Текст книги "Молчание солдат"

Алексей Викторович Ангелов, а попросту Ангел, пенсионер по инвалидности в связи с контузией, бывший капитан спецназа ГРУ, с опозданием поднимается в офис российского бюро подсектора Интерпола по борьбе с терроризмом, где он в настоящее время числится в штатном расписании простым оперативником. Рабочий день уже начался. Офис у интерполовцев невелик, расположен в квартире жилого дома, не имеет публичного статуса, и не вывешивает над металлической дверью подъезда рекламную табличку с надписью о своем месторасположении. Более того, он даже зарегистрирован как помещение жилого фонда Москвы. Точно так же, как и квартира рядом, занимаемая руководителем бюро Александром Игоревичем Басаргиным с семьей, зарегистрирована на него, хотя куплена на деньги международной полицейской организации. Выгодное положение – и офис под приглядом, и квартира вроде как под охраной. В другой же квартире Басаргина, полученной им во время службы в республиканском управлении ФСБ, в настоящее время проживает с семьей другой сотрудник бюро – Зураб Хошиев, бывший чеченский милиционер.

– Вот и Ангел! – как слон трубит атаку, восклицает Доктор Смерть, сидя за компьютером. Он чему-то радуется, хотя и непонятно чему, со всей высоты своих двух с лишком метров роста, которые нетрудно определить даже тогда, когда Доктор сидит в любимом большом и глубоком кресле. – А Пулат где сегодня потерялся?

Виталий Пулатов, неразлучный друг Ангела еще по службе в спецназе ГРУ, обычно прибывает чуть раньше, даже раньше всех других, потому что электричка из Электростали, где «маленький капитан», как его называют товарищи, живет, позволяет ему или приезжать раньше, или опаздывать. Второе он по природе своей не любит и потому выбирает первое. Но сегодня по какой-то причине привычками пренебрегает.

– И не дождетесь, – добродушно посмеивается Ангел. – Он рядом, вокруг квартала круги наворачивает, но подниматься не хочет принципиально.

– Почему? – не понимает Басаргин, погруженный в свои раздумья и не очень вникающий в суть общего разговора.

Ангел сообщает торжественным голосом, на выдохе:

– Машину купил. И теперь всех нас презирает...

– А почему презирает? – наивно интересуется Андрей Вадимович Тобако, не отрывая взгляда от разложенных по всему столу бумаг, словно из стандартных листов формата А4, заполненных текстом и графиками, непонятный пасьянс раскладывает.

– Потому что вы от своих машин удовольствия не получаете такого, какое он от своей получает, – из традиционного дальнего угла выдает резюме Дым Дымыч Сохатый. Так все зовут Дмитрия Дмитриевича Лосева с тех пор, как он получил свое прозвище в Афганистане, где командовал взводом отдельной кабульской роты спецназа ГРУ.

– Вот-вот, – соглашается Ангел. – Чувствуется проницательный человек. Сохатый в самую точку попал. У Пулата настоящая любовь. Глубокая, восторженная, почти с поросячьим визгом.

– Не иначе, он приобрел «Хаммер», – предполагает Зураб.

Зураб Хошиев говорит мало, но если говорит, то обычно попадает в точку.

– На сей раз ты не прав, – Ангел улыбается. – Виталий гигантоманией не страдает и купил «Хендэ Гетз», которого, докладываю для всеобщего сведения, сразу любовно прозвал «Гешей».

– Видел я такого «Гешу», – говорит Доктор. – Маленький такой, шустренький.

– Маленький-то маленький. Но двигатель один и шесть литра. И сто пять «лошадей» в этом малыше. Ни с одной «жучкой» не сравнить. Пуля, а не машина... Так Пулат утверждает, а сам я не знаю. Он даже прокатиться, эгоист, не дает. И приходится верить на слово.

– Такой жадный? – усмехается Доктор, которому в собственном «Мерседесе-500» обычно несколько тесновато.

– Говорит, я в страховку не вписан. Он не боится, что я в кого-то въеду, поскольку в мои таланты слепо верит, он боится, что кто-то менее талантливый в меня въедет...

Все посмеиваются.

Звонок в дверь прекращает рассуждения.

– Неужели решился оставить машину во дворе? – удивляется Ангел и идет на зов звонка, как образцово-добросовестный швейцар.

Возвращается он вместе с Пулатом. «Маленький капитан» смотрит на всех победителем, но сразу сообщает причину, заставившую его снизойти до того, чтобы подняться в офис.

– Мне сейчас из Чечни Сохно звонил... – и в виде доказательства он помахивает мобильником. – Ему, кстати, подполковника «кинули», и Кордебалету тоже... Я от вашего имени их сердечно поздравил и обещал обмыть звездочки. Но он не по этому поводу. У них там какая-то странная ситуация. Просят нас накопать как можно больше, если возможно, на отставного полковника ГРУ, а ныне полевого командира Руслана Ваховича Имамова, его воспитанника Аббаса Абдутабарова и на голландского журналиста... – Пулат вытаскивает из кармана бумажку, чтобы прочитать труднопроизносимое имя. – На голландского журналиста Клааса Раундайка. Этот голландец все лето провел в банде Имамова и до сих пор где-то в горах с «волками» рыщет...

– Дай-ка бумажку, – говорит Доктор. – Я африканские и голландские имена запоминаю одинаково плохо. Они, мне кажется, очень схожи. Язык сломаешь.

– Мы к этому какую-то привязку имеем? – как руководитель интересуется Басаргин, которому следует отчитываться за любую деятельность бюро. И он лучше других знает, что деятельность, не имеющая непосредственного отношения к главному профилю работы, не поощряется.

– Если Сохно обращается за помощью, значит, можем иметь, – решает Ангел. – Сохно в Чечне. Чечня, как утверждает пропаганда, главный рассадник терроризма. Следовательно, кому, как не нам, интересоваться положением дел там, в горах.

– Едва ли, – с сомнением, но утверждающе говорит Зураб как чеченец по национальности и вообще как главный специалист по внутричеченской обстановке. – Мы – антитеррористы. А Руслан никогда террористом не был. Он очень уважаемый в народе человек. Просто его затравили и лишили возможности сложить оружие, хотя он, насколько мне известно, собирался... И даже выходил на переговоры, когда его вместо переговоров пытались просто захватить. Слава Аллаху, довольно бестолковую ловушку устроили. На Имамова много клеветали с обеих сторон. И наши, и свои. Он никому не подчиняется и всегда имеет собственную точку зрения, а этого не любят те, кто к власти рвется. И даже, помню, за пару каких-то терактов от его имени брали ответственность...

Пулат отрицательно мотает указательным пальцем.

– Если бы это был не наш вопрос, то... Ведь Сохно запросил не МВД и не ФСБ, хотя наверняка полковник Согрин такую возможность имеет, а именно нас, – повторяет он. – А Сохно знает, что наш запас данных ограничивается определенным кругом лиц.

– Попробуй, Доктор, – согласно кивает Басаргин. – Хотя я в самом деле, признаться, не понимаю, почему запрос идет не от Согрина, а напрямую от Сохно.

Доктор Смерть кивает в ответ и набирает на клавиатуре компьютера адрес картотеки Интерпола.

Сохатый громко усмехается:

– Сохно хотел доложить нам, что он получил очередное звание. Вот потому звонил он, а не Согрин и не Кордебалет. Они свое состояние показывать стесняются, а Толя большой ребенок, и ему новые звездочки пока не надоели, как игрушки... Сам радуется и другим того же желает.

– Это похоже на правду, – соглашается Доктор, не отрываясь от работы. – Но... Нет данных ни на одного. Нигде не присутствуют. В терроризме, следовательно, замечены не были. Данные наших спецслужб по деятельности Имамова Интерпол всерьез, похоже, не воспринял.

– Запроси по общей картотеке, – просит Басаргин.

– Бога ради, – соглашается Доктор и отстукивает повторный запрос. Ответ получает почти сразу. – Вот, здесь Имамов присутствует со сноской «неподтвержденные данные». Это как раз то, о чем говорит Зураб. Ни о воспитаннике, ни о журналисте нет ничего. С воспитанником, я думаю, дело сложнее, если он ничем особым не отметился в мировой истории, и пусть Сохно сам ищет. Что касается журналиста... Если Тобако поможет мне написать по-английски это дурацкое имя, я доберусь до него через интернетовский «поиск». Все более-менее заметные и незаметные журналисты, кроме российских провинциальных заводских, где-то как-то засветились...

– Имя надо писать по-голландски, – предполагает Тобако. – Голландцы происходят от фризов, то есть от германских племен. Следовательно, алфавит у них должен быть близким к немецкому.

– Не проще ли набрать германскими рунами? – ерничает Сохатый. – Тогда уж точно до каждого фриза доберетесь.

– Кстати. А я только недавно прочитал, что известное на Руси фряжское вино на самом деле был сделано фризами, а не какими-то фряжами, – говорит Пулат. – Так что, будем звездочки Сохно обмывать?

На его реплику никто не обращает внимания.

– Посмотри, правильно я набрал? – просит Доктор Андрея.

Тобако тянется через стол, чтобы заглянуть в монитор.

– Может быть, правильно, хотя я не дам гарантии. Да набери ты его сначала по-русски!

Доктор Смерть набирает заново и запускает «Поиск» сразу по нескольким поисковым системам. Компьютер работает быстро.

– Есть такой! – восклицает он. – Целый перечень статей. И даже фотография. Вполне респектабельный, хотя, мне кажется, слегка злой дядька в основательном возрасте.

– Много и регулярно пьет, – говорит Пулат, заглядывая через плечо Доктора. – Синие мешки под глазами.

Рядом с Пулатом останавливаются Басаргин и Тобако, оставивший свой «пасьянс». Смотрят перечень, Доктор щелкает мышкой, передвигая список.

– Не понимаю, – говорит Тобако.

– Я тоже, – соглашается Басаргин. – Все статьи на экономическую тематику. Крупный, судя по всему, специалист по биржам. Какое отношение он имеет к чеченской войне и вообще к политике? Это не репортер – это эксперт и обозреватель.

– Даты проверь! – просит Тобако. – За нынешнее лето.

– Вот они, все даты, – показывает Доктор курсором. – Много пишет, в том числе и летом. Нынешним летом, прошу заметить, когда он ползал по горным склонам в Чечне. Еженедельные обзоры. Талантище. Это же надо так умудриться, чтобы давать прогноз на биржевые цены рынка нефти, находясь так далеко от всяких торгов!

– Если делать предположение судя по интернетовской фотографии, я вообще не подумал бы, что этот человек способен носить камуфлированный костюм, – говорит Тобако. – Если только он не бегал по горам в смокинге. И еще мне интересно, ему утренний коктейль подавали прямо в шалаш? Такие люди, как правильно заметил Пулат, не могут обходиться без утреннего коктейля.

– Звездочки можно и коктейлем вспрыснуть, – Пулат продолжает свою линию.

Басаргин задумчиво садится за стол и кладет руку на трубку городского телефона. Думает, формируя мысли для обоснования интереса. Потом набирает номер и не включает, как обычно делают все в бюро, спикерфон. Значит, желает говорить с кем-то конфиденциально.

– Володя... Здравствуй... Басаргин беспокоит... Скажи, у вас в картотеке есть списки аккредитованных в России иностранных журналистов? Очень рад за вас... А если этот журналист провел целое лето в одной из банд в Чечне? Думаешь? Ладно... Попробуй... Это голландец. Его зовут Клаас Раундайк... Клаас Раундайк... Не Клаус, а Клаас, с двумя «а»... Если можно, прямо сейчас... Я подожду...

Басаргин несколько минут сидит с трубкой у уха. Наконец ему сообщают.

– Так... Был... Это уже лучше... Хорошо, поищем... Ты не можешь сбросить мне на него данные? На электронный адрес... Ты же знаешь... Хорошо. Сделай прямо сейчас. Мы по этому вопросу работаем напрямую с Чечней...

Он кладет трубку.

– Клаас Раундайк три дня провел в Москве. Участвовал в каком-то мероприятии. Из Москвы вылетел в Тбилиси. Доктор, будь другом, сейчас пришлют данные на голландца. Сразу получи.

– А что за странный у тебя информатор? – спрашивает Андрей.

– Связи по прежней службе... – уклончиво отвечает Басаргин.

– Есть почта, – говорит Доктор. – Твои связи не утруждают себя набором, отправляют прикрепленным файлом готовый материал. С фотографией. И... И я, кажется, знаю адрес отправителя! По крайней мере, процентов на семьдесят. Несколько раз с ними сталкивался. Это СВР[9]9
  СВР – Служба внешней разведки.


[Закрыть].

– Это СВР, – соглашается Александр.

– Зачем СВР нужны иностранные журналисты? – не понимает Зураб.

– А ты думаешь, они вербуют только наших журналистов? – вопросом на вопрос отвечает Тобако.

– И приписка к основному тексту, – сообщает Доктор. – «В перспективную проработку не включен». Значит, в СВР его не трогали и не проверяли. Понятно. Три дня. Времени не хватило...

Доктор запускает полученную почту на принтер. Принтер работает почти беззвучно, слышно только, как похрустывает под воздействием температуры бумага, которая медленно выползает в пластмассовый лоток-приемник.

Доктор сразу понимает, куда они попали, просто переворачивает лист и кладет его на стол, чтобы видно было всем.

– Итак... – требовательно говорит он.

С распечатки на собравшихся смотрит совсем другое лицо, нежели показал им интернетовский сайт. Еще молодой человек со светлыми волосами, по-спортивному скуластый, жесткий, с маленькими, близко посаженными сосредоточенными глазами, может быть, слегка подслеповатыми.

– Вот это уже кое-что, – говорит Басаргин.

– По крайней мере, теперь у нас есть причина заинтересоваться им, – добавляет Ангел.

– И выполнить просьбу подполковника Сохно, – уточняет Пулат, который любит помогать друзьям, за что и друзья, в свою очередь, любят помогать ему. – Но звездочки Сохно и Кордебалета обмывать мы все равно будем!

ГЛАВА 2

– Юрий Петрович, ты понимаешь, что такое идти на серьезную операцию с мальчиками, которых я даже не знаю? – Полковник Согрин сжимает трубку телефона ЗАС[10]10
  ЗАС – засекречивающая аппаратура связи.


[Закрыть] так, что пальцы белеют, но лицо его по-прежнему остается невозмутимым. В трубке что-то булькает, как всегда бывает при разговоре через аппарат ЗАС. – Пять лейтенантов, судя по всему, необстрелянных...

– Понимаю, Игорь Алексеевич, – из Москвы отвечает полковник Мочилов, хотя слышно его, несмотря на бульканье, хорошо, словно полковник находится в соседней комнате. – И даже знаю, что группе по нормам положено два месяца на совместную подготовку. Но решение принято не моим личным желанием и без вопросов ко мне лично. Я даже не знаю, кто решение принимал. Это приказ. И я не могу его отменить и даже обсуждать... Так что бери этих пятерых лейтенантов и натаскивай по полной программе в боевых условиях. Как солдат когда-то в Афгане...

– С линейной части спецназа один спрос, с ОМОГ спрос будет совсем другой, и задачи будут ставиться другие. А я не уверен, что смогу с этими задачами справиться с необстрелянным молодняком. Более того, мне уже поставили задачу, от которой я сам слегка теряюсь. Но втроем мы справились бы гораздо лучше...

– Приказ, Игорь Алексеевич, приказ. Что касается новой операции, то ее, опять же скажу, разрабатывали не мы, и я вообще не в курсе дела.

– Я это понял. Потому и звоню. Может, сумеешь хоть чем-то помочь? Мне нужны все данные на полковника в отставке Руслана Ваховича Имамова. Знакомо тебе это имя?

Тяжелый вздох Мочилова звучит красочной иллюстрацией к просьбе.

– Значит, работаешь против него? Могу поздравить. Он сейчас у всех на слуху. По телевизору сообщают, что его отряд обложен со всех сторон. У меня нет на него данных. Он служил в агентурном управлении. И сомневаюсь, что генерал Спиридонов поспешит данными со мной поделиться. Ты же знаешь, как они собственные тайны уважают... Но я попробую. Ты долго на базе будешь?

– Я выпросил три дня на подготовку группы. Просил неделю. Но больше не дали. Операция уже началась без нас. Мы вступаем в действие только на завершающем этапе. Вместе с новоприбывшими пацанами. Откуда они хоть взялись? Из какой бригады?

– Я не знаю. Меня не подпускают к операции. Идут распоряжения сверху, и все. Мы вынуждены выполнять.

– К сожалению... – вздыхает и Согрин.

– Ладно. Как там наши подполковники?

– Выехали встречать пополнение.

– Привет им и поздравления. Я свяжусь с тобой после разговора со Спиридоновым.

* * *

К группе временно прикрепили БМП с механиком-водителем, чтобы не возникало проблем в подготовке на базе. Уже одно это говорит, какая важность придается операции. А почему – понять трудно. Дело вроде бы совсем обычное, кроме того, что противостоит им бывший полковник ГРУ. Но ведь не спецназовец же... Даже не офицер линейной армейской части, которые тоже воевать обучены. Полковник агентурного управления ГРУ, который, по идее, и в теории знать не должен, как окоп выкопать. Но он знает. И многое другое знает и умеет лучше армейских полковников...

На БМП Сохно с Кордебалетом и отправляются в Ханкалу встречать и принимать пополнение. Согрин ждет их в разведывательном управлении штаба группировки, рассматривая со всей внимательностью карты района предполагаемых действий и извилистый анфас ледника, спускающегося с высокой седловины на обе стороны хребта.

Перед полковником две карты: обыкновенная армейская, с топографическими отметками и символами, всем понятными, вторая – карта аэрокосмической съемки, скомбинированная на компьютере в результате совместной работы спутников и самолетов-разведчиков. Такие комбинированные карты только начали появляться в войсках, и многие, особенно молодые офицеры, не привыкли пока работать с ними. Но Согрин еще помнит времена, когда советские спутники систематически производили съемку всех интересующих страну объектов на земном шаре, и навыки такой работы не забылись до сих пор.

Карта космической съемки в дополнение ко всему дает возможность предположить наличие трещин на леднике. Сейчас эти трещины покрыты снегом и несут в себе серьезную угрозу любому неосторожному путешественнику. Горы очень любят, чтобы их уважали и всерьез относились к их норовистому характеру. Неуважительных они быстро ломают. Наверняка старые трещины вместе с ледником сдвинулись в сторону долины, и во множестве появились новые трещины в дополнение к обозначенным. Поэтому во время действий в горах следует быть особенно осторожным. Полковник проводит сверку карт и вносит в старую армейскую необходимые изменения, а на космическую переносит разъясняющие знаки, хотя ему выдаются обе карты для постоянной работы с ними. Но одна должна соответствовать другой – это полковник знает хорошо. Мало ли какой случай... И не всегда сверить сумеешь, не всегда успеешь нужную карту достать.

Звонит дежурный по управлению:

– Игорь Алексеевич, подполковник Сохно приехал!

– Один?

– Пришел один.

– Гони его ко мне...

Сохно заходит в кабинет через две минуты. Мрачный, лицо слегка вытянуто в вопросительном выражении. Командир знает, что так Сохно выглядит в минуты озабоченности.

– Что-то случилось? – поднимая глаза от карты и откладывая в сторону цветные карандаши, спрашивает Согрин.

– Пока ничего, но что-то готовится. Непонятное для самых умных. Я себя имею в виду. И тебя немного...

– Сам знаю, что готовится.

– А я хочу знать: в чем мне предстоит участвовать?

Полковник не возражает, потому что он сам желает знать это же.

– Кордебалет где?

– Повел новобранцев в казарму устраивать. Они просят отдельную комнату. Мягко, но настойчиво. И без смущения. Шурик попробует договориться.

– А что тебе не нравится? У нас же отдельная комната.

– Но они этого не знают. Хотя...

– Что – хотя? – Игорь Алексеевич отрывается от карты и выпрямляется.

– Хотя. Может быть, и знают. Они вообще, кажется, знают о нас больше, чем мы о них...

– То есть?

– По крайней мере, один из них дважды пытался назвать меня «товарищ майор». Потом другой так же пытался обратиться к Кордебалету, хотя погоны мы не прячем.

– И что? Не нравится понижение в звании? – посмеивается полковник.

– Не в том дело. Они давно и хорошо знают состав группы. Готовились общаться с двумя майорами и одним полковником. Это уже, скажем так, вошло в привычку. Потому и оговариваются.

– Что в этом страшного, не пойму?

– Мы когда узнали об усилении?

– Сегодня. Месяц назад с Мочиловым разговор заходил, я долго кашлял, а потом отказался, сославшись на свое законное желание вскоре отправиться на давно заслуженную пенсию. Садоводством, понимаешь, думаю заниматься. А пока совсем надумаю, о пополнении забудут.

– Не забыли. Я тоже узнал только сегодня. А они знали давно и изучили нас хорошо...

– Пусть так. Их все-таки собирали, инструктировали, предупреждали, с кем будут работать. Может быть, ты прав. Что-то здесь не совсем вяжется, я понимаю, но не вижу, честно говоря, причин для беспокойства.

Сохно подходит к окну, двор рассматривает, словно впервые видит, но надеется с этим заоконным пейзажем многие лета рядышком прожить. Наконец формулирует свои ощущения:

– Причины другие. Нам обещали молодых лейтенантов. А прислали матерых парней. Хотя тоже – лейтенантов.

– Матерых? – не понимает полковник.

– Мне так показалось.

– Так это же хорошо. Где они раньше служили? Из каких бригад их собрали?

– Они вообще не служили в спецназе ГРУ. Их передали из второго спецотряда горных егерей. Какая-то спецгруппа...

– Да, горные егеря задействованы в операции, – соглашается Согрин. – Отдельная рота. Они сейчас прижимают отряд Имамова к леднику и перекрывают выходы в долины, мешая ему рассредоточиться и исчезнуть. Хотя и тут тоже что-то не вяжется. Обычно боевики к границе небольшими группами движутся, а Имамов своих в кулак собирает. Все не так, как обычно. Но с этим разберемся. А егеря в деле задействованы.

– С ними нет связи?

– Пока – нет. Начнется операция – будет. Наверняка дадут «волну».

Сохно садится верхом на стул и с силой обнимает спинку:

– Я помню их командира. Общался. Майор Нечаев. Надо поговорить с ним. И как можно быстрее...

– О чем?

– Мне сдается, что наши мальчики не имеют никакого отношения и к егерям, хотя горные маршруты они, судя по терминологии и привезенному с собой оснащению, знают хорошо. Хочется надеяться, что не только по терминологии... Кстати, егеря, насколько я помню, вооружены «калашами». Эти – «винторезами». Два «винта» на группу из пяти человек. Это основательно. И вообще мне не нравится нагромождение терминологии. Спецотряд егерей, спецгруппа. Может, хватит одного спецназа ГРУ?

Согрин звучно вздыхает:

– Толя, командир с меньшим терпением уже расстрелял бы тебя. А к кому тогда они имеют отношение? Выкладывай, что соображаешь. К какому-то из управлений ФСБ?

– Сначала я тоже так подумал. Может, «Альфа», может, «Вымпел»... Но у ФСБ нет причин так темнить. Мы сами с ними столько раз работали. Но ты же сам знаешь, что помимо общеизвестных существуют еще и скрытые силовые структуры. Откуда были те два генерала в штатском, что дурили нам утром мозги?

– Я не знаю. Этого мне не говорят, но думаю, что из ФСБ. По крайней мере, надеюсь на это.

– А вот мне так не показалось. Они хотят, чтобы мы так думали. Ты правильно сказал, что генералы в штатском должны руководить штатским спецназом. Вот я и воображаю, в соответствии с твоими домыслами, что наши вновь прибывшие мальчики – из штатского спецназа неизвестной нам и другим силовой структуры.

– А кто знает такую структуру?

– Кто-то знает. Пара человек из штаба. И кто-то в Москве... А нам подсунули людей, которые хотят под нашим прикрытием выполнять какую-то свою миссию. Тогда понятно появление генералов и, кстати, думских деятелей в ситуации, когда они совершенно не нужны. Это простая маскировка какой-то строго засекреченной операции. Такой операции, к которой вплотную даже спецназ ГРУ допускать не рискуют.

– Преувеличиваешь. Структура была бы известна. Хотя какая-то доля правды в твоих рассуждениях есть. В том, что касается прикрытия.

– У нас в стране, как я слышал, около двух десятков закрытых институтов, которыми руководят генералы в штатском. А сколько еще лабораторий...

– Это не моего ума дело – сколько у нас институтов и лабораторий. Если они есть, я рад, что нашлось финансирование для их деятельности, потому что американцы свои институты финансировать не прекращали. Я все равно не понимаю, что тебя так беспокоит.

Сохно вздыхает огорченно и столь же неопределенно. Он не может найти слов, чтобы выразить свои сомнения. И потому вынужден прибегнуть к аналогии.

– Помнишь, как к нам в группу Кордебалет пришел?

– Помню. Как вчера было – помню.

– Он в рот к нам заглядывал. Мы для него были богами. Но у него уже была классная подготовка. И по специальности, и по «физике». А эти приехали – словно ждут, что мы к ним в рот заглядывать будем. Очень в себе уверены...

– Но это же хорошо! – не понимает Согрин беспокойства подполковника.

– Наверное, – вяло соглашается Сохно. – Только все равно мне ситуация не нравится. У меня такое впечатление, будто я та самая японская рыба, что предсказывает землетрясение[11]11
  В Японии держат в аквариумах некоторые породы декоративных рыб, способных предсказывать землетрясения. Медлительные и ленивые в обыденности, за сутки до события рыбы начинают метаться по аквариуму.


[Закрыть]. Мне сейчас так же метаться хочется... Не понимаю я, в чем дело, но чувствую что-то нехорошее. Словно нас в ловушку заманивают.

Согрин кладет на стол обе ладони, накрывая карты. Будто бы показывает, что разговор они ведут беспочвенный и лучше его прекратить.

– Ладно. Я пока с картами работаю, а ты с Кордебалетом проверь новичков на боевую подготовку. Сильно не бейте. Кстати, Пулат тебе не ответил?

– Пока нет. Я сказал, что через три дня нас уже не будет в пределах досягаемости связи.

– Может, ищут. Мне про Имамова обещал узнать Мочилов.

Сохно собирается выходить, но дверь открывается, и входит Кордебалет:

– Я дал ребятам пару часов на то, чтобы привести себя в порядок после дороги. Потом начнем занятия...

– Как они тебе? – интересуется полковник.

– Нормальные парни. Правда, не по годам серьезные, умудренные какие-то. Но в общем, ничего. Сработаемся.

– Иное мнение! – бросив взгляд в сторону Сохно, говорит Согрин. – Чувствую, у меня будет третье.

И пододвигает ближе к себе карты, с которыми работает, показывая, что оставляет вопрос о пополнении группы открытым.