Текст книги "Сын Чернобога"

Глава 2
РАДИМИЧИ

Берестянский князь Стоян, сын Горазда, принял дорогого гостя с распростертыми объятиями. Да и мудрено было не принять, коли пожаловал к нему ган Кончак, сын самого бека Карочея, добрый малый и занимательный рассказчик. Стоян помнил Кончака еще мальчишкой, но и в ту пору рот у него не закрывался ни на минуту. Правда, пустозвоном молодой ган не был, говорил всегда умно и по делу. Все-таки правы те, кто утверждает, что от хорошего семени не бывает плохого племени. Ган Кончак был наглядным доказательством этой старой и многим известной истины.

Конечно, Стоян понимал, что заехал к нему Кончак не просто так, а по велению отца, но тем больше было оснований принять молодого гана с честью. Бек Карочей был старым надежным другом князя Горазда и сделал все от него зависящее, чтобы злобные завистники не спихнули Стояна с берестянского стола после смерти отца. А таковых в радимицких землях было немало. Князь Горазд, преданно служивший и кагану Битюсу, и его внуку кагану Обадии, изрядно насолил многим. Ненависть, которую эти люди питали к Горазду, досталось по наследству его сыну, у которого хватило ума понять, что без поддержки хазар ему в Берестене не удержаться.

– Драгутина помню, – кивнул Стоян в ответ на вопрос гостя. – Мы ведь с ним почти ровесники. Ну разве что он на год-другой помоложе. Задиристый был боготур, а более и сказать о нем нечего.

– Это Драгутин пригвоздил к дереву твоего отца ударом сулицы, – сказал со вздохом Кончак и потянулся к кувшину с вином.

– Откуда ты знаешь? – нахмурился Стоян.

– От своего отца, конечно, – пожал плечами ган. – Бек Карочей поклялся убить младшего сына князя Торусы, дабы отомстить за смерть друга, но Драгутин вскоре исчез, уплыл за море.

– Почему же бек не сказал мне об этом сразу?

– Пожалел. Ты ведь хлипко сидел тогда на берестянском столе, князь Стоян, где уж тебе было тягаться с князем Торусой и его буйными сыновьями.

Нельзя сказать, что Стоян сразу и безоговорочно поверил Кончаку, которого в ту пору и на свете-то не было. Но, с другой стороны, зачем беку Карочею лгать и своему сыну, и сыну старого друга. В конце концов, он мог бы просто попросить Стояна об услуге. Убить боготура – дело, конечно, нелегкое, но вполне посильное.

– Убить можно, – кивнул головой Кончак. – Но ведь речь-то не об убийстве, а о праведной мести, князь Стоян. Отец и сам сдержал бы клятву, данную когда-то над могилой друга, но годы берут свое. Вот он и поручил мне вершить правосудие. Ведь князь Горазд пал невинным. Не замышлял он ничего ни против князя Богдана, соправителем которого был, ни против его сына. Но угодил в засаду, устроенную князем Торусой и его сыновьями, был убит и оклеветан. Тут ведь история давняя, князь Стоян. Торуса, тогда еще боготур, был среди тех, кто убил полвека тому назад отца твоей матери князя Твердислава. Делалось все это с ведома и по наущению волхвов, но и Торуса приложил руку к смерти берестянского князя. Ган Горазд перешел в род своей жены, чтобы отомстить за смерть тестя, и преуспел в этом. Многие из убийц Твердислава ушли в страну Вырай с печатью князя Горазда на челе. Думаю, эта печать закрыла им дорогу в страну света, ибо волхвами тогда руководила навь, а не правь. Вот я и подумал, Стоян, что ты тоже захочешь поучаствовать в деле, порученном мне отцом, дабы смыть комья грязи с чести своего рода.

О смерти деда Твердислава князь Стоян слышал много раз. Эти рассказы мало чем отличались от того, который он сейчас услышал из уст Кончака, что было лишним подтверждением искренности не только молодого гана, но и бека Карочея, которого берестянский князь заподозрил в намерении рассорить его с сыновьями покойного князя Торусы.

– И все? – пристально глянул в карие глаза гостя князь Стоян.

– Нет, не все, – Кончак залпом осушил серебряный кубок, наполненный до краев вином. – Твой отец был соправителем великого князя Богдана, твой дед состоял в кровном родстве с великим князем Всеволодом, так почему в Радимицком княжестве всем заправляет князь Яромир из худого рода Торусы, а не князь Стоян, чьи предки правили радимичами сотни лет и кровью добыли для своих потомков этот изрядный кус земли?

– Ныне урсы-скифы уже сравнялись в правах с радимичами, и никто не захочет вспоминать прежние обиды, – махнул рукой Стоян.

– Так разве я против, – удивился Кончак. – Я ведь тоже скиф по отцу. Скажу более – мой отец доводился братаном покойному князю Владиславу, так что судьба юного князя Богдана небезразлична ни беку Карочею, ни мне.

Все сказанное Кончаком было правдой. Бек Карочей не был чужим для радимицкой земли, ибо его матерью была родная сестра великих радимицких князей Всеволода и Богдана. Другое дело, что в славянских землях сын принадлежит к роду отца, а не матери. Так заведено со стародавних времен, и никто не станет менять обычаи даже в угоду такому могущественному человеку, как бек Карочей.

– Если ты заподозрил моего отца в корысти, князь Стоян, то сделал это напрасно, – обиженно покачал головой Кончак. – Да и зачем первому беку Итиля радимицкий стол? Не о себе хлопочет Карочей, а о тебе, а заодно и о мире между радимичами и хазарами. Отец боится, что боготур Драгутин, верный пес варяга Рерика, втянет своего брата Яромира в затяжную войну с Итилем, а расплачиваться за их безумства придется вам.

О Воиславе Рерике князь Стоян был наслышан, как и все жители славянских земель. А Стояну довелось увидеть Рерика воочию, когда в составе радимицкой рати он принял участие в битве с хазарами у русаланской крепости Лука. Жаркое было дело. Стоян уцелел тогда чудом. Кагану Обадии, увы, повезло меньше. Он пал в той битве от руки все того же Рерика. Немудрено, что хазары так обеспокоены его появлением. Вот только в интересах ли князя Стояна ввязываться в этот спор, затеянный не им?

– Выбирать, конечно, тебе, князь, – развел руками ган Кончак. – Не в мои годы учить старших уму-разуму. Одно только могу сказать твердо, Стоян. Отсидеться ни тебе, ни другим радимицким старейшинам не удастся. Так им это и передай. Рано или поздно, но выбор сделать придется.

Князь Стоян знал это и без слов Кончака. Иное дело, что ган в силу молодости и легкомыслия еще не понимает, чем чреват подобный выбор. Он может привести к большой крови, а потому и тяжко князю Стояну сделать первый шаг, который поведет его по кровавой тропе либо к смерти, либо к славе и власти. Смерти князь не желал, от славы не отказался бы, не говоря уже о власти. Но зыбко все это, очень зыбко. Отец Горазд потянулся было к великокняжескому столу и даже присел на него бочком, но все закончилось бесславной гибелью и позором. А ведь и за князем Гораздом стояли сильные люди. Так почему же князю Стояну должно повезти больше?

– Ты ведь вдов, Стоян? – оторвал вдруг голову от кубка ган Кончак.

– Это ты к чему? – удивился князь.

– Я к тому, что и княгиня Милица тоже вдова.

– Ты предлагаешь мне жениться на сестре кровника? – насмешливо прищурился Стоян на легкомысленного гана.

– Я не сказал жениться, князь, я сказал посвататься. А потом – кровная месть на женщин не распространяется.

В молодые годы князь Стоян заглядывался на прекрасную Милицу, но ведь это было тридцать лет тому назад. С тех пор голова его почти поседела, да и дочь Торусы за минувшие годы отнюдь не похорошела. Честно говоря, без подсказки Кончака князю Стояну и в голову бы не пришло думать о новом браке. Ему вполне хватало холопок. Но с другой стороны – почему бы и нет. Такое сватовство не уронит его чести, зато даст повод наведаться в Славутич, порасспросить стариков, участвовавших в трагических событиях двадцатипятилетней давности, дабы лично убедиться в правоте бека Карочея. Уклоняться от выполнения сыновнего долга князь Стоян не собирался, но прежде чем поднять руку на боготура Драгутина, он должен быть уверен в его несомненной виновности.

Драгутин не был в родных местах четверть века и, казалось, не очень рвался домой, но стоило ему только ступить на радимицкую землю, как сердце защемило от тоски. Последние версты до Славутича он проделал едва ли не галопом. Старый боготур Осташ только головой качал, на него глядя. Мечники откровенно посмеивались, а Олегаст пожимал плечами. Ему эта заснеженная земля была чужой.

Олегу исполнилось восемнадцать лет, он уже прошел все положенные обычаем испытания и принес клятву Световиду. Возможно, это было сомнительным поступком, ну да бог простит, а мечники, приведенные им из Нейстрии, – тем более. Став ротарием, он занял почетное место среди ближников великого князя Воислава Рерика и уже успел отличиться в походе, первым взобравшись на стены Ростова.

Город тот уступал размерами Парижу, но стены имел крепкие, а населяющие его люди из племени с непривычным для франкского уха прозваньем «меря» оказали незваным гостям достойное сопротивление. Однако это не охладило пыл бывшего викинга Рерика. Захватив земли мери, он двинулся на Муром, и очень скоро верховья реки Волги были у него в руках. В Ладоге говорили, что в низовьях этой огромной реки находится столица Хазарии Итиль.

Почему так важно было помешать хазарским купцам в их торговых связях со свеями, Олег так и не понял, да и не собирался он ломать голову над подобными пустяками. Если князь Рерик говорит, что надо взять Ростов и Муром, значит, быть по сему. Под рукой у Олега была дружина, состоящая из сотни франков. Половину из них он взял с собой в далекое путешествие по землям славян. Кажется, оно теперь подходило к концу. Во всяком случае, боготур Осташ, опекавший всю дорогу юного франка, сказал, что до города Славутича рукой подать.

Олег оглянулся на своих мечников. Франки пострадали от славянских морозов, но держались они в седлах бодро. Что же касается викингов Драгутина, многие из которых были родом из этих мест, то они галдели как сороки в предчувствии возвращения к родным очагам. Более сотни радимичей четверть века назад уходили в далекий поход с Драгутином, сыном Торусы, а домой возвращались чуть более половины из них. Остальные так и остались навечно в чужих землях, куда рвались по легкомыслию, свойственному всем молодым.

Город Славутич встретил чужаков настороженно. Если бы не вмешательство боготура Осташа, которого здесь хорошо знали, то мечникам Драгутина и Олега пришлось бы, чего доброго, всю ночь мерзнуть у чужого порога.

Среди викингов Драгутина было немало уроженцев Славутича, которые, въехав за стены родного города, сразу бросились искать своих. Драгутин им в этом не препятствовал. Он и сам испытал сильное волнение, спешиваясь у крыльца княжьего терема.

Терем за минувшие годы почти не изменился, а по детинцу все так же сновали многочисленные челядины, понукаемые приказными и тивунами.

Один из них, толстый и важный, одетый в баранью шубу и соболью шапку зычно крикнул мечникам, стывшим на морозе:

– Вы почто ворота перед чужаками открыли, собачьи дети?

– Тихо, Хома, – цыкнул на него с седла Осташ. – Своих не признал! Вели холопам принять коней и доложи княгине Милице, что брат приехал.

Дородный тивун тут же увял и рассыпался в извинениях. Старого боготура он явно побаивался, а потому со всех ног бросился выполнять его указания, на ходу покрикивая на челядь, застывшую в изумлении. Драгутин первым ступил на крыльцо, жалобно скрипнувшее под его червленым сапогом. Глухо звякнули бляхи колонтаря. Драгутин толкнул дверь и вошел в сени. Здесь было довольно темно, но викинг, вернувшийся из дальних странствий, быстро вспомнил нужную дорогу.

Княгиня Милица, одетая по-домашнему просто, спешила ему навстречу, не дойдя десятка шагов, она остановилась в растерянности. Драгутин узнал сестру с первого взгляда. Милица и в свои сорок шесть лет сумела сохранить былую красоту.

Какое-то время он всматривался в ее с детства знакомые черты, а потом глухо произнес:

– Не ждала?

– Драгутин! – ахнула по-бабьи княгиня и схватилась рукою за грудь. – Живой!

Боготур и княгиня обнялись под сочувственные вздохи ближних мечников. Осташ сронил слезу, глядя на брата и сестру. Олег сдержался, хотя такое зрелище, конечно, могло взволновать даже самую черствую душу. Челядинки Милицы рыдали в голос.

Княгиня оторвала наконец залитое слезами лицо от плеча брата и произнесла дрогнувшими губами:

– Отец не дожил…

– Ничего, – глухо обронил Драгутин. – Мы еще встретимся с ним в стране света.

– Хома, – крикнула Милица. – Зови гостей. Накрывай столы.

Несмотря на поздний час, в княжьем тереме собрались едва ли не все знатные мужи, проживающие в радимицкой столице. Детинец, показавшийся Олегу не слишком большим, тем не менее вместил в себя и приезжих мечников, и местных старейшин. В браге и вине здесь тоже недостатка не было.

Княгиня Милица щедро приветила не только брата, но всех людей, прибывших с ним. Олега посадили в навершье стола, неподалеку от великой княгини, рядом с ее пятнадцатилетним сыном княжичем Богданом. Оно, может, и не по чину, но радимицкие мужи отнеслись к капризу княгини с пониманием. Все-таки брат приехал, которого многие из сидящих за столом помнили совсем юнцом. Шутка сказать, четверть века где-то пропадал младший сын князя Торусы и вот объявился в силе и славе. По словам знающих людей, которые уже успели расспросить мечников Драгутина, вернулся боготур с туго набитой мошной. Не зря, выходит, мотался по чужим землям.

– Одних серебряных монет три сундука, – с азартом перечислял боярин Путимир. – Золотой посуды без счета. Браслеты сестре подарил с драгоценными камнями, а они табуна коней стоят. Меч сестричаду вручил, с арабского эмира снятый. За такой меч целый город купить можно.

– Ну, это ты хватил, – остудил пыл захмелевшего боярина ган Кончак, которого тоже на радостях позвали к столу княгини Милицы вместе с берестянским князем Стояном.

Боярин Путимир обиделся. Сомневается еще хазарская морда! Мало они радимицкой крови попили. Может, хоть Черный Ворон найдет на них управу. Не зря же он в Новгород прилетел. Эти мысли отразились на лице боярина Путимира, но вслух он их высказывать не стал. Ган Кончак – невелика птица, но все же сын одного из первых беков Хазарии. Да и не гоже гостя обижать на глазах у великой княгини.

– Хочешь, верь, ган, хочешь, не верь, но мне Бутуй, мечник Драгутина, сказал, что они десять арабских городов разорили подчистую. А я того Бутуя с малых лет знаю, его родной дядька у меня по сию пору служит. С чего ему врать? Да ты посмотри на дружину боготура. Разодеты как князья или бояре. А бронь на них, а поножи, а мечи каролингские, это ж не на торгу взято!

Бояре, сидевшие за столом, дружным гулом поддержали Путимира, и гану Кончаку ничего другого не осталось, как руками развести. Хороша у боготура дружина, ничего не скажешь. Но все же город за меч не купишь, даже если его яхонтами усыпать.

– Ну, не город, так село, – не стал спорить с упрямым хазаром Путимир. – Оно ведь тоже на дороге не валяется.

Князь Стоян с интересом разглядывал молодца, сидевшего рядом с княжичем Богданом. Кончак не понял, чем так поразил князя этот варяг с улыбчивым лицом, рыжеватыми волосами и зелеными глазами, и вопросительно глянул на Стояна.

– Так они ликами схожи, – пояснил берестянский князь.

Несмотря на ночную пору, света в тереме было достаточно, да и сидели отроки недалеко. Кончак с Путимиром, переглянувшись, решили, что князь Стоян прав. Богдан статью и ликом пошел в Торусину породу, а приезжий отрок – не иначе как сын Драгутина.

Первым это мнение высказал боярин Путимир, он же подозвал крутившуюся у стола челядинку и приказал ей:

– Узнай имя витязя, что сидит рядом с княжичем Богданом. Скажи, что мы с князем Стояном и ганом Кончаком хотим выпить за его здоровье.

Девка оказалась на редкость расторопной и, потершись недолго грудями о спину зеленоглазого отрока, вернулась к нетерпеливому боярину.

– Его зовут Олегастом, – зашептала она. – Сказал еще, что можно называть просто Олегом. И еще графом. То ли прозвище такое, то ли имя. Вам он тоже здоровья пожелал, боярин.

– Что еще?

– Ущипнул меня, – хихикнула девка. – Сказал, чтоб пришла попозже.

– Изыди, – коротко бросил через плечо Путимир.

– Олегаст, значит, – задумчиво произнес Кончак. – Давайте выпьем, бояре. Мед у княгини Милицы уж больно хорош. Такой бы подошел и для свадебного пира.

– А ты никак жениться надумал, ган? – удивился Путимир.

– Не я хочу жениться, – понизил голос почти до шепота Кончак. – А князь Стоян.

Берестянский князь шепота хазарского гана не расслышал. Видимо, он размышлял о чем-то очень важном и смотрел при этом на княгиню Милицу, которая сегодня выглядела просто красавицей. Конечно, годы ее немалые, но иные женки и в зрелом возрасте способны увлечь мужей. А Милица вдовствует вот уже почти восемь лет.

Боярин Путимир, год назад потерявший жену, и сам бы не отказался от ласк княгини, а вот свататься к ней не стал бы. Смущали слухи, гуляющие по Славутичу. Поговаривали, что княгиня не только молодых мечников привечает, но и смазливых холопов пускает в свою ложницу. Оно, конечно, вдовство обременительно для любой женщины, знатного она рода или простого, но, по мнению Путимира, блюсти себя должны все, иначе никакого порядка на земле не будет. Впрочем, своего мнения о княгине Милице боярин вслух высказывать не стал. Из ума еще не выжил, хвала Велесу. К тому же княгиня Милица – ведунья Макоши, как и ее мать Дарица. Она вполне способна навеки закрыть рот слишком разговорчивому человеку. Тому, увы, уже были примеры.

– Ты куда, князь? – спросил Путимир у Стояна, поднявшегося из-за стола.

– Захмелел что-то, – слегка покачнулся берестянский удельник. – Надо воздухом подышать.

– Пойдем, что ли, и мы? – покосился на боярина ган.

– А пожалуй, – кивнул Путимир. – Пир-то, похоже, до утра затянется.

Ночь выдалась морозной. Боярин Путимир с наслаждением вдохнул свежий воздух и тряхнул поредевшими кудрями. Шапку надо было бы захватить, так и простудиться недолго. Впрочем, задерживаться во дворе боярин не собирался, а вот гану Кончаку мороз, похоже, нипочем. Его дело молодое, Ухватил в охапку пробегающую мимо челядинку и подбросил к небу. Девка взвизгнула от страха и удовольствия, чем привлекла внимание князя Стоян и боготура Драгутина, стоящих поодаль.

– Ган Кончак, сын бека Карочея, – представил хазара боготуру князь Стоян. – Ну а боярина Путимира ты, наверное, помнишь.

Драгутин улыбнулся, показав собеседникам хорошо сохранившиеся зубы, и кивнул.

– И боярина Путимира помню, и бека Карочея. Он даже обещал положить свой меч на мою могилу, да случая ему не представилось.

Драгутин засмеялся и, приветливо махнув рукой собеседникам, поднялся на крыльцо. Невесть от чего побледневший князь Стоян смотрел ему вслед, и в этих темных глазах, направленных в спину боготура, было столько ненависти, что боярин Путимир невольно содрогнулся.

– Что я тебе говорил… – начал было Кончак.

– Молчи, ган, – оборвал его Стоян. – Не здесь и не сейчас.

Княгиня Милица почивала до полудня. Осташ терпеливо ждал ее побуждения. Высокий ранг посвящения позволял ему войти в ложницу княгини без спросу, но старый боготур слишком хорошо знал своенравную дочь князя Торусы, чтобы ломиться к ней в неурочный час. Да и дело, которое он хотел с ней обсудить, не было срочным, зато оно требовало трезвой головы, дабы не ошибиться в толковании воли богов. Сам Осташ почти не ощущал последствия пира, затянувшегося почти до утра, но Милица была женщиной, и он решил дать ей потачку. Пусть княгиня придет в себя и сама позовет к себе боготура.

Едва дочь Торусы открыла глаза, как послала челядинку за гостем. Осташ поднялся на второй ярус княжьего терема и едва не столкнулся в дверях ложницы княгини со смазливым отроком, заблудившимся мышонком скользнувшим мимо боготура. Осташ уже занес ногу, чтобы дать срамнику пинка, но в последний момент передумал. То, что княгиня Милица сластолюбива, это еще полбеды, но ведь она и властолюбива без меры. Князь Владислав, ее покойный муж, не был слабым человеком, но и он не мог совладать с женой. Подмяла его под себя дочь Торусы. Она и при жизни мужа вершила все дела в Радимицком княжестве, а уж после его смерти развернулась во всю ширь своей властной натуры.

Разве что кудесница Дарица могла сдерживать порывы своей дочери, да и отца, князя Торусу, она побаивалась. Но Торуса уже год как ушел в страну света, кудесница Дарица прихворнула, и некому стало учить их дочь уму-разуму. А ведь эту женщину прочат на место первой ближницы богини Макоши, значит, ей придется решать судьбы многих людей в славянском мире. Хотя кудесник Велеса Велигаст видит в распутстве княгини Милицы знак свыше, ибо именно так богиня Макошь выказывает свое недовольство радимицким мужам, погрязшим в пьянстве и чревоугодии и почти забывшим своих богов в стремлении угодить хазарам. Наверное, он прав. Раз радимичи не способны породить доблестного мужа, готового сбросить иго, наложенное ближниками чужого бога, так быть им под пятой пусть и распутной, но отважной женки.

Княгиня Милица уже успела одеться и прибрать под платок волосы. К своему удивлению, Осташ не нашел на ее еще довольно свежем лице следов ночного пира. Дочери Торусы уже исполнилось сорок шесть лет, но выглядела она лет на десять моложе. Это многих удивляло и настораживало, но умные люди считали, что вечная молодость княгини – дар ее богини, привечающей свою ближницу.

– Знаю уже, – сказала Милица, жестом приглашая боготура садиться на лавку.

Сама она осталась сидеть на прибранном ложе, с любопытством разглядывая браслеты, подаренные братом. Судя по всему, Драгутин сумел угодить сестре своим подарком.

– Он действительно богат?

– Куда богач, чем ты думаешь, – усмехнулся Осташ.

Милица засмеялась, отчего на щеках у нее появились две ямочки. В юности она была стройна и быстра в движениях, с возрастом стала дороднее и величавее. Все же роды для женщины даром не проходят, а у княгини, кроме сына Богдана, есть еще три дочери.

– Кудеснице Дарице приснился сон: Драгутин вернулся с отроком, и в том отроке она узрела черты бога.

– Ярилы? – насторожился Осташ.

– Да, – кивнула головой Милица.

– Когда это было?

– Шесть лет назад. Она рассказала про этот сон кудеснику Велигасту, и волхвы Велеса решили, что этот сон вещий. Однако шли годы, Драгутин все не появлялся, и многие начали сомневаться в пророчестве, даже сама кудесница. Но я верила и оказалась права. Его мать была из рода Меровеев?

– Да.

– У него знак величия на груди.

– Откуда ты знаешь?

– Ему подсыпали сон-траву в питье. Сегодня ночью я осмотрела его от пяток до макушки. У меня почти нет сомнений, но последнее слово должна сказать сама Макошь.

Осташ недовольно крякнул, Милица бросила на него удивленный взгляд. Похоже, она не понимала, какой опасности подвергает своего племянника. Стоит только объявить Олегаста сыном Велеса, как на него сразу же ополчатся ближники и Перуна, и Световида. В их числе Воислав Рерик…

– Но ведь у князя Рерика нет наследника, – нахмурилась Милица, выслушав боготура. – А сила хазарского дракона такова, что жизни одного человека не хватит, чтобы с нею совладать. Вот Белес и прислал своего сына, чтобы помочь ротариям Световида и Белым Волкам Перуна одолеть напасть, не в добрый час свалившуюся на наши земли. Здесь не в человеке дело, Осташ, а в божьем знаке.

– Я не знаю, ошибаются боги или нет, – нахмурился боготур. – Но людям свойственно заблуждаться в толковании их воли. Надо подождать, дать Олегасту возможность проявить себя, и только тогда говорить о его избранности.

– Согласна, – кивнула головой Милица. – Но ты все-таки отвезешь его в святилище Макоши и покажешь кудеснице Дарице. Он ведь прошел брачный обряд с богиней в далекой Франки. Пусть повторит его и на нашей земле.

– И кто будет избранницей Макоши в этом обряде? – нахмурился Осташ.

– Ею будет та, на которую укажет богиня, – надменно вскинула голову Милица. – Тебе не следует вмешиваться в наши дела, боготур.

– Ладно, – махнул рукой Осташ. – Кудеснице Дарице видней.

Олег без большой охоты отправился в город Торусин. Ему уже изрядно надоело мотаться по славянским землям, которым, казалось, конца края не будет. Его мечники, непривычные к холодам, роптали, поэтому пришлось их оставить в Славутиче. Пути-дороги в радимицкой земле ныне безопасны, и трех десятков викингов Драгутина будет достаточно, чтобы отмахнуться от любого разбойничьего наскока. Так, во всяком случае, говорил Осташ, и Олегу оставалось только согласиться с ним.

Драгутин рвался повидать мать и брата. Его викинги вполне разделяли стремление боготура как можно быстрее добраться до Торусина, поскольку сами были родом из тех мест. Сначала Осташ вел их по руслу замерзшей реки, продуваемому ветрами. Олег ежился от холода, но терпел. К вечеру путники свернули в лес, заваленный снегом. Ни дороги, ни даже сколько-нибудь приметной тропы здесь не было, но Осташ уверенно торил путь, ориентируясь по приметам, известным только ему одному. Окажись Олег в этом лесу один, он непременно заблудился бы, но с таким проводником, как боготур Осташ, можно было пускаться хоть на край света.

Судя по всему, город Торуса на этом самом краю и стоял. Ехали они целый день, но человеческого жилья так и не встретили. Кругом уныло гудели под ветром заледенелые деревья да трещали неугомонные сороки. Пора было останавливаться на привал, ибо кони и всадники уже выбились из сил, но у Осташа на этот счет было свое мнение.

– Скоро овраг, – сказал он, обернувшись к Драгутину. – А от него до города уже рукой подать.

Олег уже знал, что Осташево «рукой подать» может растянуться на полдня пути, а потому тяжко вздохнул.

– Ничего, княжич, терпи, – подбодрил его мечник Будыль. – Теперь уже действительно недалеко. В этом овраге двадцать пять лет назад мы устроили засаду на хазарского прихвостня князя Горазда. Жаркое было дело.

– И что с тем князем стало? – насторожился Олег.

– Перебили мы и его ратников, и хазар, спешивших на помощь изменникам. Говорили, что во главе тех хазар был сын кагана Обадии. В этом овраге их всех и похоронили.

Олег вдруг резко осадил коня и вытянулся на стременах.

Будыль посмотрел на него с удивлением и спросил:

– Ты чего, княжич?

– Не знаю, – процедил сквозь зубы Олегаст. – Но тем оврагом я не поеду.

– Брось, княжич, – засмеялся мечник Невзор. – Мертвые не кусаются.

Олег и сам не знал, что заставило его придержать коня. Вероятно, это было неясное чувство приближающейся опасности. От кого она исходила, он пока не понимал, но в ее существовании не сомневался.

– Что встали-то? – спросил Драгутин, обернувшись.

– Княжич зачудил, – сказал с усмешкой Будыль. – Кажется ему что-то.

– Не дури, – строго посоветовал сыну Драгутин. – В нашем роду трусы отродясь не водились.

– Не поеду я оврагом, – ощерился на него Олег. – Смерть в том овраге! И твоя, и моя.

Драгутин с изумлением уставился на юного ротария. Робким Олег не был, в этом боготур уже не раз имел возможность убедиться, тогда какого рожна он стал праздновать труса в этом месте, пусть и глухом, но совершенно безопасном?

– Ты пойми, Олег, – попробовал переубедить отрока Невзор. – Те покойники уже давно сгнили, их души ушли в страну Вырай, а упыри в наших лесах сроду не водились. Да и не осмелится упырь напасть на боготуров.

– Не поеду, – мрачно проговорил Олег. – Вам что, всем жить надоело?

Драгутин аж побурел от гнева. Вот ведь наградила его Хирменгарда отпрыском. Он, оказывается, темноты боится. Няньку, что ли, ему нанять, чтобы слюни вытирала?! Не поедет он, видишь ли! А воля отцовская на что!

– Погоди, – остановил разбушевавшегося боготура Осташ. – Надо разобраться. Пусть Невзор и Будыль проверят, не прячется ли кто в овраге.

Невзор в сердцах плюнул и зло покосился на Олега. Понять викингов можно было, от дома после двадцати пяти лет странствий их отделяло всего ничего, а тут изволь потакать причудам княжича, испугавшегося упырей. На их месте не только плюнешь, но и завоешь. Тем более что до оврага оставалось еще пройти пешком шагов четыреста, и это по глубокому снегу.

– Давайте я сам пойду, – предложил Олег.

– Сиди уже, – цыкнул на него Драгутин. – Провидец.

Викинги сдержанно засмеялись. Кто-то предложил зажечь факелы, дабы приободрить княжича, но Осташ запретил. Похоже, только он один среди всадников, сгрудившихся на лесной поляне, считал, что Олег задурил неспроста. Между тем в лесу совсем стемнело, и ночь, как назло, выдалась безлунной и морозной. Самое время было разводить костры и расседлывать лошадей. Однако боготуры медлили с приказом, и викингам оставалось лишь перешептываться и ждать.

Будыль с Невзором вынырнули из темноты столь внезапно, что Осташ невольно вздрогнул.

– Засада!

– Сколько их.

– Полсотни, наверное, наберется, – неуверенно отозвался Невзор. – Может, больше. Прячутся за деревьями вдоль оврага. Еще немного, и они нас стрелами испятнали бы.

– А княжич-то у нас вещий, – тихо засмеялся Будыль. – Кабы не он, быть нам убитыми у родного порога.

– Хазары? – спросил Осташ.

– Кто их разберет, – вздохнул Невзор. – Темно.

– Спешиться, – приказал Драгутин. – И чтоб ни единого звука.

Ган Кончак изрядно замерз в своей собольей шубе, рядом клацал зубами князь Стоян. Место для засады было выбрано с большим знанием дела, но кто же мог предположить, что к ночи ударит такой сильный мороз. Хазары и мечники глухо роптали, но от ругани пока воздерживались, дружно утаптывая сапогами рыхлый снег.

– А ты уверен, что они поедут именно этим оврагом? – в который уже раз спросил у князя ган Кончак.

– Уверен, – зло отозвался Стоян. – Другой дороги на город Торусин нет.

– Так, может, они заблудились или остановились на привал?

– Осташ в радимицких лесах не заблудится, – твердо сказал князь.

Кончаку ничего другого не оставалось, как ругаться да дуть на замерзающие пальцы. Дно оврага было перед ними как на ладони. Хорошему стрелку даже в полной темноте не составило бы труда поразить цель на таком расстоянии, но предусмотрительный Стоян приказал своим мечникам разложить по дну оврага кучи валежника, чтобы поджечь их по княжьему слову. Ган, неотрывно смотревший вниз, хоть и с трудом, но различал сгорбившиеся фигурки людей. Наверное, мечникам там было теплее, чем их товарищам наверху, где гулял пронизывающий ледяной ветр.

– Едут, – выдохнул над ухом замерзшего Кончака всадник, вынырнувший из темноты.

– Заметили тебя? – спросил Стоян.

– Нет, я шагов пятьдесят пробежал по снегу, а уж потом сел на коня.

Кончак почувствовал, как кровь быстрее побежала по жилам, возвращая членам утраченную было подвижность.

– Много их?

– Раза в два поменьше, чем нас, – отозвался дозорный.