на юге; вот почему целые города и волости начинают пустеть, тем более, что князья, как прежде ссорились из-за старшинства, так теперь стали ссориться из-за людей, за «полон». Они стали делать набеги на соседние княжества и уводили народ толпами, население не могло жить спокойно, потому что свои же князья отрывали его от земли, от хозяйства.

Эти обстоятельства – усобицы князей, отсутствие внешней безопасности, падение торговли и бегство населения – были главными причинами упадка южнорусской общественной жизни. Появление же татар нанесло ей лишь окончательный удар. После нашествия татар Киев превратился в маленький городок в 200 домов; торговля вовсе заглохла, и мало-помалу Киевскую Русь по частям захватили ее враги. А в то же время на окраинах Русской земли зарождалась новая жизнь, возникали новые общественные центры, слагались новые общественные отношения. Возникновение и развитие Суздальской Руси, Новгорода и Галича начинают уже собою иной период русской истории.