Текст книги "Инверсия. Научная фантастика"

4

– Извини. Наш папа такой скептик…

– Что ж, его можно понять: он ведь, переживает за тебя…

– Или за себя!…Однажды услышала, как он товарищу своему говорит: «Я работаю ради детей!…Чтобы им было, что поесть, что одеть, и ещё на всякие мелкие радости: кино, поездки на море…» А товарищ спрашивает: «зачем им мелкие радости?…» Отец, яростно изъясняя: «Чтобы мне стакан воды кто-нибудь поднёс, когда буду лежать в постели, звоня в колокольчик, в предчувствии сырости под собой!…» «Стакан продлевающий жизнь?…» – уточняет товарищ… «Стакан, исполненный любовью и заботой тех, ради кого жил, и вот сейчас собираешься умереть!…» – вдалбливает Папа… На что тот, в свою очередь, заключает: «Выходит, ты ради этого и работаешь… Тогда при чём здесь дети?… Мог бы жену побаловать… Она уж точно стакан поднесёт, и утку, если потребуется…» Сергей Фёдорович рассердился, и перестал разговаривать с ним… Все уши маме прожужжал, психуя, сидя на кухне, и обливая его грязью с ног до головы… Я тогда-то задумалась: «Может, это всё сказки?… Что у нас есть какое-то будущее… Может, всё наше будущее и сводится к тому, чтобы сидеть рядом с родителями, выслушивая наставления и критику?…» Мне, вдруг стало не по себе от такой перспективы… Вспомнилась мысль одного мудреца: уж лучше хлеб с солью в покое и радости, чем множество блюд многоценных в печали и горе… А когда замуж вышла, он, как шёлковый… ходил за мной… всё старался помочь в делах житейских… Однажды, сдуру, попросила подсобить финансово на ремонт квартиры, а он… Обругал меня, мужа: «Недоноски!…» – ревел… «Что вы будете делать, когда нас с матерью не станет?…» Спрашивается: «Чего ходил за мной?… Совал нос, куда не просят?… а когда реальная помощь потребовалась – фигушки!… Недоноски!…» Теперь видишь?… Он всех моих женихов фильтрует. Распугивает, как огородное чучело. Мама, как-то лояльней к ним всегда относилась….

– Так, я теперь твой жених?

– Ой, просто так выразилась! Нет, конечно. Какой ты жених, – два часа знакомы?

– Ну… Два – не два… А ощущение, знаешь, такое, будто уже жених…

– Тьфу на тебя, Романенко! Ты всё так переворачиваешь, как тебе удобно!

Он хочет ответить, что не очень-то удобно – быть женихом… Но… Увидев висящую на переборке гитару, спрашивает: «Играешь?»

5

– И пою. – хвастается Девушка.

Романенко, повернув голову в сторону, как бы, спрашивает у воображаемого человечка, возвышая указательный палец ввысь: «Ты слышал? Она ещё и поёт!»

Девушка снимает гитару, и наигрывая знакомую мелодию, запевает:

 
Постой
Самолёт.
Я билет
Потеряла.
Багаж
Уже – уехал – прочь…
Мне мама твердила,
А я не понимала,
Но этому
Нельзя – уже – помочь…
 

«Прошу простить – небрежная импровизация… Что спеть? Точнее, какие песни тебе нравятся больше?» – осведомляется Девушка. Романенко снова поворачивает голову в сторону, переспрашивая у воображаемого человечка: «Тебе какие больше нравятся?» Затем, смотрит Девушке в лицо, утверждая: «Достаточно, чтобы песни несли в себе смысл.»

Девушка поворачивает голову в сторону, как бы, говоря с воображаемым человечком: «Ты слышал? Он хочет со смыслом песни..» И перебирая пальцами по струнам, сосредоточивается, медленно запевая:

 
Мы все на что-то надеемся,
Одиноко бродя в пустыне,
Веря,
Что счастье нас найдё – о – о – т…
 

Романенко вдавливается в спинку миниатюрного кресла, будто что-то сжимается у него внутри. Уже не слыша, о чём поёт Девушка, увлекается размышлениями: «Ах, если б вы знали, что такое счастье… Оно бы вас не сильно привлекло. Серость – вот, что такое счастье!.. Умение соединять в себе мрачное и светлое… Способность сосредоточиться, пребывать в этом состоянии всю оставшуюся жизнь. То ли дело – кайф… нарастающее удовольствие… бешеное ощущение… тяжелейшее сверхстарадание сменяется дикой, неистовой радостью… От которой и сердце может лопнуть… Счастье же – это блажь… одновременное протравливание страха, боли, радости через сознание… – непрерывный анализ мышления… постоянное ощущения тела в лёгком парении… ты, просто концентрируешь внимание и медленно двигаешься по жизни: здесь и сейчас… здесь и сейчас…»

 
Я спрашиваю себя – Дурня:
Зачем ты бродил по пустыне?…
Ведь счастье
Виднелось из под но – о – о – г…
И вдруг, оглянувшись назад
Узрел, какой путь я проделал,
Поняв,
Что это мой ито – о – о – г…
 

– Жаль нет второй гитары… Я бы подыграл финальный пассаж…

– Ты тоже играешь?

– Ну… петь, к сожалению, не умею, но кое-что понимаю в самой музыке. – скромно признаётся Романенко.

Девушка протягивает ему гитару. Взяв в руки, устраивается поудобней. Зудя, ёрзает медиатором по басовой струне; затем, бьёт по ней, да так сильно, что вибрация, казалось исходит от стен; и на фоне низкого вибрато пускает тоненькую трель, перетекающую из одной тональности в другую. Когда бас утихает, Романенко, протягивает мелодию, как бы, говоря ею. Небрежно, но едино со всей композицией, он ведёт музыкальный диалог в течении нескольких минут, окончив множеством пассажей: так трудно было остановиться.

– Гриша, ты – гений… – произносит Девушка, полушёпотом.

– Правда?… Я думал, что просто умею играть на гитаре…

– Вспомнилась одна история из жизни великого музыканта: шёл концерт какого-то популярного пианиста; тот сидел в зале и слушал; во время антракта кто-то его заметил из организаторов: рады были таким гостям… Попросили сыграть что-нибудь, как только тот закончит программу. Он согласился, и по окончании концерта, сыграл то, что весь концерт слышалось от популярного пианиста, только в двенадцати разных вариациях.

– По-моему, это был Бах… – нет?

– Я заметила, ты как-то странно перевоплощаешься: вначале ты казался жёстким и стойким… придя сюда, ты вдруг стал мягче, а потом, ещё мягче… Теперь, снова посерьёзнел…

– Здесь мрачноватое освещение… Я ощущаю некоторую беспомощность что ли…

– Глядя на мою грудь?

– Да, и не только, на губы тоже, когда смотрю…

Девушка плавно приближается к нему; томно дыша целует.

С минуту они жадно перехватываются губами, чмокая вкусно; затем, Романенко смотрит на часы, говоря: «Жаль, но мне нужно сменить вахту…» Девушка смиренно кивает, провожая его взглядом…

Какое-то время она стоит перед закрытой дверью, прислонив указательный палец к виску, глубоко недоумевая…

6

Виноват. Путь не близкий – добраться бы. Должна же она понять, в конце – концов!… Вроде, не глупа… если знает, что озон поглощает ультрафиолет… Всегда кто-то страдает, так уж устроены мы… А мне от этого легче?… Ничуть. Обождалась бы… прилетим – пожалуйста!… сколько угодно!… дом построим, детей нарожаем… Нарожает, она – я не гожусь для таких серьёзных задач… Ну, не прилетим – значит, не судьба… А нет, сейчас пустись в дело, меня же из постели не вытащишь… и на миссию будет плевать… и на людей, ради которых, кстати, и случилась вся эта круговерть… – лишь бы центр удовольствия колебался… Я – чёртов эгоист. Меня нельзя баловать вкусненьким. Меня надо избегать. Теперь, это подлое ощущение зарылось в душу: а вдруг она передумает?… подарит себя другому, ненавидя меня за то, что так небрежно обошёлся с нею?… А вдруг?… А вдруг?… Нет, мужчина не имеет права отказывать женщине – это может спровоцировать катастрофу… Но, ведь она неглупа… Я не могу поверить, чтобы она не понимала, какая ответственность лежит на мне… что, именно сейчас!… сейчас, совсем нет никакой возможности втягиваться в отношения… С другой стороны, пусть не понимает… Разве я могу влиять на это?… Захочет другого… возненавидит меня… – значит, просто не повезло… нам обоим!… или только мне… И лезет же в голову непонятно – что!… теперь кажется: она сожжёт мою каюту… вместе со мной… Фу!… Брысь!… Проклятые мысли!… Вон из моей головы!…

– Где эта чёртова кнопка?!

Глава 3

1

Полёт продолжается уже почти год. В народе царит беспокойный климат: люди переживают о дальнейшей судьбе. Столпились на центральной палубе, зазывая Константина Егоровича.

– Наконец-то, до вас начало доходить! – изрекает Константин Егорович. – Братья и сёстры, моя задача, и задача всего экипажа, обеспечить вас всем необходимым для жизни и развития на время полёта: еда, вода, кислород и прочее… Как видите, мы, пока, с ней благополучно справляемся. Остальное же, зависит только от вас самих: на что вы собираетесь потратить драгоценные минуты жизни? Попробуйте начать рисовать, или сочинять песни…

– Вот делать нам больше нечего! – слышатся возмущения со стороны толпы.

Константин Егорович садится на ступеньку трапа. Достаёт блокнот, принимается что-то выводить карандашом, чуть высунув язык наружу. Толпа смущается, обшёптываясь. Постепенно люди расходятся по каютам.

– Константин Егорович… – спрашивает старушка, коснувшись его руки. – А что же делать нам – старикам?… Мы ведь своё пожили… какое с нас рисование?..

– И это вы спрашиваете у старика? Не знаю, Бабуля. Попробуйте составлять молитвы: думать-то вы не разучились?.. Или прислуживать внучатам, детям – кому захотите!.. Я живу постоянно что-то делая – другого пути не знаю. И, как видите, дожил до ста лет, и ещё столько же хочу… У человека есть только две разумные дороги: либо созидать, либо прислуживать тому, кто созидает.

Старушка стучит пальцем по руке, глубоко вздыхая. Отправляется восвояси.

Константин Егорович встаёт. Отряхивает сзади штаны, и тихонько идёт вдоль леера, размышляя: «Все чего-то хотят иметь. Как будто жить от этого легче. Обкладываются имуществом по самые уши, таскаясь с ним весь век… И неважно: есть ли ему применение – нет?.. Лишь бы было. Сама мысль: там в кладовой лежат мои вещи уже тешит человека. Нет бы приносил пользу своими побрякушками, – так, нет же, под конец жизни склеп выстраивает!… И главное: оно на хрен никому не нужно, кроме него самого. Умрёт – всё соберут и выкинут на свалку. Ах, да!.. Бродяги подберут, пристраивая в быту… Освободите дорогу в рай, забарахлили безделушками!… Мы смотрим друг на друга, улыбаемся… Чего ещё нужно?… Шутим, смеёмся, беседуем до утра, попивая чай на кухне… А предмет мёртв… Он жив, когда человек с ним работает… Так, ради чего стоит жить?… Искусство. Здесь, конечно, вряд ли можно спорить… Впервые увидев картину Леонардо Да Винчи „Мадонна с младенцами и Святой Анной“, написанную углём и белилами на тонированной бумаге, приклеенной на ткань… всё пытался понять: магия ли это?… или фокус какой?… как может человек создать такое?… А ведь я это вижу – значит, не имею права отрицать, что и другой человек способен к подобному… если захочет… Искусство – то, ради чего стоит жить…»

Навстречу ему идут двое парней, о чём-то бурно споря.

2

– Бога нет. – утверждает один.

– Как же? – отрицает другой. – А кто создал материю? Кто привёл её в движение?

– Глобальный взрыв.

– В таком случае, кто его спровоцировал?

– Электрический импульс. Газы витают в пространстве, токи зажигают.

– Ладно… А как ты объяснишь появление живых организмов? Ведь в природе всё логично устроено, – разве взрыв может создать такую природу?

– Здрасти, приехали! А вулканы? Любой биолог тебе скажет: «жизнь без вулканической деятельности невозможна»… Всё остальное: растения, животные, человек – следствие вулканического взрыва.

– Не понял – как это?

– Вот пример: ветерок подул в центре океана, поколебав воду; получившаяся волна нарастает, устремившись к берегу – бьёт!.. Ну, а то, что ты видишь на берегу после ухода волны: узор на песке, копошащиеся организмы в нём – следствие удара волны. Выброшенные на сушу микроорганизмы стараются приспособится к жизни, вне привычной для них водной среды. Выползают потихоньку; находят убежище в листве; там же и пропитание. Здесь, на Земле, всё так же логично, как и в космосе.

Они подходят к Константину Егоровичу, спрашивают: «Как вы думаете, Бог есть?..» Тот, поднимает бровь, отвечает: «На мой взгляд, Бог – это валентная связь между атомами. К примеру, вы смотрите на воду… Вода – два простых газа: водород и кислород, валентно связанных между собой. Так вот, эта связь между двумя простыми веществами – и есть Бог… или что-то похожее на него… Так или иначе, мы лишь можем воссоздать божественный образ, позволяющий приблизиться к самой сути явления – но увидеть его в полной ясности мы не можем. Древние считали: „Боги живут в междумириях“. То есть, что-то вроде точки, соединяющей вещества в материю и организмы. В какой-то степени, они понимали в этом толк…»

Один из парней, изумлённо спрашивает Константина Егоровича: «Ничего не понимаю, при чём же тогда здесь Пресвятая Троица?.. Отец наш Небесный?..» На что, тот старается дать вразумительный ответ: «Говоря простыми словами: Пресвятая Троица – это сознание, бессознательное… Бог Отец-бдительность; Бог Сын – это то место в уме, где человек может манипулировать мыслями; Святой Дух – это бессознательное – то, что мы не можем увидеть – но оно есть. Просто, раньше люди мыслили художественнее, чем сейчас… Потому и говорят: „Бог создал нас по образу и подобию своему“ – вроде, мы владеем творческим механизмом мышления.»

Константин Егорович садится на ступеньку трапа, выставив одну ногу чуть вперёд, другую чуть поджав, продолжает речь. Парни рассаживаются на ступеньку ниже, справа и слева, внимая повествованию. Мимо проходящие люди останавливаются, видя такую картину, и тоже пристраиваются возле Константина Егоровича.

Толпа стекается на центральную палубу. Все слушают речь. Некоторые, иногда делают пометки в блокноте; кто-то, просто записывает на диктофон; позднее, Константину Егоровичу приносят микрофон, включив трансляцию по всему кораблю: слышно каждому.

3

Окончив повествование, Константин Егорович встаёт; кланяется; и направляется в покои.

Придя в каюту, он снимает рабочее платье; надевает лёгкий, просторный халат; открывает бортовой холодильник, присматривая что-нибудь из еды. «Рис, котлеты, яблоки..» – перечисляет, выкладывая на поднос. Достаёт ножницы, разрезает вакуумные упаковки, выкладывая пищу на тарелку. Посыпает всё это имбирным порошком; садится напротив тарелки; произносит краткую молитву; принимается вкушать пищу, медленно пережёвывая, смакуя.

Отужинав, заваривает насыщенный цветом чай; садится за маленький письменный столик, расположенный в углу каюты; берёт с полки книгу; одевает очки, начинает читать.

Читает вдумчиво, медленно. Кажется, его взор вязнет в тексте. Иногда делает небольшие заметки на полях, при несогласии с мнением автора. В такие моменты, он чем-то напоминает редактора газеты «Время и история». Впрочем, что попадётся не читает: в этот вечер внимание привлёк «Луньюй» – Конфуций.

Масштаб его личности просто поражает воображение. Константин Егорович откидывается на спинку кресла, думая: «Какие люди топтали Землю!.. Его любовь к Родине, просто потрясает!… И ведь не ценили же при жизни… вязли в страстях, ни о чём не думая… потому, что за них думал он – Конфуций… И трудился, выкладывался, не жалея себя, лелея мысли о благородстве и гуманности… и ведь мог валяться с женой в тёплой кровати… давить вино… ловить рыбу… Нет. Старался мир сделать лучше. Болел, глядя, как народ гнётся под правительственной палкой… глядя, как воровство и тирания процветает, и никто не осмеливается вмешаться. Спрашивается: Много ли он понимал в политике?.. Лишь понимал, что политика – свод законов играющих в пользу чиновников… царя… Но сам исходил из чисто человеческих потребностей. Знал, что человеку много не нужно: дай только возможность прокормиться и найти место под солнцем. Это и сводило с ума чиновников и царя… за то и был изгнан… Правительство не видит перспективы: власть хмелит. Старик рассеивал туман, заботясь об их благополучии и счастье… благополучии всей страны… воспитывая людей… воспитывая правительство… питая их своей плотью и кровью… культурой, подобно кристально – чистому роднику… изумляя неколебимой верой в благородство и альтруизм… Да, возможно он был слишком категоричен… Да, возможно слишком требователен к людям… Но был ли он менее требователен к себе?… Нет. В этом ли заключается величие и крепость любви к отечеству и народу?… Да. И как ему только удавалось выживать среди всеобщего варварства тех лет?..»

Смахнув невольно выкатившуюся слезу, он выключает настольную лампу; допивает уже прохладный чай; скидывает халат; ложится на полку, пытается уснуть.

Лёжа в темноте, Константин Егорович шепчется, гладя ладонью простынку: «Привет. Жаль тебя рядом нет… твоего тёплого тела… обычно, согревающего меня в такие минуты. Помню, как ты ожидала, читая в постели… пока я закончу свои дела… лягу рядом… войдя в твою обитель нежности… Сегодня меня согревает пижама из хлопка… Тогда, мы спали нагие: нам нечего было скрывать друг от друга… Теперь, только воспоминания… скрываю от людских языков… Не знаю, скоро ли увидимся с тобой…»

Произнося эти слова, сознание его проваливается в сон: засыпает.

4

Тем временем, не может уснуть Романенко. Не сдаёт вахту, беспокойно кусая губы, вглядывается в бескрайнюю даль усеянную звёздами. «Куда лететь?… Куда?!» – спрашивает он себя, чувствуя напряжение в висках.

Вскочив с кресла, начинает ходить взад – вперёд, нервно потирая подбородок. Снова садится, устремляя широко – расфокусированный взгляд в вечность. Пытался найти лазейку, поскольку понимает: «Назад дороги нет. И быть не может. Все эти люди погибнут, не найди я верного пути!… Ооой!..Твою мать!…»

Вскакивает, почувствовав панический страх изнутри. Тело бросает в холодный пот. Забивается в угол, дрожа от ужаса… Такого ужаса, что даже представить трудно. Чувствуя, как смерть дышит затылок: вот – вот, и сейчас обнимет…

«Господи… Спаси, Господи…» – бормочет он, бредя. «Люди на кону. Они ведь не виноваты. Ладно, я – бродяга, тунеядец, пьяница… Но они… Господи… Спаси, Господи… Укажи путь правильный, верный. Пусть я погибну – пользы в этом ни на грошь!.. Но они… Впрочем, кого винить?… Я – человек, а не машина!… У меня свои слабости и страхи… головная боль и ломота в суставах… Никто не звался – а гарантий я не давал… Ну, помрём, что с того?… Какое-то время здесь поживём… тоже не плохо, кстати… жаль только, выпить нету… Ай!.. Была – не была!…»

Встаёт, включает ускорители: корабль рвёт в необъятную даль Вселенной.

Глава 4

1

По какой-то причине лайнер висит вверх дном. Константин Егорович просыпается, шлёпнувшись на потолок; найдя вещи, расторопно одевается; пробираясь через разбросанную мебель, направляется в кабину пилота, разузнать, в чём дело.

Залезает в высоко расположенный люк. На потолке лежит Романенко. Без чувств. Над ним висит кресло пилота. Константин Егорович хлопает его по щекам, но тот не подаёт признаков жизни; вызывают медслужбу; забирают тело. Константин Егорович смотрит в иллюминаторы, видит перед собой зелёно – голубой шар, с могучими вихрями облаков.

«Нашёл всё-таки!» – изумляется дивному видению.

Поднимает руки, нажимает кнопки приборной панели, корабль медленно переворачивается, приняв прежнее положение.

Решают спустить небольшую команду, оснащённую приборами для исследования местности данной планеты.

Небольшой космический баркас спускается на планету. Открывается люк, выходят бортинженеры в скафандрах, начинают измерять окружающую среду: температуру, влажность, берут анализ почвы и растений.

Планета полностью оказывается пригодной для жизни. И самое интересное: на ней даже растительность такая же, как и на Земле. Замечены какие-то животные, вроде сумчатых кенгуру. Надеемся и людей встретить, но, пока ничего похожего не видать. Да, и страшновато встречаться с людьми, на дикой, никому неизвестной планете. Чёрт знает, каких они нравов и пристрастий, может они каннибалы… Психолог говорит: «Вы просто проецируете на них свои качества.»

2

Константин Егорович заходит в медблок, узнать о состоянии Романенко. Тот лежит неподвижно на больничной койке, но больным совсем не выглядит: цвет кожи нормальный; дыхание и сердцебиение тоже присутствуют, но весьма замедленно. Рядом с ним сидит Девушка, гладя его ладонь, и всхлипывая в слезах.

– Врачи говорят он находится в состоянии анабиоза. – осведомляет Константина Егоровича.

– Или он просто редкий симулянт: плохо вы его знаете. Впрочем, мы многим ему обязаны…

Константин Егорович выходит, а Девушка, продолжая поглаживать руку Романенко, тихонько с ним разговаривает: «Ты только не умирай – слышишь?.. Я так мечтаю, что мы снова встретимся… и всё у нас получится… как у людей… Мы будем гулять в парке… играть в бадминтон с нашими малышами… вечерами смотреть фильмы…»

Вдруг, его палец слегка дёргается, будто электрический импульс проскакивает от головы к руке. Она смотрит на его лицо, обнаружив проступивший на лбу пот. Зовёт врачей: казалось, что он вот – вот проснётся. Но врачи, глубоко вздыхая, объясняют: «При анабиозе потливость и рефлексия, вполне нормальные явления… просто, организм ещё живёт, а разум спит. На нашей памяти не было такого случая, чтобы человек вышел из этого состояния, но… – если верить, что противоположное вылечивается противоположным, как утверждал Гиппократ, можно предположить, что из этого состояния его может вывести только максимальное создание благоприятных условий для жизни. Вы просто гладьте его почаще, – кто знает, может он и проснётся?»