Текст книги "Бутик и окрестности"

Цековская

Его экипаж; цвета недоспелого банана тут же газанул и шмыгнул на проезжую часть перед носом у огромного черного лимузина. И вовремя: блестящий шестиметровый танк перегородил все входы и въезды к гостинице. Оба швейцара ринулись открывать бронированные лимузинные двери, на бегу сгибаясь в почтительном полупоклоне. Туркунов подождал, пока они пробегут мимо, и юркнул в турникет. В крутящихся дверях он, как и положено новичку, сделал лишний круг и на ватных ногах направился к освещенной юпитерами мраморной стойке. Пол, ко всему, был тоже мраморным, разноцветным и ужасно полированным. Туркунова тошнило. Подойти к человеку, который стоял за стойкой, он не решился. Тот был одет как граф Болконский из фильма Бондарчука и отвечал на телефонный звонок, одновременно печатая на компьютере.

Туркунов притаился на самом краю мраморной дамбы в тени прожекторов. Оттуда он наблюдал процессию швейцаров, окруживших человека в джинсах, рыженькой курточке и шейном платке. После оформления формальностей процессия удалилась. Затем состоялся визит дамы, которая возникла из лона украшенного дореволюционными канделябрами лифта. Она, как ни странно, тоже была одета в джинсы, кожаную куртку, только вишневого цвета, и тоже в шейный платок. У Туркунова не было ни того, ни другого, ни третьего. Он, как вы помните, вышел за миллионом в своем лучшем комбинированном костюме. Нужно было найти что-то объединяющее его с постояльцами гостиницы. Ему бросились в глаза независимые выражения их лиц, освещенных светом благополучия. Туркунову – с его миллионным доходом – следовало иметь такое же.

Стоять дальше становилось небезопасно. Даже его могли заметить сновавшие туда-сюда по вестибюлю сотрудники в фельдфебельных мундирах. Туркунов поиграл скулами, пока на лице, предположительно, не застыла ухмылка Джеймса Бонда, прогуливающегося по бульвару Ля Круазет под восхищенными взглядами участниц всемирного съезда фотомоделей. С этим лицом он прошел вдоль мавзолея и остановился в двух шагах от администратора. Тот то и дело кивал головой, пытаясь следить за курсором компьютера и вращающейся дверью одновременно. Туркунов затормозил, выставил правую ногу вперед, сменил ее на левую и открыл рот. Прошелестел лифт, консьерж; повернул к нему голову, и Туркунов, обращаясь к его затылку, издал что-то вроде вопросительного всхлипа.

Вторая попытка сорвалась из-за проезжавшего мимо портье с золоченой тележкой. На третьей Туркунов забыл текст. Наконец, в одной из последующих попыток ему удалось вымолвить нечто членораздельное, похожее на «кабы-кабы».

Профессиональные качества консьержа удивили бы всякого. Он понимал клиента с полуслова. Едва взглянув на пытавшегося преодолеть звуковой барьер Туркунова, молодой человек вытащил из нижнего ящика листок бумаги и протянул его в направлении. Туркунов тут же схватил и просиял от успеха.

– Там можно заполнить, – консьерж, не глядя, указал на дальний затемненный угол холла. – Ручка там есть, – добавил он, услышав, что посетитель хлопает себя по карманам.

Туркунов сравнительно быстро нашел нужный столик, антикварно отличавшийся от вмурованных в пол футуристических собратьев в центре зала. Пару минут он любовался фирменной ручкой с гравировкой «Славянский Континенталь», затем углубился в анкету.

Ему приходилось заполнять гостевые анкеты в командировках. Там было всего пять-шесть: ФИО, адрес, предприятие, цель приезда. «Континенталь» предлагал Туркунову существенно расширенный вариант. Их интересовало образование, предыдущие места работы и даже имена родственников. «Безопасность, – понимающе хмыкнул Туркунов и еще раз обвел взглядом «свое» фойе, – это вам не «Урожай» из Песчанокопска!»

Заполнив форму, миллионер проверил орфографию и привычным уже путем отправился к администратору. Тот принял бумагу как должное, положил в мраморный выдвижной ящик и сказал хозяйски взиравшему на суетящихся за стеклом швейцаров Туркунову, чтобы тот приходил завтра.

Туркунов оцепенел. «Неужели нет мест!» – пронеслось у него в голове.

– А нельзя сегодня? – попросил он и переложил пакет с миллионом из одной подмышки в другую.

Консьерж; досадливо поморщился, буркнул: «Сейчас» – и достал невесть откуда черную, «под старину», трубку телефона. Ультракороткий разговор, судя по всему, закончился для миллионера положительно. Дежурный вынул из ящика конверт, вложил туда заполненную анкету и подписал. «Возле лифта спросите», – сказал он и протянул конверт. На конверте размашисто было начертано слово «Цековская».

От столь сногсшибательного начала у Туркунова в голове помутилось. Цековская – значит, лучшая комната в отеле. И хотя Центральных Комитетов, ЦК, кажется, уже никаких не осталось, но какое это имело значение! Не успели переименовать, назвали в стиле вновь модного соцреализма – какая разница! Он будет жить в цековском номере и ездить в лифте с лифтером!

Туркунов продвигался к навороченному подъемнику и, сам того не замечая, с вожделением пялился на лифтера. Тот того заслуживал. Его облачение состояло из красного мундира образца войны 1812 года и фуражки того же полка. На фоне аскетического дизайна гостиничного лобби лифтер выглядел павлином, сбежавшим из Сыктывкарского зоопарка. Туркунов встал напротив и подарил гардемарину свою очаровательную улыбку.

Вопреки ожиданиям, лифтер не ответил взаимностью. То ли цены себе не знал, то ли свежайший из миллионеров не произвел на него обоюдоострого впечатления. Он даже отодвинул Туркунова круглым плечом с эполетом на макушке, чтобы пропустить в лифт пару раскрашенных девушек, щебетавших на плохом английском с деловым крепышом в очках. Туркунов ничуть не обиделся. Ему даже хотелось немножко отдышаться. Постоять, последить за цифирками, что поочередно возгорались на серебристой панели: 2, 3, 4, 5, 6, 5, 4… Знаете, бывает, шандарахнет удача и как-то чуть с ног не собьет. И голова закружится, и хочется остановиться и слегка передохнуть и полюбоваться собою со стороны – счастливым и везучим. Жаль, возвращение лифта состоялось столь скоро. Туркунову нравилось стоять, хотя и в лифт тоже чертовски хотелось.

Павлин раскрыл двери, оглядел все вокруг, встал поперек входа и спросил:

– Куда?

Туркунов протянул конверт. Взглянув на надпись, лифтер изобразил на лице гримасу, смысл которой остался Туркунову непонятен, и философски заметил: – Вообще-то служебный лифт есть.

У Туркунова сперло в груди от гордости. Собрав в кулак всю свою скромность, он отрицательно замотал головой, мысленно парируя: «Ну зачем уж такие привилегии, я и общим могу воспользоваться». Наружу вырвалось лишь: «Н-нет, спасибо».

Лифтер еще раз оглядел Туркунова, потоптался и пропустил вовнутрь.

В лифте было как в раю: зеркала от потолка до пола и тропическое растение в углу. Пальцами, обутыми в жокейские перчатки, лифтер погладил кнопки. На верхней цифре «шесть» пассажир затаил дыхание. Пальцы соскользнули и нажали кнопку «ноль». «С бассейном», – догадался Туркунов и еще раз широко улыбнулся. Длилась поездка недолго. От резкого толчка зеркала затрепетали, а улыбка слегка подкосилась. Двери раскрылись, и глазам счастливого VIP-постояльца предстала не совсем та картина, которую он ожидал увидеть. То есть в основном все совпадало – и лишь в мелочах прослеживались разночтения. Туркунов готовил себя к коридору, обитому шелком и бархатом (изразцами, зеркалами…) и множеству дверей из красного дерева. Так оно и вышло, только стены были драпированы коричневой краской, а непронумерованные двери отсвечивали чуть подшарпанной белизной. Фойе с пальмами и коридорной за дубовым столом как таковых тоже не было. На площадке стоял железный шкаф, и в него смотрел человек в синем комбинезоне.

– Миша, проводи к цековской! – распорядился лифтер. Человек перевел взгляд из недр шкафа на приезжего.

Туркунов шел по коридору…

В конце коридора его должен был ожидать генсековский номер с бассейном и сауной, помещенный под землей по соображениям безопасности. «Жаль, конечно, что не будет вида из окна, – размышлял миллионер. – Но бассейн, королевская кровать, телевизор во всю стену! А потом, я приехал на Москву не из окна смотреть, а живьем ее пощупать!» – Туркунов даже плотски ухмыльнулся, представив, как он щупает дородную Москву. Синий комбинезон тем временем затормозил у комнатушки, почти весь объем которой занимала массивная немолодая дама.

– Клавдия Генриховна, к вам, – сообщил комбез и зачем-то добавил: – На гостевом приехал.

Дама оторвала взгляд от одного из девятнадцати календарей, украшавших комнату, и перенесла его на Туркунова. В ее взгляде не было никакого интереса, но Туркунов все равно почувствовал себя так, как будто он стоит в чем мама родила. Впрочем, возможно, она и родила его в этом костюме.

Под одной мышкой у него схоронился пакет с миллионом, под другой конверт с письмом.

Чтобы прервать паузу, он протянул даме пакет. Затем спохватился и заменил его на конверт. Дама вытащила анкету. Туркунов принял самую вальяжную позицию, на которую был способен, и даже стал мысленно насвистывать полонез Огинского.

– А чего на служебном не поехал? – задала она ожидаемый вопрос в несколько панибратской форме.

– Да неудобно как-то, – поскромничал миллионер.

– Ничего, привыкнешь, – обнадежила Клавдия Генриховна. Туркунов понимающе засмеялся.

– Ну чо, пойдем, покажу поле битвы, – предложила она.

Туркунов вообще-то женщин в гостиницу водить не собирался, даже в цековский номер, но намек был ему приятен.

– Естественно, – согласился он с улыбкой кочующего Казановы.

Хозяйка нулевого этажа с трудом оторвала массивный зад от завернутого в него стула и протиснулась к выходу. Покинув комнату, она указала на соседнюю дверь: – Зайдешь потом к Томке, она с тебя мерки снимет на обмундирование.

Туркунов не сразу сообразил, какое обмундирование понадобится в цековском номере. Однако, вспомнив выходящего из ванны Джеймса Бонда, хлопнул себя по лбу:

– Для халата?

– Ага, маскировочного, – проглюкала Генриховна.

Туркунову шутка понравилась. Он семенил за чем-то большим, что вело его в нечто ослепительное, и ему уже все нравилось. Он чуть не врезался в бедро хозяйки, когда та, не дойдя до цели, остановилась около двери со значком, изображавшим стоящего мужчину. Мадам раскрыла ее и гаркнула: – Есть кто-нибудь?

Туркунову такое любопытство показалось странным, но мало ли что. Хозяйка прислушалась и крикнула еще раз: – Есть кто, я спрашиваю?

– Я тут, Генриховна, – раздался голос на натужном выдохе.

– Тьфу ты, Сердюков, опять в сортире сидишь, – Генриховна разочарованно отступила.

– Да живот прихватило после… – но дама уже не слушала. Она отпустила дверь и прошаркала мимо одеревеневшего Туркунова, изрыгая слово «козел» и еще что-то из курса гастроэнтерологии.

Туркунов так изумился, что даже хотел прояснить ситуацию. Но не успел, потому что Клавдия Генриховна уже открыла следующую дверь. Она походила на предыдущую, только на значке была изображена женщина.

– Счас, подожди, – бросила она Туркунову и исчезла внутри.

Миллионер понимающе кивнул, отошел в сторону и начал ждать. Он ничего не имел против зова природы уважаемой Клавдии Генриховны. Хотя зачем нужно было инспектировать мужской туалет, прежде чем зайти в женский, осталось для него загадкой. «Может…» – мелькнула у него мысль, но тут дверь широко распахнулась, и улыбающаяся хозяйка этажа дружески махнула постояльцу:

– Заходи!

Туркунов остолбенел. Он на всякий случай огляделся вокруг и убедился, что рядом никого нет. Приглашение определенно относилось к нему. Тогда он стал испуганно мотать головой и лепетать что-то вроде «Спасибо, я не хочу».

Генриховна не слышала. Она подперла дверь клинышком и исчезла внутри. Оттуда донесся ее полный нетерпения баритон: «Давай быстрее, мне еще белье выдавать надо».

Туркунов не возражал против выдачи белья. Он только никак не мог взять в голову, почему перед тем, как поселиться в номер, нужно обязательно сходить в общий туалет, причем в женский, да еще и под наблюдением служащей гостиницы. Он придвинулся к проему и, стараясь не заглядывать внутрь, жалобно промычал:

– Я не хочу сейчас. Я потом в номере схожу.

Коридорная не могла услышать столь резонного довода, потому что она в это время смыла воду в одном из унитазов, видимо, подготавливая его к визиту миллионера. Когда шум утихомирился, до него донеслось настойчивое: «Ну где ты там?»

В это время из соседнего помещения вышел Сердюков. Он вытер пот со лба и, проходя мимо Туркунова, спросил с улыбкой: «Новенький?» Туркунов радостно закивал и хотел было рассказать, что он действительно только что оформился в цековский номер, но никак до него не может дойти. Но Сердюков спешил. Он кивнул на раскрытую перед миллионером дверь и поддержал: «Ну, давай!»

«Допинг, – шандарахнуло в туркуновских мозгах. – Они меня проверяют. Но зачем?» Впрочем, Туркунов никогда до этого не селился в пятизвездочные отели и не знал здешних правил. Тем более в цековских номерах.

Таким осененным его и застала Клавдия Генриховна. Ее рассерженная физиономия возникла у миллионера прямо перед носом.

– Ты чего тут менжуешься, клиент? Мне чо, делать больше нечего, как тебя дожидаться?

У Туркунова чуть отлегло, когда его назвали клиентом. Хотя он предпочитал общепринятое «постоялец» или, как говорят на Западе, «гость».

– Ах, это ты, сволочь, человека отвлекаешь! – накинулась дама на не вовремя притормозившего Сердюкова. – Обосрался, еще и людям работать мешаешь! – гремел ее нежный голос у Туркунова над ухом. Сердюков испарился за поворотом. – А ты, если будешь сопли жевать, счас домой пойдешь! И больше сюда не появишься, понял?!

Туркунов понял, что без допинг-контроля в гостиницу не заселяют.

– Давай быстро, – приказала коридорная и снова скрылась за простенком.

На колебания не оставалось ни секунды. Миллионер огляделся вокруг в надежде, что его никто не видит, и перешагнул черту, отделяющего нормального мужчину от… От того, кто ради цековского номера может войти в женский туалет с чокнутой комендантшей немецкого концлагеря.

Оказавшись внутри, Туркунов первым делом огляделся и, к своему ужасу, обнаружил, что туалет был выполнен в стиле советского реализма. Этот некогда популярный стиль характеризовался высоко расположенными бачками без крышек, из которых выпадали цепи с тяжелыми набалдашниками цвета контрабандной слоновой кости. Но главной его чертой, да что там, краеугольным камнем, являлось отсутствие дверей в кабинках. Туркунов представил, что ему придется сдавать тест под пристальным взглядом коридорной, и у него похолодело внизу живота. «А пробирка? Где же пробирка, или что там у них для этого? – носилось в его голове, затуманенной перспективой предстоящего позора.

– Может, все-таки попросить ее выйти. Должна же она сама понимать».

– Ну вот, готово, – раздался за его спиной трубный голос, сопровождаемый железным дребезжанием. – Щас я тебе покажу, как это делать, – из-за спины выехало грязноватое ведро, наполовину наполненное чем-то непрезентабельным. Туркунова сильно затошнило.

– Ну что, готов? – рявкнула Генриховна.

– К чему? – прошептал постоялец.

– Смотреть, – раздраженно пояснила коридорная.

Туркунов остро почувствовал, что он точно не готов смотреть на это, особенно в исполнении Клавдии Генриховны.

– Нет, пожалуйста, не надо, – попросил он. – Я сам все сделаю.

– Ты что, дурак? – искренне удивилась Генриховна. – Как же ты сам сделаешь, без трейнинга?

– Да не нужен мне трейнинг, – взмолился Туркунов. – Я все сделаю, вы только выйдите, пожалуйста.

– Точно идиот! – продолжила использование ненормативной лексики комендантша. – Ну что бы я выходила, если у меня работа такая – за тобой наблюдать.

Туркунову захотелось на улицу, более того – на вокзал. И еще ему захотелось в туалет, видимо, от нервного перенапряжения. Генриховна тем временем вновь подошла к встроенной в стену кладовке. Оттуда она извлекла швабру новомодного вида с белыми короткими косичками. Затем достала пластмассовое ведерко, в котором стояла бутылка «Доместоса» и лежала поношенная щетка. Все это вскоре причалило к Туркунову. Он наблюдал за происходящим с видом человека, которому наскучили формальности при оформлении на тот свет.

– Хватай ведерко! – скомандовала тетка. Туркунов схватил. – И за мной! – Туркунов пошел.

Шли недолго: до ближайшей кабинки. Втиснуть в нее миллионера вместе с собой Генриховне не удалось, несмотря на все ее старания. Она сама-то не вся вошла, часть тазобедренного сустава осталась снаружи.

– Значит, перед тем как начать, смываешь, понял? Ну это ты сам сообразишь, – Туркунов обычно смывал после. Пока гремела вода, он решал, отворачиваться ему или нет, если Генриховна вдруг начнет… И что она собирается делать с ядохимикатом?

– Давай «Доместос»! – в очередной раз прочла его мысль коридорная. Туркунов подал и зажмурился. В голову ворвалась странная гипотеза о провоцировании получения пробы с помощью мощного химраствора. К счастью, «Доместос» пошел не вверх, а вниз, туда, где его учили применять в телерекламе. – Теперь щетку давай, – выдохнула Генриховна, силясь нагнуться в стесненных условиях. – Все это растираешь тшательно, – на букве «щ» ее фонетика буксовала.

– Пока из мыла пена не взобьется. И снаружи, и снутри обмыливаешь, потом опять смываешь, и… – она продолжала в том же духе. Перешла на бачок, терла его тряпкой, извлеченной из кармана и туда же возвращенной по окончании. Туркунов уже не слушал. Он оглянулся назад, увидел ведро со шваброй, вспомнил анкету с неподдельным интересом к его предыдущим местам работы и понял все. Когда Генриховна перешла на стену, он тихо поставил ведерко на пол и выскользнул из туалета.

В коридоре он ринулся вправо, потом влево, затем опять, потом снова и, наконец, все же решил бежать туда, откуда пришел. Пробегая мимо кабинета Клавдии Генриховны, которая еще недавно служила у него коридорной спецэтажа для привилегированных постояльцев, Туркунов притормозил и прочитал табличку на двери: «К. Г. Цековская. Старшая уборщица».

Лифт, на котором полчаса назад расплывшийся от гордости Туркунов сошел на цокольный этаж, гулял где-то наверху. Миллионер глазами разрывал сомкнутые двери. Он боялся обернуться, ожидая с секунды на секунду мощную цековскую руку на своем дрожащем плече. Из-за угла послышались шаги, тяжелые, шаркающие. Туркунов рванулся к лифту и стукнул кулаком по замороженным дверям. Не подействовало. Он бросился в угол и попытался втиснуться в стенную нишу, но даже его тщедушного тела для ниши было много. Он уже собрался метнуться дальше по коридору, туда, где не было света и, кажется, зеленел еще один поворот, но мгновенно сообразил, что, покинув лифтовую площадку, станет удобной мишенью для нападения.

Проходивший мимо Сердюков не сразу заметил влипшего в стену миллионера, а когда усек, то притормозил и несколько секунд стоял, склонив голову и чуть вывалив изо рта язык. В этот момент он был ужасно похож; на бульдога, который увидел перед собой не миску и не хозяйку, а что-то другое. Бульдожье выражение лица свидетельствовало о том, что Сердюков размышляет. К счастью, эта процедура никогда не затягивалась, поскольку находившемуся в состоянии аффекта Туркунову зрелище размышляющего Сердюкова не приносило облегчения. Так и не въехав, зачем новенький меряет руками стену, Сердюков задал вопрос: «Ты чего?»

– Выйти хочу, – прошипел Туркунов, с трудом разлепляя скованные ужасом губы. – Лифта нет!

– Нам на служебном надо ездить, – назидательно сообщил Сердюков.

– Далеко? – спросил Туркунов, напрочь запутавшись в лифтовой иерархии отелей класса люкс.

– Там, – указал работяга на черную дыру. – Провожу.

Служебный лифт оказался не тем же, чем не оказалась и Цековская. Уменьшенная в масштабе один к двум копия Сердюкова загружала в него мешки с мусором. Миллионера втиснули посередине. Слева сиял свежей плесенью прокисший арбуз, справа благоухали окурки в селедочном рассоле. Покорить Москву с наскока у Туркунова не вышло.

Инн

Первый день роскошной жизни новоявленного нувориша стремился к пополудню. В этом он убедился, оказавшись снаружи. По невесть когда успевшей появиться привычке Туркунов собрался было сходу прыгнуть в такси, но вовремя одумался. Во-первых, он не знал, куда ехать. А во-вторых, от него вызывающе несло служебным лифтом. Неповторимый аромат смеси пищевых отходов вряд ли пробудил бы у очередного таксиста доверие к платежеспособности пассажира, а унижаться миллионеру более не хотелось.

Отойдя от только что упустившего сверхприбыль «Континенталя», он заметил на другой стороне дороги нечто зеленое. Парк, не парк, сквер, не сквер: несколько кустов вокруг постамента и две лавочки. Туркунов решил взять короткий тайм-аут. Он плюхнулся на скамейку и закрыл глаза. На синем фоне зашторенных век появилось изображение чего-то, вызывавшего легкую степень возбуждения. Туркунов пригляделся и узнал сосиску в тесте. Он был голоден.

Видение сопровождалось запахом, доносившимся слева. Туркунов открыл глаза и повернул голову. Возбудителем миллионерских грез служило фанерное строение типа «ларек», выкрашенное в тропические цвета. Венчало фронтон название «Тульские беляши». Туркунов уже стоял в очереди, причем первый. Вскоре он предположил, что был не только первым, но и единственным посетителем тропического киоска за сегодняшний день. Его появление взбудоражило кемарившую продавщицу до неприличия. Она опрокинула на миллионера поток заученных скороговорок, бродивших в течение нескольких часов в ее дремавшем мозгу. Из всего услышанного Туркунову запомнилось иностранное слово «франчайза», которое ларечница произносила с ярко выраженным тульским акцентом. Слово запало покупателю в душу в силу своей благозвучности, а также потому, что оно присутствовало в каждом предложении в сочетании с прилагательным «новая». Туркунов протянул деньги.

– Вам комбо? – с надеждой в глазах вопросила продавщица.

– Мне беляш, – растерянно парировал Туркунов, еще раз перечитав вывеску, и на всякий случай дополнил: – Тульский.

Продавщица снова открыла рот и затараторила с прибавленной скоростью. Благозвучное «франчайза» уступило место грубоватому «комбо». К нему в пару вместо «новая» шло «консоме», которое вообще было неизвестно какой частью речи. Туркунов уже собрался уходить не поевши, но тут кто-то, сидящий в башке у этой дуры, дал по тормозам, и ее речь замерла, как автомобиль перед светофором.

– Желаете консоме-комбо? – спросила она, чуть отдышавшись.

– Да, – ответил Туркунов.

Беляш был сыроват, и из него постоянно вываливалось мясо. Консоме по вкусу и по запаху напоминало говяжий бульон, а по виду – тоже бульон, только с ошметками пены. Туркунов сидел на постаменте, и как минимум одна часть его тела испытывала жгучий дискомфорт от соприкосновения с холодным камнем. Пока он общался с продавщицей, обе лавки оказались занятыми. На одной расположились две бабуси с торчащими из колясок младенцами-акселератами. На другой четверо подростков резались в карты. Бабушки противно улюлюкали, развлекая внуков, и гремели погремушками. Подростки так же громко матерились. Туркунов думал о своем.

Туркунов думал о своем миллионе. О том, как он преобразил его жизнь. Вот он сидит на холодном камне и доедает тульский беляш, по качеству напоминающий сосиску в тесте, а в чем-то ей даже уступающий. Вокруг пыль, шум и мат. Полчаса назад его чуть было не приняли на работу уборщиком туалетов. Идти ему некуда. Неужели миллион ничего не изменил? А мог ли?

Туркунов поразмышлял еще пять минут. За это время ему удалось заглотить непропеченную часть беляша и незаметно вылить консоме к подножью пьедестала. Управившись, он решил, что отчаиваться еще рано. Нужно изменить тактику. Не соваться в шикарные отели, а найти что-нибудь поскромнее, но в то же время достойное его нынешнего положения. Затем (или перед тем) надо зайти в хороший магазин, лучше бутик, и купить новый костюм. Эта светлая мысль осенила его одновременно с птичьим пометом, который приземлился на лацкан пиджака. Оттирая его стаканом от консоме, Туркунов подумал, что это добрый знак, подтверждающий его правоту.

Найти магазин не представлялось невозможным. Туркунов направил свои стопы к центру. Образованному человеку не составляет труда сориентироваться на местности. Миллионер остановил мужчину в черном костюме с портфелем и спросил, в какой стороне Красная площадь. Мужчина указал, впрочем, как-то неуверенно. «Наверное, тоже нездешний» – решил Туркунов. Следующие четыре квартала подтвердили его предположения. По пути ему встретилось удивительно мало бутиков, зато попалось неимоверное количество объектов общепита, которые, судя по названиям – «Ку-ку», «Леньки-еньки», «Кошки-мышки» – специализировались на детском питании. Лишь одно из них – «Бревна» – звучало по-взрослому, хотя и слишком вегетариански. Названия Туркунова разочаровали. Они говорили о том, что Москва плелась далеко позади родного города, где царствовали, если вы помните, салоны «Ля Мур» и «Линжери».

Следующим неприятным открытием для Туркунова были московские тротуары. Обнаружить их под черными кузовами бронированных «мерседесов» оказалось очень трудным делом. Туркунов пробовал пробираться между бамперами и стенами домов, но быстро осознал опасность этого занятия. Никакого пробела зачастую не оставалось, и приходилось лезть по отвесной стене какого-нибудь банка, рискуя потерять равновесие или пакет с миллионом. Однако угроза получения травмы при падении не шла ни в какое сравнение с риском задеть капот одной из припаркованных машин. Когда Туркунов это сделал, из пострадавшего и соседних танков вылезли три амбала в черных очках. Один из них приподнял миллионера за шиворот, второй осматривал сияющую краску, а третий объяснял, что если они найдут царапину, то ему придется отвалить 30000 зеленых. Затем он еще раз оглядел болтавшего полуботинками «Скороход» Туркунова и перевел: «Лимон деревянных, понял?» Туркунов понял. Он даже вспомнил, что уже отломил от своего лимона маленький ломтик на билет и тульское консоме-комбо. «Значит, у меня не хватит, – прозвенело у него в районе среднего уха. – Значит, будут бить» – завершил он логическую цепочку рассуждений на пессимистической ноте. К счастью, царапины не оказалось. Амбал разжал кулак, и Туркунов побежал по проезжей части от греха подальше. Однако в движении он пробыл совсем недолго. Дело в том, что стоящие под углом сорок пять градусов «мерсы» занимали не только тротуары с обеих сторон, но и по трети дороги каждый. По узкой полосе между ними проходило двухстороннее движение. Между встречными машинами обычно оставался миллиметровый зазор, в который даже субтильный Туркунов не влезал. Он пробовал пристроиться за черным лимузином, разъезжавшимся со своим собратом на скорости нетрезвого ежа, но был отброшен взглядом заднего пассажира, который повернул голову, чтобы почесать за ухом крупнокалиберным пистолетом.

Промучившись до угла, Туркунов решил далее пробираться дворами, но быстро заблудился. К счастью, около одного из мусорников он встретил милого человека, который за сто рублей согласился оставить свой бизнес и вывести гостя столицы на большую дорогу. Перейдя магистраль на светофоре, оказавшемся в двадцати минутах ходьбы, Туркунов снова погрузился в переплетение переулков. Обитатели этого квартала, как и предыдущего, предпочитали еду одежде. В отличие от соседей, они налегали на сладкое, запивая его кофеиносодержащими напитками. Миллионер миновал уже десяток «Мармеладниц» и «Кофе Румов», но признаков приближения Красной площади не заметил. Он жутко устал и был близок к тому, чтобы зайти в «Мармеладницу» и поспать у нее в укромном углу.

И тут его внимание привлекла яркая необычная вывеска. Она нависала над аккуратными ступеньками в глубине одного из дворов. Ступеньки вели к такой же аккуратной двери со стеклянными окнами, прикрытыми ажурными занавесками. Надпись на вывеске переливалась огнями и была выполнена нерусскими буквами. «Плезуре Инн» – прочел Туркунов, в институте сдававший зачет по немецкому. Полюбовавшись, он двинулся дальше, как вдруг в нем заиграла песня в исполнении двух иностранных певцов, обеих с гитарами. «Стромболли Инн, Стромболли Инн…» – пели, помнится, блондинки и покачивались в такт музыке. Туркунов тогда ухаживал за своей будущей женой, а она обожала эту песню. На день рождения Туркунов подарил ей кассету, где на первой стороне шесть раз была записана песня, а на второй влюбленный читал свои стихи. (Через месяц они расписались. Наутро после первой брачной ночи счастливый Туркунов решил отблагодарить любимую, разбудив ее своими стихами. Он нашел кассету, вставил ее в магнитофон, но услышал голоса вульгарных девиц, которые пели про какую-то плюшевую Ксюшу). Но это было потом. А в день рождения невеста, отводя настойчивую туркуновскую руку, пытавшуюся обнять ее за всю талию, мечтательно сказала: «Вот бы узнать, о чем они поют? Что такое это стромболли инн?»

Разгоряченный первым поцелуем, двадцатишестилетний Туркунов помчался в библиотеку и в огромном английском словаре нашел ответ: «Инн – небольшой частный отель или мотель, обычно для постояльцев со средним уровнем дохода». Стромболли оказалось вроде бы каким-то фруктом, он сейчас не помнил.

Туркунов остановился. Небольшой отель – это то, что ему было нужно. И хотя уже два дня как он себя не причислял к постояльцам со средним уровнем дохода, привередничать не приходилось. Отношения с апартаментами высшего разряда у него не сложились, а слегка сэкономить перед марш-броском в пучину московской роскоши было неглупой мыслью.

Он взошел по ступенькам и постучал в дверь. К его удивлению, вместо нежного дребезга стекла стук отдался металлическим гулом. Дверь оказалась железной, а стекла и занавески нарисованными. Туркунов постучал сильнее, дверь загудела еще бесцеремоннее. Две пожилые женщины на лавочке и их сверстник мужского пола отреагировали на туркуновскую настойчивость откровенной руганью. Враждебность пенсионеров несколько озадачила Туркунова. Да, звук был не из приятных, но время-то дневное, и стучался он не по пустякам, а по делу. Миллионер потоптался на вершине пьедестала, решая, должен ли он предпринять третью попытку, когда до его слуха донесся хриплый голос ветерана.

– В мудях у него чешется, а в башке уже хрен с луком, – пояснял тот старушкам сложившуюся ситуацию. – Звонка, дурак, не видит.

Туркунов задрал голову и действительно заметил массивный звонок. Дабы не слушать далее оскорблений, которые отчего-то все начинались на букву «п» («поганец», «паскудник», «пердихвост» – старушки, «падла такая» – старика), он сразу же надавил на пимпу. Секунд через пятьдесят, которые из-за непрекращающейся агрессии со стороны местного населения дались Туркунову с большим трудом, дверь отворилась. Его встретила женщина постбальзаковского возраста с крупными крашеными локонами и такими же чертами лица. Она оглядела его с ног до головы и спросила: «Вы к нам?»