Текст книги "Охотники на мамонтов. Посёлок на озере"

Пир

Бо́льшая часть стада вырвалась из загона. Но и без того добыча была чрезмерно велика. Несколько задавленных и искалеченных оленят остались наверху, в узкой части загона. Калли и Волчья Ноздря приканчивали их. Добивали оленя палицей из мамонтовой кости и приговаривали ласковые слова:

– Милый! Да кто ж это тебя так ударил? Это не наши! Это чужие! Это люди из посёлка Ежей!

Так поступали со всяким сильным зверем. Люди думали, что у каждого зверя, как и у человека, своя тень. Тень ходит с ним рядом. В ненастье и ночь тень уходит одна и бродит невидимкой. Она может являться во сне. После смерти тень остаётся и живёт недалеко от мёртвого тела. Если человек убит рукой врага, тень убитого преследует убийцу и может жестоко ему отомстить. То же делает тень медведя, кабана, оленя, хуммы и всякого большого зверя. Убивший прежде всего старался «заговорить» и задобрить тень своей жертвы. Лучше всего её обмануть: уверить, что убийцей был кто-то другой, пришелец из дальней страны, охотник из враждебного племени.

К счастью, тень довольно простовата. Видит она плохо, а может быть, и вовсе слепая. Ведь глаз-то у неё нет.

Весь посёлок торопился спуститься вниз, к месту кровавой бойни. Первыми примчались подростки. Следом явились охотники. За ними прибежали девушки. Молодые женщины пришли с маленькими детьми и грудными младенцами, запрятанными за пазухи меховых рубах. Позднее приплелись старики и старухи. Но никто не думал приступить к пиру до прихода Матери матерей.

Каху осмотрела кровавое побоище и пристально стала вглядываться в заросли ивняка и ольшаника, которые были у самой воды.

Тени убитых оленей прячутся, конечно, в этой густой чаще. Каху стала шептать. Она подняла сухую травинку и бросила её в воздух. Ветер подхватил её и понёс прямо на север. Каху стала лицом против ветра и опять зашептала заклинания.

Надо было заговорить недобрые взгляды и отогнать злые слова. Ведь их приносит ветер.

Наконец Каху махнула рукой – знак, что можно приступать к еде.

Охотники оттащили более крупных оленей на ровное место. Олени были отданы многодетным матерям. К ним присоединились охотники – их мужья, холостые ловцы, дети, подростки и бездетные или имевшие только одного младенца женщины. Старики и старухи присаживались туда, где было меньше едоков.

Мужчины повернули туши оленей ногами вверх и начали вспарывать кожу зверей острыми осколками кремней. Они делали это быстро и ловко, как заправские мясники. Сдирая кожу, охотники продолжали бормотать свои причитания.

Тупу-Тупу вместе с огромным Калли выбрали хорошего оленя.

Охотники освежевали тушу и вынули внутренности – все, кроме сердца.

Острым кремнём Калли перерезал шейную артерию. Ярко-красная струя брызнула из толстой жилы и стала заливать опустевшую полость тела.

Первая проба должна принадлежать Матери матерей. Тупу-Тупу вынул из-за пазухи толстый кривой рог зубра и протянул его Каху.

Каху зачерпнула им из живота оленя и с наслаждением выпила до дна.

Потом она возвратила рог Тупу-Тупу и перешла к другому оленю. Ведь там так же первые глотки будут отданы ей. Пили по очереди все.

В это время Уамма, жена Тупу-Тупу, заметила трёх охотников из селения Красных Лисиц.

Они нерешительно стояли в стороне и голодными глазами поглядывали на пир едоков. Это были Ао, Улла и Волчья Ноздря. Чужие охотники ещё не успели присоединиться ни к кому из пирующих. Уамма поманила их рукой. Калли зачерпнул рогом остатки крови и попотчевал сначала одного, а потом и других. Ао успел быстро оглядеть всю группу.

Кроме взрослых, здесь были несколько малышей, высокий Уа и его старшая сестра – Канда.

Ещё с прошлой весны Канда перешла жить в отдельную землянку, где жили другие девушки.

Канда была хороша.

Ао не мог оторвать от неё глаз, пока она не отвернулась, заслонив лицо руками.

– Пей! – крикнул ему Калли.

Он поднёс Ао полный рог, и улыбка оскалила его крепкие зубы:

– С нами гонял – с нами пей! Будешь сильным, как олень.

Ао засмеялся. Когда он кончил пить, ему опять захотелось взглянуть на красивую Канду. Но её уже не было. Закутав голову меховой накидкой, она торопливо уходила прочь. Кто-то засмеялся, и Канда пустилась бежать.

Остальные со смехом продолжали пир.

Теперь победители принялись за мясо. Калли и Тупу-Тупу каменными ножами вырезали мякоть вместе с рёбрами и раздавали участникам пира. Женщины получили по куску мяса величиной с голову ребёнка. Каждая из них захватывала его сперва зубами, потом острым кремнём отпиливала порцию перед самым носом. Так же делали подростки и дети. Некоторые поджаривали кусочки мяса на раскалённых в костре камнях.

Мужчины-охотники прежде всего набросились на кости с мозгом внутри. Раньше всего они сгрызли с них мясо, а потом крепкими ударами камня разбили костяные трубки. Там внутри скрывалась нежная масса тёплого жирного мозга.

Мозг для них был больше, чем простое лакомство. Победитель недаром поедает мозг. Люди думали, что тот, кто съедает мозг, овладевает крепостью ног оленя, быстротой его бега, уменьем ходить по болотам, его неутомимостью, искусством издали узнавать врага и находить верную дорогу и днём и ночью.

Удивительно, сколько мог съесть человек каменного века в один присест! Он мог голодать по нескольку суток, но зато, когда мяса было вдоволь, он пожирал его целые горы.

Жители посёлка Чернобурых и их гости из селения Красных Лисиц пировали до заката солнца. Они глотали сырое тёплое мясо оленей, пока веки их не начали тяжелеть.

Пирующие разбредались по землянкам. Некоторые остались отдыхать на том же месте.

Приглашение на праздник

Ещё в самый разгар пира к Ао и Улле подошла Каху. Каху была весела. Глаза её улыбались. Несколько раз она пошевелила толстыми губами, как бы силясь что-то сказать и не находя слов. Вдруг она ткнула в грудь сперва Уллу, потом Ао, беззвучно засмеялась и пошла дальше. Потом вернулась и оскалила кривые передние зубы.

– Зови Красных Лисиц! – сказала она. – Еды много, зверям достанется – песцам и тому, кто любит мёд. Зови своих. Вместе гоняли – вместе и есть будем!

Она опять осклабилась, смеясь, замахнулась на Ао клюкой и заковыляла дальше.

Через минуту оба приятеля, захватив в дорогу по доброму куску мяса, пустились в путь. Пробираясь среди пирующих, им пришлось проходить мимо девушек. Когда Ао и Улла поравнялись с ними, девичий разговор сразу умолк. Девушки смотрели на молодых людей, подталкивали друг друга локтями и смеялись.

Одна только Канда не смеялась. Как только Ао встретился с ней глазами, она сейчас же повернулась к нему боком и прикрыла лицо ладонью, как при первой встрече.

Сделав несколько шагов, Ао оглянулся, чтобы ещё раз взглянуть на Канду. Среди всех он видел только её; он видел, как она приподняла ладонь и следила за ним глазами.

– Вот девушка! – сказал Ао, хватая Уллу за плечо.

Оба приятеля ещё раз оглянулись. И только у самого поворота закинули они за спину мешки с мясом и весело зашагали по тропинке вдоль берега Большой реки. Лёгкие, как лани, длинноногие и сухие, они шли молодым, упругим шагом. Таким шагом могли они двигаться с изумительной быстротой круглые сутки.

Солнце начинало склоняться к западу. Они завернули за мыс возле брода хуммов. Здесь они заметно убавили прыть и озабоченно вглядывались туда, где за кустами скрывалось страшное жильё. И вот, когда они со страхом поглядывали вверх, тихий шорох за спиной заставил их вздрогнуть.

В чаще кустов стоял лохматый толстяк с накинутой на плечи рысьей шкурой. Это был сам Куолу.

– Ха! – сказал он. – Красные Лисицы!

Оба охотника со страхом попятились назад. Потом они вытащили из мешков по большому куску оленины и положили на кучу камней – обещанный дар.

– Вот! – прошептал Ао. – Сказали – принесём, вот и принесли. Это тебе!

– Где достали?

– С Чернобурыми загнали много оленей! Очень много.

– Ха, – засмеялся Куолу. – Скажи им, что это Куолу послал оленей!

Левый глаз его хитро прищурился, а правый смотрел гордо и как будто поверх собеседников.

Охотники тревожно глядели на могущественного колдуна. Вот человек! Кто может сделать то, что Куолу! Улла раскрыл даже рот от страха перед знахарем.

– Идите! – сказал Куолу. – Всегда надо дарить Куолу. Куолу возьмёт мясо – Куолу пошлёт охоту.

Охотники закинули за спины пустые мешки и бодро зашагали дальше.

Колдун долго смотрел им вслед прищуренным глазом. Когда они скрылись, он приложил ладони к губам и громко свистнул. Из землянки показалась женская голова. Куолу поманил её рукой. Женщина вылезла наружу и стала торопливо спускаться, толстая маленькая женщина в меховой безрукавке, босая и простоволосая. На шее у неё бряцало костяное ожерелье, а подол короткого платья был обшит бахромой из беличьих хвостов и птичьих перьев.

Это была Иза.

Когда-то она была первой красавицей в посёлке Вурров, теперь она постарела и обрюзгла. На ходу она качалась, как утка, но это не мешало ей ловко одолевать все трудные повороты и крутые спуски.

– Возьми! – скомандовал ей Куолу, указывая на мясо.

Иза послушно взяла куски и засеменила назад к землянке.

Опять Куолу

Три дня продолжался пир победителей. После долгого поста люди с жадностью поедали мясо. Ели с утра и до вечера. На другой день начали прибывать люди из племени Красных Лисиц.

Первыми явились охотники и старшие мальчики-подростки. Девушки и дети пришли позднее. После всех доплелись матери с грудными ребятами под охраной стариков. Старухи и слабые старики остались дома и ждали, когда им принесут остатки еды.

За ночь трупы оленей остыли, и холодного сырого мяса уже никто не ел. На берегу горели костры. Женщины раскладывали на угольях нарезанные ломти или вертели над огнём большие куски, надетые на палки. К вечеру второго дня Чернобурые настолько были сыты, что ели уже лениво. Больше лежали около костров, черпали воду из реки берестяными черпалками и пили медленными глотками. Зато Красные Лисицы торопились наверстать упущенное.

Гонцы Ао и Улла не стали есть со своими. Они направились прямо к оленю Уаммы и Баллы. Их встретили весёлыми криками привета. Глаза Ао прежде всего искали Канду. Она сидела на этот раз не с матерью, а недалеко, вместе с другими девушками, возле тушки маленького оленёнка. Канда улыбнулась при виде молодых охотников. Глаза её блестели, а на лице пылал яркий румянец.

От солнца с южной стороны побежала по реке золотая дорожка. Был полдень, когда из-за кустов вдруг появился рядом с крайним костром Уаммы волосатый человек. Он был в меховой безрукавке, в меховых штанах, с сумкой и коротким копьём в руке.

Тупу-Тупу первый узнал его:

– Куолу!

Все заволновались. Что ему нужно?

Куолу боялись, его никто не любил. Да и за что было любить? Он был юсора – недобрый колдун. На что ни взглянет – всё ему надо, что захочет – то и сделает! Захочет – пошлёт удачу, захочет – огненную болезнь.

В долине Большой реки все колдовали. Колдовал каждый охотник. Каждый заклинал словами и танцами дичь, которой он хотел овладеть. Колдовала Мать матерей, заговаривала жизнь и благополучие своего посёлка. Колдовала каждая мать для здоровья своих детей. Но их не называли юсорами. Своими заговорами они хотели вызвать благо для семьи или своего посёлка. Матери бормотали заговоры у порога своих землянок, чтобы прогнать врагов видимых и невидимых. И это было хорошо. Без этого где искать спасения?

Другое дело – юсора. Он был отщепенец. Он жил вне общины. Его колдовство было корыстно. До общины ему не было дела. Он хотел одного: запугать, отуманить, навести страх, чтобы заставить себе служить. Даже если он жил в посёлке, он был один против всех и сам по себе… Колдовские действия его устрашали тёмную мысль людей и подчиняли их волю. Детское их доверие помогало ему, и он цепко держал их в руках, чтобы жить дармоедом и питаться на чужой счёт. Он пугал потому, что на страхе людей держались его могущество и благополучие.

Поклонение кружило ему голову. Он привык брать всё, что ему нравится. Отчего не брать, если дают? Куолу брал не только еду, но и украшения, одежду, оружие и разные вещи. Он подстерегал в лесу или возле реки женщин и девушек и уводил их силой в свою землянку. Кроме старой Изы, он держал у себя молодых жён и заставлял их работать. Он запугивал их кривляньями и угрозами напустить на них смерть, если они не будут его слушаться.

Все вскочили, когда Куолу подошёл к Уамме. Жадно разглядывая распластанную на земле тушу, колдун молча стал у костра. Ни привета, ни ласковой улыбки. Людей, к которым он пришёл, он считал недостойными своего внимания.

– Мяса! – бросил он свысока, сел на камень и чванно развалился. – Куолу послал оленей! – прибавил он, когда Уамма, надев на острую палку свежий кусок мяса, начала обжаривать его на углях.

Волнение быстро распространилось по лагерю. Люди перестали есть. Все робко смотрели на юсору. Те, кто его особенно боялся, отходили подальше. Иные знали, что колдун на них сердится, другие – просто из осторожности. Матери подзывали к себе ребят и старались заслонить их от опасных глаз Куолу. Некоторые из молодых матерей подхватили ползающих малышей и, прижимая их к себе, быстро удалились в свои землянки.

Сама Каху, сидя в отдалении, у костра стариков, очертила около себя охраняющий круг и зашептала колдовские слова. Куолу зорко оглядел лагерь и самодовольно усмехнулся:

– Боятся! Чего боятся? В гости пришёл!..

Насмешливая гримаса кривила его губы. Он сидел как раз против Ао. Приземистый, с крепкими плечами, с длинными, цепкими волосатыми руками, он в своё время был очень силён. Но заплывшая шея, толстые щёки и сиплое дыхание указывали на то, что обжорство и ленивая жизнь уже наложили на него неизгладимую печать. Бороду и усы он выщипывал, и только несколько седых щетин торчало у него на подбородке. Длинные кудрявые волосы на голове были ещё черны, и, казалось, целая плотная копна спутанной шерсти шапкой надвигалась ему на лоб. Целых три ожерелья спускались на его грудь. Одно было сшито из белых песцовых хвостов, другое – из просверлённых молодых шишечек ели, третье – из речных ракушек.

Вдруг он оглянулся и увидел сидевших недалеко молоденьких девушек. Безусый рот его осклабился в улыбке, а глаза заблестели из-под нависших бровей.

– Ха! – грубо засмеялся он.

Он сделал движение, как будто хотел встать. Но в это время Уамма подала ему на палке большой кусок обжаренного мяса. Куолу протянул руку и вцепился в мясо крепкими зубами. Жадность была сильнее всех остальных его чувств. Пока он жевал, чавкая, горячую оленину, ещё красную и сочную внутри, Уамма бросила тревожный взгляд на Канду. Покосившись выразительно на колдуна, она помахала рукой, делая знаки, чтобы та удалилась.

Девушки вскочили и потащили за собой смущённую Канду.

Колдун заметил это и нахмурил брови.

– Зачем махала? – с досадой сказал он. – Не надо было махать!..

Девушки боязливо оглядывались на ходу. Дойдя до устья оврага, они свернули в него и бегом пустились к землянкам посёлка.

Куолу ел кусок за куском. Уамма едва успевала поджаривать ему новые порции. С тех пор как скрылись девушки, он не обращал больше ни на кого внимания. Казалось, он весь ушёл в еду. Вокруг него лагерь продолжал понемногу пустеть.

Люди один за другим поднимались со своих мест и исчезали. Некоторые заходили в кусты и прятались в их чаще. Другие скрывались за крупные известковые глыбы и потом, пригнувшись, ползком пробирались к оврагу.

Куолу, казалось, не замечал этого или делал вид, что не замечает. Вдруг он бросил недоеденный кусок на землю и поднялся с камня.

– Сыт! – сказал он.

Он снял висевший у него за плечами меховой мешок и протянул Уамме. Тупу-Тупу всунул в мешок окорок оленя. Куолу закинул мешок за спину, покряхтел и вдруг внимательно стал разглядывать Баллу. Молодая женщина смутилась и стала медленно пятиться к кустам. Колдун опять нахмурил брови.

– Подойди! – приказал он.

Балла ни жива ни мертва подошла ближе. Колдун указал рукой на её перламутровое ожерелье. Балла послушно сняла его и протянула колдуну.

Куолу брякнул ожерельем и надел себе на шею.

– Хорошо будет? – спросил он Баллу, громко засмеялся и зашагал по тропинке к своей землянке.

Люди провожали его тревожными взглядами, пока коренастая фигура его не скрылась за береговыми кустами. Долго ещё пирующие сидели молча и никак не могли прийти в себя. Всем было и тяжело, и жутко. Наконец, Каху подымила веткой можжевельника в ту сторону, куда ушёл колдун.

– Ушёл! – сказала она. – Ешьте и пейте! Теперь не вернётся.

Все вздохнули с облегчением. Но прежнего веселья уже не было.

Вурр

К вечеру начал накрапывать дождь. Тучи бежали с северо-запада и несли с собой сырость и холод. Гости и хозяева посёлка разбрелись ночевать по землянкам. Старики улеглись поближе к жаркому очагу.

На четвёртый день стали прятать остатки добычи в глубине оврага.

В этот год зима была вьюжная. Навалило столько сугробов, что в конце зимы весь овраг был засыпан почти доверху, и теперь там всё ещё лежали и таяли остатки снега.

Весь день мужчины снимали шкуры, потрошили оленей и на длинных жердях переносили приготовленные туши с отрубленными ногами в снег. Всех оленей перенести всё-таки не смогли. Несколько туш осталось лежать на берегу. Когда солнце зашло, холодный туман, поднявшись от реки, покрыл берега и всю низкую пойму. Впрочем, и днём было так холодно, что мясо было ещё совершенно свежее.

Как только ушли люди, сейчас же из кустов начали появляться песцы. В летних шкурках они не были пушисты и потому казались гораздо меньше, чем зимой. Они были похожи на маленьких тонконогих собачек.

Осмотревшись подозрительно кругом, песцы принялись за еду. Целых оленей они не трогали, но с удовольствием подбирали недоеденные куски, грызли разбитые камнем кости.

Утром посёлок проснулся, когда яркие лучи солнца разогнали тяжёлый полог тумана. Гости и хозяева один за другим выползали из душных землянок и отсырелых за ночь шалашей. Начинался новый день, сытный и праздный. Люди собирались закончить пир весёлыми играми молодёжи. Мальчики-подростки разбрелись по кустам на другой стороне оврага. Все были сыты и счастливы. Вдруг раздался пронзительный крик: целая стайка детей стремглав бежала к посёлку и неистово кричала. В становище поднялась суматоха. Женщины выскакивали наружу. В первую минуту никто ничего не мог понять. Все кричали и визжали, как безумные. Мужчины брались за оружие и тревожно оглядывались по сторонам. Но большинство не знали, в чём дело. Наконец всё разъяснилось.

Прибежавшие мальчики на все лады выкрикивали одно слово:

– Вурр! Вурр! Вурр!

Они оглядывались и тыкали пальцами в кусты, где в это время из-за зарослей ивняка показалось мохнатое чудовище. Это был большой медведь, тяжёлый и неуклюжий житель лесов и гор ледникового времени. Он шёл потихоньку, с перевальцем, покачивая головой. Как только он поравнялся с землянками, людской крик сделался ещё оглушительнее. Кричали все. Кричали женщины и старухи; кричали старики и дети; громовыми голосами орали мужчины. Они махали палками и камнями, зажатыми в кулаки. Круглые булыжники и плоские осколки кремней тучами летели через овраг и шлёпались в землю вокруг насторожившегося зверя.

Медведь повернул голову и глухо охнул. Он терпеть не мог людского крика. Не нравился ему и запах посёлка: горькая гарь костров, едкий людской дух. К тому же он был сыт. Там, на берегу, распугав песцов, он наелся до отвала потрохов оленей да ещё закопал себе впрок в кустах два оленьих трупа. Глядя на посёлок и на мечущихся людей, он досадливо мотал головой, как будто отбиваясь от рассерженных пчёл.

В это время из толпы выскочил Волчья Ноздря, самый сильный охотник посёлка Красных Лисиц. С диким криком он стал спускаться в овраг. Прыгая на своих коротких и кривых ногах, он сам рявкал, как дикий зверь. Космы его волос поднимались дыбом, и от этого он казался ещё страшнее. За Волчьей Ноздрёй двинулись остальные. Женщины и дети в посёлке завизжали ещё громче.

Медведь оглянулся на людей. В это самое время выбежал Ао с горящей веткой сосны. Он подбежал к краю обрыва, с силой перекинул на ту сторону окутанный дымом сук и вихрем помчался догонять товарищей.

Когда первый ряд атакующих, с Волчьей Ноздрёй во главе, взобрался на противоположный берег оврага, все увидели, что медведь был уже далеко. Со страху он мчался огромными прыжками, вскидывая толстый зад и перескакивая через кусты и болотные кочки.

Игры победителей

Охотники с хохотом возвращались домой. Они почти не могли ничего толком сказать. Волчья Ноздря только гоготал и взвизгивал. Он потрясал своей страшной бородой и разевал зубастую пасть. Выразительно взмахивая руками и оглядываясь назад, другие мужчины протягивали руки в ту сторону, куда убежал медведь. Все кричали, не слушая друг друга. Торжествуя победу, они рассказывали о том, как смешно скакал страшный зверь через кусты, как он улепётывал от огненной палки Ао.

Художник Фао не утерпел и принял участие в атаке. Возвращаясь домой, он шёл рядом с Уа. Заливаясь смехом и повторяя слово в слово всё, что говорил Фао, Уа добавил:

– Эах – трус! Эах побежал, как заяц.

Он хотел сказать ещё что-то, как вдруг Фао зажал ему левой рукой рот, а правой больно ударил по плечу.

– Молчи! Нельзя! – хрипел он, сжимая ему челюсть. – Нельзя называть. Услышит – придёт ночью! В лес унесёт!..

Все кругом разом перестали смеяться и сердито глядели на Уа. Некоторые трусливо оглядывались назад. Другие торопились описать вокруг себя черту остриём копья. Третьи замахивались на Уа и даже толкали его кулаками в спину. Уа был обескуражен. Он понял, что поступил непозволительно неосторожно.

Сколько раз мать говорила ему: «Не называй громко того, кто любит мёд. Назовёшь – повстречается где-нибудь, унесёт в свою берлогу!..»

И сама она, если доводилось говорить про какого-нибудь сильного зверя, всегда шептала про него в самое ухо, да ещё прикрывалась ладонью:

– Чтобы ветер не подхватил. Ветер подхватит, отнесёт слова далеко. Залетят в лес, а там их услышит тот, кого назвали. Узнает хозяин, придёт, скажет: «Кто меня звал?»

Так говорила мать, и сам Уа сколько раз учил тому же младших. А тут… Что сделалось с его головой? Как мог он позабыть?

Настоящее имя медведя было «эах». Но вслух говорили вместо этого «вурр». Это было лишь звукоподражание. Так эах ворчит, когда, забравшись в берлогу, лижет свою лапу. Звали медведя также «лохматым», или «кто любит мёд», или «кто сосёт лапу». Про волка говорили «кто воет зимой», про гигантского оленя – «кто бесится осенью». Слово «хумма» также означало громкое дыхание мамонта и было ненастоящим его именем. Чем сильнее зверь, тем страшнее его накликать. Матери с раннего детства внушали это своим ребятам шлепками и угрозами. Это было основное правило охотничьей мудрости.

Впрочем, если вовремя спохватиться, дело ещё можно поправить. И Фао сейчас же постарался это сделать. Он наклонился и что-то шепнул Уа на ухо. Уа кивнул головой.

– Это не Уа тебя звал, – сказал он, обернувшись лицом к лесу. – Звал тебя мальчик из племени Окуней.

– Вот, – сказал Фао. – Пускай себе пойдёт к Окуням. Пускай поищет!

Все засмеялись. Через минуту охотники уже вылезли из оврага и вступили в посёлок. Здесь было шумно и весело. Женщины с радостью встречали своих защитников. Дети прыгали и суетились. Девушки визжали. Канда то кружилась, то бегала вокруг землянки и на бегу всплёскивала смуглыми руками.

Жители посёлка веселились. Никто не мог устоять на месте. Ноги приплясывали сами собой. Руки тянулись к рукам, и вот без уговору составился огромный хоровод, и людской круг завертелся на лужайке.

Крики и хохот перешли в весёлую песню про глупого вурра. В хоровод втолкнули Волчью Ноздрю. На него со смехом накинули медвежью шкуру. Теперь он должен был изображать самого «страшного эаха». Ноздря сейчас же вошёл в свою звериную роль. «Медведь» с рёвом бросался на девушек и женщин, а те с визгом разбегались во все стороны, прятались за кусты и за летние шалаши. Актёр вскоре перестал быть актёром. Он в самом деле чувствовал себя медведем. Да и все окружающие признали это.

Дети плакали от страха и прятались в землянки. Молодые матери прижимали к себе малышей и боязливо смотрели из-за кустов на то, что происходило на лужайке.

В это время, подпрыгивая на одной ноге, приковылял к хороводу Тупу-Тупу. Он махал выхваченным из огня можжевельником. Волосы на его голове были связаны таким же пучком, как у охотника Ао.

Тупу-Тупу зашёл со стороны ветра, чтобы искры и пахучий дым летели на «зверя». Оглушительный хохот раздался на поляне, когда Волчья Ноздря стал на четвереньки и уморительно побежал от него по-медвежьи к опушке леса.

Так начался день весенних игр. Сначала играли в медведя, в охоту на разных зверей и птиц. Потом два охотника – Суоми и Хоху – с деревянными рогами на голове плясали буйную пляску дерущихся зубров. Они бодались, толкались и ревели друг на друга, подражая рёву диких быков.

Под конец стали играть в ловлю оленей. Мужчины были охотниками, женщины – дичью. Игра состояла в том, чтобы от лесной опушки загнать «оленей» в «загон», то есть в промежуток между двумя землянками. «Олени» старались убежать как можно дальше в лес; «охотники» бегали вслед за ними и гнали их к условленному месту.

В лесу уже темнело, когда отряд молодёжи, в котором находились Ао и Улла, выследил между кустами кучку спрятавшихся девушек и женщин. Охотники стали заходить с тыла, чтобы отрезать свою «дичь» от леса. Женщины заметили их и с визгом бросились в разные стороны. Ао больше других увлекался игрою. Он быстро обогнул поляну, чтобы забраться поглубже в чащу леса и перехватить путь убегающим «оленям». Он знал, что сюда побежала Канда.

Вдруг он заметил тёмную фигуру коренастого охотника, который прятался за кустом и, пригнувшись, следил за тем, что делается на луговине.

В это время две девушки, держась за руки, выбежали на середину поляны и, перешёптываясь между собою, со смехом подбежали к кусту. В ту же минуту из-за него выскочил коренастый охотник и, прежде чем они успели повернуться, схватил одну из девушек и вскинул её себе на плечо. Девушка громко завизжала и стала вырываться из цепких рук.

– Уамма! Уамма! – кричала она, и неподдельный ужас слышался в её крике. – Люди, спасите! Тут чужие! Спасите Канду! Уамма! Уамма!

Охотник повернулся и быстро побежал со своей ношей, но не к посёлку, а в глубину леса.

Ао понял, что это не игра, а настоящее похищение.

Кровь бросилась ему в голову. В бешенстве ринулся он наперерез похитителю, и, прежде чем тот успел сообразить, Ао сунул ему под ноги своё копьё. Толстяк споткнулся и тяжело рухнул на землю.

Освобождённая Канда вихрем помчалась к посёлку, а её похититель со звериным рёвом вскочил на ноги и бросился бежать.

Ао настиг его и ударил копьём в правое плечо. Толстяк завыл раненым волком.

– О-о! Ой! – вопил он. – Куолу убивают! Куолу!

Куолу! Откуда он взялся?

Тут только Ао сообразил, на кого напал он в сумраке леса. На самого колдуна!

Но вместо страха у него на уме было только одно бешеное желание ещё и ещё раз ударить обидчика Канды.

Да и как можно бояться врага, кто бы он ни был, если тот трусливо убегает с поля битвы!

Всё же, услышав имя «Куолу», молодой охотник на миг задержался на месте, и Куолу успел юркнуть в кусты. С заячьей прытью промчался он к береговому обрыву, который оказался здесь очень близко. Недолго думая, он кубарем скатился вниз по крутому склону, поднимая целое облако песка и пыли.

Ао остановился на краю и сверху погрозил копьём беглецу, который каким-то чудом ухитрился не свернуть себе шею и не переломать рёбра.

– Выдра! – крикнул Ао ему вслед самое презрительное слово, какое он знал.