Текст книги "Мои непридуманные рассказы"

Вместо эпилога

Вскоре в конструкцию направляющих данного ЗРК были внесены необходимые изменения и произведены доработки подобных пусковых установок во всем Военно-Морском флоте. С тех пор с подобным явлением утыкания ракет, насколько мне известно, за все время эксплуатации больше никто не сталкивался. Были так же внесены соответствующие необходимые изменения в систему управления и бортовую аппаратуру ракеты с целью исключения тех негативных явлений, с которыми я столкнулся на той призовой стрельбе. А мою всю дальнейшую военную судьбу в службе корабельного ракетно-артиллерийского вооружения определил тот суровый капитан 1 ранга Рудольф Карлович Пога, которому я, по сей день, благодарен. Я люблю свою профессию!

«Не горят огни в агитпункте»

В советское время выборы в различные органы государственной власти, на корабле, как и в любой воинской части, были важнейшим политическим мероприятием. Подготовка к ним начиналась задолго до самих выборов, а показателем организованности являлись насколько быстро и, безусловно, при полной явке избирателей корабль проголосует. А политические органы соединения по этому случаю даже организовывали соревнование между кораблями. Сегодня на это можно посмотреть широко раскрытыми и изумленными глазами, но только не в те приснопамятные времена.

В начале мая, буквально на следующий день после Дня Победы 1973 года я вернулся из отпуска на большой противолодочный корабль «Достойный» Северного флота, на котором проходил службу. Как положено, доложился, командиру корабля капитану 3 ранга А.И.Фролову, что из отпуска прибыл и во время отпуска замечаний не имел. И только собрался испросить «Добро» идти, как он меня «осчастливил». Дело в том, что в то время я являлся секретарем партийного бюро корабля, а наш заместитель командира по политчасти А.И.Иваненко вчера убыл в отпуск и оставил меня за себя на время отпуска. Я чуть не опешил от такого «счастья», спросив, мол, у нас же есть кадровый политработник – штатный секретарь комсомольского бюро корабля, выпускник Киевского ВВМПУ лейтенант Атласов, который в прошлом году пришел к нам служить. На что мне командир ответил, что политотдел принял решение исполнять обязанности замполита именно мне. Не могу судить, почему. Одно могу утверждать – на корабле Атласов авторитетом не пользовался. А по сему, распорядился командир, считать себя принявшим дела, перейти в замполитовскую каюту, и приступить к работе. Разобраться и вникнуть во все планы партполитработы, которые он приготовил для меня на рабочем столе, и приступить к их неукоснительному выполнению.

Не успел я войти в находившуюся за переборкой каюту замполита и приступить к изучению «памятных записок», которые оставил мне наш замполит, как в каюту в сопровождении рассыльного зашли два капитана 2 ранга. Выясняю, что они из Политуправления Северного флота с проверкой хода подготовки к выборам. Хорошо запомнил одного из них: высокий, худощавый, в очках в роговой оправе, через которые на меня из-за сильного увеличения смотрели очень большие сверлящие насквозь глаза. А я и понятия не имею, о каких выборах идет речь. Но тут с радостью замечаю на замовском столе ученическую тетрадку, озаглавленную планом подготовки к выборам местных судей. Значит, вот кого выбирать будем, догадался я, и бодренько предъявил им эту тетрадку. И вот эти два товарища начали это замполитовское творение сосредоточенно изучать. Не высказав ни одного слова по поводу плана, они меня и спрашивают, мол, где у нас на корабле агитпункт и как организовано дежурство агитаторов? И, вдобавок, как это все можно увидеть? Быстро соображаю, что кроме библиотеки агитпункт больше нигде быть не может. Доложив командиру о прибытии проверяющих, повел их в корабельную библиотеку. Нужно отметить, что на этом проекте кораблей ее помещение находится в самом носу. Похоже, что тот, кто из проектировщиков корабля там разместил библиотеку, в море ни разу не был. Потому что на ходу корабля из-за сильной килевой качки, устоять в ней на ногах было решительно не возможно, а не то, чтобы выбрать книжку почитать или, к примеру, полистать подшивку журнала «Советский воин». Веду их, а сам в глубоком сомнении: а вдруг библиотека закрыта на ключ? А уж в отсутствии агитатора я почти не сомневался. К моему огромному удивлению, библиотека оказалась открытой и агитатор – матрос в агитпункте оказался на месте и даже, как положено, представился проверяющим.

Проверяющие покрутились на месте, посмотрели на развешенные на переборках изготовленные типографским способом, надо полагать, по заказу Политуправления флота, агитационные плакаты, бросили взгляд на подшивки периодической печати на столе. Никаких вопросов ни агитатору, ни мне не задали и, к моему огромному облегчению, убыли с корабля. Обрадованный первым успешным выполнением замполитовской работы, я доложил командиру корабля о результатах проверки.

Однако зря я, не искушенный в политработнических делах, радовался! На следующее утро прибегает запыхавшийся рассыльный и докладывает, что меня срочно вызывает начальник политотдела дивизии. Бегу к нему через два причала, представляюсь, а он чернее тучи. Молча сует мне нашу флотскую газету «На страже Заполярья», а там на первой странице большая статья под названием «Не горят огни в агитпункте», где наш корабль и моя фамилия фигурируют первым корпусом.

Надо отметить, что времена тогда были весьма суровые: попался «на карандаш» с критикой, изволь обязательно в установленный срок дать в редакцию газеты письменный ответ о принятых мерах и обязательно с пришпиленной канцелярской скрепкой к письму вырезкой этой критической статьи. Таков неукоснительный порядок! Пишу ответ, что мол, на критику отреагировали, меры приняли, замечания устранили и впредь не допустим. А сам думаю: что, собственно, не так? Но, главное – воды в письме побольше! Визирую его у начальника политотдела и отношу эту важную бумагу в редакцию газеты. Вроде бы все стихло. Ан нет! Через неделю все опять повторяется вновь. Это, оказывается, начальник Политуправления флота – член Военного совета флота написал передовицу в вышеупомянутую флотскую газету, где опять фигурирует наш корабль с моей фамилией как пример неудовлетворительной подготовки к выборам местных судей. Профанация, скажете вы. Ничуть – отвечу я, поскольку решительно ничего не понимаете в партполитработе на флоте! И хоть в избирательном бюллетене была всего одна фамилия, а моряк никакого понятия не имел, за кого он голосует, но всю агитационную работу надо организовать так, чтобы он совершенно осознанно и убежденно в правоте совершаемого им политического акта, отдал за кандидата свой голос. Тем более, в те времена в стране существовал партийный тезис с самого, что ни на есть, верха: «…А почему бы не проголосовать за единственного в бюллетене кандидата, если он – человек хороший?»

И на этот раз я сделал формальную отписку, которая, надо полагать, всех удовлетворила. На том по моим ощущениям политико-воспитательная работа к выборам во флотском масштабе и закончилась. По крайней мере, больше нас никто не проверял и работой нашего корабельного агитпункта не интересовался.

И вот, наконец, завтра долгожданные выборы. После вечерней поверки я, несмотря на то, что стою дежурным кораблю, от которого меня, как ВРиО замполита никто не освобождал, и выделенные от каждой боевой части моряки готовим избирательный участок в столовой команды. Из кладовой культпросветимущества принесли урну для бюллетеней и главный атрибут действа – сборную кабинку для тайного голосования. И хотя была полная уверенность, что в нее никто заходить не будет, приспособили в ней настольную трибуну из кают-компании офицеров и даже положили шариковую ручку, подвязанную к ней прочным шпагатом. Готовим избирательный участок, а тут, глядь, и наш настоящий замполит подоспел. Проверить, как мы к выборам готовимся. Сделал для порядка какие-то замечания и удалился.

Наконец, всю работу закончили. На корабле отбой. Сижу в рубке дежурного по кораблю. Заполняю вахтенный журнал на ноль часов следующих суток: «…июня, 1973 года (воскресенье). Большой противолодочный корабль «Достойный» ошвартован у …причала … бортом … корпусом. На причал заведены швартовы – … Электропитание и пресная вода с берега. На корабле установлена готовность повседневная. В действии… Запасы… Готовность к походу….». Все офицеры и мичманы, в связи с завтрашними выборами, вернулись со схода на берег. Кроме одного, инженера радиотехнического комплекса «Дубрава» (который, к слову, так и не был установлен ни на один из кораблей этого проекта) инженер-старшего лейтенанта Андрея Четверикова. Сам Андрюша, как мы его между собой по-дружески называли, – человек холостой массивный, в котором добрейшей души было килограмм эдак 130-140. Однако, к тому же Андрюша был еще и большой любитель выпивки, что ему, впрочем, командованием корабля почти всегда прощалось. Поэтому, я уже начал было волноваться, как тут Андрюша заглянул в рубку дежурного и, еле стоя на ногах от обильного возлияния, поплелся по центральному коридору в свою каюту.

В два часа ночи я, подменившись дежурным по низам, отправился отдыхать, но по дороге решил проверить – как там наш Андрюша? Захожу в каюту, а он спит себе, посапывая на палубе. На столе стоит оставленный включенным взятый «на прокат» из гидроакустической рубки магнитофон «Яуза», на котором крутится бобина с оборванной лентой, а рядом – его уникальная в своем роде керамическая пепельница в виде рваного башмака доверху завалена окурками. Попытался было разбудить Андрюшу и уложить его на койку, но у меня ничего не получилось. Кое-как подтащил его к койке и пристроил к ней в сидячей позе.

В пять часов утра по внутренней трансляции включили патриотическую музыку и в кубриках включили освещение. Я уже на ногах. Подошел с берега и наш замполит. На корабле, как полагается, все по-праздничному: в кубриках все койки заправлены «по-белому», моряки в форме три первого срока. К шести утра с одной из двух сторон столовой личного состава на всю длину центрального коридора уже выстроилась очередь моряков на голосование. Прибыли на избирательный участок и командир корабля со старшим помощником А.К.Ильиным. Члены избирательной комиссии заняли за столом свои места и разложили все положенные бумаги. Вот по корабельной трансляции прозвучали позывные радиостанции «Маяк», «пропикало» шесть часов утра по московскому времени и, с первыми аккордами гимна Советского Союза, конвейер голосования пришел в движение. Алгоритм его работы упрощен до предела: в порядке очереди ускоренным шагом подход к столу, роспись в списке, получение бюллетеня, опускание его в урну и ускоренным шагом на выход в другую дверь столовой команды.

Все идет безостановочно без единой запинки. И тут, когда избирательный участок уже опустел, оказалось, что один бюллетень не получен. «Кто?» – в один голос грозно воскликнуло в сторону председателя избирательной комиссии командование корабля. Оказался наш Андрюша. «Где он?» – это уже не менее грозным тоном вопрос ко мне, как дежурному по кораблю. Докладываю, что прибыл на корабль со схода на берег в 00.30. И тут же все вчетвером – впереди командование кораблем, а я замыкающим бросились в его каюту. Время-то бежит неумолимо! Забежали к нему в каюту, командование внутри, а я с его бюллетенем в руках остановился в двери.

А он, сердешный, спит себе, посапывая в своей «люле» и горя не знает! И невдомек ему, что важное политическое мероприятие под угрозой срыва.

И вот в три голоса: «… Четвериков! Проснитесь!» – мирное посапывание. Дальше следует ненормативная лексика. «Проснитесь, Четвериков!» – все без толку. Тогда его начали усиленно трясти, но Андрюша только промычал что-то не членораздельное. Для полного представления картины не хватало только чайника с холодной водой, как в популярном новогоднем кинофильме. А время-то, время! Тут замполит повернулся ко мне, спрашивает «Где его бюллетень?» Увидел его у меня в руках, выхватил и, грязно выругавшись, в сердцах говорит: «… с ним! Беги, докладывай, что голосование завершено, экипаж корабля проголосовал полностью, а бюллетень в урну я сам опущу».

Побежал в рубку дежурного, доложил оперативному дежурному по бригаде об окончании голосования. Посмотрел на часы и сделал соответствующую запись в вахтенном журнале. На часах было 06.35.

На соединении мы проголосовали первыми. В принципе, можно было и не особенно-то спешить. На других кораблях и экипажи были побольше, да и удобного помещения для выборов, как у нас, не было. Но кто знает! Ведь и коварства в этом вопросе на соседних кораблях исключать тоже нельзя!

Как мне потом рассказали, к обеду Андрюша (я-то сам, как дежурный по кораблю, был в столовой команды), как ни в чем не бывало, пришел в кают-компанию, и стал вместе с другими офицерами молча ждать командира корабля. Зашел командир корабля, пожелал всем приятного аппетита и пригласил всех к столу. Вопросов Андрюше никто не задавал. А зачем? Мы же победили в соревновании «кто быстрее проголосует»! А за перебор в выпивке ему почти всегда прощалось. Ну, если только не «залетал» по крупному. Бывало и такое.

А за ту статью во флотской газете мои друзья после пары-тройки заходов «принятия на грудь» флотского «шила» в чьей-либо каюте после отбоя, еще года два после этих выборов непременно подшучивали надо мной. Мол, зачем я потушил огни в агитпункте? Небось, специально!

Человек за бортом!

Это небольшое и запомнившееся на всю жизнь приключение на воде случилось со мной в марте 1974 года. Я служил в должности командира зенитной ракетной батареи на большом противолодочном корабле «Достойный» Северного флота. В тот раз на Заполярье обрушился свирепый ураган, какие иногда случаются в это время года. По флоту был объявлен сигнал «Ветер-1» и все корабли начали рассредоточение в районы укрытия от урагана в заранее определенные точки якорных стоянок. А на тех кораблях, которые по каким-либо причинам не имели возможность отойти от своего причала и, чтобы не быть оторванным от него ветром, заводили максимально возможное количество дополнительных швартовных концов. Одновременно оперативные службы Тыла СФ расставляли буксиры для оказания помощи таким кораблям в случае необходимости.

Для нашего корабля районом укрытия от урагана была определена точка якорной стоянки в небольшой губе Кулонга в южной части среднего колена Кольского залива, сориентированного, если посмотреть на карту, в северо-восточном направлении и получившей название от одноименной речушки, текущей с его высокого западного берега почти напротив северной окраины города Мурманска.

Итак, мы стали на якорь в указанном месте и стали пережидать прохождение урагана. Была среда, поэтому после вечернего чая и других, обязательных по распорядку дня мероприятий организовывался просмотр кинофильма для личного состава. В кают-компании офицеров тоже наступило время вечернего чая. Офицеры, расслабившись после хлопотного рабочего дня, попивают крепкий флотский чай из тонкостенных стаканов в красивых металлических подстаканниках под незамысловатое угощение к нему: как правило, это рафинированный сахар, белый хлеб, сливочное масло и пара тонких ломтиков сыра. Кто-то сморит вечерние новости по телевизору, на экране которого изображение постоянно срывается из-за раскачиваемой на ветру телевизионной антенны. Вестовые кают-компании подвешивают к специальным крючьям в подволоке киноэкран и готовят к просмотру кинофильм и для офицеров. В общем, все, как обычно на вечернем чае в среду.

Сигнал корабельной звонковой группой «Слушайте все!», и последовавшая за ним поданная взволнованным голосом вахтенного офицера по корабельной трансляции команда «Человек за бортом! Гребцам спасательной шлюпки – в шлюпку!» прозвучали совершенно неожиданно. Я – командир спасательной шлюпки. Бросаю свое чаепитие и по корабельным переходам бегу в каюту. Сапоги, свитер, китель, канадка, спасательный жилет, шапка – все в мгновение ока на мне и я бегу на левый шкафут к шлюпке. Мои гребцы – моряки БЧ-2 и боцмана тоже уже здесь.

Боцмана вываливают шлюпбалкой Иолко шлюпку вровень с верхней палубой, и мы перебираемся в нее. Гребцы занимают свои места, вставляют уключины и разбирают весла, а я ставлю руль на свое штатное место, жду команду на спуск на воду и поиск человека на воде, и всматриваюсь в окружающую нас обстановку. С левого борта и под нами – сплошная темнота, наполненная плотным потоком летящих снежных хлопьев, подгоняемых сильным ветром. Совсем недавно точно такой же сигнал прозвучал для нас, когда во время жесточайшего шторма корабль находился в открытом море. Тогда, вот точно так же, находясь в шлюпке, мы ждали команды на спуск на воду. Но командир корабля, понимая, что это приведет к нашей неминуемой гибели, отменил его. Тогда погиб матрос, по неосторожности выпавший за борт. А сейчас, кто упал за борт и какое решение примет командир корабля на этот раз? Все эти мысли пронеслись в моей голове. Прибежал запыхавшийся старший помощник командира корабля капитан-лейтенант В.Г. Щупак и скомандовал: мне – искать человека с левого борта, а боцману на контроллере шлюпбалки – на спуск шлюпки. Прошло несколько секунд и наша спасательная шлюпка – стеклопластиковый шестивесельный ял, под нашим весом грузно осела в воду, шлюпочные тали ослабли и мы побыстрее от них освободились. Гребцы вставили весла в уключины, я даю команду «Оттолкнуть нос!», затем «Весла на воду!» и мы отваливаем от борта корабля.

Направляю шлюпку в место, которое подсвечивает прожектор с сигнального мостика, но сквозь темноту и плотную пелену снега практически ничего не видно. Понимая, что человека снесло волнами, мы спускаемся по ветру и выполняем два или три пологих, чтобы не подставить борт шлюпки волне, галса и… выходим на открытую воду из укрытия от ветра, которое создавала нам высокая сопка на западном берегу залива, и нас быстро понесло все дальше от корабля.

Вокруг полная темнота, огромные волны и все это сопровождается ураганным ветром и слепящей стеной мокрого снега. Понимаю, что найти в такой ситуации кого-либо в воде совершенно не возможно и похоже, наступил такой момент, когда надо спасаться уже нам самим. Чтобы не быть опрокинутыми волной, пытаюсь рулем в ложбине между гребнями развернуть шлюпку на обратный курс, а гребцам командую: «Правый борт – навались! Левый борт – табань!» Этот маневр нам удается и, развернувшись навстречу ветру и волне, высматриваю, где наш корабль. Как же далеко нас отнесло! Судя по всему, на корабле нас быстро потеряли из виду и, чтобы обозначить свое место, включили все, что было возможно: палубное освещение, кормовые фонари, оба прожектора на сигнальных мостиках в нашу сторону и начали непрерывно пускать светосигнальные и осветительные ракеты. Все эти корабельные огни едва видно на уровне глаз, да и то, когда шлюпка оказывалась на вершине гребня волны. И светосигнальные и осветительные ракеты тоже еле-еле видны, и всего лишь чуть выше огней корабля. Конечно, было бы правильным обозначить и свое место светосигнальными ракетами.

Но нас быстро сносило все дальше от корабля и терять на это время, понимая, что в данной обстановке нам никто не поможет, не было никакого смысла. Поэтому я даже и не пытался проверить их наличие в шлюпочной кисе. Надо было как можно скорее начать движение к кораблю. Задаю рулем курс шлюпки на корабль, командую гребцам «Навались!» и начинаю задавать им такт. Для тех, кто никогда не участвовал в шлюпочных гонках или их не наблюдал со стороны, попробую объяснить, как это делается. Левой рукой удерживаю румпелем руля курс шлюпки, а сам, соразмеряясь со скоростью полной проводки весел гребцами, слегка приподнимаясь, плавно поднимаю правую руку и, наклоняя туловище тела вперед, резко опускаю ее вниз и синхронно с этими движениями выкрикиваю – «И-и-и-и раз! И-и-и-и раз!»

Но… шлюпка под натиском встречного ветра, захлестываемая высокой волной, практически стоит на месте. Стараясь удержать шлюпку поперек волны, кричу, морякам, что теперь наша жизнь зависит только от нас и они, понимая это, дружно работают веслами. Тут нужно отметить, что гребцы подготовлены были, откровенно, плохо. Мне трудно объяснить, по какой причине, но в Североморске тренировки шлюпочных команд проводились крайне редко. Возможно, накладывали свой отпечаток погодные условия Крайнего Севера и напряженная боевая подготовка. А возможно, что командование хорошо понимало, что шансы спасти человека в ледяной воде постоянно бушующей Северной Атлантики равны нулю.

Не знаю, сколько времени прошло, но все же с черепашьей скоростью, мы приближаемся к кораблю. Его огни уже достаточно хорошо видно. Но и мои моряки совершенно обессилили и то один, то другой нарушают ритм работы, как говорят моряки, «ловлей щуки». Это когда от усталости в конце проводки лопасть весла разворачивается горизонтально, и синхронно с остальными вытащить его из воды уже никак не получается. Или у кого-нибудь из гребцов весло не погружается в воду, а, поднимая фонтан воды, как бы чиркает по ее поверхности. Особенно выбился из сил правый загребной, самый ближний ко мне, с которым мы иногда коленями упирались друг в друга. Что делать? Принимаю решение поменяться с ним местами и со свежими силами подать остальным гребцам личный пример. Предупредил матроса, чтобы по моей команде мы как можно быстрее поменялись местами. Всем гребцам объявил, чтобы в момент нашей смены местами они дружно гребли, так как шлюпка на несколько секунд останется без управления рулем и ее может развернуть лагом к волне и опрокинуть.

Вспоминая эту историю, я до сих пор не до конца уверен, правильным ли было мое решение или нет? Потому что в таких условиях, каких мы оказались, риск был слишком велик. Хорошая морская практика об этом умалчивает. По крайней мере, мне о подобной смене местами в шлюпке в такой экстремальной обстановке читать или слышать от кого-либо не приходилось. Кто-то из моряков меня, вполне возможно и осудит. Но может быть, кто-то и согласится с моим решением. Ведь у меня в тот момент не было другого выбора!

И все же в момент смены местами, когда гребцы на какие-то несколько секунд перестали грести, шлюпку сильно накренило на левый борт и она как бы «сползла» задним ходом с вершины гребня волны. Запомнил эту картинку перед глазами на всю жизнь. Нам сильно повезло! Несмотря на сильный крен, гребцы все же удержались на своих местах, и шлюпка к нашему великому счастью тоже удержалась на киле.

Теперь, как я думал, дело пойдет лучше. Но проку из моей затеи вышло мало – моряки сильно устали. И тут я вспомнил один психологический прием, силу которого я можно сказать, случайно познал еще с училищной скамьи.

Дело в том, что когда я учился в Севастополе на четвертом курсе в ЧВВМУ им. П.С.Нахимова, я исполнял обязанности заместителя командира взвода у курсантов одной из учебных рот второго курса. И каждый новый учебный год всегда начинался со сдачи весьма тяжелого военно-спортивного норматива. Речь идет о марш-броске на шесть километров в полном снаряжении (автомат, подсумок с магазинами к нему и противогаз), который надо было пробежать не более чем за тридцать минут. Мы бегали вокруг Стрелецкой бухты – три километра в одну сторону и три – обратно. К четвертому курсу мы были уже очень хорошо физически подготовлены, бегали как лоси и этот норматив не представлял нам больших проблем. А вот второкурсники, физически подготовлены были еще, мягко говоря, не очень. Кафедра физподготовки училища с нами не церемонилась – каждое воскресенье с десяти утра она организовывала нам марш-бросок, пока все не уложатся в норматив. И вот я бегу со своим взводом второкурсников. Бежали в ту сторону более-менее нормально, а обратно картина поменялась: многие курсанты выдохлись, некоторые из них вообще перешли на шаг, а строй превратился длинную неорганизованную толпу. Было ясно, что в норматив мы не уложимся, а перспектива каждое воскресенье бегать с ними до победного конца меня как-то не вдохновляла. Поэтому, я остановил своих подчиненных. Построил и приказал, что когда побежим – всем всю дорогу бежать в ногу строем, держать равнение и кричать: «Раз! Раз! Раз, два, три-и-и!». «Раз! Раз! Раз, два, три-и-и!» А сам бежал чуть позади строя с автоматом в руках в решимости заставить прикладом чуть пониже спины любого отстающего бежать быстрее и занять свое место в строю.

Но до «прикладоприкладства» дело не дошло. Так и прибежали на финиш всем строем и в норматив все уложились с первого раза. Хочу заметить, что в нынешнее время эти коллективные «кричалки» у военнослужащих при выполнении какой-то тяжелой и изнурительной нагрузке широко распространены. А в те времена что-то не припомню.

Вот и сейчас я приказал своим гребцам: всей шлюпкой задавать такт своей работе дружным выкриком «И-и-и-и раз! И-и-и-и раз!» до тех пор, пока не дойдем до корабля. И ведь получилось! Вся команда гребцов, как говорится, поймала кураж. Как-то само собой пошло, что у нас появилось второе дыхание, гребцы, как бы соревнуясь с самим собой и с соседом по банке, дружно и в такт нашему коллективному выкрику работали веслами и мы, преодолевая яростное сопротивление морской стихии, навстречу ураганному ветру, огромной волне и стене мокрого снега мало-помалу двинулись к своему кораблю. И победили!

Наконец, мы подошли под корму корабля. Здесь было относительное затишье, баковые гребцы подали на ют фалинь и мы несколько минут, оставив весла по борту, просто молча, приводили себя в состояние покоя. На юте нас встречал старпом. Видно было, что он сильно переживал за нас, отправив в такое опасное плавание. Да еще и без всякой радиосвязи. По крайней мере, я никогда не видел, чтобы он курил на верхней палубе, а тут увидел его с «беломориной» во рту. Он сдержанным голосом расспросил меня о нашем шлюпочном походе, а я спросил его – кто упал за борт? Каково же было мое удивление, что, оказывается, с корабля никто на борт не падал. После чего он скомандовал «Шлюпку к подъему!» и побыстрее ушел с юта – видно не хотел отвечать, зачем и за кем нас тогда посылали?

Наконец, шлюпку подняли на борт, и мы выбрались из нее на верхнюю палубу корабля. Облепленные снегом, мокрые, потные, злые и счастливые, еле стоящие на ногах от усталости. И тогда я снова повторился себе вопросом, который хотел задать старпому на юте, да не успел – зачем же нас с таким риском для наших жизней спускали на воду? Полагал, что сейчас командир корабля капитан 3 ранга А.К.Ильин вызовет меня к себе, и я доложу ему о нашей работе на воде, но этого не последовало. Очевидно, его вполне устроил доклад старшего помощника, но мне этого уже не ведомо. Почему – то в голову пришла мысль о поощрении команды спасательной шлюпки, действовавшей в экстремальной ситуации, но и этого не произошло. Как говорится, мы живы, ну и, слава Богу! В конце концов, на флоте не наказание есть лучшее поощрение.