Текст книги "Фотограф"

Фотограф

«Форд» – вроде бы не самая престижная машина для человека, ворочающего миллионами, но у богатых, как известно, свои причуды. Зато блондинка, сидевшая на заднем сиденье рядом с хозяином, заслужила горячее мое одобрение. Я засек их еще у ресторана: солидного господина и девицу роскошных форм и наверняка предосудительного поведения. О солидном господине я располагал кое-какими сведениями. Что же касается девицы, то она интересовала меня постольку, поскольку ей предстояло стать героиней моего фоторепортажа, изначально предназначенного для очень узкого круга лиц. Я редко занимаюсь подобного рода делами, но в данном случае решающую роль сыграли два фактора: просьба моего старинного приятеля Виктора Чернова, который от большого, видимо, ума подался в детективы, и безденежье, постигшее меня на пороге лета, в тот самый момент, когда особенно хочется расстаться с нашим уж очень резко континентальным климатом и укатить в южные края: Южные края с их пальмами и смуглыми красотками вполне могли проплыть мимо меня в это лето, если бы не одна весьма ревнивая особа, вздумавшая с помощью детективного агентства уличить собственного мужа в неверности. Есть, знаете ли, совсем уж странные женщины. Ну живешь при богатом дяде, катаешься, как сыр в масле, так нет же еще и верность ей подавай.

Своему нечаянному клиенту я даже сочувствовал. Бизнес – занятие нервное, чреватое стрессами, а тут, извольте видеть, находятся бяки, которые норовят испортить человеку культурный досуг. Я заранее мысленно извинялся перед господином Игнатовичем, но, к сожалению, практически ничем не мог ему помочь. В конце концов, каждый зарабатывает деньги, как умеет.

Роскошный особняк, куда господни Игнатович привез свою нечаянную подругу, понравился мне с первого взгляда. Солидное было сооружение, вполне соответствующее репутации хозяина. Ворота распахнулись вроде бы сами собой, впуская во двор забугорную роскошь. По моим сведениям, полученным от того же Чернова, в доме Игнатовича должны были находиться трое охранников и горничная. Был у меня точный план усадьбы и план расположения комнат, вплоть до местоположения сауны, куда я должен был проникнуть с намерениями если не дурными, то, во всяком случае, малопочтенными. Словом, я был подготовлен не хуже, чем любой отправляемый на задание агент солидной конторы. Для человека моих лет забор, пусть и высокий, не представляет собой серьезного препятствия. Время было светлое, что-то в районе восьми вечера, так что в случаё обнаружения я мог разыграть из себя лоха, по недоразумению попавшего в чужой дом. Ну, в крайнем случае, мне дадут по морде, как слишком настырному журналисту желтой газетенки, полезшему за интервью в спальню хозяина. Липовое журналистское удостоверение лежало в кармане моей куртки, дабы у бдительной охраны не возникло никаких сомнений, что перед ними хоть и сукин сын, но сукин сын на службе общественного, а уж никак не частного интереса. Мой маршрут к дому был прочерчен уверенной черновской рукой. Воспользовавшись рекомендациями профессионального детектива, я прокрался вдоль забора, используя как прикрытие декоративный кустарник, который надежно скрывал меня от не очень бдительных охранников, собравшихся вокруг стоящего посреди двора «Форда». Мне это было на руку. Дело в том, что господин Игнатович не поскупился оснастить свой роскошный особняк техническими средствами защиты. Прямо над дверью была расположена телекамера, фиксировавшая любой попадающий в ее поле зрения объект. Меня она тоже неизбежно должна была зафиксировать, что, впрочем, было не страшно, поскольку я не был ни киллером, ни вором. Самое большее, в чем меня могли обвинить, так это в незаконном вторжении в чужое жилище. В какой-то западной стране это действительно могло быть расценено как серьезное прегрешение, но у нас пока что законы и нравы попроще. Проблема могла возникнуть, если бы один из охранников сидел перед монитором или случайно бросил бы на него взгляд. Честно признаюсь, эти последние метры пути дались мне нелегко. Был момент, когда я пожалел, что вообще связался с Черновым. Но ничего страшного не случилось: охранники все так же продолжали громко смеяться во дворе, но я был вне поля ин зрения и осторожно толкнул входную дверь. Дверь легко поддалась моему нажиму и распахнулась, даже не скрипнув. Был, конечно, риск наткнуться на горничную, но после как я без проблем миновал охранников, мне это почему-то показалось маловероятным. Кроме того; как говорил Чернов, горничная в доме была приходящая, и у меня имелись все основания полагать, что она уже ушла. С минуту я стоял неподвижно у порога, прислушиваясь к царящей в доме тишине, но ничего, кроме биения собственного сердца, так не уловил. Кто грабил особняки богатеньких буратин, тот меня поймет. Другое дело, что грабители, как правило, работают в отсутствие хозяев и по ночам, а мне выпало вершить грязное дело при свете дня и в присутствии хозяина, без участия которого в процессе фотосъемок моя миссия теряла всякий смысл.

Двигался я уверенно, сказывалась солидная подготовка и еще не тронутая склерозом память. По роскошной лестнице я поднялся на второй этаж и прокрался к дверям спальни. Похоже, в спальне никого не было, во всяком случае, я не услышал ни слова, ни вздоха. Я даже не постеснялся открыть дверь, чтобы убедиться своими глазами в том, что последним человеком, здесь побывавшим, была, скорее всего, горничная. Впрочем, на пустом ложе, сделавшем бы честь монарху, а то и турецкому султану, лежала сумочка, в которую я заглянул, не особенно терзаясь при этом муками совести. Ничего примечательного я не обнаружил, кроме разве что паспорта на имя Зябликовой Марины Сергеевны да нескольких мятых купюр.

Пораскинув умом, я пришел к выводу, что сладкая парочка вряд ли отправилась в гостиную, ибо, по моим наблюдениям, они очень плотно поужинали в ресторане. Так что прямая дорога им была в сауну, где, к слову, у Игнатовича был, если верить собранным Черновым сведениям, и довольно приличных размеров бассейн. После столь сытного ужина я бы на месте Игнатовича в сауну бы не полез, а вот плескаться в бассейне после тяжело прожитого, жаркого и пыльного дня, надо полагать, сплошное удовольствие. Все-таки как же нескромно живут наши нувориши, и это в стране, где жилищный вопрос давно уже у всех на зубах навяз. Ну, скажите на милость, зачем такие хоромы, в которых без труда может заблудиться человек, с детства приученный жить в совершенно иной кубатуре. Вообще-то после того, как я потратил уйму нервных клеток, блуждая по двору и дому, сумма в три тысячи баксов не казалась мне уж такой умопомрачительной. А предстояло сделать еще самое трудное, улучив момент, когда Игнатович предастся страсти со своей возлюбленной. Когда я, наконец, добрался до сауны с бассейном, мой сыскной пыл угас насколько, что захотелось плюнуть на порученное задание и уйти, не потревожив хозяина ни взглядом, ни фотообъективом. Если богатой дамочке пришло в голову собирать компромат на своего мужа, то пусть едет в загородный дом и хватает его с поличным.

Я не услышал ни женского визга, ни плеска воды, хотя простоял у дверей, ведущих в уголок уюта и отдохновения, чуть ли не две минуты. Дверь, между прочим, была приоткрыта. Набравшись смелости, я в нее заглянул… Игнатович лежал на полу, свесив голову в бассейн, и было в его позе нечто такое, отчего мое сердце сначала замерло, а потом заработало на удвоенных оборотах. У меня практически не было сомнений, что он мертв. Собрав волю в кулак, я все-таки приблизился к телу. Тело было еще теплым, но пульс не прощупывался. Конечно, миллионер мог умереть и своей смертью, неосторожно сунувшись в сауну с истрепанным неправедно прожитой жизнью сердцем, но, к сожалению, поверить в это мешала неестественно вывернутая голова, которая яснее ясного указывала на то, что у Игнатовича сломаны шейные позвонки.

Из-за плотно прикрытой двери сауны долетел слабый голос:

– Иван.

Звали, вероятно, господина Игнатовича, поскольку я от рождения зовусь Игорем. Осознав эту простую истину, я метнулся к выходу, стараясь производить как можно меньше шума. Не могу сказать, что я уже очень здорово испугался. Скорее, я был потрясен фактом чужой нелепой смерти. Выбрался я из дома еще удачнее, чем попал в него. Рассеянные охранники так и не заметили моей одиссеи по вверенному их заботам объекту. Более всего я боялся, что выскочившая из сауны блондинка закричит раньше, чем я успею покинуть проклятую усадьбу. Но, слава Богу, все, кажется, обошлось. От страшного места я удалялся на предельной скорости. Моя потрепанная машина чихала и кашляла, но я гнал и гнал ее по трассе, словно пытался убежать от преследующего меня наваждения. В голове роились проклятья по адресу втравившего меня в паскудную историю Чернова. И черт же дернул меня вообще взяться за фотоаппарат, а тем более поддаться искушению зарабатывать с его помощью деньги. В конце концов, три тысячи баксов – это вообще не сумма. Во всяком случае, не та сумма, из-за которой человек, не достигший еще и тридцати лет, должен отправляться на нары, не говоря уже о том, что этот человек ни в чем не виновен. Но недаром говорится, что на дураках воду возят. А никакого другого определения для субъекта, столь глупо вляпавшегося в историю с убийством, мне сейчас в голову не приходило.

С этими мыслями я ворвался в квартиру своего работодателя. К слову, квартиру весьма скромную, обставленную безо всяких претензий на роскошь. А сам хозяин в линялых джинсах и в майке с дурацкой надписью на груди никак не вписывался в образ частного сыщика. Но я ведь и раньше знал, что этот аферист не Шерлок Холмс, а вот попался как последний доктор Ватсон.

– Ты погоди орать-то, – хозяин старательно дожевывал колбасу – Что случилось такого ужасного?

Мои выражения, среди которых преобладали матерные, он выслушал со стоическим терпением, не дрогнув ни одним мускулом довольно красивого и мужественного лица.

– Ну умер, – сказал спокойно. – Что ты, покойников раньше не видел. Прямо не бывший десантник, а попавшая в сексуальную аварию истеричная дамочка.

– Он не умер! – В запале выкрикнул я. – У него шея сломана!

– Все бывает, – пожал плечами Чернов. – Поскользнулся на мраморном полу.

Спокойный голос Чернова подействовал на меня отрезвляюще. Черт его знает, не исключено, что Шерлок Холмс прав. Игнатович был совершенно голым, видно, только что выскочил из сауны. От дверей сауны до бассейна метров пять-шесть. Пол действительно мраморный. Вполне мог поскользнуться, удариться о край бассейна и повредить позвонки. Ведь никого же в доме не было, кроме меня и блондинки.

Теоретически в дом мог войти кто-то из охранников, пока я шарился на втором этаже, но это маловероятно. Мой слух был настолько обострен, что я наверняка бы услышал даже осторожные шаги.

– Но меня все равно привлекут, – сбавил я тон почти до нормального. – Меня ведь телекамера зафиксировала

– А она работала?

– Откуда мне знать?

– Тебе надо было вызвать охрану, – покачал головой Чернов. – Был же у нас запасной вариант с журналистским удостоверением. Сказал бы, что пришел брать интервью.

– Охранники мне не поверили бы. Они же все время во дворе были. Если бы я, как все нормальные журналисты, шел через ворота, то их бы точно не миновал.

– В любом случае, паниковать нет причин. Во-первых, раз охранники были на улице, то, скорее всего, и камера была выключена. Во-вторых, если медики сразу зафиксируют несчастный случай, то никто в телезаписях копаться не будет. Спишут дело в архив, и все.

Нельзя сказать, что меня устроили спокойные рассуждения Чернова, но, во всяком случае, паниковать пока что было действительно рано. Дурацкая история, в которую я столь неосторожно вляпался при непосредственном участии Чернова, могла закончиться к нашему обоюдному удовлетворению. Разве что трех тысяч баксов мне теперь не видать.

Время было позднее, к тому же Чернов то ли ждал кого-то, то ли сам собирался в гости, в общем, он хоть и вежливо, но твердо выпроводил меня за дверь. Оказавшись на остывающей от дневного зноя улице, я огорченно плюнул на асфальт. Домой возвращаться не хотелось. На кабак не было денег. А потому не оставалось ничего другого, как завалиться к подружке. Нельзя сказать, что мое появление вызвало у Гальки восторг, но и гнать меня она не стала. Наши с ней отношения тянулись уже без малого год, но ни к чему определенному мы так и не пришли. Может, я и завел бы семью, но мешало безденежье. И хотя Галька вроде бы не собиралась предъявлять мне серьезных претензий по части денежного довольствия, но, во всяком случае, ей наверняка хотелось связать свою судьбу с человеком более высокого социального статуса, чем мой.

– Опять влип, – недовольно сказала сердитая девушка, закрывая за мной дверь.

– Потерял три тысячи долларов, – честно признался я.

– У крупного деятеля и потери должны быть крупными.

Ехидства ей, конечно, не занимать. При всех бесспорных внешних данных, моя красавица обладала и многими мелкими недостатками, которые с течением времени вполне могли разрастись и превратиться в крупные, перекрыв несомненные достоинства. Мне вдруг пришло в голову, что сумма в три тысячи баксов как-то уж слишком велика. Добро бы речь шла о компрометации политика с кристально чистой репутацией. Но у Игнатовича репутация была такая, что голой девицей ёе никак не испортить. Насколько я знаю, он был замешан в аферах, причем настолько серьезных, что даже после заключения врачей никто не поверит в его случайную смерть, а значит, будут копать. И вполне могут докопаться до меня, даже если телекамера не зафиксировала моего пребывания в доме. Вот ведь ситуация – пропадай тут из-за сбрендившей от ревности дуры. Если эта дура вообще была. Мне вдруг пришло в голову, что вся эта история с ревнивой женой шита белыми нитками. Ну, уличила бы она Игнатовича в прелюбодеянии, он со стыда сгорел бы, что ли? Стал бы посыпать голову пеплом и каяться? Мы ведь вроде не английские джентльмены. Дал бы Игнатович своей ревнивой жене по физиономии, и тем бы все закончилось. Так зачем же ей тратить немалые деньги только для того, чтобы заработать крупные неприятности? Раньше об этом надо было подумать. Позднее зажигание у тебя, Веселов, настолько позднее, что истина тебе откроется во всей красе только на нарах.

Нажатая поутру кнопка телевизора отозвалась моим изображением. Спросонья я даже подумал, что включил видик, но нет. Закадровый голос очень скоро разубедил меня в этом. Если верить комментатору, то господина Игнатовича убил не кто иной, как Игорь Веселов, двадцати семи лет от роду, бывший сержант-десантник, участник первой чеченской войны. В пользу этой версии был и удар, который способен нанести человек не только физически крепкий, но и профессионально подготовленный, а главное – видеозапись, сделанная камерой наблюдения, где вышеназванный субъект показан сначала входящим в двери особняка, а потом выходящим. Очень качественной, надо признать, была эта запись. Перепутать меня с кем бы то ни было действительно трудно. И пробыл я в проклятом доме, и это подтвердил таймер, действительно девять минут тридцать пять секунд: Времени было более чем достаточно, чтобы нанести роковой удар. По словам знакомой господина Игнатовича, лицо которой почему-то постеснялись показать. Иван Михайлович пробыл в сауне не более двух, минут, а потом покинул ее, сославшись на слабое здоровье. Она же задержалась в сауне чуть дольше, ну, может быть, еще три– четыре минуты. Видимо, в это время и было совершено злодейское убийство. По словам Марины, а именно так представляли блондинку, тщательно скрывающую свое лицо, она обнаружила Игнатовича сразу же по выходе из сауны и немедленно подняла тревогу. Прибежавшие охранники вызвали милицию и «скорую», а также попытались организовать преследование убийцы, но, к сожалению, опоздали. Веселов успел уехать на поджидавшей его машине, кажется, это были «Жигули» вишневого цвета. Как вещал телевизионный оракул, захлебываясь от восторга, это убийство вряд ли когда-нибудь было бы раскрыто, если бы наемный киллер знал, что вход в особняк Игнатовича стережет телекамера, которая, к слову, установлена так, что не сразу бросается в глаза. Последнее было правдой. Не знай я совершенно точно, что за мной наблюдают с помощью технических средств, я бы, скорее всего, этой камеры не заметил. Но в том-то и дело, что я знал! Я знал, что у меня есть все шансы стать героем домашней видеотеки, но мне тогда и в голову не приходило, что мою скромную персону увидит весь город, да еще в передаче под названием «Криминальная хроника».

На мое счастье, Галька уже ушла на работу, иначе истерика мне сейчас была бы обеспечена в дополнение к телесюжету. Сказать, что я был в панике, значит, ничего не сказать. Все было против меня, буквально все! Я бы и сам поверил, что я наемный убийца, если бы не знал совершенно точно: я не убивал Игнатовича! И в мыслях никогда не держал. Ни за какие деньги я бы не стал его убивать. За каким чертом он мне вообще сдался этот потрепанный жизнью любитель девиц легкого поведения. Телефон зазвонил столь неожиданно, что я невольно вздрогнул. В снятой Галькой квартире стоит аппарат, сделанный еще во времена исторического материализма. Мне и в спокойной обстановке этот пронзительно дребезжащий звук действовал на нервы, а тут, можно сказать, решался вопрос жизни и смерти. Звонил Чернов, я сразу же узнал его по голосу. Он не назвал ни имени моего, ни фамилии. Назначил место встречи у ближайшего сквера и сразу же повесил трубку. Конспиратор хренов. В любом случае из Галькиной квартиры мне нужно было убираться, и как можно быстрее. Слишком много людей знало о наших с ней близких отношениях.

Через десять минут я был уже в сквере. Резидент конторы Шварц, развернув газету, сидел на скамейке под тенистым деревом и сквозь темные очки разглядывал фотографии полураздетых див. Не исключено, что эту газету Чернов подобрал у ближайшей урны, хорошо еще, что держал ее не вверх ногами, а иначе аналогия с дешевым шпионским боевиком была бы полной.

– Не суетись, – выдал он свою любимую фразу и окинул взглядом малолюдный в эту пору сквер.

Агент Веселов и не думал суетиться, он сел рядом с резидентом и твердо пообещал свернуть ему шею, если тот сейчас же не отправится в милицию и не объяснит этим придуркам, как все было.

– Ну, объясню, – хмуро бросил Чернов. – А они мне возьмут и поверят. В том, что ты убил Игнатовича, у следствия нет ни малейших сомнений. Сомнения только в том, случайно ты убил или преднамеренно. Стоит только мне заикнуться, что это я тебя послал, меня тут же отправят на нары как организатора убийства, в лучшем случае посредника, который свел заказчика с киллером Веселовым. И в этом случае совершенное тобой убийство уж никак нельзя будет назвать непреднамеренным. И статья будет уже совсем другая, с куда более солидным сроком.

– Я не убивал Игнатовича! – Тише ты, – зашипел Чернов. – Не психуй. Есть возможность срубить солидные бабки. Такие деньги ни тебе, ни мне никогда не заработать. Максимум, что тебе грозит, если ты явишься с повинной, это три года. Но за эти три года отсидки я тебе плачу сто тысяч долларов. Понимаешь? Сто тысяч!

Вот сволочь! Три года на нарах, слава киллера – за пачку вонючих баксов. Сидеть-то мне, дражайший. Чернова я знаю с детства. Просто жили в одном доме. Он старше меня на четыре года и всегда имел претензию мне покровительствовать. Я знал, что человек он, мягко говоря, небезупречных моральных качеств, за что его, между прочим, поперли из органов. Но надо честно признать, что по отношению ко мне ж до сих пор вел себя честно. После армии я сидел без гроша в кармане, и это он помог мне выучиться на фотографа, познакомил с нужными людьми, в общем, ввел в круг, куда мне самостоятельно уж точно не пробиться бы. У меня прежде и в мыслях не было, что он может меня так гадски подставить.

– Да кто тебя подставляет? – взорвался в свою очередь Чернов. – Ты хоть маленько шевели извилинами. Подставляя тебя, я, в первую голову, себя подставляю. Потому что стоит тебе только указать на меня пальчиком, как именно я становлюсь главным объектом приложения усилий как следственных органов, так и подельников Игнатовича, которые захотят мне отомстить за смерть дорогого шефа и компаньона.

– И ты решал от меня откупиться? А вот интересно, откуда у тебя такие деньги – сто тысяч долларов? Твоя зачуханная контора стоит от силы тысяч десять.

– Моя контора вообще ничего не стоит, – неожиданно засмеялся Чернов. – Эх ты, голова садовая, деньги нам заплатит вдова Игнатовича. У меня лежит договор, ею подписанный, у меня есть свидетели, которые подтвердят, что она приходила ко мне в офис. Она выложит нам двести тысяч на блюдечке. Еще и слезно благодарить будет. Для нее эти деньги – тьфу! Она унаследует миллионы. Ты пойми, такой случай один раз в жизни бывает. Иначе ты так и будешь жить в двухкомнатной квартире с сестрой, ее мужем и тремя племянниками. Это же прозябание безо всяких шансов выбраться наверх. А посадить тебя все равно посадят. Если назовешь меня и Таньку Игнатович, то еще и большой грех на душу возьмешь, потому как невиновных людей за собой потянешь на дно. У той же Таньки ребенок от Игнатовича, каково ему будет услышать, что мать заказала отца, А кому, как не тебе знать, что это неправда. Просто дикое стечение обстоятельств.

– Но ведь я не убивал Игнатовича. Следовательно, его убил кто-то другой. И этого человека нужно найти.

– Если бы этого человека можно было найти, я бы первым бросился его разыскивать, – усмехнулся Чернов. – Но нельзя найти того, кого не существует в природе. Не было никакого убийцы, Игорь, ты понимаешь, не было. Я тебе уже говорил: Игнатович поскользнулся, упал и повредил шейные позвонки. Если бы ты не засветился на этой чертовой пленке, дело бы сдали в архив. На ты на ней засветился, и теперь прокуратуре – хочешь не хочешь, а надо представить взволнованной общественности убийцу. Тем более убийца-то вот он, Игорь Веселов. Не подследственный, а пальчики оближешь. Тут тебе все: чеченский синдром и хорошо поставленный удар десантника. Даже если они тебе поверят, то все равно ничем не смогут помочь. Уж больно заметной фигурой был Игнатович. В глазах обывателей смерть таких людей просто не может быть случайной. У отечественной прокуратуры, сам знаешь, большие проблемы с раскрываемостью заказных убийств, а тут некий Веселов сам лезет в киллеры.

– Я в киллеры не лезу.

– А раз в киллеры не хочешь, то сознайся в том, что, обороняясь, ударил Игнатовича. Понимаешь, ударил случайно и обороняясь. В дом ты пришел в далеко еще не позднее время с одной целью: взять интервью и сделать несколько снимков олигарха в домашней обстановке. Откуда тебе знать, что этот сукин сын купается с девкой в бассейне. Проник ты в дом, конечно, незаконно и без согласия охраны, но это грех небольшой. А дальше во всем был виноват сам Игнатович, отличавшийся, к слову, вздорным нравом, который в ответ на просьбу об интервью бросился на тебя с кулаками. Вот ты, обороняясь, его и зацепил. Игнатович упал, а ты, даже не подозревая, что удар был смертельным, покинул дом по-английски.

– Я пробыл в доме десять минут.

– Правильно. В данных обстоятельствах это говорит в твою пользу. Дом большой, ты попал туда в первый раз, заблудился. Откуда тебе знать, где находится сауна.

– Но я не журналист, какое еще могло быть интервью?

– Я найду тебе редактора газеты, который подтвердит, что ты обещал им фоторепортаж из жизни олигарха. Не исключено, что срок тебе дадут условный. Или освободят через год по амнистии.

Он почти убедил меня, мой красноречивый резидент Виктор Шварц. Здравый смысл подсказывал мне, что шансов в противоборстве с правоохранительной системой у меня практически нет. Есть или, точнее, могут быть, лишь смягчающие обстоятельства. Плюс сто тысяч баксов как награда за потерянные на зоне годы. В общем-то, у меня не было причин сомневаться в гуманности нашего самого справедливого в мире суда по отношению к случайно оступившемуся бывшему воину-десантнику. Стоит мне принять предложенные Черновым правила игры, как мне почти стопроцентно будет гарантирована и общественная поддержка. В конце концов, олигархов у нас, мягко творя, не любят. А тут, можно сказать, враг народа сам наскочил на кулак случайно подвернувшегося журналиста. Смущало меня только то, что этот журналист липовый как-то уж очень удачно для Виктора Чернова, а может быть, не только для него, оказался в нужное время в нужном месте. И также вроде бы случайно липовый журналист оказался обладателем качеств, которые молва приписывает киллерам. Было и еще одно обстоятельство, о котором Чернов, похоже, не догадывался, но которое чрезвычайно меня смущало. По словам телекомментатора, преступник, согласно свидетельским показаниям, скрылся с места преступления на темно-вишневых «Жигулях», тогда как я отъехал от дома убитого Игнатовича на «Москвиче» канареечного цвета. Конечно, в критической ситуации можно перепутать «Жигули» и «Москвич», но любой человек, даже дальтоник, никогда не перепутает темно-вишневый цвет с желтым. А темно-вишневые «Жигули» действительно были. Вот только они сломались в самый последний момент буквально за пару часов до тот, как мне надо было отправляться на ответственное задание. В самый цейтнот мне удалось выпросить потрепанный «Москвич» у Сени Шергунова, да и то под наичестнейшее слово, что Боже упаси, не превышу на нем скорость и не попаду на глаза бдительному ГИБДД. Сеня к своей задрипанной собственности относился более чем трепетно, да и вообще это был жмот, каких поискать. Если он сегодня смотрел телевизор, то сейчас наверняка сходит с ума и проклинает свою доверчивость. И человека можно понять: он доверил дорогого четырехколесного друга монстру, убийце олигарха Игнатовича, что грозит нечаянному пособнику карами не только небесными.

– Я соглашусь на явку с повинной только после того, как ты передашь мне деньги.

– Ну, старик, такие дела сразу не делаются. Сумма-то, согласись, приличная. Возьми для начала хотя бы часть.

– Я бы взял частями, но мне нужно сразу, – невольно процитировал я известного литературного персонажа. – Мысль о деньгах будет греть мне душу, когда я буду прохлаждаться на нарах.

– Ты сильно рискуешь, – покачал головой Чернов. – Тебя могут взять за жабры в любой момент. И тогда о явке с повинной не может быть уже и речи. Это сильно осложнит ситуацию и затруднит работу адвокатам.

– Я рискну. Назови время и место встречи.

– Давай договоримся так: ровно в одиннадцать вечера на этой скамейке будет лежать газета, а на газете, вот здесь в углу, ты прочтешь и место, и время.

– Любишь ты дешевые детективы, – усмехнулся я.

– Наш детектив не такой уж дешевый, – возразил Чернов. – Цена ему двести тысяч долларов.

Если честно, то мне предложенная им сумма казалась просто умопомрачительной. Я почти год проболтался в Чечне, где жизнь моя десятки раз висела на волоске и совершенно даром. Мне светили только похороны за казенный счет, а живому никто не дал и копейки. Надо отдать должное Чернову, он знал, кому и что предлагает.

Сеня Шергунов, увидев меня, пришел в ужас. Бежать он даже не пытался, но это только потому, что у него отказали нижние конечности. Он упал на чурбан возле своего проржавелого гаража и схватился рукой за сердце. С Сенькой мы учились в одном классе, он никогда не отличался ни ростом, ни здоровьем, ни храбростью, но это был единственный человек, которому я мог доверять. Шергунов никогда не продаст меня из корысти, ибо при всей своей скупости он человек настолько честный, что в нынешней нашей действительности таким делать абсолютно нечего, они обречены на вымирание, как мамонты. Нет, если Сеню начнут пытать раскаленным утюгом, то он, пожалуй, не выдержит, но в остальном он, безусловно, являл собой тот коммунистический идеал, о котором нам говорили в дни пионерского детства, и которого мы так и не достигли, а уж к счастью или к несчастью – это не мне судить.

– Следы крови отмыл? – прошептал побелевшими губами Сеня. – Гад ты все же, Игорь, а еще лучшим другом назывался. На моей машине! Ты что, не мог какой-нибудь «Мерседес» для этого дела угнать? Ведь любой же третьеклассник знает, что для таких дел машины у друзей не одалживают.

– Не скули, – вежливо попросил я. – Менты у тебя были? – А как же! – аж подпрыгнул на своем чурбане Сеня. – Ну, ты негодяй, Игорь! Ведь под тюрьму подвел. Я теперь соучастник убийства! Машка и так с утра дуется, а уж когда узнает про машину, она ведь меня на куски порвет. У меня же ребенок, мне на зону нельзя. Ну не ожидал! Как хочешь, от тебя не ожидал!

– Про «Москвич» ты ментам рассказывал?

– Что я, псих, по-твоему, чтобы самолично петлю на своей шее затягивать? Они про «Москвич» и не спрашивали. Спрашивали про твои «Жигули», правда ли они темно-вишневого цвета. Я сказал, что правда. Ведь они стоят только что отремонтированные. Вечер на них убил. Как другу, понимаешь?! Вот она, человеческая благодарность.

– Ты Чернова давно видел?

– Два дня назад. Случайно. Я мимо шел, а он с шикарной шмарой к ресторану подрулил. Кивнул мне свысока.

– Про «Москвич» ты ему ничего не говори, понял? И про «Жигули», что у тебя всю ночь простояли, тоже. А «Москвич» твой нигде не засвечен и пятен крови на нем нет. Если будешь молчать, то никто и не узнает, что я с тобой машинами поменялся на одну несчастливую ночь.

Шергунов самолично выгнал из гаража мои «Жигули» красивого темно-вишневого цвета и поставил на место свой «Москвич». Для верности он еще повесил на двери амбарный замок, хотя я лично с трудом представляю себе вора, который вздумал бы украсть такую, с позволения сказать, машину, при обилии куда более притягательных объектов.

– Еще одна просьба к тебе, Шергунов. Нужно проявить пленку и сделать несколько фотографий. Сможешь?

Сеня только обреченно махнул рукой. Уж если имеешь в друзьях киллера, то одной неприятностью больше, одной меньше, какая разница. Вообще-то, я ожидал от него куда более резкой реакции отторжения. Все-таки убивец, как-никак. А Сеня с детства придерживается гуманистических принципов, когда не только «не убий», но даже «не ударь». Куда же мы катимся, если даже наши самые морально устойчивые граждане не чураются общества отпетых негодяев, избравших сферой своей деятельности откровенный разбой с нанесением особо тяжких повреждений. Отсутствовал Сеня не более получаса. Мастером он был на все руки, и я не раз пользовался его услугами и не только по части ремонта автомобилей. Фотографии, которые он мне сунул в руки, были еще влажными.