Текст книги "Охота на брата"

– И я готов. Меня им живым не взять. У меня всегда с собой граната есть. И себя подорву, и их не пощажу.

– Это хорошо. А твой напарник?

– Вот с этим беда. Не могу я за него поручиться. Потому тебя и ждал. Парень молчаливый, сдержанный, но какой-то не всегда решительный. Если хочешь, я позвоню, позову его. Он быстро прибежит, рядом живет, через два дома, у бабки своей, глухой старухи. Квартира эта ему принадлежит. Он меня временно здесь приютил. Позову? Присмотришься хоть, свое мнение составишь.

– Звони, – согласился Мамонт. – Только говорить я буду с этим человеком с глазу на глаз. Ты пока куда-нибудь сходи.

– Скажу ему, что в магазин сбегаю. Сумку у двери на вешалку повешу, чтобы сразу понятно было.

Рамазан сначала взял на кухне сумку, вынес ее в коридор, вернулся, вытащил мобильник. Номер он набирал по памяти, не из адресной книги.

Такая осторожность пришлась Магомедгаджи по душе. Он хорошо понимал, что если аппарат попадет в руки к ментам, то они в первую очередь будут проверять номера из адресной книги и только потом – входящие и исходящие. Их можно, кстати, и удалить или для пущей конспирации после каждого звонка вносить в черный список, чтобы потом, при необходимости, извлечь оттуда. Вполне возможно, что менты в него даже и не заглянут.

Когда раздался условный звонок в дверь, сообщающий, что это свои, Рамазан сначала шагнул в сторону кухни, потом махнул рукой, улыбнулся своим мыслям, вспомнил, видимо, что сумку в коридор уже вынес, и двинулся туда.

– Ты уже? Быстро собрался и доскакал. Я и в магазин сходить не успел. Посиди пока, поговори с моим другом. Я быстро туда и обратно слетаю.

В комнату вошел парень лет семнадцати-восемнадцати, высокий, почти одного с Мамонтом роста, широкоплечий, с узкой талией. Из-за этого он не выглядел мощным и сильным, но была в нем какая-то природная жилистость. Плотно сжатые тонкие губы говорили и о характере, которого парню было, видимо, не занимать. Глаза из-под слегка нахмуренных густых бровей смотрели строго и настороженно.

– Меня Мамонтом на зоне кличут, – сказал Магомедгаджи, приподнялся со стула и добродушно, почти по-свойски протянул гостю руку.

Он намеренно начал с зоны, чтобы сразу по глазам парня понять, как тот отнесется к такому известию. Тот особого пиетета не проявил, руку пожал и представился встречно:

– Мурад.

Разговор между ними как-то не слишком клеился, вообще шел ни о чем. Когда пришел Рамазан, оба вздохнули с облегчением.

Мнения своего о Мураде Мамонт так и не составил. Парень был сдержан и осторожен, не говорил не только лишнего, но даже необходимого. Самые простые слова из него приходилось словно клещами вытаскивать. Видимо, он по натуре своей был молчаливым человеком.

Однако при появлении Лачинова Мурад явно оживился. Было заметно, что он уважал Рамазана не меньше, чем тот уважал Магомедгаджи. Лачинов даже слегка утрировал такое отношение к Мамонту. Он делал так намеренно, хотел, чтобы это заметил и Мурад.

Тот все увидел. Глаза паренька заметно ожили, он наконец-то стал проявлять к собеседнику живой интерес.

Похоже было на то, что Рамазан казался Мураду авторитетным человеком. Но Мамонт его таковым совсем не считал. Напротив, бывалый уголовник даже чувствовал, что является значимым персонажем для Лачинова.

Что касается парня, то Магомедгаджи решил его тут же проверить, узнать отношение к полиции в целом и к следственному управлению в частности. Он попросил у Рамазана его мобильник, мол, мне ненадолго, только на один короткий звонок. Прямо при Мураде Мамонт набрал по памяти номер брата и включил громкоговоритель, чтобы разговор был слышен всем.

Манап ответил почти сразу. Видимо, аппарат лежал у него под рукой.

– Слушаю, подполковник Омаханов.

– Здравствуй, брат.

Сначала последовала долгая пауза, потом раздался продолжительный вздох брата-близнеца.

Потом Манап все-таки преодолел свое удивление и сказал:

– Здравствуй, Гаджи. Ты где сейчас находишься?

– Я только вчера освободился после четырех с половиной лет добротного отдыха за хозяином. Хотел к матери наведаться, да вот внешний вид не позволяет. Не хочу, чтобы она меня в тюремной робе видела. Ты меня деньгами не выручишь? Мне много не надо. Тысяч пять хватит, чтобы прилично одеться.

– Ты думаешь, я сам деньги печатаю или на взятках процветаю? Смею тебя уверить, что ни тем ни другим не промышляю. Со свободными средствами у меня у самого напряженка. Устроят тебя три тысячи? Если так, то могу прямо сейчас выделить. Это все, что у меня на данный момент имеется на карте. Даже три двести.

– А перехватить там, у вас, ни у кого не сможешь?

– Нет, – сказал Манап как отрезал. – Это не корректно. Я на службе ни у кого не беру. Не приучен быть в долгу. Отношения с сослуживцами не те. У нас это не принято. Да и вообще…

Мамонт подумал, что за этими словами должно последовать длительное и нудное нравоучение, поэтому решил прервать разговор.

– Ладно, брат. Трех мне не хватит на то, что я для себя присмотрел. Бывай здоров! Я сам найду. У меня старых друзей много осталось. Они не жадные, для хорошего человека ничего не пожалеют, – проговорил он, выключил телефон и вернул его Рамазану.

– С кем базар вел? – спросил тот.

Мамонт не смог вспомнить, рассказывал ли он товарищу о том, что у него есть брат-близнец, старший следователь по особо важным делам. Если да, то это значило, что Рамазан просто подыгрывает ему сейчас, помогает в проверке Мурада. Если нет, то это в какой-то мере станет и проверкой самого Рамазана, хотя оснований не доверять ему у Мамонта вроде бы не было.

– Это подполковник юстиции Омаханов Манап Мансурович, старший следователь по особо важным делам.

– Брат, что ли? – продолжил расспросы Рамазан.

– Не просто брат, а близнец – на двадцать минут позже меня родился.

– Лицом сильно похож? – для чего-то спросил Мурад, явно заинтересовавшийся этим обстоятельством и что-то, похоже, в голове прокручивающий.

– Не сильно, но общие черты есть. Нос одинаково выглядит. Разрез рта, форма глаз, скулы одинаково торчат. Отчего они такие у брата, ума не приложу, зато знаю, что у меня от зоновских харчей.

– Жалко, что вы не сильно похожи, – сказал Мурад и посмотрел на Рамазана Лачинова, но тот явно был не в курсе его задумок и мыслей. – А то можно было бы что-нибудь придумать и хорошо сыграть на похожести, сбить следствие с правильного пути хотя бы в самом начале.

Его взгляд опять был устремлен на Рамазана, из чего Мамонт без труда понял, что Мурад в курсе предстоящего дела. Он даже голову ломает над планом, соображает, как лучше всего осуществить нападение на сотрудников полиции и ввести следствие в заблуждение.

Магомедгаджи уже довольно давно привык к тому, что его планы воплощают другие люди, которые непременно советуются с ним, поэтому сказал слегка сердито и нравоучительно:

– Чтобы пустить следствие по ошибочному пути хотя бы в самом начале, следует не оставлять после себя ни одной зацепки. Я слышал, некоторые умники утверждают, что так не бывает. Но ведь это и есть та самая мысль, которую следаки самого разного уровня пытаются вбить в голову каждому уважающему себя человеку. Однако я сам готов утверждать, что это случается. Следует обязательно продумать каждый свой шаг, который еще предстоит совершить. Каждый из них необходимо рассматривать в нескольких вариантах, в зависимости от поворота ситуации, быть загодя готовым к любому развитию событий. Если из-за угла внезапно появится человек с автоматом, то ты обязан выстрелить первым, потому как предвидел возможность появления этого человека. Иначе можешь подставить не только себя, но и своих подельников, которые тебе доверились, на тебя надеются, считают, что ты не подведешь их.

После этих слов ничего не сказали ни Рамазан, ни Мурад. Но судя по тому, как засветились глаза у молодого парня, Мамонт подумал, что на него можно положиться, а сам он произвел то впечатление, которого и добивался. Причем и на того и на другого.

Манап Мансурович позвонил Михаилу Михайловичу, который исполнял обязанности главного редактора интернет-портала, опубликовавшего интервью с подполковником Омахановым.

– Лисовская, говорите. – Старшему следователю показалось, что Михаил Михайлович с немалым трудом вспомнил, кто это такая. – Ах, да. Была у нас такая стажерка, но она не прошла испытательный срок. У нас обычно из дальней командировки – а поездка в Дагестан именно таковой и является – сотрудники привозят как минимум три материала. А Лисовская вернулась только с одним интервью. Нас такое не устраивает. Это чересчур накладно. Поэтому я и не взял ее в штат.

– Так она была стажерка или работала на испытательном сроке? – спросил Манап Мансурович. – Трудовой кодекс утверждает, что это разные вещи. Впрочем, я не уполномочен разбираться в таких делах. Этот вопрос пусть решают ваши юристы, если он вдруг поднимется. Меня в настоящий момент интересует запись нашего с ней разговора. Насколько я помню, она тогда включила диктофон в смартфоне.

– Это устоявшаяся практика. Запись ведется всегда. Хоть на диктофон смартфона, хоть на отдельный гаджет. А что случилось? Лисовская что-то напутала в фамилиях? Это бывает достаточно часто. Особенно после посещения республик. На слух воспринимается так, пишется иначе. Но руководитель отдела должен был лично проверить соответствие в тексте.

– Она исказила факты, – сказал старший следователь по особо важным делам достаточно твердо. – То, что высказывала от себя и озвучивала в своих вопросах, эта особа вложила в мои уста. Я оказался в неприятном положении человека, на которого может быть подан судебный иск.

– Ну и что? – спросил Михаил Михайлович. – Махните рукой. Пусть подают. А вы в суде просто предоставите запись разговора, и вас тогда оправдают.

– Именно это я и хочу сделать. Но мне нужна запись нашего разговора. Хотя бы копия таковой.

– Тут, я думаю, проблем возникнуть не должно. Сегодня Лисовская придет в бухгалтерию получать свой гонорар. Я сейчас же позвоню туда, предупрежу, чтобы оттуда ее отослали сразу ко мне, скопирую запись с ее смартфона и перешлю ее вам. Оставьте, пожалуйста, свой электронный адрес, если не трудно.

– Не трудно. – Подполковник Омаханов немедленно сделал это. – Если что-то будет не так, вы мне все равно сообщите, – не просто попросил, а даже потребовал он. – Вопрос срочный. Я думаю, что вашему интернет-порталу судебное разбирательство тоже доставит мало приятных моментов. Обвинения-то будут высказаны именно в ваш адрес.

– Я обязательно перешлю вам копию, – пообещал Михаил Михайлович настолько твердо и легкомысленно, что старший следователь верил ему с трудом.

Но что еще ему оставалось делать?

В течение дня подполковник Омаханов несколько раз проверял свою электронную почту, но сообщения от главного редактора так и не было. Уже вечером, перед уходом домой, Манап Мансурович решился написать Михаилу Михайловичу сам, поторопил того, не надеясь больше на его обязательность.

Лишь утром он получил сообщение, в котором говорилось, что Алиса Лисовская уже стерла запись разговора со своего смартфона, и получить ее теперь уже не удастся.

Как восстанавливать записи, Манап Мансурович знал. Он справился бы с этой задачей сам, при помощи простой программы «Феникс», даже без привлечения спецов, как обычно делают другие следователи. Но для этого требовался смартфон Лисовской. Изъять этот достаточно дорогой гаджет даже на время осуществления следственных действий можно было только по решению суда. Это означало долгие хлопоты, с чем старший следователь по особо важным делам связываться попросту не желал. У него хватало и других текущих дел.

Но в данном случае все зависело от реакции на факт отсутствия записи разговора со стороны полковника Гаджигусейнова. Если Нияз Муслимович станет настаивать, то придется и в суд обратиться. В противном случае можно будет спустить дело, что называется, на тормозах.

Поэтому свой очередной рабочий день старший следователь по особо важным делам начал с посещения кабинета начальника отдела. Того на месте не оказалось. Сотрудники, находившиеся в соседнем кабинете и бесплатно исполняющие обязанности секретарши, сообщили подполковнику юстиции, что Нияз Муслимович вызван на ковер к генералу. Омаханов подозревал, что это может касаться его интервью, поэтому решил дождаться возвращения Гаджигусейнова в коридоре, рядом с дверью кабинета. Там даже кушетки не было, чтобы присесть, но Манапа Мансуровича данное обстоятельство не смутило, поскольку он всегда предпочитал стоять, как настоящий слон, который, как известно, даже спит стоя.

К счастью, ждать ему пришлось совсем недолго.

Глава 2

У капитана Василия Николаевича Одуванчикова в казарме сводного отряда спецназа военной разведки было свое место в отдельном офицерском кубрике.

Он встал рано и уже заправлял постель, когда услышал голос командира второго взвода Юрия Громорохова:

– Что, не спится, командир? Вроде бы отдохнуть следует после успешной операции. Никто не торопит, по тревоге никуда не гонит. Приехали-то мы с операции совсем недавно.

– Не спится. Дома, когда вернемся, отсыпаться буду, – заявил капитан.

Он не любил лежать без сна на кровати, от этого только уставал. Так было и дома, когда занятия и тренировки чередуются друг с другом и схожи только повышенной интенсивностью, и в командировках, где боевые действия зачастую длятся продолжительное время, не имеют остановки и не позволяют выспаться по собственному графику. Но Одуванчиков легко втягивался в любой режим работы и неудобств от этого практически не испытывал, поскольку высыпаться впрок никогда не умел.

Удовлетворенный ответом, а еще больше тем, что командир роты его вставать не заставляет, не дает какое-то задание, Юрий Юрьевич повернулся на другой бок и продолжил сон.

Капитан аккуратно заправил постель, неторопливо умылся, побрился с обычной для себя тщательностью, повесил полотенце на сушилку, после чего оделся и вышел в казарму. Солдаты спали, только дневальный стоял у своей тумбочки, расположенной вдалеке от входа, и дремал. При стуке двери офицерского кубрика он резко вскинул голову, отчего с нее едва не слетела кепка, которую солдат придержал за козырек. Но глаза и лицо у дневального все равно были сонными. Капитан заметил это даже с изрядного расстояния и в полумраке.

Второго дневального видно не было. Скорее всего, он куда-то ушел или же где-то улегся спать. Спрашивать у солдата, где его напарник по наряду, капитан не стал. Он понимал, что все отдыхают по-своему. Одному четырех часов хватит за глаза, другому и восьми мало. Организмы-то у всех разные, а с природой не поспоришь.

Одуванчиков вошел в канцелярию, недолго посидел за столом, соображая, что следует сделать в начале дня, в первую очередь. Он вспомнил, что обещал начальнику штаба сводного отряда майору Смурнову узнать в гараже, насколько эффективной оказалась защита от пуль и осколков, выставленная по бортам грузовиков, позвонил туда, разбудил дежурного и предупредил, что уже идет к ним.

Дорога много времени не заняла. На улице было уже совсем светло. На небе держались дождевые тучи, и асфальт дорожек был мокрым после недавнего ночного дождя. Однако низкое солнце, не так давно взошедшее где-то за Каспием, все равно нашло просвет и светило по-кавказски ярко.

Забор был составлен из бетонных блоков, установленных в стаканы, изготовленные из того же материала и вкопанные в землю. Он отгораживал сам гараж от военного городка только для видимости. Скорее всего потому, что так предусматривал проект, хотя насущной необходимости в этом не просматривалось. Внутрь можно было попасть, поднырнув под любым блоком, просто ухватившись двумя руками за нижний выступ.

Тем более что внутрь вели многочисленные тропинки, протоптанные солдатскими берцами. Бойцам всегда бывает лень пройти лишних полсотни метров до КПП, и они привычно следуют одним и тем же маршрутом, проложенным их собственными ногами.

Но капитан не поленился. Ему необходимо было обменяться несколькими словами с дежурным по гаражу, который сидел как раз на КПП и заведовал пропуском техники через ворота. Несмотря на предупреждающий телефонный звонок, Одуванчикову пришлось опять разбудить этого офицера. Старший лейтенант спал прямо за рабочим столом, положив голову на руки, но проснулся сразу после легкого прикосновения к своему погону.

– Ты подбитую машину хотел осмотреть? – спросил он.

– А что на нее смотреть?! Я на такое добро давно уже нагляделся, – ответил Одуванчиков. – Меня интересует защита в кузове на двух других машинах.

– Бога ради. Выдержала защита. И осколки поймала, и автоматные очереди остановила. Похоже, надежная штука, вязкая. Особенно хорошо на той машине видно, которая второй в колонне ехала. На замыкающей вообще только два попадания. Ее можно и не смотреть. Да и не увидишь ничего, там все выковырнули уже.

– Да, ее можно и не смотреть, – согласился Василий Николаевич.

Старший лейтенант кивнул младшему сержанту с повязкой помощника дежурного, который сидел, развалившись, за соседним столом и, судя по осоловелым глазам, намеревался последовать примеру старшего лейтенанта и уснуть.

– Соломин, проводи товарища капитана в гараж. Покажи ему.

Младший сержант встал и почти вальяжно, совсем не по-армейски двинулся к внутренней двери. Одуванчиков подумал, что у себя в разведывательной роте он не потерпел бы такого поведения младшего сержанта, быстро научил бы того бегом бегать и говорить «Есть!» перед выполнением команды. Но в комендантской роте сводного отряда, видимо, были свои порядки, и Одуванчиков не стал лезть со своим уставим в чужой монастырь. Не хотелось ему с утра портить себе настроение собственными критическими высказываниями и резкими ответами на них, вполне возможными в такой ситуации.

Во дворе было непривычно пусто, даже в курилке никто не сидел. Одуванчиков раньше бывал в гараже только днем, когда здесь царила нешуточная суета. Прямо посреди двора стояли вразнобой грузовики, боевые машины пехоты и бронетранспортеры. Солдаты копались в их внутренностях. Руки у всех в масле, мазуте или в солярке – попробуй разобрать, в чем именно! – да и лица были не чище.

Теперь же, ранним утром, когда солдаты смотрели свои самые сладкие сны, только у забора расположились одним ровным рядом транспортеры и БМП. Хотя капитан Одуванчиков знал, что часть боевых машин находилась на выезде вместе с экипажами. Об этом же говорили интервалы в шеренге. Точно так же, как в казарме автороты, скорее всего, остались неразобранными кровати солдат, отбывших на задание.

Но его сейчас интересовало другое. Младший сержант провел капитана прямо через середину двора, снял с проушин незакрытый висячий замок и раскрыл калитку в воротах бокса. Внутри, в двух метрах от них, стоял грузовик. Задний борт был опущен, он словно приглашал капитана забраться в кузов, что тот незамедлительно и сделал. Одуванчиков взялся двумя руками за край борта и без всяких проблем совершил прыжок, на который младший сержант Соломин оказался неспособным.

Капитан первым двинулся под тентом вперед. Пока младший сержант искал выключатель, зажигал в боксе свет, карабкался сбоку, оперев ногу о крепежную петлю, Одуванчиков успел уже пройти прямо по дощатым, довольно толстым скамейкам, крепящимся к борту металлическими скобами, к началу кузова. Там он приподнял отстегнутый тент и осмотрел места, находящиеся под пробоинами в брезенте.

В нескольких местах эти дыры были рваными. Осколки гранаты пробили ткань и застряли в досках борта. Часть из них успели вытащить водитель или механик, остальные, вонзившиеся достаточно глубоко, так и оставались в досках. Пули прошибали и брезент тента, и деревянные борта, но застревали в экспериментальной защите, превышающей средний рост человека, на скамейке бойца. Вставать в полный рост, похоже, никто из них благоразумно не пожелал, поскольку даже раненых в роте на сей раз не было. Дыры от пуль и осколков гранаты были уже залеплены скотчем поверх лоскутов ткани.

Капитан Одуванчиков попытался вытащить лист экспериментальной защиты, на котором были видны входные отверстия от пуль, но не имелось ни одного выходного. Однако он прочно крепился к борту металлическими анкерами, ввернутыми прямо в дерево изнутри кузова, причем прямо сквозь лист. В нем же были прорезаны отверстия для крепежа скамеек.

Капитан посмотрел на младшего сержанта Соломина, наконец-то подошедшего к нему, и спросил:

– Как анкера ввинчивали, если защиту даже пуля не берет?

Говоря честно, Одуванчиков и не рассчитывал на получение вразумительного ответа на этот вопрос. Откуда младшему сержанту было знать такие тонкости? Но к немалому удивлению командира разведывательной роты Соломин оказался в курсе дела. Видимо, он принимал участие в установке защиты.

– Там, в середине листа, наполнитель очень густой. Он высокую температуру не терпит, как нам сказали, сжимает пулю сразу, за счет этого и работает. Сам с двух сторон тканью прикрыт.

– Арамидная ткань? – спросил капитан Одуванчиков.

– Не знаю, как она называется. Но тоже температуру не любит. А прорезали мы ее медленно, чтобы лезвие не могло нагреться. – Младший сержант показал на прорези для крепления скамеек. – Так же и анкера вворачивали. Спокойно, не торопясь, чтобы трение не мешало.

Капитан Одуванчиков попытался ножом выковырнуть пулю, застрявшую в листе. Сначала это показалось ему простым делом. Задняя часть пули легко освободилась из легкого и не слишком плотного материала, прикрывающего с двух сторон главный защитный слой. Но вот оторвать пулю от ткани, прикрывающей некое гелеобразное, довольно густое вещество, никак не удавалось. Командиру разведывательной роты пришлось приложить немало усилий для выполнения задачи, вроде бы нисколько не сложной. Помог ему младший сержант Соломин, пустивший в дело штык-нож, предусмотренный штатным расписанием.

– Больше всего пострадала головная машина колонны. Там осколки весь, считай, двигатель разворотили. В защитных листах их очень много, – сказал он.

– Мне бы и эту машину осмотреть.

– Невозможно, товарищ капитан. Машина в закрытом боксе стоит. Ключ от него только у механика. Он с бригадой вчера старый двигатель и обшивку капота снял, а новые поставить не успел. Потому и закрыл, чтоб никто лапы туда не совал. У нас шаловливых ручонок много. Без присмотра лучше ничего не оставлять. Утащат к себе на машину. Запас карман не тянет, известное дело. Запчасти всегда сгодиться могут. Особенно в поездке, где-то в горах.

– Ладно, – сказал капитан Одуванчиков. – Удовлетворимся тем, что есть.

Капитан Одуванчиков положил в карман пулю, извлеченную из защитного листа, и отправился в штаб. Он позабыл, что время еще раннее, но дежурный напомнил ему об этом, сообщил, что начальник штаба так рано не приходит никогда.

Капитан решил было вернуться в казарму, чтобы дождаться начала рабочего дня у себя в ротной канцелярии, но в штабных дверях столкнулся с майором Смурновым, умытым и побритым, с утра традиционно пахнущим огуречным лосьоном. Он предпочитал пользоваться именно им, не одобрял, когда от офицеров пахло дорогой мужской туалетной водой, и на дух не переносил тройной одеколон, которым пользовались некоторые спецназовцы, считая это особым шиком. Правда, кое-кто поговаривал, что майор Смурнов потребляет огуречный лосьон и внутрь, но капитан Одуванчиков ни разу не видел начальника штаба, что называется, под градусом и потому считал такие разговоры клеветой, не имеющей под собой никакого основания.

– Ко мне? – коротко, почти на бегу спросил майор.

– Так точно! К вам, товарищ майор, – торопливо ответил Одуванчиков, пока Смурнов не промчался мимо.

– А я тебя в окно увидел. Вижу, к штабу направился, ранняя пташка. По мою душу, подумал, вот и поспешил.

Последние слова начальника штаба были почти не слышны. Смурнов быстро удалялся. Капитан Одуванчиков круто развернулся на сто восемьдесят градусов и двинулся за начальником штаба, который так и не догадался пригласить его следовать за собой. Только около кабинета, уже открывая дверь, он коротко глянул через плечо, словно проверяя, идет ли за ним командир разведывательной роты.

– Тебе наш старший следователь еще не звонил? – спросил Смурнов.

– Это который из старших следователей стал вдруг нашим? – встречно поинтересовался Одуванчиков.

– Тот самый, вместе с которым ты задержание эмира Бацаева проводил. Полковник Вострицин.

Одуванчиков слегка нахмурился, но майор этого не заметил. На самом деле полковник только присутствовал при задержании эмира, но в дело, слава богу, не совался.

– Никак нет, товарищ майор. Не звонил.

– Стало быть, вскоре позвонит. Он вечером со мной говорил. Я его к тебе направил. В случае чего поможешь ему. Тем более что дело это общее.

Майор, настроение которого обычно соответствовало его фамилии, в эти ранние часы много и вполне благодушно болтал. Видимо, хорошие сны ему под утро снились.

А вот капитан Одуванчиков никогда своих снов не помнил, ни хороших, ни плохих. Видимо, только и исключительно по этой самой причине он был человеком уравновешенным, отличался одинаковым невозмутимым, совершенно спокойным нравом при любых обстоятельствах. Он не любил выставлять наружу собственные эмоции. Только сам этот офицер знал о том, что происходило у него в душе.

– А что за дело? – вроде бы совсем равнодушно поинтересовался Василий Николаевич.

– Так, почти пустяк. Следует устроить ловушку для одного эмира местного разлива. Уголовник со стажем, причастен к нескольким убийствам и, естественно… – Смурнов остановил свой монолог, ожидая продолжения от Василия Николаевича.

– Естественно, к ограблениям. Разве уголовник может без этого!

– Конечно, не может, – согласился майор. – Если сам ничего хорошего не надумаешь, то попроси капитана Мишу Мимохожего из оперативного отдела. Он на любые гадости горазд. Великий мастер на этот счет. Фантазия, понимаешь, у человека играет. Сам говорит, что по характеру интриган, и если бы не армейская специализация, то много нервов сослуживцам попортил бы. Поговори с ним, не стесняйся. Только пусть сначала тебе самому полковник позвонит. Но об этом после. А пока доложи, что хотел, когда в штаб направлялся. Как я понял по твоему маршруту, ты ведь из гаража шел?

– Так точно, товарищ майор! Из гаража. Проверял листы обшивки грузовиков. Как они выдержали.

– И как? Что скажешь?

– Хорошо было бы в горячих точках, где есть вероятность стрельбы, так надежно укрыть. Я с большим трудом выковырял пулю, которая в защитном листе застряла. Вот она. – Капитан Одуванчиков аккуратно положил на рабочий стол майора пулю, вытащенную из кармана. – Даже не сплющилась, просто застряла и приклеилась.

– Я почему спрашиваю, – сказал Алексей Викторович. – Мне необходимо отчет об испытаниях написать. А что за документ будет без рапорта непосредственного участника события? Вот потому я к тебе и обратился. Еще попроси об этом кого-то из офицеров роты, которые в машине встретили обстрел. Тоже приложим к моему отчету.

– Обязательно сделаю, товарищ майор, – твердо проговорил капитан Одуванчиков. – Теперь мне только одно непонятно. Я не знаю, как листы выдержат обстрел из крупнокалиберных снайперских винтовок. Но это мы уже сами выясним, с вашего разрешения и под вашим руководством испытание проведем. Если его раньше нам никто не устроит. А то может так оказаться, что мы зря только будем боевые патроны тратить. Их у нас и без того не слишком много. При этом следует учесть, что не все банды имеют на вооружении крупнокалиберки. Из пяти, как правило, у одной только имеются такие стволы. Впрочем, это особого значения не имеет и вопрос не решает. Тут прежде всего важны умение и навыки снайпера. Но у меня на роту всего одна крупнокалиберка, хотя есть два снайпера-профессионала, умеющие ею владеть.

– Кроме старшего сержанта Наруленко в твоей роте еще кто-то есть? – с удивлением осведомился начальник штаба. – Я знаю, у тебя снайперы с обычными СВД в каждом взводе имеются. А кто еще профессионал?

– Командир саперного взвода старший лейтенант Слава Скорогорохов раньше снайпером служил. Потом был какой-то случай. Он женщину убил, снайпера противника, и в саперы перешел. Нервы в тот момент подвели. Говорит, у сапера и у снайпера характеры похожи. И тому и другому спешка и суетливость противопоказаны.

– Так что, твой Скорогорохов желает снова в снайперы пойти?

– Никак нет, товарищ майор. Но, будь у нас вторая крупнокалиберка, я бы его уговорил. Необходим нам второй такой снайпер.

– Ты ведь знаешь, что я не терплю сослагательного наклонения. Если бы да кабы!.. – довольно резко и упрямо сказал Смурнов.

По отряду ходили слухи, что легче смертельно раненному выздороветь, чем выпросить что-то из запасного оружия у начальника штаба.

– Товарищ майор! – чуть не взмолился Василий Николаевич. – Я видел на складе винтовку, так необходимую моей роте. Выпишите ее нам. Вячеслава Аркадьевича Скорогорохова я уговорю. Будет две должности совмещать, командира взвода саперов и снайпера.

– Тем, что на складе хранится, лично распоряжается командир сводного отряда подполковник Репьин. Даже я вынужден обращаться непосредственно к Виктору Васильевичу, чтобы получить шлем от «Ратника» для кого-то из вертолетчиков. Он бывает им необходим для поддержания связи с нашими подразделениями. Но это ведь только шлем. А уж крупнокалиберку подполковник пуще глаза собственного бережет.

– Но толку-то от того, что винтовка на складе пылится, даже в бинокль не просматривается. А в реальном бою от нее был бы результат, причем очень даже неплохой.

В глазах у начальника штаба капитан Одуванчиков внезапно уловил незнакомый блеск.

Майор, обычно прямолинейный, заговорил вдруг непривычным для себя тоном:

– Давай, Василий Николаевич, так с тобой договоримся. Я должник перед старшим следователем Вострициным. Суть растолковывать не буду, скажу только, что в сложной ситуации он мне жизнь спас. В прошлый раз ты ему помог, и вся заслуга тебе принадлежит, поскольку операция против эмира Волка тобой начата. Постарайся и в этот раз. Только так, чтобы приоритет уже ему принадлежал. Он к тебе обратится, ты поддержи его, а я попробую содействовать тебе. Поговорю с командиром отряда. Выпрошу эту винтовку. Обещаю. Только вот с патронами для нее проблема. Нет их. Ты этот вопрос на себя возьмешь?

– Возьму и обязательно добуду.

– Ну так помоги Вострицину.

– Пусть он мне звонит.

Василий Николаевич Одуванчиков прождал целый день, но полковник юстиции ему так и не позвонил. А он уже начал представлять себе, насколько усилится его рота, когда получит второго снайпера с винтовкой «Корд». Саперный взвод в этом случае станет по силе равняться чуть ли не всей остальной роте.