Текст книги "Соки жизни"

Глава 3. Митинги, креветки, манипуль

Солнце жарило в окно. Опять жужжали мухи, только теперь не юристы, а самые настоящие «домашние», одомашненные, так сказать, в рамках таксона. А Лёха брызгал передо мной слюной и как по заученному лепил свою правду-матку:

– Сегодня Россия всё больше напоминает разлагающийся труп, над которым тщетно продолжаются некие стенания и камлания с бубнами и знаменами! Они пытаются реанимировать эту уж-жасную систему. Хотя многим… многим сейчас уже становится понятно, что взаимопонимания, мира, гармонии… гармонии, да-да, гармонии и единства в такой стране уже не будет никогда. Ни-ко-гда. И никакого будущего уже не будет. Такая имперская Россия не способна к реформированию.

Последнее время я стал аполитичным. Хотя я принимал непосредственное участие в протестном движении начала второго путинского десятилетия. Был и на Триумфальной площади, был и на Болотной, был и у кинотеатра «Ударник». Много где бывал, всё снимал на камеру, часть видео лежит в архиве, часть на серверах, часть выложена в Интернет. Почти на всех значимых митингах я был, видел и правду, и ложь, и кровь. А щас мне как-то, извините, по барабану, стрёмно, а может быть, и страшно. Я делал вид, что внимательно слушаю Лёху, а потом спросил:

– Чё с тобой, Алексей?

– Я хочу выжить.

– Ты не хочешь выжить, ты просто болтаешь, болтаешь, бесконечно болтаешь. А надо чё-то делать. Болтать не надо. Вот мухи, предполагаю, трудятся ежедневно, не переставая… ищут, извиняюсь за выражение, говно… Смотрят на нас, как на говно. Хотят нас укусить. Напиться нашей крови. Моей еврейско-русской, твоей татарско-русской… Мы ведь тоже с тобой, так сказать, в рамках одного таксона. Ты же помнишь легенду: татарин родился, еврей заплакал…

Лёха в негодовании отвернулся от меня. Он не любит, когда я его называю «татарином». И всякий раз уверяет меня, что он татарин всего на двадцать пять процентов. Так и этого хватит.

Он ненадолго замолчал, потом заметно напрягся, повернулся ко мне, набрал полную грудь воздуха и вполне трагично произнёс:

– Захоронить её нужно… вместе с прахом вождя, за-хо-ро-нить, – и вдруг изменился в лице и возмущённо спросил: – А при чём, извини, тут вообще эти мухи?

– Какие мухи? А-а-а, мухи. Вон жужжит одна… Вон – вторая. Я считаю их. Считаю. Понимаешь? По три пары ножек, жёлтые брюшки, красные глазки… Занятно. Предполагаю… что они хотят пивасика… спасаются от жары. Все в этой жизни рано и поздно ищут спасения. И даже я, – полным драматизма голосом, как мне показалось, закончил я.

Он замахал руками:

– Да подожди ты, Коля! О чём ты! Страну-у-у… вместе с прахом вождя требуется захоронить… Понимаешь? На могилах начинать строить новое… новое наше государство! Иначе всё. Всё. Всё!

Еще раз сказать ему, что он болтун… Сказать, что лично я сегодня ко многому готов… Что у меня в лесной сторожке два АК-47, одна единица СВД… И достаточно тушенки… Все теоретики, блин, умрут. И Лёха умрёт. Выживут только волевые люди. Люди с железной волей, с духом солдата, с культом вождя, с трезвой головой и с животной чуйкой. Хорошо, что я уже опять бросил пить. Я пьяный – дебил. Хотя я и трезвый часто с мухами дружу. Главное, через неделю не начать тестировать метокс. Этот грёбаный диссоциатив во сто крат мощнее водки… И манипуль, манипуль, манипуль…

Что с Лёхой происходит, блин?

– Лёха, у тебя нету денег? – прямо спросил я.

– Конечно, нету, – с готовностью ответил тот и развёл большими волосатыми руками.

– Ты же знаешь, что я друзьям не занимаю? Знаешь?

– Знаю.

Время колокольчиков давно минуло. Грустный стоит Лёха, смотрит в окно на кремлёвскую башню (хрен её знает, как она называется). Он мой друг, но адвокаты и суды отнимают у меня столько денег, что просто кошмар. К тому же я выбрал не самое дешёвое жилье в Москве. А точнее – очень дорогое. Я опять какого-то чёрта забрался в центр, в самое пекло – с мухами. Я из породы самоубийц.

Лёха – один из моих немногих друзей. Но он сдвинут на политике и фейсбуке. И это его убивает. И ещё Лёха – здоровый, высоченный и рыжий. И не хочет работать. И ещё он ругает меня, когда я нецензурно выражаюсь в своих литературных произведениях.

– Вот если бы без мата… тебя можно было бы публиковать.

Я тоже стоял с Лёхой и смотрел в окно на кремлёвскую башню. Красивая. А вот вторая мысль, которая пришла мне в голову: «Из чего с моего балкона можно стрельнуть, чтобы… Чтобы – что? Ничего. Шучу».

А вслух я транслировал следующее:

– Я знаком с одной девушкой… Так вот. Она в своё время за седьмой с половиной айфон дала в зад. Представляешь? И ей понравилось. В смысле – в зад. Ага. Однако, и айфон тоже штука хорошая… седьмой-то с половиной. Он ей тоже сгодился.

Я замолчал и улыбнулся. Его явно заинтересовала история.

– И что? – спросил он.

Я ответил вопросом на вопрос:

– А чё тебя в этой истории заинтересовало больше всего? Айфон или анал?

Он расплылся в улыбке, пригрозил мне пальцем и сказал:

– Ты, Николай Сергеевич, провоцируешь меня. Нееее…

Он иногда называл меня по имени-отчеству, хотя я был старше его всего года на два года. Николай Сергеевич – это, типа, такой знак уважения.

После покупки новых туфель у меня под ногтями больших пальцев ног образовались огромные гематомы. Ногти были наполовину синие. Зачем я купил эти неудобные туфли? Лёха глянул на мои босые ноги и с недоумением сказал:

– Что у тебя с ногтями? Грибок?

– Это от новых туфлей.

Тот в ответ с какой-то даже дворянской брезгливостью хмыкнул:

– Ты как бомж.

– Быть может, и так. Чаю будешь? – задал я вопрос и пошёл на кухню.

– А с чем? – спросил вдогонку Лёха.

– Просто чай.

– Ну-у ладно. Буду.

Я вошёл на кухню, налил воды в чайник, поставил на подставку, нажал на кнопку с необходимой температурой 85 градусов. Заглянул в навесные шкафы, в холодильник. Едьбы, как назло, не было. Только две бутылки белой. Лёха вошел следом за мной и сел на табурет.

Я закрыл холодильник и сказал:

– У меня ничего нет. Я питаюсь в кафешках. Бизнес-ланчи и прочая вредная еда…

Лёха возмутился:

– Как!? Ты тратишь деньги на кафе!?

– Почему нет? Да. Я же зарабатываю… По крайней мере, пока.

Через минуту я сказал:

– У меня скоро суд…

Лёха даже не услышал меня, продолжил наезжать:

– Снимаешь двухкомнатную квартиру… в центре Москвы?

– Да, в одной комнате я работаю, в другой сплю.

– Это кошмар, – тихо сказал Лёха.

– Может быть, это мой последний год жизни? Почему бы мне его не прожить красиво?

Лёха не отреагировал, а увлёкся картинами, висящими на стенах.

Я заварил чай, сел напротив Лёхи и спросил:

– Лёха, у тебя как дела?

– У меня всё так же. Денег, как прежде, нет.

Пора было менять тему.

Мы пили чай, говорили про женщин, про секс. Лёха всё это время мешал ложечкой чай и в итоге сказал:

– Я решил завязать с женщинами, – разоткровенничался он.

– Чё так?

– Женщину содержать дорого, – вздохнул тот.

– Но женщина – самая дорогая штука на земле… и самая нужная, и очень полезная во всех отношениях, если, конечно, она хорошая женщина, – и в конце я добавил: – Иначе никак.

– А у тебя сахар хотя бы есть? – спросил Лёха, помешивая ложечкой чай в фарфоровой чашке: – Что-то не лезет в меня чай без сахара…

– Нету.

– Ну ты даёшь!

– А чё у тебя с женщинами-то?

– Ничего общего, – без удовольствия хлебнул чаю Лёха и, почмокивая губами, продолжил: – Я тут на сайте знакомств знакомлюсь…

– Поздравляю, – отметил я, – дожил.

– С девушкой одной встретился. Поужинали. Я, как полагается, рассчитался, дал чаевые. В первую ночь она мне дала.

– Ух ты! – показательно порадовался я за друга.

– Через неделю я её снова пригласил поужинать… в кафешку подешевле… Проверил цены предварительно, чтобы невысокие. Она приехала. Заказала ещё больше… еды… И потом она мне не дала. Опять…

– Почему опять? – заинтересовался я.

– Ну, до этого я устраивал пару прозаичных встреч… Я хотел, чтобы экономно. Хотел сразу… Не дала. Уехала. Ну, думаю, может месячные… неожиданно настали… Или ещё что-нибудь… напасть… Там.

– Например? – Перебил я.

– Ну, не знаю. Что-нибудь.

– И дальше чё?

– Всё же с зарплаты я пригласил её в очередной раз в кафе. Примерно через месяц. И тогда… Представляешь? Она как с цепи сорвалась… креветок королевских с сухим вином заказала! Пирожных дорогих! Рыбу – самую дорогую. В общем, она решила накушаться на всю войну…

– Какую войну?

– Да никакую. Это просто к слову. Невоспитанная! Я в уме стал денежку свою подсчитывать… считать… Расстроился… Ужас как.

– Ну и?

– Она опять не пошла ко мне. Представляешь? Креветки поела, зараза, рыбу, пироженку, вино всё выпила и не пошла, тварь!

– Ну ты не ругайся, как я. Тебе это не идёт, Лёха.

Он молчит. Задумался. Видимо, вспоминает. Я допил чай, вздохнул и сказал:

– Чё-то здесь не то, Лёха. Чё-то не так, Алексей, Алёша, Алёшенька.

– Вот и я говорю… Все бабы… не такие, какими должны быть на самом деле. Кормишь их, поишь… А секса нет. Я полгода уже как прекратил общение с женщинами. Представляешь?

– Ты меня пугаешь, Алексей, – спокойно сказал я.

– Нет, ничего такого. Я дрочу. Раз в месяц. И мне хватает.

Я посмотрел на его руки и заявил:

– Чё-то больно редко. Раз-то в месяц…

Он пожал плечами.

Я продолжил:

– Дрочить раз в месяц – это очень и очень мало. Так и до простатита недалеко. Если бабы нет, шкурку нужно гонять чаще… если есть шкурка. Ты же чуть-чуть татарин… И даже если баба есть… шершавого надо гонять. Без вопросов. Подумай об этом, Лёха.

Лёха зарделся как маков цвет… от стыда или хрен знает от чего. Видимо, опять его зацепил «татарин».

– Ничего стыдного, конечно, в этом нет, – добавил я. – Только на ладони изредка поглядывай, а то волосы вырастут. Брить придётся.

И я постановочно громко засмеялся, показывая, мол, тем самым ему, что можно и поржать над своей бедой, которая и не беда вовсе. Лёха не оценил юмора.

Я показательно нахмурился и стал разглядывать своих домашних мух, которых в августе я убью, потому что они начнут больно кусаться. Убью, так и не дав им имён.

Лёха поднялся, как будто бы даже слегонца поклонился и сказал:

– Мне пора. И мухи у тебя вредные…

Но я его остановил:

– Лёха, погодь. А почему ты рекомендуешь мне обходиться без матов в моих текстах, а сам рассказываешь, как трахаешь Дуньку Кулакову?

Ему явно не понравился мой прямой вопрос. Он заскрипел зубами и злобно сказал:

– Сахар для гостей купи, Николай… Не все, как ты, пустой чай пьют. Хоть бы печенье какое… Шоколадку…

– Водка есть, – перебил его я, заглядывая в лицо.

– Я не хочу водки, – сказал он.

«И на том спасибо», – подумал я, готовый проводить его до двери.

Он обулся. Я кивнул головой. И он ушел.

– Зачем мне сахар? – спросил я сам себя вслух. Кстати, с тех самых пор Лёху я больше и не видел. Видимо, моё поведение было последней каплей в его стакане гордости. А как нужно? Чтобы люди, считающие мух, искренне слушали, верили, понимали людей со своими тараканами в голове? Так, что ли? Или вообще всё перевернуть и мне с него снять последнюю рубаху? Так в современной России бывает чаще. Принцип «снимать последнюю рубаху с себя» сегодня не работает. Ибо очень часто, сняв с себя последнюю рубаху, тебя следом ещё попросят отдать исподнее. А если ты не отдашь нательное белье, то просящий посмотрит на тебя искоса, да ещё и проклянёт за жадность, надевая подаренную тобой последнюю белую рубаху. В итоге виноватым окажешься ты. Живи как зверь. Живи как муха.

Через месяц у меня первый суд. Начал я рассказывать про суд сам себе, ведь Лёхе было пофигу, Лёха дрочит, болеет за Россию, и бабы его в ресторанах объедают… Суд по иску к Госреестру об обязании выдать подлинники документов, переданных им для государственной регистрации перехода права собственности на объект недвижимого имущества. Гребаный, сплошь пропитанный коррупцией Госреестр уже почти год не возвращает мне документы на офис после отказа в госрегистрации. Они, гады, вдруг посчитали, что документы поддельные. Обратились в полицию, где в возбуждении уголовного дела против меня отказали. Я в ответ написал заявление в прокуратуру. И ещё одно письмо направил в Госреестр с копией «Постановления об отказе в возбуждении уголовного дела». Ответа от них я пока не получил. Потом был развод с Алисой. Я решил устроить пир во время чумы и находился в поисках нормальной квартиры с возможностью парковать машину. В центре Москвы сейчас с парковкой крайне худо. За всё плати. С трудом я нашел подходящую хату на последнем этаже – как я люблю. Заселился. В первый же день сходил в любимый Дом-музей Гоголя, расположенный неподалёку. Закрыв глаза, несколько минут постоял в комнате, где умирал классик. Поклонился. Несколько дней я вновь наслаждался любимым центром Москвы. Мы с Алисой прожили на Арбате несколько счастливых лет до того, как уехали в эту проклятую область, где случился развод. На Арбате у нас остались друзья. Но друзья сейчас меня не радовали. Я уже тогда стал превращаться в асоциальную личность.

Смонтируем сцену. Через неделю я поюзал Рунет и нашел ближайшую юридическую компанию, которая теоретически могла помочь в обязании выдать мне мои документы и зарегистрировать положенную согласно кадастровому паспорту площадь. Замечу сразу – я поторопился, когда меня обступили кошки-юристы, реально облизали и навязались мне. Ну а что дальше? Ну а дальше будет и экшн, и триллер будет, и драма некая, и порно, и жопа тоже… будет. Я давно обратил внимание, когда наступает полная жопа, я начинаю усиленно творить. И чую… жопой, что мне хорошо, пока плохо. И это «хорошо» с мучительной невыносимой болью. Думаю, что боги питаются нашими страданиями. Особенно страданиями хороших людей. Думаю, моими точно…

Стояла жуткая жара. Бизнес SEO был на грани. Поисковики закручивали гайки. Я материл Яндекс, ругался с круглосуточным «Платоном Щукиным» – вымыленным персонажем. Получше дела были с Гуглом. Но и первые, и вторые начали убивать органический поиск и стали качать денежки к себе в карманы. Реклама заменила органический поиск. Всё можно просто купить. Ну, чёрт уже с ними, о них ещё речь спереди. Хватит.

Гога приедет через неделю. Мы с ним поиграем в «Антрацит». Я снова буду крутиться по игре. Потом получу филки. Вызову блатных кошек. И… манипуль, манипуль, манипуль! Всё-таки я ужасный человек. И думаю, что мои страдания для Бога как острые приправы. А он, видать, неравнодушен к остренькому.

В сосновом лесу у меня есть маленький бункер, где я храню оружие и тушёнку. В прошлом году я окончательно убедился, что новой мировой войне и мировому хаосу однозначно быть. Здесь-то мне и пригодится умение хорошо стрелять. Меня в армии даже награждали за прицельную стрельбу. Вот Лёха, балбес, не умеет стрелять, работает, блин, на дядю, гоняет Дуньку и чай с сахаром пьёт. На что надеется? Непонятно. Иногда, правда, мне кажется, что я схожу с ума, мне кажется, что у меня паранойя… Если это паранойя, то она очень крепко засела в моем мозгу. Притом что мой мозг усидчиво трудится и не тупит. Не тупит. Не тупит. Как говорит Виктор Эдуардович, когда звонит с Кубани: «Когда ты всё успеваешь?»

Скорее бы суд… А мухи всё кружили и жужжали. Кстати, меня это не раздражает. До августа.

Чего предвещают эти мухи? И кто смотрит на меня их красными глазами? Одному Богу известно. Зачем я купил эти дурацкие белые туфли, блин? Лёха меня назвал бомжом… И как в этой жизни обходиться без мата? Вот скажите мне, граждане-товарищи… Как, блин!?

Глава 4. Принцесса, Зоя, Прометей прикольный

Собственно, спустя месяц я выиграл суд. Документы мне вернут. Хотя… думаю, мне бы их и без суда вернули. Тут, что называется, охмурили демоны правоведения. Но главный суд ещё впереди.

На прошедшем судебном заседании я очень нервничал. Несмотря на то, что представитель ответчика так и не явился, я волновался и потел. Азамат успокаивал меня:

– Всё будет отлично, Николай Сергеевич, всё будет отлично.

Я не верил ему. Я не понимал ничего…

Для меня стало явным одно: что я – лох. Что юристы и адвокат Азамат меня разводят на бабки. Они с каждым разом просят всё больше и больше. То на бензин, то на оформление новых документов, которые потом оказываются криво написанными.

Сначала я подсел на успокоительные, потом на Фенибут… Потом на алкоголь… Центр Москвы не только убивает, но и будоражит гормоны…

На днях из Латвии приехал Гога. Тоси-боси. Сделка – прыг. А у Гоги… ух, чих, пых. Мне как раз для моей землянки нужен такой волшебный порошок… про запас.

И еще… опять нужно бросить пить… Опять бросить…

Чтобы бросить пить, главное, начать писать. Чтобы бросить пить, главное, начать… писать… Работать нужно, работать. Переходи уже к делу, Николай. Хорош звенеть колокольчиками, тря-ля-ля. Вот именно – колокольчиками.

Мне нужен секс. Мне нужно, чтобы было с кем говорить. Я люблю с кем-то говорить. Я обожаю диалоги. И чтобы оппонент был твоим сексуальным партнером и человеком, который не только берет информацию, но и дает. Полезная информация завсегда полезна. Так у нас было с Алисой до поры до времени. Пока мы с ней не стали повторять друг другу одно по одному. Тупик начинается тогда, когда супруги из года в год рассказывают друг дружке одни и те же истории. Когда не получаешь новой информации, рождается равнодушие и прочая хрень.

– Ты мне это уже сто раз говорила!

– Ну и что? Ты мне тоже по многу раз рассказываешь одно и то же.

– Почему ты мне об этом не говоришь по факту?

– Я даю тебе высказаться.

– Я думал у нас диалог.

– А у нас монолог.

– Ужас.

– Действительно, ужас.

Месяц прошел в поисках новой подруги, в переписке по вотсапу с Зоей, в онанизме и дикой жаре.

Но в пятницу ночью я улетел к Зое в Томск. Зачем? Почему? Хрен его знает. Хрен. Знает. Тогда я подумал, что мы полюбим друг друга. Глубоко, искренне, нежно. Как я умею.

Она спросила:

– Я возбуждаю тебя?

Я с готовностью ответил:

– Ещё как. Ещё как, Зоя.

– А как?

Тогда я сфотографировал свой эрегированный член, чуток подфотошопил его… ну не чуток, конечно… Ну, не важно. И отправил свой изумительный член по вотсапу за три тысячи километров, добавив два слова:

– Вот так.

Она несколько дней упрямо молчала. Не знаю уж, что она там делала с этой фотографией, куда ходила, кому показывала, зачем. Может, на экспертизу отдавала, может, прелюбодействовала с этим фото, может, с коллективом подруг обсуждали, в какую дырку меня пускать, а в какую не пускать.

Примерно так я себе представляю эту сцену.

Подруга: «Если тебе дорога твоя попка, то не вздумай даже. Может и кровь пойти так, что не остановишь её потом. Будет хлестать фонтаном. Придется скорую вызывать. А ещё вдруг у него там шарик какой-нибудь железный вшит. Потом срать не сядешь!»

Вторая подруга: «Я, например, люблю в попку. Но мужчина должен быть нежным, аккуратным. И не забудь про смазку, Зоя. Смазка – самое важное в этом приятном деле».

Все: «Да-да-да. Смазка – важно – важно».

В общем, Зоя взяла паузу. На мои вопросы не отвечала. В вотсап не выходила. Видимо, не ожидала такого большого сюрприза. Я, было, уже начал думать, что обидел её фотографией своего детородного «богатыря». Но вдруг однажды… на ночь глядя она в вотсапе объявилась. Смартфон дал знать.

Я вмиг вскочил с кровати и побежал до своего Андроида. На лету рассуждаю: «Может, она свою мохнатку мне в ответ прислала. Вот прикольно было бы».

Добегаю. А там… А там… Она просит прислать ещё одно фото моего, как она выразилась, пениса, но с другого ракурса. Я написал ей, что сегодня же беру билет на самолет в Томск, завтра прилетаю, всё покажу вживую. ТЧК. И смайлик с поцелуем поставил. Потом вернулся к смартфону и ещё один смайлик поставил, с сердечком.

В Томск я прилетел инкогнито. Друзья не знали. Иначе бы я не отвертелся, и мне бы пришлось с ними бухать, закусывать стерлядкой и грибами. Перед походом в ресторан я передёрнул. Пришёл в ресторан. Ничё так, солидный. Я прикинул цены. Московские. Попросил пока стакан воды без газа. Жду. Холодный пот волнения течёт по моей спине. Зоя вошла. Мне показалось, что весь ресторан ахнул и тут же притаился.

Я не видел её пятнадцать лет! Она была шикардос. Она была клёвая. Она была королева. Обалденное чёрное платье с разрезом по жопу. Титички такие эффектные под платьем. Причёска – вау! Ярко-красные пухлые губы. Белые зубки. Я поднялся встречать. А она вся такая… прямо с меня ростом… на каблуках. А я, между прочим, далеко не мал, один метр восемьдесят пять сантиментов. Ну, в общем, слов нету… одни слюни. У меня даже встал слегонца, хоть я и перед ужином успешно «погонял лысого». Зою можно было фотать сначала в этом платье, потом без платья, бросать всё к чёртовой матери, лететь обратно в Москву и полгода «доить бычка» глядя на фотки. За полгода точно не надоест. Наверное. Опять же экономия какая… в деньгах, в смысле.

Но всё вдохновение улетучивается, когда красивая женщина начинает говорить.

Мы ещё ужин заказать не успели, а она уже мне сказала, что я сутулый, лысый и что мне обязательно нужно над собой поработать, чтобы стать интересным.

Типа:

– Коля, ты не качок, – и утвердительно, как приговор: – Не качок.

Демонстративно встала, подошла ко мне и стала беспардонно искать кубики на моем животе. А у меня там пузо, а кубики глубоко. Так глубоко, что и не найти. И весь ресторан на нас пялится.

– Кубиков, опять же, нету, – обречённо промолвила она влажными губами.

И пошла. И пошла, виляя задом. И эротично опустила свой эффектный зад на своё место.

– Нету, – тихохонько сказал я, глубоко вздохнув.

А в голове у меня вертелось… Ну ёбт – конечно – безусловно – я лысый и никакой не качок. Мне за сорок. И я всей душой ненавижу вонючие спортзалы и качалки всяческие. Ага. Я ходил в Москве пару раз, так там ко мне… геи стали приставать.

Такие мысли были у меня голове, но потом вслух я почему-то стал оправдываться:

– Зоя, в школе… в средней школе я был достаточно спортивным мальчиком. Да. Даже более того. Первые места занимал… там… По прыжкам в длину, типа того… Бегал неплохо… Даже отлично бегал. На городских соревнованиях бегал на пробегах всяких. Город, где я жил, небольшой, но всё равно… Да, я больше любил… так сказать… и люблю ногами думать, чем под штангой, извиняюсь пе… – я замолчал, потому что чуть не брякнул «пердеть», спохватился и добавил: – Потеть. Зоя, я и в шахматы хорошо играл… играю.

Потом я с жадностью выпил стакан вина, вытер губы рукавом и продолжил свою оправдательную речь:

– Да и сейчас я… это… могу… могу с удовольствием, например, по центру Москвы двадцать километров пешком намотать… Или побегать немного… где-нибудь там… чтоб никто не видел. Ещё я на бокс ходил… несколько недель, – и я громко выдохнул, понимая, что мои оправдания и успехи в боксе и шахматах только исказили прекрасное лицо моей сногсшибательной Зои. Её губы презрительно сжались. Она легонько постучала вилкой по тарелке. Встала, сказала:

– Я сейчас.

И ушла вглубь зала. Видимо, в уборную. Не знаю. Может, там в глубине и оценивал меня кто из её подруг. Или просто поссать захотела. Или носик припудрить.

Мои Боги, как всегда, смеялись надо мной. Ёбт. Мои Боги вообще очень смешливые… Они как программисты. Они и есть программисты. У меня ведь всё уже давно в коде прописано, блин. Твари. Я ваш подопытный Прометей… Я маленький гигант… Прометей прикольный, блин. Мать моя Климена. Блин. Я прилетел сюда в свой любимый родной Томск, в Сибирские Афины за своей судьбой… А вы смеетесь надо мной! Ха-ха-ха! А гвозди мне в ладони – ты-дыщ! Ты-дыщ! К дереву. Без вины страдаю – обратите внимание! Дела пошли, не слова. А я ведь по серьёзному… Я любви приехал искать.

Смонтирую ужин. Там было: бла-бла-бла, кстати, я справился с волнением. Временами говорить я умею. Особенно после пары бокалов вина.

Но в конце встречи, приятно улыбнувшись, Зоя подытожила:

– Всё было мило. Но не загорелось… Как бы… Понимаешь меня?

– О чём ты? – спросил я.

– Искры не было… Мне нужно время… – она показала на своей живот: – Вот тут вот… вот тут не зажгло. Как бабочки в животе крылышками… Нет бабочек, Николай. Понимаешь?

Я развёл руками, потрогал свой пузик, подумал о нём: «В моём брюхе тоже нет никаких бабочек».

На улице было свежо, хорошо. Я люблю Томск. Я тупо смотрел на мои Сибирские Афины и думал про дурацких бабочек в животе и про мух в моей московской квартире.

Зоя, видимо, желая нарушить тишину, сказала:

– Я поеду домой одна.

Я никак не отреагировал. Я ушёл в себя. Бабочки, мухи, тараканы…

Зоя появилась в зоне моей видимости, влезла в фокус:

– Ты со мной, Николай?

– В смысле, с тобой? Поеду ли я с тобой?

– Нет, зачем… Мы же решили. В смысле, ты здесь? А то я как со стеной разговариваю, – хихикнула она, и вся её грация и красота вдруг растворились в этом нелепом «хи-хи-хи».

– Хи-хи-хи, – повторила она и окончательно испортила вечер.

Я промолчал.

Приехало такси. Я открыл дверь. Зоя, сев в салон, улыбнулась и произнесла:

– Любопытно сравнить…

– О чем ты?

Она показала глазами на мою паховую область и добавила:

– С фотографией… твоего…

– А-а, – равнодушно сказал я, но потом включился в прощальный разговор: – Ты хочешь, чтобы я достал его прямо тут?

Зоя улыбнулась, сказала таксисту «поехали» и сама закрыла дверь. Уехала. Пофигу, Степанков, пофигу.

На второе свидание я уже не поехал… Хотя мы его назначили. СМС-кой я его отменил, сказал, что срочно вызвали в Москву. Кубики пресса за ночь мне не накачать. Хотя я и со своим пузиком достаточно прикольный. Приехав в гостиницу, подсчитал все затраты: самолет, ресторан, гостиничный номер, зубной кабинет, где я очистил камни… То-сё. Зое из Москвы я отправил пару десятков тысяч блиц-переводом… Ерунда, конечно. Но… Блин… У неё маленький ребёнок… Крошка. Затратно тащить Зою и её ребенка в Москву. К тому же она сегодня упорно настаивала:

– Моей мамочке необходим курорт… Моя мама на курорте уже два года не была…

Я опять оправдывался:

– Понимаешь, Зоя, у меня суд… У меня очень много денег уходит на адвокатов…

Она не слушала меня. Она слегонца возмущалась:

– Моей мамочке нужно отдохнуть! Отдохнуть! Понимаешь меня, Николай?

Да, понимаю. Супер. То есть она мне сразу же предложила её маму тащить с собой на море. Ни тебе флирта, ни тебе секса! Но мамочке надо купаться!.. Нет, блин, ага! Я ей и так уже отправил тридцать тысяч рублей. Просто так подарил. Она поначалу кричала: «Нет, нет, нет. Не нужно». Потом приняла. Сказала, что заплатит за фитнес. И теперь я ещё должен сделать так, чтобы её дорогая мамочка поехала с нами на курорт. Офигеть! Вместе с нами! Кому расскажи – не поверит. То есть мы возьмем с собой её дочку и мамашку. И будем «отрываться». Это называется так.

– Будем с тобой отрываться, танцевать, – с улыбкой сказала она.

– Танцевать и всё?

– А что такого!? – возмутилась она: – Да, будем отрываться! Я люблю танцевать.

– С трудом себе представляю отрыв на курорте… с мамой, – сказал я, опустив глаза в стол.

Потом она мне и выдала: «Не загорелось. Искры не было». В животе у нее, ёбт, не зажгло! Бабочки не летают. Видишь ли. А я пролетел несколько тысяч километров ради тебя, дура! Дура, блин! Конечно же, я не кремень и не Ченнинг Татум. Со мной не развести костёр без спичек, но я, блин, имею массу иных достоинств.

Собственно, с этого небольшого полувотсаповского сетевого романа начался мой настоящий криминальный роман. Хотя… нет. Всё началось гораздо раньше, когда меня как мухи облепили юристы, изъяв у меня несколько сотен тысяч рублей. Это было в июне, когда я расстался со своей женой Алисой, которая не выходит у меня из головы. Она не выходит у меня из головы. Я хочу её забыть. Но не могу.

– Любишь ли ты её?

– Нет!

– А почему плачешь?

– Не знаю.

Сначала я сидел на антидепрессантах, потом…

В ресторане мы с Зоей выпили по паре бокалов вина. И не в самом вине истина. Истина на дне бутылки. Только разрушая собственную печень, можно создать настоящее искусство. Водку я пил уже потом, в гостинице – с томскими проститутками. Они самые лучшие в мире.

Проснувшись утром с похмелья, я перво-наперво подумал про Алису, а потом следующее: «Зачем я сюда приехал? Её бывший муж – наркоман, а она ищет кубики на моём животе»

Ну и хрен бы с тобой! Сиди в этом Томске.

Алиса была лучшей из всех моих женщин. Но речь в этом романе не про Алису. Её тема будет проходить фоном. И ещё она появилась на пару минут в первой главе. Но Алиса дала мне свободу, свободу, которая теперь меня убивает. Свобода таких собак, как я, убивает. Мне нужна будка и кость. Кость и будка. И я буду вилять хвостом, пускать слюни и ложиться на спинку. А ещё меня нужно чесать по пятницам. И временами бить, чтобы я не возвышался, чтобы меня не заносило.

Вернувшись в Москву, я крепко забухал. Я всё делаю крепко. Крепко влюбляюсь, крепко бухаю, крепко вникаю, строю крепкие отношения.

Однако при этом нужно отметить, что я человек развратный, хоть и стеснительный. Мой крест – стеснение, смирение, разврат, покаяние. Стеснение, смирение, разврат, покаяние. Моё любимое чувство вины. И гвозди в ладошки – ты-дыщ! Ты-дыщ! И агония, блин. О, Великие Боги, грёбаные программисты, что же ВЫ делаете со мной! Лучше бы ВЫ играли в свои тупые компьютерные игры! Ублюдки, создавшие меня! Яду мне! Яду!

Сначала я вызвал проституток. Приехали славянки. Я выбрал. Через два часа я её отпустил. Потом я вызвал негритянок…

Тогда в моей жизни появилась ОНА. Звали её Принцесса. Красивая, губастая, из Ганы. Она по-русски ни хрена не шарит. В этом вся прелесть. Ей, как на исповеди, можно рассказывать всё что угодно, всю правду. Даже самую страшную правду. Ведь у каждого человека есть своя страшная правда, которой он сам боится, которую он никому никогда не расскажет. Например, о своей смерти, о которой человек знает, которой боится так, что даже забыл…

– Понимаешь меня, Принцесса? Такая была любовь… Сильная любовь. Всепоглощающая. Я ей говорю: «Я тебя люблю». Она мне отвечает: «А я тебя больше люблю». Понимаешь, какая любовь? Алиса у меня добрая, слушать умеет, слышать, любить умеет, готовит вкусно… Но меня иногда заносит. Да. Бывает. Однажды, когда меня… занесло в очередной раз… ну на пару суток… Вернее, на трое. Вернулся я домой под утро. Сплю, лежу. Представляешь, Принцесса, она заходит в комнату, а у нее в руке нож, она идет на меня… Думаю, зарежет. Думаю, давай, солнце моё, режь меня. По горлу. Так мне и надо. Я, может быть, тогда своей смерти и искал. Не стала резать. По голове только кулаком ударила пару раз. Три раза. Да в грудь ещё стукнула… два раза. Но я стерпел. Понимал. Принимал. Каялся. Алиса любит меня. Меня никто никогда в жизни так не любил. И, наверное, уже не полюбит. Просто возникает такая ситуация, когда… Как бы это сказать? Простить и прощать уже невозможно… Ты вот даже на неё чуть-чуть похожа… сейчас. Чу-уть-чуть. Хотя нет. Ни хрена ты на неё не похожа. Тупая ты, блин, черножопая дура. Да уж. Вот и поговорили.