Текст книги "След кроманьонца"

«Он что, сидит тут и ждет меня?! – изумилась Эллана. – Разволновался перед свиданием?! Нет, на него это не похоже – станет он переживать из-за таких пустяков! А в чем дело?»

– Что случилось, Во?

– Ничего не случилось, Элл. Давай выпьем, составь мне компанию!

– С каких это пор ты стал баловаться винцом, Во? Среди твоих бесчисленных пороков склонность к пьянству еще никем не отмечена! Ты решил восполнить пробел? Давай лучше покурим! Дашь затянуться?

– Покурим! Обязательно покурим, Элл! Но сначала давай выпьем. Сделай мне приятное, ну что тебе стоит? – Он поднял свой бокал, приглашая ее присоединиться.

– Не буду я ничего пить, Воир! Не буду, пока не скажешь, что с тобой случилось! Тебя что, пыльным мешком из-за угла офигачили? Или у тебя ломка?

Юноша встал и начал нервно ходить по комнате:

– Понимаешь, Элл, все так сложно… Все так переплелось… Ты такая замечательная девушка… Но я… обстоятельства… Это – вне моей воли, это – выше моих сил… Я простой танцор… а ты такая…

– Черт побери, Во! Что ты бормочешь?! Что ты хочешь сказать? Что ты – гомик? Да, пожалуйста! Хоть с лошадьми трахайся! Я обещала прийти – и пришла! Папа говорит, что долги надо платить. И правильно говорит: разве я против? Тебе меня не надо? Кошмар! Вот прямо сейчас пойду и повешусь. Перестань бегать, Во! В глазах рябит! Скажи толком…

– Элл, Элл, ты не понимаешь! Обстоятельства… Это такая ситуация, что… И нет выхода… Я должен… Но Элл, Элл…

– Ч-черт! Ты успокоишься или…

В очередной раз оказавшись у нее за спиной, Воир вдруг положил ей на лицо мокрую ладонь и резко вздернул голову кверху. Она не стала ждать, что последует дальше: перерезание горла или сворачивание шеи. Мышцы сработали сами: ногой она вывернула из-под себя табуретку и ухнула вниз, на пол. Стукнулась ягодицами, прихватила рукой его стопу и резко надавила плечом на колено сбоку. Прием получился, но Воир был профессиональным танцором: он сумел извернуться и встать на колени.

– Элл!…

– Гад, сволочь!!!

Она вскочила, врезала ему ногой по ребрам, потом чуть подпрыгнула, чтобы сменить опорную ногу, и…

Мир взорвался: лязгнули зубы, стало больно, а потом темно.

«Ой-е-ей, голова! Ой, шея!! Больно-то как… Что-то такое уже было когда-то… Но не так же! О-о-ой… Это нокаут – чистая победа. О-о-ой! Я так тоже умею. А почему темно? И вообще?»

Результат обследования окружающего мира был неутешителен: она лежит по стойке «смирно», закатанная во что-то, наверное – в ковер. Возможно, в тот самый, что был в комнате Воира. «Гад, сволочь, педик несчастный, убью!!! Впрочем, это – потом». А лежит она, закатанная, в чем-то едущем. Везут ее, значит. Не на лошади поперек седла, а в повозке. В хорошей повозке, с рессорами, и колеса почти не стучат. Закатали ее не плотно: руки немножко шевелятся, рот и глаза свободны, только ничего не видно. «Интересно, а кинжал забрали? Он на шнурке висел, на шее – по животу шлепал, мешался. Конечно, забрали. Или нет?! Вот идиоты!»

Кое-как она протиснула руку к животу и обнаружила, что не только чехол, но и сам стилет на месте. Только бы не порезаться – хоть и вымыла лезвие, но кто знает, чем там его мазал Нойл. Оружие это колющее, резать им грубую плетенку чуть ли не в палец толщиной – одно мученье. Впрочем, ковер старый, протертый, а лезвие острое. Она начала было там, где удобнее – прямо перед лицом, но потом сообразила и стала пилить волокна вдоль бока – от плеча к ногам.

«Ковер, кажется, не обвязали, и верхний оборот лежит свободно – это еще одна удача. Какие-то они недотепы! Или очень спешат? – Элл осторожно высунулась. – Та-а-ак: ночь, город – наверное, окраина. Повозка открытая, но с дугами для крыши. Впереди двое, один сзади: стоит спиной, поясницей оперся о последнюю дугу, руки закинул – бдит, значит. Едут шустро: какие-то дома рядом мелькают, но ни фонарей, ни факелов. Видимость приличная – луна, наверное… Что делать-то?

Ну, что делать – это ясно: всех раскидать, всех порезать, и домой к Ма, к папе. Только писать очень хочется: ой-е-ей, как хочется! Это героини романов никогда в туалет не ходят! Даже по-маленькому, не говоря уж… А я так не могу! Ч-черт! А плевать! А пускай!! Жизнь дороже!!! В конце концов… Да ну вас всех! – Она расслабила мышцы, и ногам стало горячо. – И наплевать! Зато как хорошо-то! Фу-у… Ну, ребята, вы еще пожалеете! Сейчас я вам устрою! Сейчас я вам…»

Эллана лежала на дне повозки в пыльном ковре и накручивала, распаляла себя, пытаясь впасть в то знакомое, где-то даже любимое, состояние этакого бешенства, из которого только два выхода – победа или смерть! Тренер пытался отучить ее от этого при помощи оплеух и длинных нотаций: «Боец, который весит пятьдесят килограммов вместе с тапочками, не может, не должен впадать в состояние гарра – это для больших и сильных! Твое оружие – расчет и точность, ювелирная точность и безупречный расчет!» Он даже отцу жаловался, но Патиш сказал, что это у нее наследственное. Нет, она может удержаться, когда захочет… если захочет.

Желаемое состояние все не приходило, наоборот: накатывала обида и жалость к себе – вот она тут лежит, маленькая, мокрая… «Нет! Хватит! Ну, гады!!!»

Кинжал мешал выбираться, и пришлось зажать его зубами, на всякий случай оттянув губы. Элл чуть-чуть проползла в задок повозки и взяла кинжал в левую руку. Правую она подняла, провела между расставленных ног мужчины, прицелилась, выдохнула и… цапнула его мошонку и рванула вниз!

Человек вскрикнул, взмахнул руками и начал садиться. Эллана подалась вверх навстречу и боднула его головой в зад. Как был – скрючившись и держась руками за пах, мужчина выпал на дорогу. Он еще, наверное, не долетел до земли, а Эллана уже повернулась и прыгнула вперед, на того, кто первым оглянулся.

Дальше был бред, безумие… Она не думала, не контролировала ситуацию – она дралась. Всем, чем могла, использовала все, что умела, все, что применять можно только на пороге смерти: целилась в горло, в глаза, в пах, ломала пальцы, рвала губы и ноздри. Ее тоже били, хватали, валили на землю. Она вырывалась, выскальзывала, выворачивалась, то теряла кинжал, то выхватывала его из чьей-то руки, прокусив запястье, опять теряла… Наверное, ее не хотели убивать, а удержать не могли.

Когда Эллана пришла в себя, то обнаружила, что несется по темной улице в полном одиночестве, и дальше бежать никаких сил уже нет. Кое-как она дотянула до ближайшего угла, прислонилась к стене, потом сползла по ней, царапая спину, и села на корточки. Под носом было мокро, она попыталась вытереться и обнаружила, что все еще сжимает в кулаке рукоятку кинжала Нойла – острый тонкий кончик был обломан.

Дыхание никак не восстанавливалось, в груди жгло и першило, даже слегка подташнивало. «Так, кажется, всегда бывает после большой пробежки, – успокоила себя Элл. – Не это главное! Лицо: левый глаз подбит и заплывает, носовой хрящ болтается, но, кажется, на сторону не свернут, из носа уже почти не течет, губа распухла, а волос, наверное, половину выдрали! Зато все зубы на месте – шатаются только».

Эллана встала, осмотрела себя и ужаснулась: «О, боги Священной горы! Выше пояса остался только папин камушек на цепочке (уцелел!) и все! Лоскут вот один свисает, с пуговкой – как раз хватит прикрыть полсиськи… Штанины? Как же, жди – одна оторвана выше колена, а другая ниже. Что же делать?!»

Она растерянно огляделась по сторонам: «Хоть бы тряпку какую спереть… Ну да, ищи дураков – кто же оставит белье на ночь сушиться на улице? Да-а-а, попала… Что хоть за район-то? Где это я?»

Кроме каменных стен вокруг ничего не было видно, и, горько вздохнув, девушка побрела по улице, потом свернула на другую. В конце концов в просвет между домами удалось рассмотреть темный массив Священной горы: получилось, что она находится в противоположном конце города – где-то в районе Южных ворот, в одном из рабочих кварталов. «Ох-хо-хо: отсюда и днем-то не выбраться! – затосковала Эллана. – Но днем к тому же будут люди, а я…»

И она пошла. Время от времени из темноты слышались пьяные голоса, крики и говор людей – тогда она куда-нибудь сворачивала и двигалась дальше, ориентируясь по положению лунных теней.

Ночь явно перевалила за середину, когда, в очередной раз уклонившись от встречи с какой-то компанией, она вдруг обнаружила, что оказалась в тупике. А голоса приближались, и деваться было некуда. Эллана забилась в тень погуще и стала ждать.

Их человек шесть или семь, голоса громкие, возбужденные. Говорят на мусорном сленге – языке трущоб, в котором намешано всего понемногу, все падежи неправильно, окончания как попало, но понять можно.

– Во, дочапали наконец! Темно здесь, как у кое-кого в заднице! Давай, Мак, открывай, у тебя ключ!

– Какое «открывай»?! Я ни черта не вижу! Толстый, зажги факел, у тебя же остался!

– А идешь ты лесом, тяб-переяб! Нажрутся, как свиньи, и ключом в дырку попасть не могут!

– Я тебе сейчас попаду, харя!

– Тихо вы, твари! Тут кто-то есть. Малыш, ты что-нибудь видишь?

– Я всегда все вижу. Мак, иди сюда с ключом. Я тебя прицелю, ты разбежишься…

– Спорим, он промажет!

– А я говорю, что тут кто-то есть! Вон там! Толстый, тебе еще не надоели твои яйца? Нет? Тогда зажигай, пока не оторвали.

Зашипел, задымился факел, и тупик осветился неровным светом, задвигались тени на стенах.

– Ого, какая!

– Ну и страшна! Смотри, смотри, с ножиком!

– Интересно, зачем такой уродине ножик? Ха-ха, и так страшно!

– Слушай, да она голая! Во, во – сиськи торчат!

– Не-е, у ней штаны есть – панталончики, гы-гы!

Компания была пестрой – в том смысле, что цвет кожи у парней был от иссиня-черного до бледно-белого. Одеты тоже по-всякому – панталоны, штаны, рубашки, майки. Командовал, похоже, здоровенный коричневый детина в мятых брюках и рваной майке. Бицепсы его были необъятны, а зубы и белки глаз, казалось, светились.

Эллана смотрела на них с растерянностью и ужасом. Смысл слов до нее доходил, но понимать его она отказывалась. От обиды и беспомощности хотелось плакать.

– Эй, Хромой! Ты самый смелый – тащи девку сюда!

– Почему это сразу я? У ней ножик. И не девка она вовсе. Она, может, девкой была, когда ты еще и мальчиком не стал! Сам тащи!

– Щас я тебе вторую ногу оторву! Говорю: девка, значит девка! Ну, скажи, Малыш!

Тот, которого звали «Малыш», был, в общем-то, не самым маленьким. Малышом он казался только рядом с коричневым громилой. Одет парень был совсем экзотично: широкие меховые (!) штаны, неровно обрезанные ниже колен, и такая же меховая жилетка без пуговиц.

– Слушай, Толл, ну что ты к ней прицепился? Баб тебе мало? Пошли домой, спать охота. Ночь кончается, а завтра вставать!

– Нет, погоди! Может, если ее помыть, она окажется принцессой? Смотри, как сиськи торчат! И попка, кажется… Ну-ка, покажись, красотка…

Коричневый сунулся к ней, и Эллана чиркнула воздух перед собой обломком кинжала. Парень отпрянул, но явно не испугался:

– Слушай, да она молодая и шустрая! И талия у нее, и все остальное… Только лицо разбито, но это – фигня. Я таких люблю!

– Гы! Да она же у тебя, гы-гы, лопнет! – тонко пошутил кто-то из парней.

– Заткнись, дурак! Щас ты у меня сам лопнешь! Иди сюда, девочка! Иди к маленькому Толлу! Иди, не бойся: Толл добрый, ласковый и такой одинокий! Иди сюда, сука!!!

– Не заводись, Толл, не надо! – попытался успокоить коричневого гиганта Малыш. – Что ты к ней прицепился? Может, это я ей нравлюсь, а не ты?

– Отстань! В рог хочешь?

– Зачем? Вот прикинь: допустим, дашь ты мне в рог, и что? Все скажут: «Обидел слабого». А вдруг ты не сможешь дать мне в рог. Тогда что? Представляешь?

В голосе Толла уже не было прежней уверенности:

– Как это – »не смогу»? Тебе в рог? А чего она?!

– Ну, ты, блин, зануда! Давай так: эта – моя, она мне по размеру подходит, а тебе завтра я оплачиваю Зайну на целый вечер.

– Зайну!! На вечер?! Да ты с дуба упал! Ты знаешь, сколько она берет? А у тебя, сам говорил, всех денег – два шаклима!

– Ну, не возьмет же она за вечер больше одного? У нее же …… не золотая?

– И что? Ты хочешь сказать…

– Да, именно! – подтвердил Малыш и извлек из кармана монету. – Держи! На доброе дело для хорошего человека не жалко!

– Не, ну ты псих, Малыш! Точно – псих! Эта, может, вообще… А ты…

– Ладно, давай так: если эта – вообще, то ты мне завтра Зайну на полчасика гм… дашь подержать!

– Гы-гы-гы! – заржал темнокожий. – Дам, конечно, дам! Да она придавит тебя одной сиськой! Левой! Гы-гы! Посмотреть-то можно будет? Гы-гы!

– Смотри на здоровье! А сейчас проваливай! Это – моя добыча!

– Нет, ну ты и псих, Малыш!

– Иди, иди!

Парни открыли наконец дверь и с шутками-прибаутками ввалились в дом. Малыш остался. Он сел на корточки и стал задумчиво смотреть на Эллану. Кажется, он больше не собирался ни говорить, ни двигаться.

– Долго ты собираешься так сидеть?

– Пока тебе не надоест.

– И что будет?

– Тогда ты заговоришь сама или уйдешь.

– Как это?

– Ну, как… Ногами. Я тебя не держу.

– Ишь, какой добрый!

– Только я думаю, что ты не уйдешь. Скорее всего, тебе просто некуда – иначе ты бы здесь не оказалась. Муж выгнал?

Эллана почему-то растерялась и не нашлась, что сказать. Она просто мотнула головой.

– Вижу, что не муж. Могла бы соврать.

– Что ты видишь?

– А много чего. Ты, наверное, красивая, но лицо у тебя побито. Костяшки пальцев ободраны. Характерно ободраны! Нож сломанный… И обувь дорогая. Я неплохо в темноте вижу: с кем-то ты хорошо дралась. Нормальные женщины редко наносят прямые удары, от которых обдираются костяшки указательного и среднего пальцев.

– Какой ты умный… Малыш! Прямо профессор!

– Ты что, прячешься или не можешь попасть туда, откуда пришла?

– Я не пришла. Меня привезли, а я сбежала!

– И?

– Я домой хочу! – вырвалось как-то само собой. Эллана прикусила разбитую губу, но было поздно – слово не воробей…

– Это далеко?

Говорить она уже не могла, только кивнула: ну, сколько же можно! Навалились все на нее, маленькую!

– Та-а-к… – Малыш задумчиво поскреб подбородок. – Жратвы у нас нет, одежды лишней, пожалуй, тоже. Гм… На, надень мою! – он снял и подал ей свою безрукавку. – Сиськи у тебя, конечно, ничего, но ты, кажется, не горишь желанием мне отдаться. Так что пока лучше спрячь. Ах да, тебе же подпоясаться надо! Веревочку я, пожалуй, найду.

Он скрылся в доме, а она осталась на улице в его дурацкой меховой жилетке, которая доходила ей почти до колен, воняла кожей и потом. Можно было убежать – парень, наверное, специально предоставил ей такую возможность – только почему-то совсем не хотелось.

Малыш появился минут через пять:

– Слушай, у меня есть идея! Наши улеглись. Почему бы и нам не поспать до утра?

– Я домой хочу!

– Ну, куда мы сейчас пойдем? Ночь, темно, на нас могут напасть какие-нибудь бандиты или хулиганы. Меня зарежут, тебя изнасилуют и тоже, может быть, зарежут. Тебе это надо? Пошли спать – трахать я тебя не буду, пока сама не попросишь.

– Наглец!

Парень пожал плечами:

– Сортир покажу, а место, где лечь, выберешь сама. Осторожно, вторая ступенька сломана!

Они уже поднимались по лестнице, когда Малыш что-то вспомнил и остановился:

– Самый главный вопрос! Ты уверена, что из-за тебя завтра стоит не идти на работу?

– Тебе заплатят!

– Гм… Бичом или мечом? Ладно…

То, что парень назвал «сортиром», было ужасно. Страшнее могло быть только… его отсутствие!

– Эй, Малыш! Я уже бдю, а ты еще спишь. Это несправедливо! Вставай!

– У меня выходной! Одолжи лучше рубашку! Я точно знаю: у тебя есть вторая!

– Не п…и! Нет у меня рубашки!

– Есть, есть! Ты ее за шкаф поставил! Дай поносить!

– Не дам! Ты порвешь или испачкаешь! Или гони две монеты!

– А рожа не треснет?

– Тогда девку дай трахнуть. Один раз! Хоть ты ее и не помыл!

– Сам договаривайся! Чем я ее мыть-то буду? Чья очередь была вчера идти за водой?

– Вот я должен ходить за водой для твоей девки!

– Тогда отвали!

– Сам дурак!

По освещенным ласковым утренним солнцем улицам шествовала странная парочка: худой мускулистый парень, одетый только в широкие короткие штаны из облезлой шкуры, и девица с подбитым глазом, голыми руками и коленками. Наряд ее также был сделан из шкуры не первой свежести и перетянут веревочкой на тонкой талии. Забавная, конечно, парочка, но Хаатика каждый день видит и не такое. Молодые люди что-то жевали на ходу и вели непринужденную беседу.

– Послушай, принцесса, ты уверена, что твои родители обрадуются, а не наоборот? Тебя выпорют и отправят обратно – туда, откуда ты сбежала!

– Какой же ты тупой, Малыш!

– Я не Малыш!

– А я не принцесса! Как же прикажешь тебя звать?

– О, у меня много имен! Настоящее – Евгений или Женя, но, если трудно, можешь звать меня даже первым: Зик-ка. Окончание «ка» означает, что я не прошел посвящения в воины.

– Ага, значит, ты дикарь из какого-то дремучего племени? Пробился в столицу на заработки! И на нормальные штаны еще не заработал?

– Обижаешь! Я, между прочим, заплатил за тебя целый шаклим. Этого хватило бы не только на штаны.

– Ах, какой добрый! Мужественный, благородный рыцарь спас бедную девушку от рук злодеев!

– А что, и спас! Я же видел, что ты собиралась драться, как кошка, которую загнали в угол.

– Рыцари и принцы, между прочим, за прекрасных дам сражаются, а не платят разбойникам какую-то мелочь!

– Ничего себе – мелочь! И потом: с подбитым глазом и распухшей губой ты не очень прекрасная дама, а драться пришлось бы с самим Большим Толлом!

– Ага, ты его боишься, Малыш!

– Я – не Малыш. Конечно, боюсь: Толл лучший боец у Южных ворот. Чтобы выбить его, нужно…

– Ты струсил и вместо драки предложил ему денег!

– Прекрати! Я больше не ловлюсь на эти женские штучки! Завалить можно любого… почти любого, но зачем? Толл – хороший парень! А если будешь дразниться, отниму безрукавку, и дальше пойдешь голой!

– Я и говорю: дикарь! Позавчера с дерева слез, вчера из леса вышел!

– Неправда, я здесь кантуюсь уже почти месяц! А на днях была удача: у Храмовиков появилась работа, и они брали всех подряд. Мы готовили какой-то вонючий раствор и заливали его в емкости. Нас даже кормили! И всем заплатили по два шаклима за три дня работы!

– Подумаешь – два шаклима! Лучше расскажи, откуда ты взялся? У тебя было трудное детство, чугунные игрушки, да?

– Ну, с чугуном у нас в Поселке было туго. А игрушек я вообще что-то не помню. Хочешь историю про барсука?

– Какого еще барсука?

– Ну, он был не совсем барсук – здесь такие звери, наверное, не водятся. Он такой… вроде маленького медведя.

– И что? Ребенком он похитил тебя из дворца и унес в свою берлогу. Ты вырос среди зверей и только недавно узнал, что ты – королевской крови. Теперь пробираешься к родителям, чтобы занять свое место у трона?

– Это ты пробираешься к маме с папой. А меня барсук не уносил. Он попал в петлю и уже почти вырвался. Чтобы он совсем не порвал ремень, я стал с ним драться. Он был почти с меня размером.

– Бедное животное! Ты, конечно, победил его?

– Нет, он в конце концов вырвался и убежал. Я остался голодным, и вечером мальчишки избили меня до полусмерти. Но одному из них я порвал ухо, а другому почти откусил палец.

– М-да-а, не получается из тебя сказочного принца. Откуда же ты взялся?

– Я пришел к тебе через миры и века!

– Ну, через миры – это ладно, а как же ты прошел через века? И какие: бывшие или будущие?

– Наверное, можно сказать так: я возник из глубин прошлого. Вот за этими горами когда-то протекала большая река. Там, где она прижималась к предгорьям, жили люди речного племени, а ниже по течению начинались дремучие леса, и там обитали, соответственно, люди лесного племени. Вдоль реки весной и осенью шли стада буйволов и оленей, а в реке водились огромные рыбины – больше меня в длину и вот такой толщины! Мы били их гарпунами с острой рогулькой на ремешке.

– Ты просто пьянствовал с каким-нибудь студентом-историком и наслушался всякой ерунды! Или, может быть, живешь уже тысячи лет? Что-то не похоже!

Впереди между домами показался просвет – они подходили к одной из центральных торговых площадей Хаатики.

– Слушай, как тебя, Элл, что-то у меня нехорошее чувство… Как будто нам кто-то усиленно смотрит в спину. У тебя нет, а?

– Ничего у меня нет! Зато я вижу впереди площадь, и там мелькают желтые штаны стражей короны!

– Не оглядывайся! Иди, как идешь! Что-то… как-то… Сейчас проверим!

Парень шел, расслабленно помахивая руками, и вдруг, на очередном шаге, резко повернулся назад:

– Чего надо?

Человек, шедший за ними метрах в семи-восьми, остановился и попятился. Он был среднего роста и одет совершенно неприметно – слуга в лавке или вечный подмастерье. Перед собой он нес какой-то угловатый предмет, накрытый грязной тряпкой.

– Оглох? Чего надо?

Человек перестал пятиться и… Дальше все произошло в одну долгую долю мгновения. Левой рукой человек сдернул тряпку, а правой вскинул арбалет к плечу. Однако Женька завершил свой прыжок раньше, чем стукнула спущенная тетива. Голова человека глухо стукнулась о камни, арбалет отлетел в сторону. Парень тут же вскочил и, скрутив в кулаке рубаху, вздернул незнакомца на ноги:

– Ты что, гад?!

Тело вдруг дернулось и обмякло, а Женька почувствовал болезненный укол в предплечье. Он разжал кулак, и незнакомец осел на землю, потом завалился на бок. Из его спины, там, где кончаются ребра, торчал хвост арбалетной стрелы. Стреляли или с близкого расстояния, или оружие было очень мощным – тело пробито насквозь, наконечник торчит из солнечного сплетения! А улица пуста…

– Ты цела?

– Обижаешь!

– Черт побери, что такое?! Кто-то сильно не хочет, чтобы ты дошла до площади? О, боги Священной горы! С кем я связался?!

Стоя над трупом, Женька огляделся: до площади метров двести и три подворотни, почти все окна открыты…

– Та-а-ак! За мной!!! – он ухватил девушку за руку и поволок через улицу к стене дома. Она, впрочем, не отставала.

– А теперь туда, быстро!!!

Они опять пересекли улицу и юркнули в ближайшую подворотню. Здесь было сумрачно и пусто.

Огромная пегая кобыла, и на ней толстые ляжки в желтых штанах, брюхо распирает красный камзол, налитое дурной кровью пучеглазое лицо светится бескрайней радостью:

– Га-а-а!!! Мирох-х-х!!! Собирай людей! Отбой, га-а-а!!! Я нашел ее! Сегодня гуляем! И завтра тоже, хо-хо! Пятьсот монет – мои, га-га-а! Я нашел ее!!!

Он даже не смотрел на Эллану. Его лошадь послушно пятилась, стражник орал и был, кажется, вполне счастлив.

– Хватит кричать, Элон! Еще неизвестно, кто кого нашел! Меня только что чуть не убили вон за тем углом, а вы торчите на площади как дураки!

– Ну, ты, эта… не того! Где приказали, там и торчим! Кто это тебе, гы-гы, в глаз-то?

– Сейчас ты сам в глаз получишь, толстобрюхий! Давай, вези домой!

– Ща, ща отвезем! Всенепременно, ваше величество! Мирох, твою мать! Где ты там? Сюда ходи, пока не cбежала!

Застучали подкованные копыта, заметался немногочисленный еще народ, давая дорогу всадникам: со всех концов площади они стягивались к центру, туда, где неуклюже гарцевал на своей кобыле Элон.

Старший наряда – пресловутый Мирох – не имел брюха, большинства пальцев на руках и… лица. Обращенная вперед часть головы с одним глазом больше напоминала картинку-страшилку из детской сказки. Рядом с ним Элон казался красавцем. Однако командовал Мирох толково и четко:

– Ты – девчонку в седло! Ты, ты и ты – впереди и сбоку: хвост к голове, бок о бок, ты и Элон – справа и слева: голова у крупа. Коробочку делаем, ясно? И на рысях! Что случится – сам зарежу! Стройся!

Женька в очередной раз пожалел, что не умеет колдовать, как Вар-ка, но тем не менее молча запел песенку: «А меня здесь нет и никогда не было, я вам померещился, вы уже забыли обо мне, вы меня в упор не видите, я – пустое место». При этом он медленно двигался: бочком-бочком, мимо-мимо, тихо-тихо… И оказался за кольцом всадников! Он готов был уже раствориться в толпе, но решил, что в ситуации есть какая-то незавершенность – этот кулончик у нее на шее.

Осмотрел площадь, прикинул путь бегства – так, чтобы перед преследователями было как можно больше препятствий. «Они, похоже, ребята ушлые, а у меня совсем нет опыта борьбы со всадниками», – засомневался он сначала, но потом решил рискнуть и крикнул:

– Эй, принцесса! Одежку-то верни! Тебе другую дадут!

Эллана уже сидела на лошади перед одним из стражников. Не поворачивая головы, она ткнула пальцем в сторону Женьки:

– Без этого не поеду!

– Ну, ты, эта, того! Не очень-то! За твоих хахалей команды не было! Сам дойдет, если захочет. А нет, так другого найдешь! Причесанного и с этим, как его?… миникюром!

Девушка перекинула одну ногу, как бы собираясь соскочить на землю:

– Ты плохо слышал, Мирох? Без него не поеду!

– Придется забрать парня, – смирился с неизбежным командир. – С тобой спорить – только неприятности наживать.

– А если Ютар будет меня по дороге лапать, я ему яйца отрежу! – не унималась Эллана. – И папа ругаться не будет!

– Какое там ругаться, – вздохнул стражник. – Патиш сам тебя боится!

«Опаньки! – аж присел от неожиданности Женька. – Это что же, дочка Патиша? Того самого?! Зря я…»

Но было поздно: без драки уже не уйти, а стоит ли?

Мааниту встречала воспитанницу в классической позе – ноги расставлены, руки в боки, седые лохмы во все стороны:

– Явилась, растудыть твою и расперетак!!! Спереди и сзади, и три раза в то же место! А ну, покажь зубы! В глаз вчера дали? Распереэдак и растак!!! Матку не отбили? Вагину не порвали? Быстро мыться! Воняет от тебя, как от ……!! Тряпки – на пол! Блох не нахватала? А ну, заголяйся!

Женька стоял и изображал из себя воплощение робости – только что пол носком сапога не ковырял. Он уже понял, кто в доме хозяин, и ждал своей очереди. Дождался, конечно…

– А это что за урод?! На какой помойке подцепила? Где ты нашла это чучело? Что за манера: тащить в дом всякую гадость?!

Он шагнул вперед, упал на колено, воздел вверх руки:

– О, повелительница! Позвольте преклонить колено пред вашим величием! Не гоните прочь бедного странника! Весь мир, вся вселенная полнится слухами о вашей бескрайней доброте и мудрости! Я не напрасно жил и страдал, раз боги Священной горы позволили мне увидеть вас! О, сколько людей ползают во тьме и холоде жизни – они даже мечтать не могут о таком счастье! Я пришел к вам через миры и века, чтобы согреться в лучах…

Эллана уже избавилась от безрукавки и теперь прыгала на одной ноге, пытаясь снять остатки штанов:

– Вот сволочь какая: говорил, что ко мне пришел через миры и века!

– Заткнись! – рявкнула Ма. – Продолжайте, молодой человек!

Женька явно себя переоценил – его хватило минуты на три, потом он начал сбиваться и повторяться. Все-таки это – не его конек, сюда бы Николая! Кое-как он закончил речь, уронил руки и склонил голову в ожидании приговора.

– М-да-а… А он – ничего… – одобрительно протянула Мааниту. – Мыться вместе будете? Трахается хорошо?

– Не знаю пока. А горячей воды на двоих хватит?

Атель-ру-Баир-Кен-Тена не выходил на улицу уже второй день. Правда, большую часть времени он проводил не в своем, а в соседнем доме – полуразвалившейся халупе через дорогу. Туда он попадал по подземному ходу. Собственно, старинный тоннель тянулся далеко на окраину города, а к халупе был пробит короткий штрек. Там Патиш принимал своих агентов. Торговцы, ремесленники, рабочие, бродяги, мусорщики, профессиональные нищие, проститутки, мальчишки, бандиты и воры шли непрерывным потоком. Они приносили иногда крупицы, иногда самородки информации. Город жил, дышал, что-то заглатывал, чем-то испражнялся, и Патиш держал руку на его пульсе. Обычно, правда, эту работу он сам не делал, для этого были доверенные люди. Но сейчас…

Он вполне допускал, что на самом деле ничего особенного не происходит. Просто он молодой, неопытный, и ему кажется…

Структура власти в империи одновременно и проста, и сложна. С одной стороны, король, которого давно уже пора переименовать в императора, с другой – целый набор всяких демократических институтов вроде Собрания народных представителей, Палаты городов и так далее. Но это верхний слой, оболочка, а есть еще ядро – Совет Крови. Он состоит, конечно, не из купцов и рабочих. Но и это еще не все: у ядра есть сердцевина – Малый Совет, о существовании которого почти никто не знает. Патиш тоже не знал, пока ему не сообщили, что он избран его членом. Информация, полученная вместе с сообщением об избрании, была лаконичной: Совет Крови принимает решения, но кто-то эти решения должен готовить.

Вокруг большого Совета интриги плетутся десятилетиями, из поколения в поколение, а вот с Малым… Может быть, вот так оно и бывает? Кто-то очень хочет, чтобы он, Атель-ру-Баир-… и так далее, вышел из игры. Или даже не так: кто-то пытается обрести возможность активно на него влиять. Да, пожалуй, это точнее!

Чем, как, за какое место можно зацепить Патиша? Убить, при большом желании, можно, но поймать на крючок, посадить на цепь?!

А есть, есть слабина, и он сам виноват, что о ней знает каждая собака! Это – доченька. Это наглая, бесцеремонная, неуправляемая юная стерва, ради которой он готов разнести по камню любимую Хаатику! Добрались, значит! О, боги Священной горы, о боги!!!

Три покушения за двое суток. Из них первые два – попытки похищения. Третье – попытка убийства. Впрочем, возможно, и в этом случае готовилось похищение, а целью стрелка был ее спутник. Почему его сочли таким опасным?

У Южных ворот они ее упустили. И потеряли на всю ночь: ушла в трущобы. Вышла оттуда в сопровождении парня. Его почти никто не знает, он, кажется, новенький: участвовал в одной-двух драках, свидетелей почти нет. Сразу оказался в друзьях у Большого Толла, но Толл – не бандитский авторитет…

«Что же делать? Запереть ее в доме, выставить охрану? На неделю, на месяц, на год? Не будет она сидеть ни неделю, ни день… Сложить с себя полномочия, отказаться? Как вариант – пойти на самоубийство? Нет: вот этого Атель-ру-Баир-Кен-Тена не может. Не может ни при каких обстоятельствах!»

По дороге к ее спальне он остановился перед старинным зеркалом: позавчера седины было значительно меньше. И камень где-то потерялся…

– Ты спишь?

– Ну, что ты, папочка! Я читаю эротический роман и мастурбирую. Сейчас, сейчас кончу… О-о-ох-х! Вссе-е-е! Заходи!

– Не называй меня «папочкой»!

– Больше не буду, – в который раз пообещала дочь. – Что это у тебя с головой?

– Покрасил волосы к твоему приходу, – усмехнулся Патиш и вдруг заметил на ночном столике маленький кулон с золотой цепочкой. – А-а-а, вот он где! Разве я разрешал его брать?

– Но ты и не запрещал, папа! Он же недорогой, правда?

– При чем здесь цена?! – возмутился капитан, но сразу сообразил, что ругаться сейчас не время. – Впрочем, ладно… Ты должна исчезнуть, дочь. Исчезнуть так, чтобы даже я не знал, где ты находишься!