Текст книги "По границам памяти. Рассказы о войне и службе"

Двухэтажное строение, обнесенное высоким, глухим глиняным забором, показалось Федору довольно комфортабельным. Во дворе рос виноград и ползали огромные, величиной со столовую тарелку, черепахи. На входе их встретил афганец в длинной рубахе и тапочках. Он постоянно кланялся и что-то радостно, возбужденно лепетал.

– Хозяин, что ли? – спросил Федор.

– Не, хозяина я ни разу не видел. А этот за домом присматривает, по-русски ничего не понимает, а может быть, прикидывается: их хрен поймешь.

Показывая дом, Толик инструктировал:

– Находиться и спать лучше на этой половине, с той стороны бывает, что постреливают, хотя и с этой стороны недавно рванули машину, начиненную взрывчаткой, так, что стекла не только у нас, но и во всем посольстве повылетали. Воронка была такая, что эта машина могла в ней свободно поместиться. Нашим повезло – никто не пострадал. Они обычно во время обеденного перерыва толпою в дуканчики ходили. На это и рассчитывали духи, но именно в этот день из-за жары обед сместили на час, а у них, видать, взрывное устройство с часовым механизмом было. Погибло несколько царандоевцев и местных жителей.

Чувство опасности щекотало нервы.

«Мужику нужно его испытать для самоутверждения, что ли», – подумал Федор.

* * *

Лишь раз за все выступление полковника оживился Федор, когда тот сказал: «Мы понимаем, как тяжело вам здесь придется, и поэтому, когда вы вернетесь, поедете служить туда, куда захотите. Вот ткнете в карту пальцем, и, если там находятся хоть какие-то части погранвойск, считайте, что вы уже там».

Федор точно знал, куда он ткнет, и даже, мысленно представив этот момент, поднес к глазам указательный палец и внимательно посмотрел на него. Но до этого было еще так далеко, больше трех месяцев.

Работы перед выводом войск прибавилось. Помимо основной, часто привлекали на сопровождение дипломатов, корреспондентов, артистов…

Иногда эти поездки были интересными, познавательными, а порой раздражали.

С корреспондентом и его оператором они приехали на один из блокпостов, что на выезде из Кабула.

Палатка, БМП, торчащее из окопа, и горстка солдат во главе с лейтенантом. Видно было, что там их ждали. Солдаты тут же вынесли и разложили в поле ровными рядами мины. Оператор, развернув камеру, провел ею по окрестности, задержался на БМП, прошелся по разложенным минам и остановился на корреспонденте.

Афганский соловей, так за глаза называли корреспондента, начал повествование, по которому выходило, что находится он где-то в отдаленной провинции, где полным ходом идет подготовка к выводу наших войск, и сейчас перед командованием выводимых частей стоит основная задача – снять все установленные ими мины. И тут бы показать какого-нибудь сапера и дать ему слово, но саперов в пределах видимости не оказалось. Да и они, в общем-то, корреспонденту были не нужны.

Создавалось впечатление, что он сам только что отложил щуп в сторону и вот они «свежеиспеченные» лежат рядком возле его ног. По большей части это были мины явно несоветского производства, снятые саперами на пыльных афганских дорогах при проводке колонн. Но разве такая мелочь могла хоть как-то повлиять на героический репортаж?

Солдаты в сторонке хихикали, отвернувшись, лейтенант украдкой, незаметно показывал им кулак.

Федор хотел подойти поговорить с лейтенантом, но ему отчего-то стало неудобно, и он отошел в сторону.

По дорогам Афгана с ручкой и блокнотом, рискуя собой, колесило немало пишущей братии, но по телевизору показывали репортажи в основном почему-то только этого Соловья.

А вот дипломаты, казавшиеся вначале такими чопорными и высокомерными, оказались нормальными мужиками. Образно говоря, теми же солдатами, рядовыми исполнителями чьей-то «высшей политической воли». Когда объявили политику национального примирения, далеко не все полевые командиры захотели разговаривать с военными и немалая часть работы по установлению этого диалога легла на дипломатические плечи.

Двое бородатых с автоматами внимательно осмотрели дипломата и Федора со Славкой, подъехавших к одной из вилл на окраине Кабула. Но обыскивать не стали. Пропустили во внутренний дворик. Здесь ждали еще четверо, вооруженные до зубов, с хмурыми лицами. Дипломата провели в дом, Федору со Славкой указали на навес в углу двора. Принесли чай и орешки. Отказываться от угощений нельзя: обида для хозяина, да и не будет никто с тобой разговаривать, пока ты не попьешь чая.

Они сидели со Славкой, жевали орешки, прикидывали, что могут сделать, если переговоры пойдут не совсем гладко, и понимали, что ничего. Даже пистолеты, спрятанные в кобурах под мышкой, достать не успеют. Оставалось только ждать. Наконец дипломат вышел, и они под пристальными взглядами охраны сели в машину.

– Ну как, удачно? – спросил Федор.

– Да, – ответил дипломат. И за этим лаконичным «да» были десятки, а может быть, сотни солдатских жизней. Это означало, что путем переговоров или банального подкупа удалось прийти к соглашению, и по территории, контролируемой этим полевым командиром, колонны выводимых войск пройдут без обстрелов и нападений. А значит, не будет ранений и смертей, таких ненужных и обидных в самом конце войны уже по дороге домой.

Трудно сказать, насколько глубоко комиссия вникла в обстановку в стране в целом и в Кабуле в частности, но вскоре после ее отбытия из Москвы пришло указание и всех собрали на совещание.

– Значит так, – почесав затылок, сказал руководитель, – поскольку согласно Женевской конвенции после 15 февраля на территории Афганистана не должно быть ни одного советского военного, то не дай бог, что у кого-нибудь из вас я увижу хоть что-то напоминающее об этом. Разрешаю отпустить бороду, усы, отрастить волосы, но в пределах разумного. Все оружие сдать.

– Как сдать? – возмутились присутствующие.

Но приказ есть приказ. Оружие сдали, а оставшиеся в наследство от спецкомендатуры БТРы отогнали в подарок царандою.

Вместо оружия выдали электрошоковые дубинки и гранаты со слезоточивым газом немецкого производства, а вокруг территории посольства по периметру установили дымовые мины с электрическим способом взрывания.

На вопрос Федора о предназначении этих мин: «Плотная дымовая завеса должна отпугнуть нападающих или под ее покровом сотрудники посольства должны незаметно смыться?» – ответ был по-военному лаконичен: «Не твоего ума дело, указание поступило».

Стало совсем тоскливо. Одно дело, когда за спиной 40-я армия с авиацией, танками и артиллерией. И совсем другое, когда понимаешь, что помощи ждать неоткуда и остаешься ты один на один с вооруженным потенциальным противником, а у тебя всего лишь в правой руке электрошоковая дубинка, а в левой граната со слезоточивым газом. Или наоборот.

Дубинки, надо отдать должное, были классными. Удобная рукоятка. От рукоятки по всей длине металлическая спираль, на конце два электрода. В рукоятку вставлялась батарейка, а под большим пальцем находилась кнопка.

Испытать новое «оружие» ребята решили на Мурзике. Кончик дубинки обильно смазали куском колбасы и предложили ничего не подозревающему об участии в эксперименте коту. А когда тот, прищурив глаза и урча от удовольствия, начал слизывать колбасу, нажали на кнопку.

Такой прыти даже Мурзик от себя не ожидал. Подпрыгнув метра на полтора вверх, он попробовал с ходу вскарабкаться на стену. Добежав примерно до середины, сделал кульбит, вскочил на стол, опрокинул телефон и попытался выйти через окно, но оно оказалось пуленепробиваемым. Срикошетив от стекла и свалившись на пол, он наконец-то обнаружил открытый дверной проем и пулей выскочил через него.

Нашли Мурзика на третий день в дальнем углу жилого городка. Напоили молоком из сухой смеси, обласкали как могли и утвердили в звании «Почетный гражданин Советского посольства». Вот только колбасу он почему-то напрочь исключил из своего рациона и в районе того поста больше не появлялся.

На удивление довольно-таки быстро наше руководство пришло к выводу, что без оружия все же не обойтись, и его вернули. Вот только когда поехали за БТРами, царандоевцы сделали удивленные глаза: «Какие БТРы?»

Из их рассказа выходило, что буквально на следующий день они вступили в неравный бой, и поэтому вернуть БТРы нет никакой возможности.

А город жил в напряженном ожидании. Закрылись многие дуканы, потеряв своих потенциальных покупателей. А может быть, хозяева просто решили не рисковать, дождаться лучших времен.

К Федору подошел Гульмахамад, тот самый капитан царандоя, окончивший один из московских вузов и хорошо говорящий по-русски:

– Федь, почему вы уходите? Мы вам поверили. Мы пошли за вами, а вы нас бросили.

Федор стоял и молчал, на языке вертелись дежурные фразы: «Да мы вас не бросили, мы вас поддерживаем. Вон видишь, летят самолеты с оружием, боеприпасами и продовольствием. Да и вы настолько окрепли, что в состоянии сами защитить завоевания апрельской революции…»

Но оба понимали, что это туфта.

Капитан царандоя ДРА хлопнул по плечу капитана погранвойск СССР:

– Извини, Федь, не к тебе вопрос. Ты всего лишь солдат, такой же, как и я. Молодец, что не стал врать. – Повернулся и пошел по своим делам.

Федор смотрел ему вслед, и чувство вины не покидало его. Будто он, Федор, лично наобещал этому капитану, расписал все в радужных тонах, повел, увлек за собою. А когда понял, что из затеи ничего не вышло, потихоньку свалил, даже не извинившись за беспокойство.

Федор молчал. Да и что он мог объяснить? На какие вопросы ответить? Если на многие из них он сам себе не может ответить. До сих пор.

Его воспитали, его учили, что каждый человек несет ответственность за свои ошибки. Если командир подразделения допустил ошибку, в результате которой погибли или пострадали люди, он подлежит суду военного трибунала. Если командир корабля недосмотрел, что-то упустил и это привело к повреждению или гибели судна, суд военного трибунала. И т. д. и т. п.

Но есть, оказывается, категория людей, именующих себя политиками высокого уровня, которые никогда не признают своих ошибок. А если и признают, то не несут за них никакой ответственности. Они с легкостью, словно расставив фигурки на шахматной доске и начав партию, могут бросить сотни тысяч людей в пекло войны и затем, поняв исход партии, с такой же легкостью смахнут оставшиеся, чтобы расставить новые и начать другую.

Устал Федор от Востока, улеглись эмоции, поблекла острота ощущений. Даже участившиеся обстрелы воспринимались как обыденность, как неотъемлемый атрибут повседневной жизни. Чем меньше оставалось времени до окончания командировки, тем чаще напоминала о себе тоска по родным и близким, по дому.

Ему казалось, что здесь, в Афганистане, он понял, познал что-то такое, что позволяло ему совсем по-иному взглянуть на свою жизнь. И та, будущая, там, в Союзе, рисовалась только яркими и радужными красками. Незначительными и ничтожно мелкими казались те житейские проблемы и неурядицы. Главное, что там его ждали любимые жена и дочка, которые за ним хоть куда, хоть на край света. Они и до этого жили дружно, без ссор и обид, а теперь…

Он даже купил себе сантиметр, которым пользуются портные, и, когда до намеченной даты оставалось 150 дней, повесил его над своей кроватью. Теперь каждый вечер, на зависть «молодым», он с торжественным видом отрезал по одному сантиметру, и все знали, сколько дней осталось до его «дембеля». Конечно, эта дата была условной и сменщик никогда не прибывал вовремя, но она была как своеобразный рубеж, после которого приходило чувство исполненного долга.

«Ложиться на сохранение» – так называли этот период. Здесь уже старались не привлекать на выезды, в основном дежурили на центральном посту, уставленном мониторами и телефонами.

Именно в этот период Федора прихватило. Боли в области паха были такими, что он не находил себе места, принимал всевозможные экзотические позы и в своей готовности вскарабкаться на стену чем-то напоминал Мурзика.

– Похоже, камни выходят, – сказал доктор.

Уколы баралгина лишь на три-четыре часа снимали боль, а затем все начиналось сначала. Промучив Федора трое суток, боль отступила. Наверно, сыграло свою роль приятное известие – прибыл сменщик. Нахлынувшие чувства, суета сборов, проводы, организованные ребятами, заглушили, подавили ее. Провожать в аэропорт поехал Славка. Федор, как и два с лишним года назад, всю дорогу смотрел в окно на ставшие привычными картины афганского быта, на уже знакомые до мелочей улицы Кабула и мысленно прощался с ними.

– Прощай, Кабул, – вырвалось у него.

– Не зарекайся, – заметил Славка.

– Не, Слав, все, хватит. Уже насытился Востоком. Быстрее домой, к родным соснам и березкам. Прикинь, грохнуться с разбегу в Селигер и плыть ни о чем не думая.

– Эх, не трави душу.

– А девчонки здесь все-таки красивые, – прильнув поближе к окну, заметил Федор.

– Чего они так долго копаются? – уже в аэропорту возмущался он, наблюдая за тем, как афганцы разгружают приземлившийся Ан.

– Да брось ты, Федь, не суетись. Все как обычно, – заметил Славик, и тут же, словно в подтверждение его слов, невдалеке от взлетной полосы стали рваться реактивные снаряды.

– Накаркал, блин, «как обычно», – подзадорил его Федька. – Лишь бы самолет не зацепили.

Наконец разгрузка закончилась, обстрел стих, и пассажирам разрешили идти на посадку. Обнялись со Славкой на прощание, и у Федора кольнуло в груди. Ему нечего было стыдиться, он никогда не прятался за чужие спины, он честно выполнил свою работу и все же… Они остаются.

Пассажиров было всего семеро. Федор и шестеро афганцев. В аэропорту Ташкента их пересадили в ТУ-134, и, наверное, потому, что рейс Кабул – Москва считался международным, к ним никого не подсадили, так и летели всемером. В то время «Аэрофлот» мог себе такое позволить. Афганцы расположились в головном салоне, а Федор ушел в хвостовой. Пришла стюардесса, принесла вина и сказала, что поскольку, как она выразилась, он является единственным пассажиром, она может позволить себе чуть-чуть выпить с ним за пересечение границы. Пока летели, она без умолку рассказывала ему про жизнь в Союзе, про свою работу, про тряпки. Советовала, где и как лучше потратить чеки… И много прочей ерунды. Федор слушал ее и не слышал. Он все никак не мог осознать, привыкнуть к мысли: «Все, ты уже дома. Афганистан остался позади».

В аэропорту Шереметьево он смотрел на всех радостными, влюбленными глазами, и казалось, что ему отвечают тем же.

Даже таможенники встретили его с почтительным восторгом. Оно и понятно: перед ними стоял гражданин Советского Союза с исполненным интернациональным долгом за плечами.

* * *

В Москве его ждали родители и брат. Жена не приехала, сославшись на проблемы по работе.

За разговорами просидели далеко за полночь. Казалось, что прошла целая вечность со дня расставания. Столько новостей, столько событий произошло за это время. Мать в основном молчала. Устроившись в уголочке на кресле, она слушала и как-то совсем по-другому, по-новому смотрела на Федора. А он, заметив, как она постарела и поседела за эти два с лишним года, все старался ее подбодрить, расшевелить, втянуть в разговор, но она только махнула рукой: «Вы, мужики, беседуйте, а я на вас посмотрю».

На следующий день в Управлении погранвойск Федор получил документы и отпускной билет. Карта в кабинете у кадровиков висела так, что до нее было трудно добраться, и, с сожалением взглянув на свой указательный палец, Федор на словах стал объяснять, что хотел бы получить назначение в Северо-Западный пограничный округ.

– Понимаете, у жены родители пожилые, и со здоровьем у них сейчас большие проблемы. Надо, чтобы жена имела возможность съездить и помочь им. С Дальнего Востока особо не наездишься, – объяснял он.

– Хорошо, – сказали ему. – Отпуск у вас большой, целых четыре месяца. Спокойно отдыхайте, а мы за это время что-нибудь подберем.

Очень хотелось побыстрее увидеть жену с дочкой, но, понимая, что быстрый отъезд огорчит родителей, пообещал им, что скоро приедет с семьей, и спустя трое суток взял билеты на поезд до Мурманска. Совершенно неожиданно в поезде к нему вновь вернулась боль. Терпел, успокаивал себя как мог: «Главное – до дома дотянуть, а там любые болячки вылечим». Но это мало помогало, и он снова не находил себе места. Попросив выйти на минуточку ехавших вместе с ним в купе молодую пару и женщину бальзаковского возраста, достал шприц и ампулы. Молодую пару, вероятно, посчитавшую, что у него началась «ломка», словно ветром сдуло, а вот женщина, взглянув на ампулы, задержалась:

– Извините, я врач и, наверно, смогу вам помочь.

Выслушав, в чем дело, она сделала ему укол и сказала:

– Судя по всему, до дома вы вряд ли дотянете. Да и какой смысл? Нужна госпитализация.

Не доехав совсем немного, Федор угодил в военный госпиталь летчиков, что под Оленегорском. Введя ему в вену какой-то раствор и довольно долго продержав под рентгеном, врачи, собрав консилиум, вынесли вердикт – расщепление почки. Прав оказался афганский доктор, когда говорил: «Что-нибудь вы здесь все равно подцепите».

– Каковы мои перспективы? – поинтересовался Федор у своего лечащего.

– Как обычно, – ответил тот, – два варианта. Плохой и хороший. Хороший – все заживет, зарубцуется, и со временем вы про болезнь забудете. Плохой – она примет хронический характер, и по разным причинам приступы будут периодически повторяться. Тогда о службе придется забыть.

Как ни просил Федор побыстрее выписаться, в госпитале продержали его около месяца. Жена навещала часто, иногда приезжала с дочкой. Он с нетерпением ждал их, радовался каждому приезду, и ему казалось, что эти встречи приносят такую же радость и им. Лишь иногда каким-то внутренним, необъяснимым чувством он понимал – что-то не так. Но он все не решался спросить, откладывая разговор на потом, либо отгонял эти мысли – все нормально, мне показалось. Разговор состоялся уже дома.

– Куда теперь, – спросила жена. – Что осваивать: Чукотку или Колыму?

– Нет, обещали где-то здесь, поближе, в Северо-Западном округе устроить.

– Ну-ну, «обещали». А у нас здесь «дыр» мало? Граница – она и есть граница. Понимаешь, я устала от скитаний по гарнизонам и по чужим квартирам, не имея своего угла. Устала от ожидания, когда ты придешь со службы, вернешься из командировки. Устала от вечных нарядов и подъемов по «тревоге» по выходным и праздникам. Устала от этой неопределенности, куда пошлют тебя в следующий раз, в какой Афган? Устала…

Она рассказывала, в какой замечательный детский садик ходит их дочка и какая чудесная у них рядом с домом школа, сколько в ней разных кружков и секций. Разве можно ее сравнить с той деревенской, где стоял их гарнизон? А какая у нее интересная работа по специальности. А что ее ждет там, в гарнизоне? В лучшем случае делопроизводителем в какой-нибудь службе, а чаще вообще без работы. Федор слушал ее и понимал, что все это правда и ему нечего возразить.

– А как же я? – вырвалось у него.

– А ты сам выбрал свою судьбу, и, похоже, она тебя устраивает, раз увольняться не собираешься.

– Но ведь кому-то нужно быть и там.

– Я даже знаю кому. Извини, но больше так не могу и не хочу. Я встретила другого и подаю на развод.

Собрав чемодан и забрав дочку на время отпуска, Федор уехал к своим родителям, а по его окончании прибыл в Управление пограничных войск для получения назначения на новое место службы.

В кабинете отдела кадров его встретил все тот же, знакомый по Афганистану полковник:

– Извините, но мы не можем выполнить вашу просьбу и направить вас служить в Северо-Западный пограничный округ. Дело в том, что за 10 лет через Афганистан прошло столько офицеров, что в этом округе все соответствующие должности занимают именно они. Назначить вас на нижестоящую должность не имеем права, но и снять кого-то, чтобы назначить вас, тоже не можем.

– Не можете, – согласился Федор. – А где есть вакансии?

– Вот, к примеру, в Московском пограничном отряде.

Федор знал, что отряд только называется Московским. На самом деле он охраняет участок таджико-афганской границы.

– А еще где?

– В Ленинакане.

То, что там совсем недавно произошло землетрясение и город лежал в руинах, Федор тоже знал.

– И все? В других местах вакансий нет?

– Вот видите, какой вы привередливый. И это вас не устраивает, и то.

«Действительно, что это я? – подумал Федор. – Да и не все ли равно мне сейчас».

– А если обратно на Дальний Восток? – поинтересовался он.

– Заметьте, вы сами попросились, и мы вынуждены пойти вам навстречу, – расплылся в улыбке полковник.

В отделе кадров Тихоокеанского пограничного округа предупредили:

– Должность, на которую вы планируетесь, занята. Придется подождать два-три месяца, а пока поработаете на учебном пункте. Займетесь подготовкой молодого пополнения к службе на границе.

Начальник учебного пункта встретил Федора без особого энтузиазма:

– Предупреждаю сразу. Здесь у нас уже поработал афганец. Один боец у него чуть не задохнулся хлорпикрином на учениях, второй чуть не помер на кроссе, еле откачали. Загонял бойцов так, что они готовы вешаться. Мне эти «приколы» ни к чему.

– Как без кроссов-то? Ведь им на границе служить? А может, еще где.

– Майор, ты что, не понял? Война была там. Она закончилась. А здесь можешь объяснять так: подъем переворотом выполняется следующим образом, – он вытянул указательный палец левой руки и покрутил вокруг него согнутым указательным пальцем правой. – Это я, конечно, утрированно. Но не надо искать приключений на свою задницу, а тем более на мою. Все, пока идите, устраивайтесь.

В общежитии, поставив чемодан, Федор присел на кровать. «Где-то это уже было, – подумал майор. – А, ну да, ровно десять лет назад, почти день в день, в соседнем пограничном отряде молодой, холостой, полный энергии и оптимизма лейтенант так же осваивал свое место в общежитии. Все возвращается на круги своя или все-таки развивается по спирали?» – так и не решил он. Чего-то не хватало в этом новом витке. Прослужив несколько месяцев, Федор написал рапорт с просьбой направить его служить обратно в Афганистан.

– Понимаете, там ребята молодые приехали. Трудно им, а я город знаю и обстановку. Да и здесь меня ничто не держит, – горячился он, объясняя недоуменно уставившемуся на рапорт кадровику.

– Да мне-то что? Отправлю по команде, – ответил тот.

Примерно через месяц он позвал Федора.

– Отказали тебе.

– Почему?

– По инструкции не положено. Для прохождения службы за рубеж направляются только женатые.

– Так я же в Афганистан прошусь. Зачем туда женатому, чтобы по возвращении развестись?

– Что я тебе должен объяснять, как маленькому? В инструкции нет примечания, что, дескать, в Афган можно. Сам говоришь, что тебя здесь ничто не держит. А должно держать. Вот когда женишься, приходи, – и не выдержал, спросил у уже собравшегося уходить Федора: – Что тебя туда так тянет? Говорят, там сейчас хорошо платят?

– А ты сходи. Узнаешь.

– А все-таки?

– Даже не знаю, как тебе объяснить, – Федор задержался в дверях. – Живут там не по инструкции. Объясняют не на пальцах. Человека, как лакмусовую бумажку, в него окунут, и все его нутро видно. Дрянь сразу на поверхность всплывает. А если друг, то такой, на которого можно как на себя положиться.

С Серегой, прошедшим Афган в составе ММГ Тахто-Базарского пограничного отряда, они сидели у него на кухне. Выпивали, говорили о служебных делах и, конечно же, вспоминали. Федор заметил, что вспоминались-то в основном не тяготы и лишения, а обычные, порой курьезные и смешные случаи из той жизни. А из разговора как-то само собой выходило, что все самое значимое в их офицерской службе было там. Вспомнили Мурзика и прапорщика Потапенко, который потрясающе мог кого угодно спародировать и изобразить любой звук. Он мог подойти к ослику, наклониться так, чтобы лицо было в полуметре от морды животного, и так крикнуть, что у того глаза на лоб полезли бы от удивления и зависти. А по морде бедного ослика было бы видно, что он судорожно вспоминает, по какой линии они с прапорщиком родственники.

Однажды Потапенко чуть-чуть перебрал, и ему отчего-то стало так грустно.

Федор со Славкой подскочили среди ночи от крика «муллы».

– Что же он так раскричался-то? – удивился Славка.

– К тому же среди ночи и так громко, – поддержал Федор, спросонья не поняв, что «мулла»-то совсем рядом, за стенкой.

На кухню заглянула Серегина жена. Как и положено жене, добродушно поворчала по поводу выпивки и, выслушав историю про Мурзика, посетовала, глядя на мужа:

– Жалко, у меня такой дубинки нет. Я бы завтра утром окунула ее в стакан с водкой и дала тебе полизать. Глядишь, тоже исключил бы из своего рациона.

Когда жена ушла, Серегу осенило:

– Слушай, Федь, у моих хороших знакомых дочка в этом году Уссурийский пединститут заканчивает, по распределению не хочет ехать. Ей свободный диплом нужен. Ваши интересы совпадают.

– Дурак ты, Серега. Еще не хватало мне по расчету жениться.

– Ты со своими жизненными принципами можешь как дурень с транспарантом на первомайской демонстрации носиться. Это твое личное дело. А лучше засунь их в одно место: времена уже не те. Ты хорошей девчонке в этой жизни устроиться помоги.

После регистрации брака на рапорт Федора пришел ответ: «Уже не требуется». А в скором времени советское посольство эвакуировали из Кабула, и для этого была проведена целая операция с привлечением десантников. Но это уже совсем другая история.

* * *

Они уже прожили вместе более двадцати лет. У них выросли сын и дочка. Они побывали в Китае и Тайване, объездили пол-Европы.

– Милый, куда мы поедем в этот отпуск, – спросила жена.

– Придумай что-нибудь. Ты же у меня такая умница, – отмахнулся Федор.

– Но ведь хочется посмотреть какую-то новую страну. Куда бы ты хотел поехать? – она присела к нему на диван.

– В Афганистан, – совершенно искренне ответил он. А про себя подумал: «Наверно, эта страна так и будет до конца жизни сидеть занозой в сердце у меня и у всех, кто там побывал в то время».