Текст книги "Прайд Саблезуба"

Глава 5. Зверь

Приходилось констатировать, что климат в здешних краях изменился, причем резко. Кажется, за все прошлое лето случилось всего несколько дождливых дней и одна большая гроза, которая вызвала паводок. Да и температура была в общем-то комфортной – без сильной жары, но и без холодов. Теперь дождливым выдавался каждый третий-четвертый день, а в перерывах наваливалась такая жара, что казалось, мозги просто расплавятся в черепе. Семен успокаивал себя тем, что это даже полезно: нужно как следует прогреться на зиму – возможностей остыть будет еще много.

«Впрочем, какой смысл заранее расстраиваться? Лучше думать о чем-нибудь хорошем. Ведь сплав на самом деле приятное занятие – для тех, кто понимает, кто, так сказать, вкус этого дела чувствует. Он никогда не был для меня развлечением – всегда гонкой за временем. Работа – это когда ты ходишь в маршруты или сидишь на точке и выколупываешь из слоев разную древнятину. Все же остальное – непродуктивная трата времени, значит, дистанцию по реке нужно пройти как можно быстрее. Зато теперь… В общем, наслаждайся, Сема, и не гони волну!»

Плыть на самом деле было довольно приятно, особенно после того, как миновала боль расставания с людьми. Проблема питания на сей раз решилась неожиданно легко и даже отчасти забавно. На реке, как известно, нужно кормиться рыбой. Именно так Семен и делал когда-то. Но река-то нынче стала не та! Где камыши, где заводи со щуками, где отмели с ракушками? А нету, ничего нету! Вода и вода, кое-где торчат верхушки затопленных кустов и деревьев, ну, острова встречаются. Это какой-то перманентный паводок, который не собирается кончаться. Уже и не понять, где тут было прежнее русло. В общем, водный режим сменился радикально. Нельзя даже толком определить, насколько повысился уровень воды, потому что он все время меняется из-за дождей. Утром, скажем, по основной струе под правым берегом несутся целые деревья, вывороченные вместе с корнями, а к вечеру все они уже лежат на мели и пробираться между растопыренными корневищами опасно и трудно. Один такой раскоряченный тополь Семен обгонял раза три, прежде чем тот окончательно застрял в каком-то заломе.

Кстати, о заломах. На реке хуже них, пожалуй, может быть только водопад. Но последний хотя бы шумит, предупреждая о своем присутствии, а залом… Плывет себе какая-нибудь коряга или выворотень, потом цепляется за дно и останавливается. За него цепляется другая коряга, потом третья и так далее. Потом на эту кучу наплывает целое дерево, втыкается корнями и разворачивается стволом поперек течения – как шлагбаум. А в другую сторону – еще одно бревно. И все это безобразие гудит, шевелится и трясется под напором воды. В принципе, такое сооружение может и все русло перегородить, пока его не развалит следующим паводком. А самое приятное, что такой залом-завал – это не плотина, вода, конечно, немного тормозится и огибает его, но основная масса идет насквозь и снизу. Страшно? Еще как! Но на самом деле не смертельно. Точнее, не обязательно смертельно. Попав в такую ловушку, можно успеть ухватиться за какой-нибудь сук или ветку и повиснуть, а потом даже выползти на залом. Известны случаи, когда и лодку спасти удавалось, правда, всю рваную и уже без груза. Это если лодка резиновая, конечно. Если вы на плоту или лодка у вас каркасная, то на нее можно не отвлекаться и спасать только самого себя.

Все это Семен знал из опыта прежней жизни. Знал и с большим уважением относился к тому пункту инструкции по технике безопасности, в котором категорически запрещалось пользоваться плавсредствами в большую воду. Правда, и нарушать этот запрет ему приходилось не раз. И не было случая, чтобы он не пожалел об этом. Зато с заломом он как-то раз познакомился – и очень близко. Как вспомнишь – мурашки по коже…

Хотя не было ни грохота, ни свиста, никаких тебе «девятых валов» – просто плыл себе и плыл на перегруженной «трехсотке». Плыл так давно, что привык и перестал бояться, задумываться на ходу начал. И в какой-то момент понял, что вот этот конкретный залом ему не обойти – не успеет. И все – убирай весла! Убрал… Лодку прижало бортом к бревнам, а потом этот борт стал уходить вниз, в клубящуюся воду. От этого напор воды усилился, и процесс пошел быстрее – лодка встала на дыбы, привязанный веревками груз начал вываливаться и зависать на сучьях или сразу уходить на дно… А Семен, успевший вылезти на ближайшее, трясущееся под напором воды бревно, сидел и смотрел на все это… Нет, лодка не утонула – с риском для жизни он смог потом отрезать кусок борта, на котором несмываемой краской был нарисован инвентарный номер – надо же что-то предъявить комиссии по списанию.

Другая же «радость» большой воды заключается в том, что плывущий оказывается без пристанища в самом что ни на есть прямом смысле слова – пристать некуда. Человек непосвященный засмеется и скажет: «Как это некуда?! К берегу, конечно!» М-да-а… Что такое речной берег, представляют все – косы, обрывчики, пляжики, отмели, заводи – все это так, в той или иной пропорции. Но – в малую воду. А в большую? Да, по сути, во время паводка никакого «берега» в привычном понимании и нет – обрывы, затопленные заросли или вовсе что-нибудь непотребное. Можно сесть на мель в десятках метров от кромки воды, а можно скрестись бортом о травянистый или каменистый склон и не найти за что зацепиться, где пристроить лодку. Так что же приятного в таком плавании? А вот то… Наверное, то же, что и в игре в карты, в шахматы, в разгадывании кроссвордов… А еще ближе компьютерные игры – не зря же они получили такую популярность, отвечают, значит, каким-то глубинным потребностям человеческой натуры. И взрослые-то сплошь и рядом оторваться не могут, что уж там говорить о подростках – наркотик, да и только!

А тут ты не летишь в виртуальном вертолете и не мчишься по виртуальному шоссе на машине – все круче, все на самом деле. Слиться, сродниться с водой и с лодкой, читать рисунок бурунов вблизи и вдали, разгадывать шум перекатов. Послушные весла в руках: правым, левым, еще левым – так… так… еще чуть-чуть – прошел! А дальше? Ага: уходим со струи и бочком, бочком… Опять прошел! Теперь что?

Можно считать это игрой, но очень серьезной. Ну, собственно, вовсе не обязательно любая ошибка будет стоить жизни. Может быть, получишь пробоину, сломаешь весло, перевернешься или просто черпанешь полсотни литров воды через борт. В общем-то спастись в большинстве случаев можно, если не паниковать: вода, хоть и холодная, но не ледяная, крокодилы, акулы и пираньи в ней не водятся. Процесс завораживает непрерывной вереницей мелких побед и поражений – и никаких посторонних мыслей, никакого самокопания, никаких комплексов – смотри на воду, работай веслами и старайся меньше ошибаться.

В предыдущей жизни свою карьеру сплавщика Семен считал вполне успешной. Были, конечно, и пробоины, и аварии посерьезней, но все они случались не на сложных участках, а, наоборот, на самых простых и легких: задумался, замечтался, перестал бояться – и пожалуйста, заполучи корягу в днище! В общем, такое занятие от тоски очень помогает – оттягивает, можно сказать, и выпрямляет.

В первые дни по вечерам Семен ловил бычков на костяной крючок, а утром варил из них уху. Иногда еще и на обед оставалось. Пища, конечно, никудышная, но по сравнению с несоленым вяленым мясом почти деликатес. Примерно на четвертый день Семен решил, что уже достаточно освоился и с рекой, и с лодкой, и может слегка поразвлечься. Отправляясь утром в плавание, он привязал на корме «леску» (метров пять, не больше), а на костяной крюк насадил живую лягушку. Мучить несчастное существо не хотелось, но другой наживки под рукой не оказалось. Часа через два-три на открытой глубокой воде лодку довольно сильно дернуло. Причину Семен угадал почти сразу: он остался не только без лягушки, но и без крючка вместе с полутора метрами драгоценной лески. «Клюет, – поставил диагноз рыбак. – Она клюет, а я дурак. Разве можно к борту-то привязывать?! Рывки-то рыбьи амортизировать надо!» Семен вспомнил, что по вечерам не раз слышал совсем не слабые всплески вдали от берега. Рот его немедленно наполнился слюной, он ее выплюнул за борт и взял курс к берегу – ловить другую лягушку.

Никакой лягушки, разумеется, он не нашел, зато через полчаса выловил в прибрежной грязи какое-то существо, похожее на ящерицу или тритона. «Прости дорогой, – извинился перед существом Семен, всаживая в него новый крючок, – очень рыбки нормальной хочется».

Удлинять леску он не решился – чем длиннее, тем легче порвется, а крючков осталось всего три. После долгих размышлений ближний конец он привязал к собственной щиколотке: «А к чему же еще, если руки все время заняты?!»

Разумеется, клевать на сей раз никто не стал. Семен подумал, что, наверное, леска слишком короткая и лодка распугивает рыбу. Или, может быть, ящерица оказалась несъедобная, или… «Вот в детстве мы ловили рыбу на червя и на хлеб. Иногда даже что-то попадалось. А вот, помнится, был в командировке в Питере и отправился посмотреть на знаменитую дамбу. Там мужики рыбачат. „А на что?“ – спрашиваю. „На „бутерброд“, конечно“, – отвечают. Это, оказывается, когда на крючок в определенной последовательности насаживаются опарыш, червяк, мотыль и еще что-то – во как! Впрочем, у них, кажется, тоже не клевало…»

В конце концов по руслу вновь начались заломы, завалы и топляки. Пришлось всерьез заняться маневрированием – не до рыбы, быть бы живу. Сложный участок казался просто бесконечным, а берега, разумеется, совершенно неприступными. И вот, когда…

Он целился в просвет между двумя выворотнями, всматривался в «усы» бурунов от них и гадал: отбросит его струей на виднеющийся дальше залом, или он сумеет выгрести влево? Наверное, сумеет, если начнет активно работать сразу после…

И вот, когда он, рискуя порвать ременные уключины, изо всех сил табанил, пытаясь уйти от объятий растопыренного корневища… Вот в этот самый момент и рвануло.

Первая мысль была, что он зацепил крюком за корягу или камень на дне. Что давно надо было леску собрать и бросить в лодку, что теперь надо рвать леску, иначе сейчас перевернет к чертовой матери, что…

Ничего сделать он не мог, потому что отпускать весла нельзя было ни на секунду – потом они уже не понадобятся. Рывок был в общем-то не таким уж и сильным, но направлен он был назад и вправо. Ногу вывернуло, пятка уперлась в шпангоут, лодку качнуло, и гребок левым веслом пришелся наполовину в воздух, лодку начало разворачивать поперек течения…

Семен справился, заработав пару глубоких царапин на бортах, но на этом ничего не кончилось, потому что надо было сразу обходить залом, а потом уворачиваться от очередного корневища. Дальше располагалась полузатопленная лиственница, и лодка чуть не влетела в крону…

Иногда казалось, что рыба, наконец, сорвалась и оставила его в покое, но следовал новый рывок, лодка раскачивалась, а Семен не мог даже материться – не до того ему было.

Немногочисленные секунды передышек в этом слаломе он использовал для того, чтобы принять позу «наименьших неприятностей». Когда этот кошмар кончился, он уже полулежал в лодке, свесив за борт привязанную ногу. Лодка накренилась, грести было неудобно, а обзор резко сократился, но так можно было хоть в какой-то степени контролировать ситуацию.

Скорость движения снизилась, и Семен разглядел, что до следующих препятствий впереди не менее двух сотен метров. «К черту, – прохрипел он, бросив весла и выворачивая из-под задницы обмотанный ремнями камень. – Все к черту! Лишь бы до дна хватило, лишь бы веревка не запуталась!»

Она не запуталась, и якорь послушно лег на дно. Ременная веревка быстро побежала за борт, а потом натянулась. Нет, лодка, конечно, не остановилась, но скорость ее движения резко снизилась – вероятно, дно было гладким, и камень просто волокло по нему. Семен облегченно вздохнул и смог, наконец, выругаться от души – и по-русски, и по-лоурински. Трясущимися руками он вытер с лица пот, прикинул дистанцию и решил, что 2–3 минуты покоя у него есть: «В крайнем случае перережу якорный канат, – решил он, втянул многострадальную ногу в лодку и ухватился за леску: – Иди сюда, сволочь!»

Тут уж было не до церемоний: Семен просто тащил добычу, стараясь только не черпануть бортом воды. Он уже не боялся, что она сорвется, ему нужно было скорее от нее избавиться, сохранив по возможности леску.

И все получилось. Он грубо подтянул ее к борту, прижал, не колеблясь, сунул пальцы правой руки в жабры и рывком перебросил в лодку. Не отпуская захвата, не обращая внимания на удары хвостом, он придавил ее голову к щебенке балласта на дне, свободной рукой достал из кармашка рубахи ножик, разложил зубами лезвие и начал резать спину у основания головы – где-то там у рыбы располагается «главный нерв». В конце концов она дернулась и затихла. Семен отпустил добычу и огляделся – у него в запасе оставалось еще метров 30–40. «Успею», – решил он, убрал нож и начал торопливо выбирать якорную веревку.

Часа через два Семен обнаружил, что полностью прийти в себя и успокоиться он не может. Появился страх перед препятствиями, начал подводить глазомер, пошатнулась уверенность в собственных силах, и, как следствие, он стал делать ошибки. Он чуть не заработал пробоину ниже ватерлинии, а потом умудрился сесть на мель буквально в «открытом море». «Так нельзя, – решил он. – Это перст судьбы, который совершенно однозначно мне указывает, что на сегодня хватит – излишество вредит». И он стал выгребать к правому берегу в поисках места для ночевки.

Такое нашлось далеко не сразу, но показалось чрезвычайно удобным на вид – пологий спуск к тихой заводи, в которой отдыхает всякий плавучий мусор. «Тут и костер развести настоящий можно, и вигвам поставить, да и лодку осмотреть как следует – может, ремонт какой нужен».

Нос судна мягко ткнулся в размокший дерн, и Семен спрыгнул на сушу, даже не замочив ног. За ближайшими зарослями кто-то всхрапнул и, кажется, пустился наутек. «Олень, что ли? – порадовался Семен, а потом осмотрелся и чуть не заплакал от обиды: – Ну, конечно! Ну, разумеется! Ну, непременно! Как удобный спуск, так обязательно ЭТО!» Дело в том, что весь берег был истоптан следами и присыпан пометом. В траве и на дерне что-либо разглядеть было трудно, ясно только, что это место водопоя копытных и, соответственно, охоты хищных. Какие именно тут водятся травоядные, понять по следам Семен не смог, но зато кучи медвежьего дерьма на краю поляны определил безошибочно: «Интересно, это обычный бурый или пещерный? Хотя на самом деле вовсе и не интересно… Блин, мы что, в пустыне, что ли?! Вам воды мало? Обязательно нужно на реку ходить, и всем в одно место!»

Не то, чтобы Семен панически боялся хищников – пожалуй, никого из живущих в этом мире он больше «панически» не боялся. Да, собственно, по здравом размышлении и жизнью-то своей дорожил не очень, но… Но, как говорится, у советских собственная гордость. И принципы, которыми нельзя поступиться, тоже никто не отменял: погибать надо с чувством, с толком, с расстановкой – когда другого выхода нет и спастись нельзя. А угодить в залом на реке или быть кем-нибудь загрызенным во сне – это просто стыдно. Неприлично это! И что делать? Искать другое место? Или вообще спать в лодке?!

«А, собственно, что такого? Течения тут нет, ветра пока тоже. Отплыть на десяток метров от берега, бросить второй якорь, подтянуть веревки, чтобы, значит, туда-сюда не мотыляло, вычерпать со дна воду… Она, конечно, все равно по швам потихоньку сочится, но до утра много не натечет – вся под балластом будет. Не перевернусь, наверное. А если дождь, сверху можно покрышку от шалаша разложить – с борта на борт. А костер? А ужин? Ну, костер… Сегодня редкий случай, когда можно без него обойтись – такую рыбу и сырой можно поесть. В ней, наверное, витаминов полно, аминокислоты всякие… Зато не надо с камнями возиться: высекать, раздувать, дрова собирать. Все это, конечно, давно уже делается „на автопилоте“ – почти машинально и без проблем, но, честно говоря, лень. В смысле, неохота возиться ради самого себя. Просто лечь и лежать – ничего не делать… Так уж и ничего? А если… Вот я тут буду болтаться в лодке… возле берега… а на берегу водопой… кто-нибудь придет… Если промахнусь, болт воткнется в склон, поломается, конечно, но не потеряется же… Только стрелять надо не с борта (перевернуться можно), а с кормы или носа. Чем плохая идея? Ночью, конечно, ничего не будет видно, а вот ближе к вечеру и на рассвете… А?»

Чем дольше Семен обдумывал свою идею, тем больше она ему нравилась. Во-первых, мяса действительно хотелось, особенно свежей печенки, а во-вторых, для реализации этого плана почти ничего не нужно было делать, даже наоборот – можно отказаться от некоторых надоевших вечерних процедур. В конце концов он принял программу к исполнению и свое пребывание на суше ограничил тем, что справил нужду и подобрал подходящий камень для второго якоря.

Расположился он метрах в пятнадцати от берега как раз напротив водопоя. Вечер еще не наступил, и арбалет Семен решил пока не заряжать, а поесть рыбки и предаться отдыху и воспоминаниям. Его дневная добыча, которая его чуть не угробила, оказалась не такой уж и огромной – примерно с метр длиной. Тело почти круглое, спина темная, бока и брюхо светлые с расплывчатыми темными пятнами. Нос тупой, пасть не очень большая, но полная мелких зубов. «Это явно лосось, – поставил диагноз Семен. – Но не такой, как кета или горбуша, которые в реки заходят на единственный и последний в своей жизни нерест. Это больше похоже на гольца, форель, тайменя или кумжу. Впрочем, с названиями лососевых рыб в народе имеет место большая путаница. Можно поспорить, что мясо данной особи окажется если не красным, то, по крайней мере, розовым – на вкус и цвет вполне приятным. А почему такая толстая? Самка, что ли?»

Разделочной доски у Семена не было, поэтому он слегка разровнял щебенку на днище, уложил на нее рыбину, достал ножик, проверил остроту лезвия и почти профессиональным движением вспорол брюхо. Сунул туда пальцы и застонал от тоски и безысходности: «Это обидно, нечестно, несправедливо!»

В рыбьем брюхе содержалось два полновесных ястыка – пленочных мешочка, плотно заполненных крупной икрой ярко красного… Нет, не просто красного, а оранжево-красного или желто-красного, или… Ну, в общем, не настолько Семен владел терминологией, чтобы правильно описать оттенки этого цвета. Он выложил ястыки на свернутую покрышку вигвама, стал на них любоваться и страдать: «Геологам-полевикам давно известна эта закономерность, она никого не удивляет: когда попадаешь туда, где можно добывать и есть икру, к этому времени обычно кончается не только хлеб, но и мука. Икру приходится намазывать на галеты или заедать ею макароны. В редких случаях, когда одновременно имеют место быть и хлеб, и икра, обязательно отсутствует сливочное масло. Сразу все три ингредиента в полевых условиях практически никогда вместе не встречаются. Это привычная норма жизни, но чтобы при наличии икры отсутствовали не только хлеб и масло, но и соль – это, извините, просто ни в какие рамки!»

Вечер выдался теплый, пасмурный и безветренный. За едой и воспоминаниями время прошло незаметно, стало смеркаться, и Семен решил заняться охотой. Он зарядил арбалет, пристроил его на носу лодки, а сам улегся на скомканные шкуры, заложил руки за голову и принялся подкарауливать добычу. Она почему-то не появлялась, зато с русла время от времени доносились всплески крупной рыбы.

«Наверное, эти самые „гольцы“ идут на нерест – поднимаются вверх по течению. Почему же я их раньше не встречал? Или странствовал слишком высоко по течению, или тогда был не сезон, или слишком мало воды, или они раньше в эту реку вообще не заходили? Интересно, а кто это ревет на том берегу? Ничего подобного, кажется, в этом мире я еще не слышал – низко так, переливчато, похоже, с заходами в область инфразвука… Медведь, что ли? Или местный тигролев, который саблезубый? А саблезубы ревут? Медведи-то ревут, совершенно точно, – сам я не слышал, но у Владимира Высоцкого ясно сказано: „…Все взревели, как ведмеди: натерпелись столько лет!..“ Или, может быть, это какой-нибудь бык или буйвол? Скорее всего… Во всяком случае, хорошо, что на том берегу, а не на этом…»

От холода Семен содрогнулся так, что лодка качнулась, по заводи пошли небольшие волны, а три коричневые утки и пестрый селезень заработали лапами, отгребаясь подальше. Некоторое время Семен смотрел на них, пытаясь понять, когда это они успели прилететь? Освещение было все таким же сумеречным, тело затекло, груз, одежда, борта лодки были покрыты мелкой росой. «Так я что же, уснул, что ли?! И сейчас утро?! Я же охотиться собирался, блин! Надо было хоть тетиву на ночь спустить – неполезно ей быть так долго натянутой. Ну, охотничек…»

Трясущейся от утреннего озноба рукой Семен потянулся к оружию и только тут изволил-таки всмотреться в ближайший берег. И озноб его немедленно улетучился: у самой воды три неясных контура разных размеров, причем самый крупный, кажется, с рогами. Похоже, животные всматривались в качающийся на воде предмет и пытались сообразить, представляет он опасность или нет. Окраска у них была вполне маскировочная и почти сливалась с предрассветными сумерками – с расстояния в полсотни метров на фоне склона их было бы не разглядеть. Но здесь-то гораздо меньше. «Это ж почти в упор! Если промахнусь – позор на всю оставшуюся жизнь! – думал Семен, прижимая приклад к плечу и пытаясь обрести хотя бы две точки опоры для выстрела. Кое-как он смог расклиниться локтями между бортов, а правой ногой во что-то упереться. После этого пришлось некоторое время ждать, когда затухнут колебания лодки. В конце концов животным это надоело, и они решили убраться от греха подальше. Повернулись и…

И в этот момент Семен спихнул тетиву с зацепа. Отдачей безобразно тряхнуло и стрелка, и лодку, но он успел заметить, что болт, кажется, пошел туда, куда нужно – примерно в центр среднего контура.

«Ай да я! – возликовал охотник, он отпихнул в сторону арбалет и схватился за весла. – Только бы подранок не ушел!»

Он мощно греб, уже обоняя вожделенный запах свежатины. Он греб, а берег не приближался. «Да что ж такое?! Быстрее же надо! – Он еще несколько раз вспенил уродливыми лопастями воду, прежде чем сообразил, что стоит на якоре. И не на одном, а сразу на двух! И весь азарт сразу же испарился. – Ну, можно быть таким дураком, а?»

Облепленные илом камни он втянул в лодку и до берега-таки добрался. Оказалось, что там все в порядке и, собственно говоря, можно было не торопиться – животное сражено наповал. Тяжелый арбалетный болт угодил в переднюю часть корпуса, разворотив, похоже, и сердце и легкие. Это был не то молодой олень неизвестной Семену породы, не то какая-то косуля – маленькие рожки, темная спина, светлые пятнистые бока, короткий хвостик. Мощь примененного оружия явно не соответствовала размерам жертвы – живого веса в ней было вряд ли намного больше полусотни килограммов. Во всяком случае, освобожденную от потрохов, но не освежеванную тушу Семен загрузил в лодку без особого физического напряжения.

Делиться добычей ни с кем не хотелось, и он, дабы не рисковать, немедленно отплыл от берега на пару десятков метров. Потом сбросил в воду один из якорей и принялся поедать еще теплую печенку. «Веселая жизнь пошла, – думал он, отрезая и глотая скользкие куски, – красная рыба, икра, печень… Осталось только изготовить блюдо под названием „седло косули“ – его, кажется, подают в дорогущих ресторанах. Интересно, оно из чего – из спины, что ли? И что теперь делать с вяленым мясом? Ведь окончательно заплесневеет! А свежее надо как-то пристроить – подкоптить, что ли?» Однако полный желудок не располагал к подобного рода размышлениям, и Семен мысленно махнул рукой: «Да ну, к черту! Проще надо быть, надо привыкнуть, наконец, жить в гармонии с природой: протухнет – выброшу, кончится – еще добуду! Снасти есть, оружие есть – чего еще надо?!»

Вода в этот день несколько спала, или это только казалось из-за того, что правый высокий берег отодвинулся и стал более пологим, а основная речная струя сместилась куда-то влево. В самую быстрину лезть Семен не решился, а держался чуть правее в зоне водоворотов, которые, впрочем, двигаться не мешали. Препятствий по курсу не наблюдалось, и от нечего делать он разглядывал обгоняющий мусор и размышлял об ущербе, нанесенном этим нескончаемым паводком, который продолжается уже не один месяц. Животные все никак не могут приспособиться и гибнут. Нет-нет да и проплывет расклеванный птицами труп оленя, косули, бизона… А позавчера, кажется, видел мертвого медвежонка…«Нет, ну какие же сволочи эти инопланетяне! Паскуды! Не зря же говорится, что благими намерениями выстлана дорога в ад».

С ним поравнялась, а потом и обогнала лодку разлапистая коряга – корень дерева с обломанным близ основания стволом. Семен некоторое время следил за ней взглядом: ему казалось, что этот небольшой выворотень как-то необычно двигается – поворачивается, покачивается с боку на бок. «Он что, за дно цепляется? Так ведь здесь вроде глубоко – все остальное плывет вполне спокойно. Странно…» Далеко впереди в русле, вероятно, была отмель – какой-нибудь затопленный остров, и, как обычно в таких случаях, там громоздился приличных размеров завал из подмытых кустов и деревьев. Странную корягу несло именно туда, и Семен решил, что если поблизости не будет топляков, подплыть поближе и посмотреть.

Завал казался в общем-то неопасным, если, конечно, не угодить с ходу в самый его центр. Семен рискнул пройти довольно близко с того края, куда прибило странную корягу. То, что он успел рассмотреть, его расстроило и нарушило с таким трудом обретенное душевное равновесие. К корневищу с торцевой стороны прицепился какой-то круглоголовый зверек, похожий на щенка. Он пытался вылезти повыше из воды, но как только он подтягивался на передних лапках, равновесие нарушалось, выворотень поворачивался на бок и вновь погружал животное в воду. «Прямо как белка в колесе, – вздохнул Семен, когда завал остался позади. – Лучше бы сразу утонул и не мучился». Он представил себе эту бесконечную борьбу зверька: выползает из воды и тут же оказывается в ней вновь, перехватывается лапами, тянется и вновь оказывается в воде – и так без конца, пока не кончатся силы… Семену стало невыносимо тоскливо. Он обернулся, посмотрел на водный простор вверх по течению и попытался представить себе, откуда могло принести эту корягу. Так и не представил – значит, издалека. Сколько же он мучается?!

Семен дрейфовал по течению и тоже мучился. Ему уже стало мерещиться, что зверек посмотрел на него, когда он проплывал мимо. Или нет, не посмотрел, а жалобно пискнул или заскулил… «Ч-черт! – ругнулся Семен. – Да ведь не было ничего этого! Не было, но чем больше буду я себя в этом убеждать, тем сильнее мне будет мерещиться и взгляд, и писк. Теперь на несколько дней настроение испорчено! Вот надо было мне… Обидно – все было так хорошо…»

Он вновь обернулся и стал смотреть, как злополучный залом уменьшается вдали. Смотрел, смотрел… А потом взял весла, гребанул левым, поворачивая лодку вправо под углом 90 градусов к прежнему курсу. Вблизи берега напор воды совсем ослаб. Семен еще раз повернул направо и двинулся вверх по течению. «Знаешь, Сема, – сказал он себе, – знаешь, почему тебе опасно странствовать в одиночку? Не потому, что некому будет помочь в трудную минуту. А потому, что некому помешать тебе делать смертельные глупости».

Оценив скорость течения и собственные силы, Семен решил, что, пожалуй, сможет подобраться к залому с тыла. Правда, что делать потом, он представлял смутно. На всякий случай рубаху он снял, оставшись голым, а обувь, наоборот, надел и зашнуровал.

За заломом, сформировавшимся посреди русла, обычно образуется этакая «тень» – зона относительно слабого течения. Чтобы попасть туда (а таких глупостей никто никогда не делает), нужно проскочить бурун ниже по течению, который образуют сходящиеся «усы» – отраженные препятствием волны. Семену этот трюк удался лишь потому, что с балластом и пассажиром лодка была довольно тяжелой и успела набрать достаточный запас хода. Проскакивая бурун, Семен готовился услышать треск, скрип, скрежет и увидеть острые сучья топляка, протыкающие борта и днище. Но все обошлось – подводных «мин» в этой своеобразной заводи не оказалось. Течение, правда, было довольно быстрым, и пришлось ухватиться за ветки полузатопленной кроны тополя.

Некоторое время Семен удерживал судно на месте, а потом, перехватывая ветки, стал пропихивать лодку поближе к комлю. Там, где ствол показался из воды, он решил остановиться и обмотал носовую веревку вокруг толстого обломанного сучка. Теперь можно было отпустить руки.

Семен посмотрел на воду, на трясущееся под напором воды сооружение из стволов, веток, корней и затосковал – ну зачем он сюда залез?! В памяти всплыл тот давний ужас – из предыдущей жизни.

Они тогда были молодые, честолюбивые и смелые. Тот многодневный рюкзачный маршрут был чистой авантюрой, но он почти получился. Неприятности начались на обратном пути. Среди прочего нужно было перейти реку, в которой поднялась вода. Основного русла у нее не было, зато одна из проток оказалась совершенно непреодолимой. Переходить решили по залому, который наискосок тянулся от берега до берега. Бурлящая бездонная струя, мощь которой прямо-таки парализует психику и мышцы. Качающиеся, скользкие, уходящие из-под ног бревна. На спине сорокакилограммовый рюкзак, лямки которого давят на плечи – их ни ослабить, ни сбросить, потому что руками приходится цепляться, как обезьяне на ветках. Если сорвешься, тут и без рюкзака не выбраться, а с ним просто сразу ляжешь на грунт. И вот там, почти на середине, над самой бездной Семен остановился: рядом ни одного бревна, на которое можно ступить, а руки уже не держат. И клубится водоворотами мощь горной реки – у самых подошв болотных сапог. Ни вперед, ни назад. Стоять на месте тоже нет сил, потому что…

Как он смог преодолеть вторую часть пути до берега, Семен не помнил. Точнее, начал забывать немедленно по завершении. Собственно говоря, в его жизни и до того случая, и особенно после него много раз бывало и страшней, и опасней, но этот парализующий ужас беспомощности, пережитый на середине протоки, врезался в память на всю жизнь. И вот теперь он сидел в лодке в «тени» залома и уговаривал себя, что здесь все гораздо проще и легче: течение, в общем-то, не такое уж и сильное, груза на нем нет, руки-ноги свободны – нужно еще очень постараться, чтобы гробануться в такой ситуации. Это просто пережитый когда-то шок искажает восприятие, это просто…