Текст книги "Красные волки"

2

Две группы общей численностью в девять человек были уничтожены при попытке прорыва через перевал. Агентурные данные, впрочем, сообщали о банде в девятнадцать человек. Спецназ внутренних войск ряды бандитов проредил, погнав к перевалу двенадцать бандитов и уничтожив семерых. Прочесывание леса на склонах, в долинах и в ближайших горах в поисках оставшихся троих взял на себя отряд «краповых» беретов, пришедший по следам банды. У «краповых» тоже были потери, но не сравнимые с потерями спецназа ГРУ – только двое легкораненых, которые даже строй не покинули и после перевязки продолжали участие в операции.

Начальник штаба батальона майор Коваленко вызвал за «грузом 200» вертолет. Причем к «грузу 200» в данном случае относились и бандиты, и военные разведчики. Гонять за ними вертолет по отдельности никто не позволит, как ни обидно бывает укладывать рядом тех и других. Когда совсем рассвело, ожидая прилета вертолета, вокруг погибших солдат собрались оба взвода вместе с командирами. Здесь же стояли два майора «краповых» и радист их отряда. Майоры руководили прочесыванием ближайших территорий по рации. Присутствие командиров отряда спецназа внутренних войск на перевале показалось капитану Шереметеву странным, сам он обязательно лично бы участвовал в поисковых мероприятиях, но в разных родах войск разные методы ведения боевых действий, и вообще было не время интересоваться чем-то посторонним. Хотя такой интерес естественен. Подсознание, пытаясь уберечь человека от стресса после гибели сразу троих солдат, не дает мозгу сосредоточиться, отвлекает его на посторонние размышления, мешает насущные мысли логически выстроить и исчезает только через несколько часов, когда все ощущения слегка притупятся. Только тогда оно позволит человеку ясно соображать и осознавать происшедшее.

Капитан пытался соображать быстро, но это плохо получалось. Самое большое недоумение вызывали рваные раны на горле солдат. Даже если смерть сразу после раны не наступает, то наступит через десяток секунд от потери крови. С такими ранами долго не живут. Через сонную артерию идет приток крови к мозгу, и через горло способна вытечь из человека практически вся кровь. Кроме того, с разорванным горлом не крикнешь, не подашь сигнал тревоги. Это объясняло, почему никто не сумел предупредить других об опасности. Вообще-то, майор Коваленко рассказал, что знает в спецназе ГРУ нескольких офицеров, умеющих ударом двух пальцев пробивать горло и сонную артерию. Теоретически этот удар знал почти каждый офицер, но исполнять его умели только единицы, да и то не в каждой бригаде находились такие спецы. Но там горло пробивалось только до сонной артерии, а вторая сторона горла оставалась целой. Здесь же впечатление было такое, что каким-то предметом с острыми зубами хватали за горло, зажимали и рвали его на себя. По крайней мере, так подумал майор Коваленко, когда бинтом стер кровь с горла одного солдата, чтобы лучше рассмотреть характер ранения.

– Не понимаю, – сделал он вывод, – я с таким не встречался.

Старший из «краповых» майоров склонился над телом:

– Помню, в первую чеченскую войну мы бандита поймали. У него одна рука ампутирована, а вместо нее протез был, с когтями, как лезвия. Запросто горло человеку рвал.

– Ты предполагаешь, что в банде Борзова три таких инвалида? – криво усмехнулся Коваленко. – И напали они одновременно, и удары наносили синхронно, как роботы? Что-то я сомневаюсь. Скорее, кто-то один, очень умелый, поочередно нападал на каждого.

– Что это? Что за звуки? – спросил вдруг старший из «краповых» майоров, поворачиваясь в сторону перевала, где спецназ ГРУ, уже освободив его, снял засаду.

На странные звуки обернулись все собравшиеся, и даже автоматы повернули стволами туда же. Впрочем, звуки были не статичными, а стремительно уходили дальше, под склон хребта. Но уши отчетливо улавливали непонятное шелестящее посвистывание.

Капитан Шереметев дал знак стоящему рядом солдату, тот согнулся, подставляя спину, и он резко вскочил на нее, потом перепрыгнул на высокий камень-валун и поднял бинокль с тепловизором, позволяющий смотреть даже через кусты. Но свист уже прекратился.

– Не успел, Григорий Владимирович? – спросил майор Коваленко, когда Шереметев спрыгнул с валуна.

– Увидел только бегущую пару волков. В последний момент, перед тем как скрыться за пригорком, они мне хвостами махнули.

– Волки не свистят, а воют, – со знанием дела и с откровенным неодобрением заметил второй «краповый» майор.

– Серые… А какие звуки издают красные, мы не знаем, – возразил Коваленко и снова склонился над убитым солдатом, которому протирал рану. – А что, может быть, и волки…

– Экспертиза покажет… – в сомнении покачал головой Шереметев.

День после бессонной ночи ушел у капитана на написание писем родителям погибших солдат-контрактников. Григорию Владимировичу было в два раза легче провести многоходовую боевую операцию с применением различных видов вооружения, чем написать эти три письма. Причем ему самому неприятна была мысль о написании всех писем с одним и тем же стандартным текстом, с сухими армейскими формулировками, типа «погиб при исполнении служебного долга». И капитан Шереметев стремился найти хоть какие-то человеческие слова, в каждом письме разные, которые могли бы утешить родителей, хотя понимал, что словами их утешить невозможно. Никакие слова не заменят потерянного сына.

Уже было готово два с половиной письма, когда в канцелярию роты без стука вошел майор Коваленко и тяжело плюхнулся своим далеко не мощным телом на стул.

– У-уф-ф-ф… – громко перевел он дыхание, словно только что совершил многокилометровую пробежку.

– Устали, товарищ майор? – посочувствовал Шереметев. – Вам бы выспаться не мешало. Шли бы в общежитие…

Штабные офицеры в командировке располагались в офицерском общежитии, тогда как линейные младшие офицеры, командиры взводов и рот, как правило, квартировались прямо в казарме, чтобы в случае тревоги быстро построить своих солдат. Правда, в последнее время такие случаи тревоги стали редкими, тем не менее традиция сохранилась, хотя солдатам постоянное присутствие командиров не всегда было по душе. Но и солдаты бывают разные, и обстоятельства разные. И к обстоятельствам надо уметь приспосабливаться. Это главная заповедь военнослужащего спецназа ГРУ независимо от звания – умение мимикрировать и в любой обстановке чувствовать себя, как в родной.

– Отсыпаться дома будем, когда в отпуск после командировки пойдем. А сейчас разве уснешь? Глаза вроде бы сами закрываются, а как закроются, перед ними та же картина. Эти твои парни… Больно, словно у тебя самого горло разорвано, и комок там стоит, дышать мешает. Новости слышал?

– Мне не до новостей. Я весь день, товарищ майор, из канцелярии не высовываюсь. Письма родителям погибших никак не пишутся. Слова подобрать не могу. Нет, наверное, таких слов, чтобы утешить. Не придумал никто…

– Нет таких слов, – согласился Коваленко. – А новости интересные. Сейчас командир приедет с заключением судмедэкспертизы. Мне пока сказал только одно – эксперты безоговорочно утверждают, что солдаты погибли от укусов собак.

– Может, волков? – переспросил капитан Шереметев.

– В том-то и дело. Я командира переспрашивал, он переспрашивал экспертов. Те утверждают, что у волка челюсть иначе устроена, зубы под другим углом расположены, и разрыв имеет другой характер. Это явно укусы собак. Хотя для собаки более характерно схватить за горло, если удастся добраться, и душить, а волки именно рвут, редко вцепляясь в жертву, разве что когда свалить пытаются. Эксперты даже для уточнения пригласили человека со стороны, охотоведа со стажем, который волков как свои пять пальцев знает. Он их выводы подтвердил. Впрочем, командир сам вот-вот подъедет и расскажет все. Я сказал ему, что у тебя в роте буду, так он обещал сразу сюда.

– Я еще дома что-то слышал об одичавших собаках, – задумчиво произнес Шереметев. – Читал где-то. Но они, помнится, обитают рядом с населенными пунктами или внутри. Иногда даже волков в свои стаи принимают. Очень опасные за счет умения с людьми общаться. Нападают исподтишка, всем скопом и могут жестоко порвать самого сильного человека. Но если наш случай рассматривать… Так далеко от ближайшего села им делать нечего. И, кроме горла, других укусов нет. Я вообще склонен предположить, что там была какая-то человеческая хитрость, маскировка под нападение животного. Такие вещи, помнится, уже случались здесь же, на Кавказе. Кроме того, можно было бы предположить, что это красные волки, но, опять же, говорить что-то конкретно невозможно. Мы ничего не знаем о красных волках. Вообще ничего. Я позвонил уже паре знакомых офицеров из местного ФСБ. Мне сказали, что когда-то, несколько веков назад, их было множество. Но потом простые серые волки, как более сильные хищники, выселили красных с самых лучших участков охоты, и те начали понемногу вымирать. Да и человек выбил слишком много дичи, чтобы волкам можно было кормиться, в результате любой волк сейчас стал редкостью. И красный, и серый. Это вся моя информация. Стоило бы, наверное, поинтересоваться у нашего знакомого профессора Исмаила Эльбрусовича Идрисова, но я, к сожалению, не знаю его координатов.

– Ты, помнится, данные на него и на его рабочих записывал, – напомнил начальник штаба. – Поделись, а я прямо сейчас официальный запрос отправлю. Потом, у меня есть в кабинете телефон одного человека из университета в Махачкале. Тоже преподаватель. Может, он телефон профессора найдет. Попробую, в любом случае надо собирать информацию.

Капитан молча вытащил записную книжку, нашел страницу с последними записями и переписал на чистый лист бумаги данные на рабочих экспедиции. Сведения о профессоре Шереметев держал в памяти и записал уже без записной книжки. Майор Коваленко сложил лист вчетверо и ушел с ним так же быстро, как появился.

– Через пять минут вернусь, – пообещал на ходу уже с порога. – Если командир приедет, пусть меня подождет.

Командир отдельного отряда спецназа ГРУ подполковник Веремеев не спешил вернуться в расположение, и Шереметев снова придвинул к себе незаконченное письмо. Вообще-то, капитан плотно дружил с компьютером, даже говорил как-то, что ему проще печатать, чем писать какие-то документы от руки. Но сейчас печатать он не желал. Печатный текст всегда обезличен и холоден в сравнении с рукописным текстом, а письма хотелось написать теплые, человеческие.

Шереметев успел написать всего десяток строчек, как вернулся майор Коваленко:

– Не было командира? Ну и ладно. Могу еще новостями поделиться, если не возражаешь.

– Не возражаю, товарищ майор. – Капитан со вздохом убрал недописанное письмо в верхний ящик рабочего стола, к двум уже написанным письмам, и сложил руки на столе, на манер прилежного первоклассника.

– Я послал в ФСБ в Махачкалу официальный запрос по спутникам Идрисова. Как только будет ответ, кодировщик доложит мне текст. Сюда принесет. И еще я дозвонился до своего знакомого преподавателя. Он мне, можно сказать, жизнью и свободой обязан еще с прошлой командировки и потому расстарался, нашел мне и домашний, и сотовый телефоны профессора Идрисова. И хотя он не с биологического факультета, но кое-что о нашем профессоре знает и, как сам сказал, хорошую характеристику ему дать не рискнул бы. Самое главное, что Идрисов не дагестанец по национальности, а чеченец. А чеченцы с дагестанцами время от времени спорят по поводу главенства на Северном Кавказе. Это против россиян они порой готовы объединиться, но друг к другу тоже относятся не лучшим образом. Может быть, характеристика профессора Идрисова вызвана как раз этими соображениями, пока не берусь судить. Но отдельные факты из биографии нашего профессора тоже привлекают внимание. Когда в Чечне к власти пришел Дудаев, Исмаил Эльбрусович уехал в Грозный. Каким-то образом ему удалось войти даже в ближайшее окружение чеченского президента, впрочем, не надолго. Потом, по слухам… Чтобы быть объективным, мой информатор так и сказал – «по слухам»… Значит, по слухам, Идрисов работал вместе с Шамилем Басаевым и Хаттабом. Что делал у них, откровенных бандитов и террористов, кандидат биологических наук, он тогда еще не был доктором и профессором, остается загадкой. Но оба, опять же по слухам, весьма ценили его. Для нас этот факт может оказаться очень важным и заставляет присмотреться к фигуре Идрисова внимательнее. Ты уже знаешь, наверное, что три человека из банды эмира Борзова так и не были обнаружены «краповыми», а мы пропустили через перевал как раз троих, так что положение весьма сложное. Что касается профессора – это весьма темная личность. Знаешь, по какой теме он защищал докторскую диссертацию?

– По какой? – спросил Шереметев. – Красные волки?

– Гораздо интереснее. Влияние гипнозом на животных. Телепатические методы общения между человеком и животным. И защищался не в Махачкале, а в Лондоне. У него, кстати, есть «вид на жительство» в Великобритании и квартира не где-нибудь, а на улице Пикадилли[2]2
  Улица Пикадилли – одна из главных улиц Лондона, тянется от площади Пикадилли до Гайд-Парка.


[Закрыть], что говорит о состоятельности профессора. А при современных зарплатах преподавателей вузов это нонсенс. Но не вопрос его состоятельности нас должен волновать, а тема диссертации. Очень интересная тема.

– Да, помнится, я дома случайно попал в Интернете на материал о гипнозе животных, – согласился капитан, понимая, к чему ведет разговор начальник штаба батальона. – Владение таким гипнозом дает большие результаты. Хотя лично у меня правдивость материала вызвала тогда сомнение. В Интернете многое могут понаписать. Всему верить – дураком станешь. Так вы, товарищ майор, думаете, что Идрисов с помощью гипноза натравил красных волков на нашу засаду?

– Я могу считать только тогда, Григорий Владимирович, когда у меня на руках будут конкретные факты. Пока же я ничего считать не могу, я могу только предполагать. А предполагать можно даже самое невозможное, потому что случилось именно почти невозможное. Солдаты погибли при странных обстоятельствах. Но даже если профессор действительно сделал это, как такое докажешь в суде? Нас на смех поднимут с таким обвинением.

Кому предназначалась последняя фраза, капитан Шереметев не понял. Он сам, как и майор, хорошо знал, что половину ситуаций, возникающих в военной обстановке, невозможно доказать в суде, поэтому такие дела обычно не доходят ни до следствия, ни до суда.

– Но самим-то нам следует разобраться. Чтобы предотвратить в дальнейшем… – заметил он.

– Следует, согласен, – прервал его майор. – Я пока не звонил профессору. Ты с ним больше общался, да и представлялся ему, тебе и флаг в руки. Только осторожно разговаривай. Не спугни…

Коваленко передвинул по столу ближе к капитану старомодный черный телефонный аппарат, какие только в армейских канцеляриях, наверное, еще и можно встретить. И капитан уже руку на трубку положил, мысленно прикидывая возможный разговор с профессором Идрисовым, как за дверью послышались «шаги командора» – так офицеры в отряде называли походку подполковника. Веремеев был силен и тяжел, и походку имел соответствующую. Но при этом в боевой обстановке умел ходить совершенно беззвучно, что часто демонстрировал своим подчиненным как приобретенный навык, которому следует обучать солдат.

– Рассказывайте, как дошли до жизни такой… – начал он. Эта его фраза обычно заменяла уставное требование доклада, и все об этом знали. Вне командировки подполковник занимал должность заместителя командира бригады спецназа ГРУ по боевой подготовке, и потому даже в отряде боевая подготовка была его коньком и больной мозолью. – Как ты, капитан, своих солдат готовил, спрашивается, если они к себе собак подпустили на такое расстояние, что те смогли напасть и уничтожить! Не могу я этого понять. Они что, спали в засаде, твои солдаты?

– Никак нет, товарищ подполковник. За то время, что они вышли к месту гибели, уснуть было невозможно. Солдаты от нас отдалились только на двадцать шагов, как я и приказывал. Едва успели замаскироваться, как на тропе появились профессор Идрисов и его люди, майор Коваленко свидетель.

– Почему сам не пошел в засаду? Почему солдат послал?

– Потому что я, товарищ подполковник, встречал Идрисова на тропе и проверял документы у него и у его людей. – Капитан отвечал твердо, показывая, что не желает быть «мальчиком для битья».

– Все так и было, – подтвердил Коваленко.

Но подполковник в его сторону даже не посмотрел, только спросил, правда, непонятно, кого:

– Кто-нибудь видел там, в районе проведения операции, собак?

– Никак нет, товарищ подполковник. Мы с майором Коваленко только наблюдали стаю красных волков, как я уже докладывал. Стая искусственно создана экспедицией дагестанского Государственного университета с целью восстановления поголовья красных волков на Северном Кавказе. Собаки не посмели бы появиться в местах обитания волчьей стаи. Разве что местные пастушьи кавказские овчарки и алабаи. Но отары прогнали через перевал больше месяца назад. Больше там нет ни отар, ни пастухов, ни собак.

– А судебно-медицинская экспертиза утверждает, что на телах отчетливо просматриваются следы от челюстей собак, а не волков. У собаки и волка разное строение челюсти. Может, расположение зубов разное, не знаю, экспертам виднее. Но не это главное. Главное, что ты, Григорий Владимирович, сам не проверил место засады и послал туда солдат. Обязан был проверить, куда их выставляешь.

– Я свои обязанности, товарищ подполковник, знаю, – все так же твердо защищался Шереметев. – И выполняю их тщательно. Возможности осмотреть место засады у меня не было. Времени не хватало. Да и никогда это не делается, никакими уставами или инструкциями такое не предусмотрено.

– Однако должна быть у командира роты интуиция ответственности, – уже мягче произнес подполковник, потому что сам хорошо знал, насколько нелепы его обвинения. – Но меня уже из Москвы спрашивали, как я тебя собираюсь наказать. Что я должен ответить?

– А когда пуля летит в солдата, командир роты тоже отвечает? Даже если он все делал правильно, случается, что пуля попадает! Мы ведем боевые действия, и здесь может возникнуть любая ситуация, товарищ подполковник.

– И возникла. – Веремеев перевел дыхание и стал говорить тише, без напора: – Письма родителям написал?

– Одно дописать осталось.

– Дописывай. А я на время разбирательства с обстоятельствами гибели солдат отстраняю тебя от командования ротой.

Последние слова вообще были сказаны едва слышно. И капитан Шереметев, и майор Коваленко, и сам подполковник Веремеев прекрасно понимали, что такое жесткое решение является следствием давления командования, а давление возникло потому, что обстоятельства гибели солдат такие неопределенные. Высокое командование, находясь далеко, в подобных ситуациях всегда предполагает халатность командира, покрываемую его командирами. Все просто, здесь даже обижаться не на кого. Не сам же командир отдельного отряда должен отстранить себя от командования? Хотя выговор может получить и он. Устный выговор уже, наверное, получил. И жесткость по отношению к непосредственному командиру в этом случае покрывает в какой-то степени командира отряда.

– Я понял, товарищ подполковник, – не моргнув глазом, согласился капитан Шереметев, словно его похвалили, а не от командования отстранили. – Кому прикажете передать роту?

– Пока начальнику штаба. Он найдет тебе временную замену. А у тебя, Гриша, времени много свободного появится, хотя подозреваю, что часто тебя будут таскать на допросы в прокуратуру, поскольку этим делом военная прокуратура округа занялась. Тем не менее рекомендую самостоятельно попытаться разобраться с обстоятельствами гибели солдат. Это может тебя спасти и вернуть на прежнюю должность без осложнений по службе. Настоятельно рекомендую.

– Я понял, товарищ подполковник, – все той же фразой ответил Григорий Владимирович. – Что прикажете написать родителям относительно времени отправки тел?

– Это военная прокуратура решит. Я ими командовал живыми, а телами прокуратура командует. Юрий Витальевич, пойдем ко мне в кабинет. С Григорием Владимировичем вы делами завтра займетесь. Ему все осмыслить нужно. Может, что и придумает убедительное…

3

Капитан Григорий Владимирович Шереметев так был воспитан отцом, полковником в отставке Владимиром Григорьевичем Шереметевым, офицером в третьем поколении, что не допускал мысли о чьей-то вине в своих непонятно откуда взявшихся неурядицах. Если что-то у него шло не так, как хотелось, он никогда не винил посторонних или внешние силы с изменчивыми обстоятельствами, только одного себя. И сейчас Григорий Владимирович был далек от мысли обижаться на подполковника Веремеева. Не подполковник же, в самом-то деле, посылал солдат в засаду, а он, капитан, командир роты, значит, ему и отвечать. И он готов был отвечать, хотя не знал, наверное, что ответить на самые простые вопросы о случившемся. Не понимал, как так вообще могло случиться, что при нападении на солдат первый же из них не смог поднять тревогу и предупредить остальных. Все трое погибших были на хорошем счету и у командира взвода, и у командира роты, все имели отличную боевую и физическую подготовку, а в действительности, если посмотреть со стороны и невооруженным глазом, оказались простыми овцами, на которых напал хищник. Если предположить, что нападение было произведено одновременно на всех троих, это выглядит вообще маловероятным. Собаки, способные справиться за секунды с человеком, к тому же человеком, хорошо подготовленным к любым силовым действиям, не за каждым камнем сидят даже в этих горах, где распространены такие породы, как кавказская овчарка и алабай, способные выполнять роль убийцы.

Вообще, представляя ситуацию, капитан никак не мог выстроить цепочку событий в нужной последовательности. Конечно, только очевидец, которого найти, как представлялось, невозможно, даже если он и есть, может эту цепочку выстроить правильно, тем не менее воображение должно было подсказать, что там, на месте, произошло. Именно для этого Шереметев на рассвете, уже после отлета вертолета с «грузом 200», на коленях проползал все место засады, отыскивая следы. Но мелкие и крупные камни следов не оставляли. Будь там земля или трава погуще, а не жалкие пучки, пробивавшиеся среди камней, следы остались бы обязательно, и Григорий Владимирович обязательно нашел бы хоть что-нибудь. Он умел находить и исследовать такие места, читать происходящее по следам. Здесь же читать было, по сути дела, нечего. Читать можно книгу, а не чистый лист бумаги, а Шереметев оказался перед чистым листом. Несколько царапин на камнях вполне могли быть оставлены солдатскими ногами – мелкие камушки легко застревают в ребристой подошве и царапают другие камни – но ни о чем эти царапины не говорят, их могли оставить и когтистые собачьи лапы. Но как разобраться, если других следов, подтверждающих хоть какую-то версию, нет в наличии?

Вопрос о красных волках сидел в голове, и капитан внимательно осмотрел с биноклем всю округу. Но красные волки пропали, должно быть, испугались большого скопления людей. Волки принципиально не любят близкого соседства с человеком. Если профессор Идрисов научился с ними общаться, то с посторонними волки так же общаться не будут. Впрочем, особой внимательности при осмотре капитану и не нужно было, потому что тепловизор легко обнаружил бы и показал ярким свечением любой биологически активный объект. Волки убежали всей стаей.

Тогда капитан осмотрел все подступы к тропе. Почва везде была примерно одинаковая, и только далеко внизу, на поляне, где бинокль впервые показал профессора Идрисова, встречались куски открытой земли с пожухлой травой. Там следы были. Мелкие следы. По внешнему виду – собачьи. Но трудно предположить, что животное, обладающее такими мелкими следами, способно мгновенно уничтожить сильного и здорового человека, мужчину.

На этой поляне Григорий Владимирович потерял почти час, разбираясь со следами, но, не будучи охотником, не мог дать характеристику увиденному, хотя читал где-то и когда-то, чем волчий след отличается от собачьего. У собаки между пальцами лап растут волосы, а у волка не растут. В сырой земле разницу следов легко заметить. Там, на поляне, земля сухая, и следы пропечатывались слабо. И все же Шереметеву показалось, что он видит отпечаток лапы, с волосами между пальцами. То есть не волчьи следы, а собачьи. Но этот факт ни о чем еще не говорил. Во-первых, из-за качества самих следов, во-вторых, из-за слабого знания разницы между собачьим и волчьим следом. Но разницу эту узнать можно у специалистов.

Вернувшись на перевал, капитан вдруг обнаружил такие же следы, как на нижней поляне, как раз напротив того места, где сидели в засаде командир роты и начальник штаба батальона. Но на них никто не нападал. Звери прошли у них за спиной, неслышимые и незамеченные, и не напали. Наверное, и этот факт о чем-то говорил, но о чем именно, понять невозможно. А говорить о своих домыслах – это будет только попыткой оправдания перед командованием, неумелой и неуверенной попыткой. Ненужной!

Реакция командира отдельного отряда подполковника Веремеева на произошедшее, по большому счету, оказалась даже на руку капитану Шереметеву, как понял он сам. Отстранение от командования ротой автоматически освобождало от исполнения многочисленных повседневных функций и предоставляло время для поиска, который только и способен установить, что же произошло на перевале. Солдат такое расследование к жизни, конечно же, не вернет, зато может сберечь многие другие жизни. Уже ради одного этого стоит постараться.

После ухода подполковника Веремеева и майора Коваленко Шереметев, наконец, позвонил Идрисову. Но домашний номер профессора отвечал лишь продолжительными гудками, и никто не брал трубку. Более того, впечатление складывалось такое, что даже гудки эти были пыльными, то есть в квартире профессора давно никто не был. Возможно, это представление сложилось в голове капитана потому, что он вспомнил, как передвигалась группа Идрисова по перевалу и как он сам обещал Исмаилу Эльбрусовичу, что путь до дороги займет у того двое суток. Значит, оставалось еще сутки ждать, когда профессор заявится в Махачкалу. Впрочем, это все легко проверялось.

Шереметев позвонил Идрисову на «мобильник», и на этот звонок тоже не сразу ответили, но все же ответили.

– Слушаю вас. Кто это? – спросил недовольный голос профессора. Голос явно запыхавшийся, словно профессор только что остановился после бега.

– Я не помешал вам, Исмаил Эльбрусович? – спросил Шереметев.

– Кто это? – так же недовольно повторил Идрисов.

– Капитан Шереметев. Мы вас недавно через перевал пропускали.

– Да, помню. Извините, я запыхался. Мы крутую гору только что преодолели, отдохнуть еще не успели. Что вы хотели? – Голос профессора звучал уже совсем не так, как на перевале, когда он стоял под стволами спецназовцев. Хотя там он тоже не показал растерянности и страха, здесь же вообще не постеснялся выражать свое недовольство, видимо, считая, что оказывает большую честь капитану, разговаривая с ним.

– Хотел с вами встретиться и побеседовать, – бесстрастно ответил Шереметев.

– На какую тему? – Идрисов не спешил пригласить капитана на встречу.

– Я думаю, у нас с вами пока только одна общая тема для разговора – по поводу красных волков. Если будут другие вопросы, чего я не исключаю, я предупрежу вас.

Шереметев сделал небольшой намек, желая проверить реакцию Идрисова на сказанное, но тот, как каждый классический профессор, страдающий рассеянностью, пропустил мимо ушей то, что желал пропустить.

– Так-так… – Исмаил Эльбрусович что-то просчитывал в уме. – Скорее всего, завтра к обеду доберемся до дороги. Мы идем быстрее, чем вы предполагали. Конечно, не по армейскому графику, но быстро. И могли бы идти гораздо быстрее, если бы нога моего рабочего позволяла. Он, кстати, благодарен вам за предоставленный пармедол. Может быть, именно благодаря этому мы сократили отставание от графика.

– Не за что благодарить, не я же его изготавливал. Выражайте благодарность медицинскому управлению Генштаба. Там составляли список препаратов для армейских аптечек.

– И все же… А что вы хотели спросить про нашу стаю? Или вы вообще интересуетесь красными волками как видом?

– Нет, просто у меня в роте есть солдат из семьи потомственных охотников, – на ходу придумал капитан, чтобы не выдать конкретную причину своего интереса. – Сибиряк. В Сибири хорошие охотники. Он смотрел следы на нижней поляне и говорит, что это следы собак, но никак не волков.

– Да, у красного волка следы меньше, чем у серого, – хмыкнул в трубку профессор, – а ваш охотник встречался, видимо, только с серыми.

– Нет, не в том дело. Встречался он, конечно, только с серыми, но говорит, что у собак между пальцами растут волосы, а у волков не растут. Так следы и различаются.

Профессор некоторые время молчал, потом неожиданно спросил:

– Чем вызван такой интерес? Это простое человеческое любопытство или есть какие-то другие причины?

– Есть другие причины.

– Тогда отвечу. Любопытных я обычно просто к Интернету отсылаю, там достаточно информации. По конкретным причинам могу дать конкретный ответ. Но ваши причины, как я понимаю, негласные, и потому я лишних вопросов не задаю. Итак… По большому счету, ваш солдат полностью прав. Честно говоря, я не задумывался над этим, вообще следами мало интересовался с тех пор, как мы поселили стаю в наших горах. Но давайте исходить из того, что официально красный волк называется еще и индийской дикой собакой, и это более верное определение. Если помните «Маугли», там подробно описана стая диких собак. Так вот, описан именно красный волк, и даже страх, который он наводит на все живое. Противостоять ему, если стая большая, способен только слон. Все остальное живое спасается бегством. Но если вернуться к вашему вопросу, я должен сказать, что у красного волка есть некоторые характерные особенности строения организма, присущие собакам. Однако у собаки с волком одинаковое количество хромосом в крови, поэтому эти близкие виды способны смешиваться и производить здоровое потомство, которое само бывает способно к воспроизводству. А это говорит об устойчивости родственных связей. Осел и лошадь, например, могут произвести на свет мула и лошака, но ни мул, ни лошак не способны к репродукции устойчивого породного типа. А волк и собака способны. Волк и лиса не могут, волк и шакал тоже. Только волк и собака. Тем не менее различия между ними все же есть. И в первую очередь я бы выделил психологические моменты поведения. Чрезвычайно развитый инстинкт самосохранения у волков и бесстрашие, даже способность к самопожертвованию у собак. Честно говоря, вы задели интересную тему. Для меня лично интересную, потому что я занимаюсь психологией животных. Но в таком ключе волкособаку никто и никогда еще не рассматривал. Как разрешается эта психологическая несовместимость? Очень интересный вопрос. Впрочем, не буду отвлекаться. Вам мои интересы чужды. У вас свои… Значит… Красный волк, хотя и является, по сути, дикой собакой, как правило, не может скрещиваться с серым волком. Это два вида соперников в борьбе за выживание. Антагонисты. Причем серый волк откровенно побеждает за счет своей силы. Прямого столкновения не происходит. Осторожность не позволит серому волку нападать на красного, тот же инстинкт самосохранения не позволит ему это сделать, поскольку красный волк – страшный хищник даже для серого волка, медведя и тигра. Серый же просто опустошает ареал проживания красного, и тот вынужден или уходить в другие места, или просто погибнуть с голоду. Но я увожу вас в дебри своих рассуждений. Это, конечно, не телефонный разговор. Телефонный… Кстати, кто вам дал номер моего мобильного телефона?