Текст книги "Операция “Зомби”"

Решетов ждал генерала в своей машине, источая запах дорогих мужских духов. Водитель все так же услужливо открыл дверцу и отправился к очередному газетному киоску рассматривать любимую порнографию. Легкоступов мимоходом подумал, что если подобные свидания у Решетова происходят часто, то вскоре из водителя естественным образом воспитается сексуальный маньяк. Таких только, кажется, пока нет в Государственной думе. Всех остальных набор полный! Хотя если поискать...

– Здравия желаю, товарищ генерал, – в голосе Решетова слышится легкая кошачья издевка – следствие уверенности в себе перед мышью. Он – хозяин положения. Он диктует условия отношений. Он – типичный негодяй, прислуживающий политическим нуворишам.

– Здравствуйте, господин заговорщик, – генерал без усилий вставил в голос презрительные собачьи нотки, которые котам обычно не нравятся.

– Почему заговорщик? – спросил Решетов, уже не мурлыча, но еще не выгнув спину с одновременным шипением, как каждый кот делает при появлении собаки.

– Потому что так я формулирую суть вашей деятельности. Если вам это не нравится, могу вас называть господином шантажистом, террористом или еще чем-то подобным. Вас это устроит?

Геннадий Рудольфович играет свою роль продуманно и искренне. Никто не поверит, что он с распростертыми объятиями, восторженно брызжа слюной, бросился навстречу Решетову. Легкая и выверенная неприязнь в этом случае должна выглядеть более естественной. И не надо обладать особым артистическим даром, чтобы эту неприязнь показать. Он сотрудничает по принуждению – это и формирует его отношение к оппоненту. Одновременно следует и Решетова на место поставить. Пусть знает, что сильно командовать собой Легкоступов тоже не позволит. Он сам по себе личность сильная. Собака сторожевая, которая на хитрые кошачьи выкрутасы смотрит с презрением.

– Пусть будет так, Геннадий Рудольфович, – усмехнулся Решетов. – Если вам так нравится больше, я не буду сильно возражать.

– Как, кстати, вас звать-величать?

– Решетов.

– Имени при рождении родители для вас пожалели?

– Я привык к своей фамилии. Она отвечает моей сущности. Приглядываться ко мне бесполезно, товарищ генерал, даже таким опытным сотрудникам ФСБ, как вы. Я всегда пропускаю все взгляды сквозь себя. Решетов – от слова «решето». Но если вам необходимо иное наименование, можете звать меня Администратором. Это моя должность.

Решетов откровенно рисовался. Слишком он сам себе нравился, чтобы быть серьезной фигурой, какой желал бы казаться.

Теперь усмехнулся генерал. Бесполезной болтовней он маскировал другое. Его сейчас беспокоило, что стекла в машине слабо, но все же тонированные. Смогут ли парни из ГРУ сфотографировать Решетова через это стекло? Обещали какую-то инфракрасную съемку произвести. Чтобы затемнение не помешало. Сам Геннадий Рудольфович опытным взглядом старался поймать наблюдение. Но ничего не заметил. И это при том, что он знает о существовании такового. Значит, Решетов, который и должного опыта не имеет, и о наблюдении не знает, тем более ничего заметить не должен. Чтобы замечать слежку специалистов, все-таки необходимо самому быть специалистом. Хотя даже это не дает гарантии.

– Я принес документы, которые вас интересуют.

– Покажите.

Генерал открыл портфель и достал папку.

Решетов открыл ее в середине, мельком взглянул и отдал папку Легкоступову.

– Держите это при себе. Вы сами будете беседовать с Ангелом. И с Пулатовым тоже.

– Они у вас? – почти непритворно удивился генерал. На самом деле полковник Мочилов уже посвятил его в детали разработок своего ведомства, чтобы можно было при случае скоординировать работу.

– Пулатов точно у нас. Мне пока не сообщили, но вот-вот должен быть у нас и Ангелов.

– Сомневаюсь, что это вашим людям далось легко. Я имею представление о том, чего каждый из них стоит.

– Правильно сомневаетесь. Пулатов уложил шестерых из группы быстрого реагирования. И еще трое из службы наружного наблюдения бесследно пропали вместе с машиной. Я так полагаю, что и здесь не обошлось без его инициативы. Слишком велики потери. Если и Ангелов такой же, нам скоро придется заново формировать отряды своей безопасности. А туда каждого встречного мента или охранника не возьмешь, сами понимаете. Но с Ангеловым работает наш лучший специалист, который лично близко знаком с ним. Это, думаю, облегчит задачу.

– Один положил шестерых... Я не приступал к плотной разработке Пулатова. Послужной список у него с Ангеловым одинаковый. Такого результата и следовало ожидать. – Генерал не высказывал мнение, а словно размышлял вслух специально для Администратора. – Не расстраивайтесь сильно и будьте готовы к дальнейшим неприятностям. Я вам их твердо обещаю. Могу даже гарантировать. Капитан Ангелов ни в чем не уступает капитану Пулатову. Более того, если вы внимательно посмотрите документы, то убедитесь, что он не однажды показывал такие чудеса... Готовьтесь к неприятностям.

Раз подвернулся случай, Геннадий Рудольфович не удержался, сказал двусмысленность, пользуясь тем, что собеседник эту двусмысленность понять не в состоянии. Сам же генерал обещал неприятности совсем другие, которые желал бы и планировал устроить.

– Тем лучше... Тем лучше... – своим мыслям, должно быть, отвечая, промычал Решетов.

Впрочем, похоже, что его мысли отвечали и скрытым мыслям самого генерала. Но этого показывать было нельзя.

– Чем – «лучше»? Большими потерями в личном составе?

– Эти потери только подтверждают, что мы нашли как раз тех людей, которых так долго искали. С вашей помощью нашли. Но вернемся к делам. Сегодня приготовьтесь. Вечером, в районе двадцати двух часов, за вами приедет вот эта машина, – Администратор стукнул ладонью по спинке сиденья водителя. – Вас отвезут в аэропорт. Меня здесь не будет. Водителя зовут Рамон Павлович.

– Кто он по национальности? Имя странное.

– Не знаю точно. Кажется, эстонец или испанец... Что-то такое... Не забудьте свою папочку, – указал Решетов на портфель.

– Куда я полечу?

– Это вы узнаете, когда прилетите.

– Что – спецрейс? – спросил Легкоступов, понимая, что на простые рейсы обычно объявляют посадку и скрывать информацию бесполезно.

– Спецрейс.

Привычка – великое дело. Лежать и не открывать глаза, пока не оценишь обстановку полностью, – привычка человека, часто сидящего в засаде. Что я и сделал, в самом деле ощущая себя в засаде, а не в самолете, который летит в неизвестном направлении. То есть эту засаду я устроил в самолете. Если бы они – те, кто распоряжается сейчас моим телом, но не мыслями – знали, что я в самом деле нахожусь сейчас в засаде, они вели бы себя иначе.

– Не проснулся? – голос почти сочувствующий.

– Дрыхнет, – а этот с хрипотцой. Его обладатель, как я понимаю, обычно курит сигарету за сигаретой. Того и гляди, начнет сейчас надсадно кашлять.

– Жив он хоть? А то кто знает это снотворное... Оно же для животных приспособлено. Слонов таким в Африке валят. Дозу-то никто толком не знает...

Пальцы, шершавые и грубые, легли мне на сонную артерию. Мне стоило большого труда удержаться и эти пальцы не сломать. Неприятные они. По ощущению, по прикосновению – можно вычислить общий характер человека и возможных взаимоотношений с ним. Так же, как в городском транспорте в часы пик. С кем-то рядом стоять не хочется – раздражает, другой оставляет равнодушным. К третьему – пардон, к третьей! – прижимаешься с удовольствием даже спиной.

– Дышит.

– Пристегните его покрепче. А то свалится при посадке. Аэродром-то еще тот...

Чьи-то руки бесцеремонно пристегивают меня к носилкам на колесиках. Такими носилками сейчас «Скорую помощь» оборудуют. Лежать привязанным – для меня с моим характером – приятного в этом мало. Одно радует – таким образом обо мне заботятся. Чтобы не повредить драгоценный сосуд, в котором хранится какая-то информация. Имеется в виду моя голова. Боюсь только, что та информация была эфирного характера и улетучилась. Оставила лишь отдельные следы, не всегда чистые и потому заметные опытному взгляду...

Руки привязывающего пахнут сигаретами. Значит, сонную артерию мне не он прощупывал. Тот, кто прощупывал, пока не проявляет активности. Значит, в салоне самолета, по крайней мере, три человека. Уложить бы их сейчас всех здесь же, друг на друга. Потом с пилотами побеседовать и указать им иное место посадки. Под хорошее настроение я поступил бы так с большим удовольствием, но тогда вообще зачем я в это дело ввязался? Желания и возможности не всегда совпадают с целью. Мне и нужно, чтобы меня куда-то привезли. Хотя бы узнать – куда?..

* * *

– Вы имеете полное право отказаться, – сказал по телефону полковник Мочилов. В отличие от куратора он разговаривает со мной исключительно на «вы». То ли куратор званием постарше, то ли Мочилов интеллектом повыше.

– И что тогда?

– Тогда мы постараемся своими силами обеспечить вам безопасность.

– Поставите в подъезде пост из роты спецназа?

– Зачем? Страна у нас большая...

– Я уже согласился. Как там капитан Пулатов?

– Он уже приступил к работе.

– Чего ждать мне?

– Едва ли они пойдут на открытое предложение. Пулатову такого предложения не поступало. Это значило бы раскрыть себя прежде, чем появится уверенность в конечном результате. То есть без достаточных оснований вставлять промежуточное звено. Они постараются и так вас убедить. Начнут искать варианты. Я думаю, это будет как-то связано с вашей предыдущей работой. Самое уязвимое звено. Приготовьтесь. И постоянно держите нас в курсе всех событий.

– Возможно, это уже началось, только с другого конца... Ко мне обратился за помощью солдат моего взвода в Афгане.

– Говорите данные. Я записываю.

Я передал данные на Юрка. Что помнил о нем по старым временам, что сейчас знаю, что слышал. Одновременно сообщил и небогатые данные на его машину. Полковник обещал перезвонить через час. Но позвонил уже через двадцать минут.

– Нашелся ваш друг. На него в МВД досье хорошее. Трудно предположить, что он может нуждаться в чьей-то помощи. Возглавлял в Москве охранное агентство.

Я искренне удивился. Предположил даже ошибку.

– Он же в Перми живет?

– Из Перми он уехал в начале девяностых. Возглавлял охранное агентство, которое неизвестно что и неизвестно кого охраняло. Агентство не закрылось, а просто исчезло из города вместе с сотрудниками около года назад. Тогда РУБОП уже сильно интересовался ими. Сестра его жива и здорова, проживает в Подмосковье, институт бросила после первого курса, вышла замуж, родила ребенка. Больше сестер он не имел. Что касается автомобиля с пермским номером, то в Перми такой номер не зарегистрирован.

Приятные новости. У меня засосало в груди от обиды. Все могу простить. Трусость, глупость, слабость... Не могу простить только предательства. Предают свои... Только свои... Мужья, жены, дети, друзья...

– Понял. Я активизируюсь встречно.

– Варианты связи и инструкции получите у куратора. Надеюсь на скорую встречу. И берегите здоровье, не перенагружайтесь нервно.

На курорт меня полковник – мать его! – отправляет! Что ж, я отдохну и слегка развеюсь...

* * *

...Хорошо, что голоса в салоне предупредили вовремя о местной посадочной полосе. Иначе я предположил бы, что мои носилки катают по гигантской стиральной доске. Даже мне, привычному к грунтовым военным аэродромам, местный не сильно понравился. А запах пыли я ощутил, кажется, сквозь авиационную герметизацию. Это потому, что все грунтовые аэродромы, насколько я помню, могут быть занесены в Книгу рекордов Гиннесса по содержанию пыли на один кубический сантиметр воздуха.

– Сейчас, пыль уляжется, встретят... – Тот голос, который показался мне наиболее сострадательным, к счастью, любит комментировать то, что другим и без него понятно. Есть такая категория людей. К моему незрячему удовольствию, есть.

Самолет тем временем вырулил на стоянку и остановился. После шума двигателя тишина показалась блаженной. И шаги – в мою сторону.

– Развязывать?

– Зачем? Все равно вывозить.

– Вывезем, все равно развязывать. Носилки в машину не влезут.

Может, пора и проснуться?

– Что-то долго он спит.

– На наше счастье, спит. Если проснется, ствол от него не отводи. Уж на что шеф был в этих делах дока, а он его с шести шагов точно в горло...

– А как одной стрелой сразу двоих в будке положил? Откуда узнал, что там прикрытие выставили?

– С его-то опытом...

Вообще-то, если рассудить здраво, я уже часть поставленной задачи выполнил. Прибыл к месту дислокации. Со стволом, любующимся мной, или без оного – хотелось бы произвести рекогносцировку. И, если вдруг представится возможность, – подтвердить свою репутацию. Пусть Юрок был у них шефом, это значит, что я был шефом их шефа. Юрок учил их, следовательно, я смогу тоже сделать это. И даже на более высоком уровне. А уменьшить количество соперников – на данном этапе это предел моих мечтаний.

И я открыл глаза.

– Привет, Ангел, – насмешливо, с подленькой издевкой, как только со связанным и разговаривают, проговорил мелкий человечек с прокуренным голосом. Именно таким я и представлял его. – Мы тебе сейчас, наверное, чертями кажемся?

К подобному юмору лично я привык еще в военном училище. Хотя и поговаривали, что сама шутка относится к тем временам, когда древние шумеры стада по пустыням гоняли. Тогда она еще казалась особо недоразвитым людям смешной. Но каждый современный придурок считает ее плодом собственного штампованного остроумия.

– А ты, браток, похоже, намедни в аду дыма с жадности пережрал – хрипишь, словно у тебя метательный нож из горла торчит, как у твоего бывшего командира.

Хриплый разинул рот и не нашел, что ответить. Он стоял позади моей головы, следовательно, видеть его я мог только кверху ногами, но и в таком положении я заметил, как он ощупал собственное горло. Предчувствует...

– Если нет еще, не расстраивайся. Дело твое молодое. Обещаю сделать все качественно. Даже хрипнуть не успеешь.

Я почти с разбега включился в словесную дуэль с надеждой перевести ее в дуэль настоящую. Даже с тремя противниками. Счастье подвалило – им меня убивать нельзя. Только усыпить. А мне можно делать, что душа пожелает. Не могу же я отставать от Пулатова настолько. Пока девять – три в его пользу. К тому же я знаю, что ничем не рискую. А со снотворным или без него – поспать я всегда люблю. Только не всегда удается.

– Какой дурак натянул на меня смирительную рубашку? Так и будете катать?

– Сейчас развяжем. – Парень с сочувствующим голосом – ростом метра под два дотягивает – наклонился надо мной. – Только сразу имей в виду: при первом резком движении – стреляем. Сережа у нас – мастер по биатлону. Промаха не дает, – кивнул он в сторону третьего.

Третий рассматривает меня с любопытством и почти с восхищением. Определяю его по взгляду. Я хорошо знаю такую категорию людей. Сами они, как правило, чего-то стоят в рукопашной. Но судьба не дала им возможности послужить там, где служат их кумиры. Не зная меня, он делает из меня кумира, как делал, наверное, кумира из Юрка. Но при этом парень соблюдает осторожность и близко не подходит, держа двумя руками, как тяжеленную двустволку, одноствольный обрез. Очевидно, точно такой, какой был у покойного младшего сержанта. Всех, что ли, своих мастеров спорта по биатлону они вооружили такими?

– У вас уже стало на одного мастера по биатлону меньше. К сожалению... Предупреждаю! Учтите, я не люблю, когда со мной невежливо обращаются.

Двухметровый вцепился длинными пальцами в узел, с трудом растянул его, а хриплый тут же защелкнул наручники. Даже руки размять не дал. Но я ведь чистосердечно предупредил, что не люблю, когда со мной невежливо обращаются. И показал это хриплому долгим взглядом. Он смутился и отвернулся. Наверное, на своем горле внимание сосредоточил. Точно – предчувствует.

Ситуацию я, кажется, начал понимать, словно руками ее пощупал. Ими получен приказ обращаться со мной бережно. И еще они подумывают, что вдруг да стану я со временем их боевым батькой-командиром вместо Юрка. Меня, естественно, сначала будут пытаться завербовать. Потом будут пытаться принудить, если я на первое не поддамся. Но не это главное. Главное, они попытаются сделать то, что не смогли сделать в реабилитационном центре ГРУ и что мечтали попробовать сделать надоедливые доставалы из ФСБ.

Они... Кто же они такие?

Мне развязали ноги и даже не нацепили на них кандалы из якорных цепей с двухпудовыми гирями. Мне такой факт приятен. А для них это неоправданно рискованно. Но ноги следует сначала размять, раз уж не дали размять руки.

Я лениво сел на носилках, осмотрелся. Летели, оказывается, в «Як-40». Кресла только в первой половине салона. Задняя часть переоборудована для грузовых перевозок. Я – груз, как понимаю. Не очень приятно ощущать себя таковым, но ничего не поделаешь, когда колода в руках противника и его очередь сдавать карты. Моя очередь еще впереди, и пусть он сейчас передергивает. Для большой игры передергивать еще рановато. А когда подойдет момент, сдавать буду я!

Сейчас опустят трап, и с пыли грунтовой полосы войдут в самолет новые ребята. Может быть, их будет много. Тогда ситуация осложнится. Надо что-то придумать.

Я со вздохом покинул носилки, словно из мягкого кресла по необходимости поднялся, пару раз присел, разминая ноги, поморщился от придуманной на ходу боли в спине, которую выгнул на пример кота, и от всей души порадовался взглядам, которые парни от меня не отрывают. Боятся и гордятся, что я перед ними такой вот – скованный, беспомощный, как дождевой червь на асфальте после дождя. Должно быть, много им Юрок рассказывал про своего бывшего командира. И было, наверное, кому рассказать про мою недавнюю работу на Труповоза. Пусть боятся... А радость моя обоснована тем, что нет опаснее внешне беспомощного человека. Это тоже один из вариантов обучения в спецназе ГРУ – враг должен считать себя более сильным, несправедливо сильным. Боюсь только, что я слишком хорошо учил в свое время Юрка, а он потом обучал своих парней тем же наукам.

Со стороны трапа послышалось гудение. Трап спускают. А действовать мне трудно. Хриплый и длинный стоят в пределах достигаемости моих ног. Но достать при такой расстановке сил сумею только одного. Третий успеет выстрелить – вижу по его восхищенному лицу. И опять усыпят, но в следующий раз не потеряют осторожности. А я не уличный боец, которому все равно куда бить, лишь бы бить. Я – спецназ ГРУ, меня учили побеждать. А для этого следует проявить терпение. Терпению меня тоже учили.

ГЛАВА ПЯТАЯ

– Степь да степь кругом, – сказал Легкоступов, ни к кому не обращаясь.

– Что вы сказали? – переспросил худощавый пассажир с хищным орлиным носом, сидящий от генерала через проход.

– Степь, говорю, кругом... – Геннадий Рудольфович показал пальцем на иллюминатор.

«Як-40» шел на посадку. Странно было видеть в голой степи нормальные панельные здания, обозначающие принадлежность к городскому пейзажу. Но зданий было немного, поэтому местный пейзаж на городской не тянул.

– Впервые сюда? – спросил пассажир.

– Впервые.

Генерал хотел было спросить – куда, но это выглядело бы слишком странно. Так разговор завязать все-таки не стоит. Информацию можно брать из любых источников. Этот пассажир, как и двое других, – невеликое народонаселение самолета, не считая пилотов, – всю дорогу спали. За окном была ночь, иногда под крылом мелькали огни населенных пунктов, где-то в стороне осталось много таких огней – город, а двигатель все так же монотонно урчал, и самолет уносил Легкоступова неизвестно куда и не совсем известно зачем. И спросить было совсем не у кого. Сейчас вот пассажир заговорил сам. Значит, следует моментом воспользоваться и его разговорить. Но осторожно, избегая откровенных выяснений ситуации. С теми, кто спрашивает откровенно о том, о чем не говорят вслух, слова подбирают особо сдержанные, чтобы не попасть впросак.

– А вы уже бывали здесь? – вопрос прозвучал совсем невинно, почти с зевком.

– Бывал.

– Скучно, наверное?

– Скучать мне некогда, я приезжаю сюда работать, – сказал пассажир неожиданно неодобрительно, почему-то вдруг нахмурился и закрыл глаза, показывая, что разговаривать с незнакомцем он не расположен.

По одной этой фразе Легкоступов вычислил трудоголика. Такие люди сами себя работой изводят, и другим покоя не дают, и очень не любят, когда с ними разговаривают о чем-то противоположном работе. Например, спрашивают о том, как убить скуку. Во многом Геннадий Рудольфович сам принадлежал к такому типу людей и потому нечаянного собеседника понял. Разговор следовало вести не так. Но сразу первый промах исправить сложно.

– Вы сюда надолго? – спросил он все же у соседа, усердно изображающего из себя спящего, через пару минут.

Тот подергал длинным уродливым носом.

– Как придется...

Все, разговор не состоялся, и можно не мучить себя, не утруждать напрасно, подыскивая нужные темы. Это только на подозрение наведет.

Легкоступов, в отличие от других пассажиров, спать не хотел. Он желал больше увидеть, что объяснимо и простительно для человека, впервые попавшего в новое место. И потому прильнул к иллюминатору.

При посадке трясло сильно – грунтовая полоса ни один самолет не балует, но никто в салоне не отреагировал на это. Значит, все попадают сюда не впервой. Он единственный из таких. Что же, и это уже информация, которой пока воспользоваться нельзя. Но генерал хорошо знал, что по мере накопления информация начинает сама собой систематизироваться в голове и из отдельных эпизодов складывается картина.

Здание аэропорта представляло из себя длинный барак с мачтой и традиционной полосатой колбасой, показывающей направление и силу ветра. На самом здании, вопреки ожиданиям генерала, не красовалось никакой надписи, обозначающей наименование населенного пункта. Значит, и с этой стороны информации – ноль. Привольная степь служить ориентиром не может. Такие пейзажи встречаются и в Нижнем Поволжье, и на Урале, и в Сибири. Но городок, что расположился вплотную к аэропорту, явно военный. Хотя это тоже дает мало. Наверняка здесь стоит часть ракетных войск. Таких частей по России разбросано – не счесть. Попробуй определить место по таким характеристикам...

Умолк, словно устал, двигатель самолета. Опустился трап. Легкоступов и пассажир с длинным носом сидели ближе других к выходу, и они, естественно, первые устремились на выход.

– Товарищ генерал, – окликнули сзади. – Геннадий Рудольфович...

Легкоступов понял, как опрометчиво решил, что его оставили в одиночестве потому, что сильно доверяют. Нет, и здесь у него провожатый, потому что окликал его голос явно незнакомый.

Он обернулся. Какой-то человек сделал ему знак рукой, попросил задержаться. Задержка заняла всего несколько секунд, но за это время крючконосый успел выйти, и когда Геннадий Рудольфович вдохнул горячий воздух раннего степного утра, тот уже садился в большой джип, стоящий здесь же, рядом с самолетом. Другой джип, чуть поменьше, ждал пассажиров по другую сторону.

– Нам, товарищ генерал, сюда...

«Хорошо человек работает», – профессионально отметил Легкоступов. И все время ожидания отлета в аэропорту, и во время полета этот человек или беседовал с другим спутником, или спал. И совершенно невозможно было определить, что он ведет наблюдение за генералом.

Около машины Геннадий Рудольфович остановился, достал «сотовик» и стал набирать номер.

Это был хорошо продуманный шаг. Во-первых, сразу хотелось заявить, что он здесь не под арестом и имеет право на связь – в чем даже сомневаться не может. Во-вторых, его должны увидеть с этой трубкой, чтобы потом это же не вызвало вопросов.

– Товарищ генерал, здесь только местная сотовая связь. Без роуминга. Для разговоров с Москвой только спутниковая, – сказал сопровождающий и протянул другую трубку, побольше.

– Спасибо. С Москвой связь прямая?

– Прямая. На трубке московский номер.

Легкоступов позвонил домой, отметив про себя, что у простого сопровождающего, если только это в самом деле простой сопровождающий, с собой трубка спутниковой связи. И не какая-то архаичная, какими пользуются высшее руководство армии и даже сотрудники президентской администрации, а самая современная, которые пока большая редкость. Обычные трубки спутниковой связи требуют носить с собой кейс с оборудованием. Современное оборудование умещается в одной трубке.

– Спала? – спросил жену. Естественно, она в это время спала. – Я долетел нормально. Не беспокойся. И с желудком в порядке. Да... Не знаю... Жара с самого утра. Ладно. Я с чужой трубки звоню. Мне позвонить нельзя. Здесь нет сотовой связи. Ладно, хорошо. Девочкам привет. Спи дальше... Как дела позволят... Все... Все, я сказал...

Он нажал кнопку отбоя и вернул трубку.

– Спасибо. Жена просила позвонить, как прилетим. Волнуется каждый раз...

Сказал и тут же понял, что допустил прокол. Если его домашний телефон прослушивали, то знают – за две прошлые поездки по делу Ангелова он ни разу домой не звонил. Сопровождающий вполне мог это знать тоже.

В машине был только мрачный водитель. Они сели втроем.

– Можете поспать, товарищ генерал. Нам почти час ехать.

Значит, место прибытия не в городе. И нет возможности выйти на связь в случае экстренной необходимости. Это совсем плохо...