Текст книги "Сын Чернобога"

Константинополь был столь велик, что у Богумила дух перехватило. Нет, не зря столицу Византии называли самым большим городом в ойкумене. Ни Киев, ни Итиль не шли с Царьградом ни в какое сравнение и уступали ему размерами в лучшем случае в десять раз.

– К воротам надо прорываться, – сказал Листяна. – Откроем ворота, и город наш.

Богумил в этом не был уверен. Если у каждого из этих каменных домов они потеряют по одному русу, то некому будет собирать с ромеев заслуженную виру. Но отдельные отряды русов уже проникли в город, и сражение закипало на его многочисленных улочках и площадях.

– По-моему, это просьба о перемирии, – предположил Листяна, вслушиваясь в звуки труб, перекрывающих шум битвы.

– Считаешь, что пришло время для переговоров? – с сомнением глянул вниз Богумил.

– Не хотелось бы предавать огню такой красивый город.

– Неужели жалко? – удивился бек.

– Боюсь задохнуться в дыму, – усмехнулся в длинные усы Листяна.

Патриарх Фотий сразу узнал в спустившихся со стены людях своих недавних знакомцев. Именно хазарский бек и воевода русов с бритой почти наголо головой громче других возражали против заключения мира с ромеями. Что ж, в храбрости этим людям не откажешь, как и в умении держать слово – обещали взобраться ночью на стены и взобрались ромеям на беду.

– Мы принимаем ваши условия, – сказал патриарх Фотий, а инок Мефодий, недобро глядя на русов, тут же перевел его слова.

– Это храм твоего бога? – кивнул на величественное строение, увенчанное крестом, Листяна.

– Да, – подтвердил Фотий.

– Тогда поклянись его именем, что сдержишь слово.

– Я патриарх всех христиан, – спокойно отозвался Фотий. – Данное мной слово крепче этих каменных стен.

– Три миллиона денариев, – сказал бек Богумил по-гречески.

– Я помню, – отозвался Фотий. – Вы получите их.

Глава 4
НОВГОРОД НА ЛАДОГЕ

Весть об удачном походе князя Аскольда в Царьград дошла до Воислава Рерика осенью. Нельзя сказать, что она его огорчила, но и не обрадовала. Киевляне продемонстрировали свою силу не только надменным ромеям, но и новому великому князю приильменских словен, которого многие в этих землях терпели, но частенько называли самозванцем. И хотя походы, совершенные новым великим князем в земли мери и муромы, были удачны, но все же городишко Ростов не Константинополь, а примученные варягом беспокойные вепсы не ромеи. Об этом князю Воиславу сказал боярин Вадимир, и все старейшины словенских родов отозвались на его слова кривыми усмешками.

– От кого ты узнал подробности о походе? – спросил Воислав у боготура Осташа, который нахохленным старым сычом сидел у стола, накрытого в просторной горнице.

– От Листяны сына Искара, – отозвался боготур. – Ты его должен помнить. Тогда он был зеленым юнцом, а ныне ему уже на пятый десяток перевалило.

– Много взяли?

– Виру с ромеев содрали в три миллиона, ну и прочего добра нахапали изрядно.

– Хазары помогли Аскольду?

– А ты откуда знаешь? – удивился Осташ.

– Догадался, – усмехнулся Воислав. – Уж больно удачно они выбрали время для удара. На Искара Урса можно рассчитывать?

– Это смотря в чем, – нахмурился Осташ. – Войны между своими не хочет никто. Да и с хазарами у русаланов пока что мир.

– Однако дань они им платят.

– Русаланы – нет. Платят северцы, радимичи и вятичи. Но эта дань не настолько обременительна, чтобы бросаться в кровавую сечу.

– Что сказала тебе кудесница Дарица?

– На ее помощь ты можешь рассчитывать, Воислав, как и на помощь ее дочери, княгини Милицы. Обе они люто ненавидят хазар. Но мужи радимицкие пребывают в раздумье. Иные говорят, что хазарская пята – не тяжелее новгородской. Наслышаны они о тебе, Воислав, а иные видели воочию.

Не все сказал боготур великому князю, про Олегаста утаил, а потому и буравил его Воислав синими глазами, ждал полной откровенности. Но и Осташ не вчера на свет народился, знал, о чем можно сказать вслух, а о чем лучше, промолчать.

– Ярл Хокан пришел в Новгород седмицу назад, – спокойно сказал Рерик. – Я этому лису не верю.

– Много у него викингов?

– Две сотни на четырех драккарах. Свеи, похоже, встревожены моими действиями в верховьях Волги. Взяв Ростов и Муром, мы перекрыли доступ хазарских и арабских товаров в Бирку.

Осташ знал, что Бирка, расположенная на побережье свейских земель, соперничала в торговле с варяжскими городами. И после того как князь Гостомысл перекрыл путь хазарским купцам через территории ильменских словен, те протоптали дорожку по землям муромы и мери именно к свеям. Со взятием Ростова и Мурома варягами Рерика эта ниточка, связывающая Итиль и Бирку, оборвалась, к большому огорчению тех и других.

– Думаешь, свеи решаться на войну? – спросил Осташ.

– Вряд ли. Воевать-то им придется не только со мной, но и со всей Варгией. Варяжские князья, бояре и купцы не настолько глупы, чтобы уступить первенство в торговле на Балтике. Теперь, с развалом империи Каролингов, у нас развязаны. Думаю, каган Мстивой сумеет обуздать свеев, если те вздумают вмешаться в наши дела. Меня иное тревожит. Хазары и свеи вполне способны сговориться с новгородскими боярами и волхвами Перуна и нанести удар из-за угла. Да и к Аскольду Киевскому у меня нет веры. Сивар перехватил его гонца к боярину Вадимиру.

– И что сказал гонец?

– Аскольд предлагает помощь Вадимиру. Не только свою, но и князя кривичей Градимира.

– А что ты собираешься делать?

– Построить новый город, – сверкнул глазами Воислав. – Мне нужен стольный град, где хозяином буду я, а со мной – преданные воеводы. Я уже послал Трувара к озеру Ильмень с наказом построить город. Оттуда будет проще выйти к Пскову, Полоцку и Смоленску, и у кривичей сразу отпадет охота вмешиваться в наши дела.

Если верить преданиям, Новгород на Ладоге был заложен князем Владимиром Старым двести лет тому назад, а может, и более того. Все эти годы он был стольным градом словен, и вряд ли здешние старейшины легко согласятся с задумкой великого князя, ибо появление нового города неизбежно подорвет влияние приладожских родов и вознесет роды приильменские. Но, похоже, Рерик, не нашедший понимания у ладожан, именно этого и добивается. Но тогда, надо признать, он здорово рискует. Старая знать, возвысившаяся при Буривое и Гостомысле, так просто своего не отдаст.

Осташ уже успел встретиться с Божидаром, кудесником Перуна. И хотя Божидар был привычно сдержан в проявлении чувств, но все же дал понять, что не считает выбор покойного князя Гостомысла удачным. Причин для недовольства Воиславом Рериком у новгородских старейшин было немало. Не последнюю роль в закипающей вражде играло давнее соперничество между волхвами Перуна и Световида. Противостояние, возникшее во времена князя Буривоя, когда новгородцы решили освободиться от опеки Варгии, в последние десятилетия вроде бы сошло на нет, но ныне, с появлением на землях словен варягов Воислава Рерика, вспыхнуло с новой силой. Вряд ли именно кудесник Божидар стоял во главе заговора против нового великого князя, но в том, что он о нем знал и заговорщикам не препятствовал, у Осташа сомнений не было.

От князя Воислава Осташ направился к боярину Вадимиру, благо давнее их знакомство давало боготуру право на теплый прием. Терем Вадимира был из самый красивых в стольном граде. Осташ невольно залюбовался резным крыльцом, что позволило челядинам доложить хозяину о появлении гостя в его усадьбе. Вадимир поднялся из-за стола навстречу боготуру и лично поднес заздравную чашу. Осташ поклонился четырем углам и осушил ее одним глотком, чем, кажется, порадовал и Вадимира, и его сотрапезников. Двое бояр, сидевших за столом, были известны Осташу, а вот третьего сотрапезника он видел впервые.

– Ярл Хокан, – представил белобрысого незнакомца боярин Вадимир.

Свей благодушно кивнул Осташу и чуть подвинулся на лавке, освобождая место новому гостю. Бояре Доброгаст и Людослав с любопытством уставились на старого боготура, отлично понимая, что пришел он к боярину Вадимиру неспроста. В Новгороде отдавали первенство Перуну, но бога Белеса тоже чтили, как и во всех других славянских землях, и всегда прислушивались к словам его ближников.

– Слышал я, что вы недовольны новым князем, бояре, – сразу взял быка за рога Осташ.

– Недовольны – это слишком мягко сказано, – усмехнулся Доброгаст.

Боярин был худ, невысок ростом и жилист, чем разительно отличался от своего соседа Людослава, мужа рослого и чревастого. Возраста же бояре были почти одинакового, обоим перевалило за сорок. Но если темные волосы и усы Доброгаста уже сильно были трачены ранней сединой, то русоволосый Людослав смотрелся молодцом.

– Что так?

– У нас здесь не Варгия, – недовольно буркнул Людослав. – Наши князья без слова бояр и веча ступить не могли, а этому, видишь ли, все нипочем. Ладно, когда он вепсов, мерю, чудь и мурому данью обложил, так он и со словен подати требует.

– А разве словене прежде князю подати не вносили?

– Так ведь по вечевому слову вносили, а не по княжьему, – возразил боготуру Доброгаст. – Такого среди словен еще не было. Мы ему не холопы. Прежде у нас спрос с нерадивых чинили Белые Волки, а ныне везде хозяйничают его ротарии. Они ближники Световида, а не Ударяющего бога.

Бояре Доброгаст и Людослав в ближниках Перуна, насколько знал Осташ, не числились и прежде относились к их заботам без большого восторга, но теперь их настроение переменилось. Причиной этих перемен был Вадимир, который среди Волков Перуна стал одним из первых.

– Ты не прав, боярин Доброгаст, – осуждающе покачал головой Осташ. – Ротарии приносят клятву не только Световиду, но и Роду, и Перуну. В подтверждение этой клятвы они малюют на щитах и на шлемах трезубцы, которые являются символом единства трех славянских богов. И имя этому труверу – Белобог. Нельзя кланяться Световиду, не поклонившись при этом Роду и Перуну. Нельзя кланяться Перуну, не воздав почестей Роду и Световиду. Кто покушается на трувер, тот становится врагом славянского единства.

– А как же Даджбог? – спросил Людослав.

– Даджбог – еще один из сыновей Рода, впитавший в себя силу Солнца. Славянских племен много, и каждое жаждет иметь своего покровителя. Но и внуки Даджбога должны чтить трувер, ибо в нем заключена энергия создателя всего сущего, как божественного, так и земного – Великого Рода.

– А как же бог Яхве? – спросил ярл Хокан, и в серых глазах его промелькнула насмешка.

Свей не понравился Осташу с первого взгляда. Нет, не зря Воислав назвал его хитрым лисом. Хокан был высок ростом, широкоплеч и, видимо, удал в драке, но его хитроватое лицо не внушало доверия.

– Каждый вправе кланяться тому богу, к которому лежит его душа. Хазарские ганы и беки повинны не в том, что поклонились Яхве, а в том, что не почитают других богов, называя их простыми деревяшками. Тем самым они не только богов унижают, но и печальников их хотят обратить в своих рабов. Не по-божески это, свей, и не по-людски. Между людьми нет равенства, но каждый род и каждое племя достойны уважения.

– Тогда почему Рерик и его ротарии нас унижают? – впервые за все время разговора подал голос боярин Вадимир. – По твоим словам, боготур Осташ, выходит, что тем самым они не почитают не только бога Перуна, но и Световида и Рода. А среди варягов Воислава есть и такие, которые забыли наших богов и кланяются Христу. По всему видно, что ротарию Рерику они ближе печальников Перуна и Световида.

– Среди варягов нет печальников Христа, – возразил Осташ. – Они есть среди франков. Но франки веру эту получили от отцов и дедов, и принуждать их отречься от Христа не вправе ни я, ни ты, Белый Волк Вадимир. А вот коли они начнут смущать умы простых словен, то я первый с них за это спрошу.

– Спрашивать будешь не ты, боготур Осташ, а новгородское вече, – надменно произнес Вадимир. – И спросит оно не только с христовых печальников, но и с Воислава Рерика, который не чтит наших обычаев и пренебрегает словом лучших людей.

Доброгаст и Людослав дружно закивали, из чего Осташ заключил, что между ладожскими старейшинами все уже решено и отступать они не намерены. А убедить свои роды крикнуть на вече против великого князя Воислава Рерика им труда не составит. Благо право выступать перед собранием словен имеют только бояре, а простого человека никто говорить не пустит.

Одного только не учли боярин Вадимир и кудесник Божидар. Их нынешней соперник вырос в земле, где вечевое слово мало что значит, там важны только сила и умение вовремя нанести удар. Воислав Рерик боролся с императорами и королями, так что ему боярин Вадимир. Перешагнет он через него как через колоду и пойдет дальше, к своей цели. А цель Рерика не чужая Осташу, и ради ее достижения боготур готов пожертвовать многим и многими, включая Вадимира.

Все складывалось так, как рассчитывал боярин Вадимир и его сподвижники. Ладожане, разгоряченные их словами, дружно прокричали «не люб» Воиславу Рерику и постановили гнать его не только из города, но и с окрестных земель, а коли он вечевому приговору станет противиться, то покарать смертью и его самого, и его прихвостней. Простолюдины, заполнившие площадь, ревели от возмущения, бояре скупо улыбались. Кровь еще не пролилась, но многие понимали, что варягов добром из города не отпустят. Осташ, стоявший ошую кудесника Божидара, не уловил, кто первым крикнул страшное слово «бей!», но для озверевшей толпы это стало сигналом к бесчинствам. Оружие у словен было. Это Осташ заметил сразу. На вече принято ходить безоружными, но, видимо, бояре, готовившие кровопролитие, решили в этот раз обычаем пренебречь.

– Зряшная затея, – холодно сказал Осташ побледневшему Божидару. – Кровь на тебе будет, кудесник.

– Вече приговорило, – процедил сквозь зубы Вадимир, стоящий рядом.

– Вече приговорило прогнать варягов, а не убивать. Торопишься ты, Белый Волк.

– Рерик все одно не ушел бы добром, – возразил боярин Доброгаст.

– Не ушел бы, – согласился Осташ. – Но тогда вина за пролитую кровь была бы на нем, а теперь она на вас.

– Уйди с дороги, боготур! – Вадимир обнажил меч и шагнул к Осташу. – Все знают, под чью дудку ты пляшешь.

– Я пляшу под дудку Beлеса, Белый Волк, об этом каждая собака лает. И дорогу я никому еще не уступал, ни конному, ни пешему.

– Опомнись, боярин Вадимир, – негромко произнес кудесник Божидар. – Негоже кидаться с мечом на безоружного.

Вадимир долго с ненавистью смотрел в глаза Осташу, а потом круто развернулся и бросился в гудящую толпу.

– Останови побоище, Божидар, – повернулся боготур к кудеснику. – Нет за вами правды, только кровь напрасно прольется.

– Уже поздно, – мрачно изрек первый ближник Перуна. – Теперь нас с Рериком рассудит сам Ударяющий, и пусть, его приговор будет справедливым.

Город гудел как растревоженный улей. Похоже, мятежники заранее наметили свои жертвы и теперь рассредоточились по всем концам Новгорода. Однако наибольшее их число собралось вокруг детинца, сильно обветшавшего за последние десятилетия. В первых рядах атакующих Осташ без труда опознал свеев ярла Хокана. Эти были не только при оружии, но и в броне. Тяжелый таран в их сильных руках летал, словно перышко, и с каждым новым ударом в досках ворот появлялись огромные трещины. Со стен детинца и приворотной вежи стреляли варяжские лучники, но толку от их усилий было мало. Свеи прикрылись от стрел щитами и с дружным рыком долбили ворота. Ладожане тоже взялись за луки и быстро заставили варягов спрятаться за стены.

Ворота наконец разлетелись в щепы, и толпа с торжествующими воплями ринулась в образовавшийся зев вслед за мечниками ярла Хокана. Дело, казалось, было решено. Осташ увидел торжествующее лицо боярина Вадимира и укоризненно покачал головой.

– Рерика сюда, – взревел боярин Людослав, потрясая мечом, – Рерика на лобное место!

Толпа дружно подхватила его крик, а появившийся в проломе боярин Доброгаст произнес горестно:

– Нет Рерика.

Вадимир, стоявший посреди площади в окружении мечников, покачнулся. Во всяком случае, так показалось Осташу.

– Закрыть городские ворота, – крикнул кудесник Божидар, но, увы, запоздал с приказом.

Фаланга варягов, ощетинившаяся копьями, уже втягивалась в город. На площадь они вступили плотными рядами, опрокинув в грязь жидкий заслон, спешно выставленный ладожанами. Потом этот железный еж прокатился по площади, оставляя за собой жуткий кровавый след. Из детинца выскочили свеи, но построиться в ряды не успели, копья железного ежа пришпилили их к старым стенам. Потом железная скорлупа распалась, выпуская на волю мечников.

Боярин Вадимир попытался удержать варягов у лобного места, но его дружинники падали один за другим, а сам он вынужден был пятиться к помосту. Белый Волк до самой смерти не выпустил меча из рук. Лишь в последнее мгновение его ладонь бессильно разжалась, выпуская из пальцев рукоять, отделанную серебряными узорами. Свеев перебили всех до единого. Ярла Хокана, взятого живым, тут же вздернули на воротах, не дав и слова сказать в свою защиту. Уцелевших словен обезоружили и согнали на площадь перед лобным местом, где продолжал стыть одеревеневший кудесник Божидар.

И только тогда на площади появился Воислав Рерик. Он единственный из всех варягов был верхом. Конь под ним был белым – конь Световида. Всем собравшимся на площади, оружным и безоружным, варягам и ладожцам, стало ясно, что наступил час ответа. Не Рерик спрашивает у кудесника Божидара, зачем пролилась славянская кровь, а сам бог Световид.

Божидар так и не нашел ответа на этот вопрос, бог Перун не простер десницу над своим первым ближником и не вложил в его уста веского слова. Молчал Божидар. Долго молчал, целую вечность. А. потом достал из складок одежды жертвенный нож и так же молча воткнул его себе в грудь. В тот же миг удар молнии рассек потемневшее небо, и потоки слез хлынули с неба на окровавленную землю. Перун принял искупительную жертву и даровал прощение тем людям, над которыми уже были занесены мечи варягов.

Великий князь Рерик не пошел против бога, приподнявшись на стременах, он зычно прокричал на всю площадь:

– Отпустить мятежников! Да будет услышан на землях словен голос Перуна. Да отзовется он в наших сердцах, ибо не к крови призвал он нас, а к миру. И пусть будет так, как я сказал.

Глава 5
КНЯЗЬ ГРАДИМИР

Князь Градимир с интересом выслушал посланца киевских князей, любезного боярина Казимира. Надо же, что на белом свете делается. И ладно бы где-то за морями, а то у ближайших соседей, приильменских словен. О князе Воиславе Рерике Градимир, конечно, слышал и даже принимал года два назад его послов. Ничего важного те послы кривичам не сказали, зато преподнесли князю арабский меч в ножнах, усыпанных драгоценными каменьями. Возможно, в этом даре и был какой-то тайный смысл, но Градимир его не уловил и отдарился хазарским седлом, богато отделанным серебром и златом. Пусть горделивые варяги не думают, что кривичи щи лаптем хлебают.

На первое место в славянских землях князь Градимир не рвался, сидел себе скромно в Смоленске, лаялся время от времени с волостными князьями, которые слишком много воли на себя брали, не заботясь о ряде, заведенном от дедов-прадедов, дожил тихо-мирно до тридцати пяти годов и вдруг обнаружил, что оказался между двух сил, ощетинившихся друг против друга. Какой леший принес из-за моря этого варяга? Да и Аскольд нисколько не лучше. Воитель! Мало ему своего добра, так он ромеев взялся зорить. Договор он с ними заключил, а кому тот договор нужен.

– Так, говоришь, Рерик решил строить новый город? – спросил со вздохом Градимир у боярина Казимира.

Боярин поднес к губам серебряный кубок.

– Не решил, а строит уже. Года четыре минуло, как тот град заложили. В Ладоге ему ныне сидеть не с руки. Злы на него ладожане за старейшин, погубленных пять лет назад.

– Был у меня боярин Доброгаст, – кивнул Градимир. – Рассказывал, как дело было. Выходит, Рерик пошел против вечевого приговора. А боярина Вадимира, конечно, жаль.

– Боярин Доброгаст теперь в Киеве, – понизил голос едва ли не до шепота Казимир. – Князь Дир его обласкал, наделил землею, но все одно – чужая сторона. А за Рериком стоят Велесовы волхвы, у них теперь новый кудесник – Осташ. Из простых, говорят, вышел, но власть взял твердо, не только боготуры, но и волхвы смирно ходят под его рукой.

Сидели князь с боярином по-простому, распоясав рубахи, посторонних в горнице не было, а потому и разговор между ними шел доверительный. Боярину Казимиру в этом году на седьмой десяток перевалило, но бороду он брил, а потому и выглядел моложе своих лет. Князь Градимир на четверть века моложе киевлянина, но чревом с ним почти сравнялся. Дороден был великий князь кривичей, чего уж там. Видимо, спокойная жизнь сказалась.

– Жениться тебе надо, князь Градимир, – посоветовал Казимир. – Чего в твои-то годы вдовствовать. А мало одной жены, так бери две. Негоже, когда у великих славянских князей нет достойного потомства.

– Так у меня этого потомства полный терем, – удивился неожиданному совету князь.

– А матери у них кто? – укорил хозяина гость. – Холопки да робы. Вот и лезут на славянские столы пришлые варяги. Кровь у них, видишь ли, царская. От кагана Додона свой род ведут, от Меровея Венеда. А кто у нас того Меровея помнит? Тех Меровеев с франкских столов сбили, так теперь мы их будем у себя привечать и выи перед ними гнуть?

– Не пойму я, к чему ты клонишь, боярин Казимир? – нахмурился хозяин.

– А к тому я клоню, князь, что если не тебя, то твоих сыновей собьют с великого стола, объявив худородными.

– Это я-то худородный! – взвился Градимир. – Да я свой род поименно от князя Вандала считаю.

– А кто спорит-то, – сразу же пошел на попятный струхнувший боярин Казимир. – Нет среди славянских князей родовитее тебя. Ну, разве что князь Дир, потомок Кия. Но видишь, как боги распорядились. Нет у Дира достойного преемника. Княжич Герлав сын Аскольда числится ныне наследником киевского стола, но это ведь как удельники и бояре посмотрят.

– А я думал, тебя Аскольд послал? – задумчиво почесал затылок Градимир.

– Стар я, чтобы его умом жить, – обиделся Казимир. – Мой отец был первым боярином в Киеве, когда об этом варяге и слыхом не слыхивали. От князя Дира я тебе совет привез, Градимир. И совет тот мудрый – женись. Нельзя допустить, чтоб такая кровь в землю ушла, не оставив достойного потомства в славянских землях.

– И на ком я должен жениться, по-твоему?

– На внучке Гостомысла, – спокойно сказал Казимир. – На дочери его младшего сына Любогаста. Ей ведь семнадцатый годок пошел. Живет она приживалкой у своей сестры, боярыни Златы, в Пскове. Вот ведь как бывает с великими родами, Градимир. Три сына было у Гостомысла и четыре внука от тех сыновей, и всех их пережил великий князь словенский.

– Поди уродлива девка-то, – недоверчиво глянул на гостя хозяин.

– Кровь с молоком, – обиделся Казимир. – Краше Милорады, дочери Любогаста, нет девушки в славянских землях.

Градимир призадумался. Его покойная жена и не была бесплодной, но рожденные ею дети на этом свете не задерживались, а сыновья, прижитые с наложницами, конечно, не в счет. Лет через десять великий князь радимичей вполне может оказаться в положении Дира, когда твою власть вроде бы никто не оспаривает, но ближники уже шарят глазами по сторонам в поисках достойного преемника. А тут еще варяги, будь они неладны. Спихнут со стола, и глазом не успеешь моргнуть. Те же волхвы скажут, что де богам Градимир не мил, потому и не дали они ему достойного потомства. А свои дуроломы начнут орать на вече – «не люб». Сила князя не только в нем самом, но и в его детях, это знают все. Видимо, и впрямь пришла пора Градимиру задуматься о будущем.

– Псков-то ныне за Рериками, – вздохнул князь. – Там сидит удельником Трувар, брат Воислава.

– И пусть сидит, – всплеснул руками Казимир. – Ты же сватов туда засылаешь, а не мечников. Хочешь, я за девкой съезжу. Путь неблизкий, но я готов телеса растрясти, чтобы тебе угодить, князь.

– Не пойму я, боярин, какая тебе выгода в моей женитьбе?

– О детях я беспокоюсь, князь. У меня ведь трое сыновей, не считая девок. А если варяги в Киеве утвердятся, разве ж станут они с местными родами считаться. Возьми тех же новгородских бояр, чуть не дюжина их ныне прибежала к Диру. И не всем так повезло, как Доброгасту, иные перебиваются в нищете и забвении.

– Ну а ты тут при чем?

– Так ведь великим киевским князем после смерти Дира могут кликнуть Градимира.

– А Аскольд это стерпит?

– Так не вечен Аскольд-то, – усмехнулся Казимир. – А после смерти приблудного варяга никто о его сыне Герлаве и не вспомнит. Войны я боюсь, князь Градимир, и князь Дир боится. Аскольд ведь Христовых служек в Киев пустил. Волхвы на него в обиде. Киевская старшина гудит в недоумении. Про Аскольда ведь и раньше ходили слухи, что он к Христу не равнодушен, а славянским богам жертвует-де для отвода глаз. Но и между Христовыми печальниками тоже мира нет. Мне ган Кончак, сын бека Карочея, сказал, что патриарх Фотий проклял римского патриарха Николая, а тот ему ответил той же монетой. Мало нам своих забот, так теперь изволь чужую кашу расхлебывать.

– А дядька твой, бек Карочей, здоров ли?

– Годы его, конечно, немалые, но скрипит помаленьку. А вот каган-бек Ицхак совсем, говорят, плох. С его смертью многое в Хазарии может поменяться, и следует быть к этому готовым.

Градимир выдающимся умом не блистал, на том и строил свой расчет бек Карочей. Хазарам нужен был человек, который станет угрозой как Аскольду, склоняющемуся к Византии, так и Рерику. Конечно, Градимир – человек хлипкий и ждать от него великих деяний не приходится, но столкнуть лбами Аскольда и Рерика он сможет, если руководить им будут разумные люди.

Боярин Казимир, окажись он на месте кривицкого великого князя, в чужую свару не полез бы даже ради киевского стола, но Градимир, похоже, проглотил наживку. Оно, конечно, и кривицкая земля обширна, но если добавить к ней земли Полянские и древлянские, то быть Градимиру первым князем в славянских землях. Против соблазна власти и умные люди устоять не могут, так что уж тут с глупцов спрашивать.

– Что ж, боярин Казимир, коли сосватаешь мне Милораду, то я этой услуги ни тебе, ни твоим сыновьям не забуду.

Путь от Смоленска до Пскова не близкий, а боярин Казимир был уже не в том возрасте, чтобы волком рыскать по славянским лесам. И хотя дорога была хоженой, торили ее многие торговые караваны, а все ж добрался киевлянин до Пскова совсем без сил. Благо последнюю треть пути посланцы князя Градимира проделали по воде, а то пришлось бы Казимиру к князю Трувару ползти на четвереньках. К счастью, боль в спине отпустила, а потому и взлетел боярин на крыльцо чужого терема пусть не бодрым соколом, но и не мокрой курицей. С боков Казимира поддерживали сын Вартислав и братан ган Кончак, на которых в силу молодости проделанный путь никак не отразился.

Боярин Казимир помнил князя Трувара Рерика совсем молодым, а ныне перед ним предстал седой муж, испещренный морщинами. Судя по всему, минувшие годы нелегко дались Трувару, оставив на его лице глубокие шрамы. По прикидкам Казимира, нынешний псковский удельник годами был никак его не моложе. К шестидесяти ему точно подвалило. Однако держался Трувар бодро, похоже, силы в его худощавом теле хватало не только для пиршественного стола, но и для злой сечи.

Киевского боярина он принял с честью, да и спутников Казимира заздравной чашей не обнес, и пока не угостил гостей вином, с расспросами к ним не лез. Впрочем, насколько помнил Казимир, Трувар всегда отличался сдержанностью и в речах, и в поведении, в отличие от своего брата Сивара, охальника и пустобреха.

Ближниками князя Трувара были в основном варяги, однако в его тереме оказалось немало и псковских бояр, среди которых Казимир без труда опознал боярина Никлота, в семье которого росла Милорада, потерявшая отца и мать. Тетка ее, боярыня Злата, была дочерью княжича Избора, среднего сына Гостомысла, сгинувшего в Итиле много лет тому назад вместе с князем Драгутином. Видимо, Трувар за то и привечал Никлота, что тот был женат на его двоюродной сестре. Такое родство ныне дорогого стоит, а потому и сидел удачливый псковский боярин в навершье стола, а не в охвостье, где перебивалась псковская старшина, оттесненная от князя пришлыми людьми.

Казимира за стол посадили рядом с Никлотом, чему он несказанно обрадовался. Во-первых, знакомое лицо, во-вторых, псковский боярин умом не обделен, и в-третьих, человека, осведомленнее его, киевскому боярину в Пскове, пожалуй, не найти. После пущенной по кругу братины и здравниц в честь князя Трувара и гостей бояре приступили к трапезе.

– Худого слова про князя Трувара не скажу, хоть строг, но справедлив.

Иной оценки князя, сидящего тут же за столом Казимир от боярина Никлота и не ждал, а потому с готовностью закивал.

– А я ведь к вам за невестой приехал, – поделился своей заботой с соседом боярин Казимир.

– Сына женить задумал? – попробовал догадаться Никлот.

– Бери выше, – воздел очи к потолку киевлянин.

– Так ведь стар князь Дир для жениха, – удивился псковитянин.

– Я веду речь о князе Градимире, – пояснил Казимир. – Просил он меня об этой услуге, и я по слабости сердца не смог ему отказать. Хотя годы мои уж не те, но для благого дела решил расстараться.

– А кого сватать-то будешь?

– Внучку Гостомысла, что в твоем доме живет, боярин.

Никлот хоть и вскинул выцветшую бровь, но, по всему видно, не слишком удивился. Не так уж и много на славянских землях родовитых невест, чтобы Милорада, дочь Любогаста, пропала в безвестности.

– Не за пришлого же варяга тебе ее отдавать, – понизил голос почти до шепота Казимир, удивленный долгим молчанием собеседника.

– Не мне решать участь Милорады, – так же тихо ответил Никлот. – Князь Трувар ей по крови ближе.

– Думаешь, не отдаст? – нахмурился киевлянин.

– Кто ж его знает, – пожал плечами Никлот.

Однако Трувар киевскому свату не отказал. Все-таки Градимир Кривицкий – завидный жених, что там ни говори. И годами он еще не стар, и положение его среди славянских князей не из последних. Невесту явили сватам во всей красе. При виде Милорады ган Кончак даже языком прицокнул, пришлось боярину Казимиру ткнуть братана локтем, дабы не ломал чинного ряда. Боярин Никлот, опекун юной княжны, не скрывал радости, ему этот союз сулил большие барыши, причем заслуженно, как дружно отметили все присутствующие на смотринах. Взрастил не девицу, а белую лебедушку. Такой только и идти по жизни рядом с великим князем кривичей.

– Знал бы, что такая краля в Пскове живет, сам бы к ней посватался, – усмехнулся ган Кончак и подмигнул хитрым взглядом Братиславу. Юный боярин от смущения зарделся, а Казимир пожалел, что взял игривого гана с собой. Забил копытом жеребец. Этак он всю игру поломает своему отцу беку Карочею.