Текст книги "Жизнь и приключения Федюни и Борисыча"

Скрипаль Сергей Владимирович, Рытченко Геннадий Юрьевич
Жизнь и приключения Федюни и Борисыча (повесть)

Глава 1

…И в этих неземных просторах волшебной красоты я отложил в сторону свой раскалённый автомат, а женщина посмотрела мне прямо в душу глазами цвета фиалок и лёгким поцелуем, который ....

– Ах ты ж ё-фары-дадон!

Меня сдёрнул с небесной высоты и брякнул о мою кровать звонок в дверь. С трудом сбрасывая остатки сна, я рванулся в прихожую, по дороге ободрал ногу о тумбочку, и, шипя все матюки, накопившиеся за сорок пять лет моей жизни, торопливо запахивая халат забренчал ключами в дверном замке.

На лестничной клетке, суровый и неприступный парнишка лет пятнадцати протянул мне сложенную телеграмму и учётную книгу.

Кое-как накарябав то, что называется подписью, я кивнул почтальону, и, вернув книгу, поскорее захлопнул дверь, из которой ледяной ветерок поднимал дыбом кожу на моих ногах.

Часы показывали половину шестого утра. Парнишку – почтальона от неотвратимого возмездия за оборванный прекрасный сон могла спасти только важность телеграммной информации, и вот какой был текст:

"Связи выборами Борисыча главой чертей ждём рыбалку".

Подписи не было, но кроме старинных друзей такую телеграмму про Борисыча, дать не мог никто. Черти – это я и мой друг Сергей, нас звали на рыбалку наши друзья, живущие в селе. А избрали, Борисыча, конечно, не главой чертей, а главой районного центра, по поводу чего и объявлялась рыбалочка с выпивкой.

Парнишка был спасён. Благожелательность сменила сонно-гневное настроение, и я поплёлся на кухню варить утренний кофе.

Затарахтела зёрнами старенькая кофемолка. Ароматный кофейный запах привёл меня в празднично – приподнятое настроение и я закурил свою первую утреннюю самую вкусную сигарету. Кофе в турке приподнялся коричневой аккуратной пенкой и я погасил огонь плиты.

Прихлёбывая из любимой чашки, потягивая сигаретку, я размышлял, позвонить Серёге прямо сейчас или пожалеть его.

Только пришла мысль, что кто-кто, а Серёга меня жалеть не стал бы, раздался резкий телефонный звонок.

Сонный Сергей, радостно сообщил, что получил телеграмму из села, дал мне один час на сборы, и назначил встречу на городской автостанции.

Я был рад повидаться с нашими друзьями. Глянув на расписание, я прикинул в уме, что автобус едет от города до нужного нам села часа полтора, что ходу от сельской автостанции до дома Борисыча ещё с полчаса, и высчитал, что мы с Серёгой успеем до отъезда купить ещё каких – нибудь подарочков в честь такого события, как выборы нашего друга руководителем крупного районного центра.

Я и Сергей городские жители, но – "все мы родом из деревни", и в детстве на все лето наши родители благополучно сплавляли нас в село к бабкам, речке, и закадычным друзьям. Но последнее время судьба и жизнь не давали часто видеться с ними, и мы соскучились друг за другом.

Собираясь-намываясь-укладывая вещи, я радовался за Борисыча, размышлял о том, что это очень справедливо – выбрать главным человека, который всю свою жизнь прожил на одном месте этой земли, и лучше других понимает, что надо для неё сделать.

Так что, селяне выбрали человека грамотного, опытного и неглупого.

Невольно начали припоминаться весёлые и грустные, романтические и трагические истории из жизни наших друзей. Такие, которые обычно накапливаются у любого человека, дожившего до сорокапятилетнего возраста.

Когда чистил зубы, я вспомнил первую сделку маленького Борисыча, засмеялся и чуть не поперхнулся своей зубной щёткой.

Передислокация

Санька от родителей получил сельскую основательность, неторопливость, сообразительность и находчивость.

Ещё мальчишкой он прекрасно обустроился на родной земле и чувствовал себя на ней полным хозяином.

Ему было шесть лет, когда однажды утром, досыта наевшись рассыпчатой гречневой каши с молоком, он увидел, что мать отвернулась, и сунул два крупных ломтя душистого ржаного хлеба в громадные карманы штанов. Эти специальные штаны сшила ему бабушка, учитывая, что наказывать Саньку за разорванные карманы и просить перестать набивать их бесполезно. Всё равно туда будут утрамбованы в тесном соседстве красивые разноцветные камешки, катушка ниток, коробка спичек, пара английских булавок, верёвочка, крошечный перочинный ножик, сложенный листок бумаги, стеклянный шарик и… Перечислить "богатство" Санькиных карманов было невозможно потому, что содержимое применялось, обновлялось, пополнялось и обменивалось. Бывали моменты, когда в вечной возне по домашнему хозяйству мать или отец обращались к сыну в поисках необходимой мелочи:

– Санька! А есть у тебя…?

– Сынок! А погляди-ка в кармашках…?

И Санька обычно, важно посопев, доставал из карманов то, что просили. За эту крестьянскую основательность и толковую запасливость маленького серьёзного мальчишку сначала в шутку, а потом чаще и чаще старики села называли по имени-отчеству, как принято обращаться в селе к людям уважаемым. Но, бывало, окликнуть Саньку нужно было быстро, а произносить "А-лек-сандр Бо-ри-со-вич" было так долго, что друзья мальчишки быстро приспособились и весело кричали с улицы:

– Бори-и-и-сыыыч! Выходи, на речку пойдём!

Мать с отцом перемигивались, смеялись, но скоро сами так привыкли, что звали маленького сына только по отчеству.

Со временем не все и вспомнить-то могли, что настоящее имя Борисыча – Санька.

Уложив хлеб в знаменитые карманы и, убедившись, что мать этого не видела, Санька выбрался из-за стола.

– Мам, я погулять.

– Погуляй, погуляй, сынок, – уже хлопотала у печи мать.

Торопливо взобравшись на пригорок, Санька оглядывал окрестности родного села. Черноволосый, кареглазый, в просторной рубахе навыпуск и штанах, с непомерными карманами, босоногий сельский мужичок выбирал, в какую сторону и зачем он сегодня пойдёт.

Можно было пойти на юг, к сельским коровникам. Там тётя Лида всегда наливала свежего молока и разрешала погладить Звёздочку – маленькую, тихую, удивительно красивую коровку. Можно пойти на восток, к зарыблённым прудам, сесть на деревянном помосте около дяди Вани и, свесившись с тёплых, прогретых солнцем деревяшек, глядеть, как играет в глубине пруда серебристая рыба.

Гуляющие около речки гуси на севере не заинтересовали Саньку, – они шипели и щипались, но там можно было поиграть, построить запруду и поискать красивые разноцветные камешки.

Санька повернулся на запад, и замер. За ночь произошло чудо, и на западной околице села, у опушки леса, там, где находилась огромная поляна, расположилась военная часть. То есть Санька, конечно, не знал, что это военная часть, что она передислоцируется, что в этом месте предусмотрена суточная стоянка. Он, просто не отрывая глаз от защитного цвета палаток, от выстроенной в аккуратные ряды мощной военной техники, заворожено зашагал навстречу новым впечатлениям.

Когда проходил по селу мимо родного дома, за ним увязалась младшая сестрёнка. Так, вместе с ней, рука в руке, они подошли поближе к месту расположения военных.

Жизненный опыт подсказывал, что взрослым мешать нельзя, поэтому Санька сначала очень осторожно стал обходить расположение кругами.

Первым заметил детей часовой. Устав запрещал ему разговаривать, оставлять пост, да и вообще давал не много свободы, поэтому он просто заулыбался навстречу детям, но все-таки махнул рукой, показывая, чтобы к нему не подходили.

Санька остановился неподалёку, залюбовался сам и показал сестрёнке на часового:

– Смотри, Катька, какая у дяденьки одежда! А ружьё видела?

Маленькая Катька мало, что понимала в "ружьях" и военной форме, но закивала белокурой головёшкой. Старший брат был защитой, надеждой, опорой и непререкаемым авторитетом. Сказал смотреть – надо смотреть. Подойти ближе Санька не решился. Сунув Катюшке кусок хлеба из кармана, взяв её за руку, он продолжил сужать круги вокруг палаток.

Из расположения выскочил солдат с белым колпаком на голове и смешно, как мама Борисыча, подвязанный фартуком. Сжимая ведро в руке, он определил направление к селу, повернулся и, чуть было не налетел на двоих детишек.

– Ух, ты! – весело заулыбался он. – А вы что тут делаете?

Катюшка посмотрела на брата в ожидании инструкций – зареветь ей или улыбнуться. Санька обстоятельно, не торопясь, ответил, кто они такие и что тут делают.

– Ты смотри! – опять восхитился весёлый солдат. – Значит, решили с армией познакомиться? Хотите, я вам её покажу? Только мне сначала надо воды набрать. Проводите меня до колодца?

Санька подумал и кивнул головой.

Катюшка ехала верхом у солдата на плече, а Санька шёл рядом, и рассказывал, что зовут его Борисыч, что вчера он охранял поросёнка, потому что тот повадился залезать к соседям и там шкодничать. Что про армию ему рассказывал отец, и сам он видел картинки в детской книжке, на которых "тоже такие машинки нарисованы, а так близко ещё не приходилось видеть".

Весёлый солдат рассказал, что зовут его Федюня, что набирает он воду для кухни – варить обед солдатам.

В общем, уже через час Санька и Катюшка сидели на маленькой лавочке возле полевой кухни и вовсю глазели на то, как ловко весёлый Федюня управляется с огнём и кипятком. Дети, не отрываясь смотрели, как лихо он скинул с разделочной доски на сковородку кубики сала, а когда они стали прозрачными и зашкворчали, засыпал их соломкой оранжевой морковки, фиолетовой свеклы, резаным репчатым луком. А когда зажарка для борща распространила свой аппетитный запах на всю поляну, Санька сглотнул слюнки, вздохнул, прошептал:

– Пойдём домой, кушать, Катюха!

Встал со скамеечки, помог слезть сестрёнке. Федюня оторвался от кухни, увидел, что дети засобирались:

– О! Куда уходите? Борисыч! Ты мне воду помогал таскать? Ты со мной посидел за компанию, пока я поесть готовил? Значит, ты теперь мой помощник и товарищ! Я и тебя и Катеньку сейчас таки-и-им борщиком накормлю!

Санька подумал, и, усадив сестрёнку на место, опять присел на лавочку.

Через некоторое время обед поспел. Весёлый Федюня усадил детей на брошенный на землю, в несколько раз свёрнутый брезент. Заботливо поднёс им деревянные ложки и солдатский котелок, из которого шёл чудесный запах приготовленного на сале, густого, наваристого, украинского борща.

Федюня посоветовал ещё подбавить сметанки из стоящей тут же открытой крынки, но проголодавшиеся дети, забыв об окружающем мире, уже вовсю уплетали сказочную вкуснотищу еды.

Весёлый повар полюбовался живописной картиной и посоветовал "оставить место, потому что ещё будет каша и чай".

Заглянувший на кухню дежурный офицер увидел прелестную, замызганную до ушей борщом Катюшку, степенно жующего кашу с мясом, довольного Саньку и, улыбаясь, выслушал доклад о ситуации.

Продолжая улыбаться, офицер сбегал куда-то, быстро вернулся и подошёл к детям, уже закончившим есть и осторожно прихлёбывавшим из алюминиевой кружки крепкий, сладкий, как сироп, горячий чай.

Офицер спросил, как им понравилось "в армии", послушал довольные ответы детей.

Протянув Катюшке карамельку, он обратился к её брату:

– Ну а ты, Борисыч, пойдёшь в армию служить, когда вырастешь?

Санька посопел и ответил, что пойдёт. Только не когда вырастет, а прямо сейчас.

– Мне только нужна специальная одежда, как у Федюни, а то у меня нету. Ну, да я её променяю, – вслух поразмышлял Санька.

– А, форма! – сообразил офицер, – на что же ты её можешь променять?

У офицера округлились глаза, когда на брезент из Санькиных карманов посыпалось "добро".

– Вот! – гордо сказал запасливый хозяин. Но, глядя на смеющегося офицера, перебирающего эти нужные и полезные вещи, Санька понял, что за такую прекрасную одежду, как военная форма, этого будет маловато. А вдруг у офицера достаточно своих верёвочек, стеклянных шариков и мелков? И Санька решился.

– А ещё вот, Катьку в придачу!

– На сестрёнку? – не поверил своему счастью офицер.

– А то! – заверил в серьёзности своих намерений Санька.

Офицер, стараясь не покатиться от хохота, опять куда-то сбегал, вернулся и, пряча руки за спиной, сказал Саньке:

– Вот ведь, брат! Не дают целую форму за сестрёнку! Уж больно мала. Только пилотку и всё.

Офицер достал из-за спины и торжественно вручил Саньке новенькую солдатскую пилотку, с прикреплённой красной звездой с серпом и молотом.

От восторга у Саньки дух перехватило. Не в силах оторвать глаз от пилотки, он только и смог сказать сестрёнке:

– Катюха, ты здесь остаёшься!

И начал собирать своё добро по карманам.

Офицер подмигнул давящемуся от хохота Фёдору, и тот помог Саньке собраться.

Отсмеявшись, офицер посерьёзнел и сказал, обращаясь к "новобранцу":

– Теперь ты, Борисыч, в армии и должен выполнить первое военное задание. Слушай приказ.

Санька слушал офицера, открыв рот.

– Так вот. Ты с сестрёнкой сейчас пойдёшь домой. Будешь её охранять и защищать, чтобы она быстрее выросла.

– Чтобы за большую Катюшку мне дали всю форму? – логично рассудил Санька.

– Ну, конечно! Ты – молодец, сразу догадался! – фыркнул, не удержавшись, офицер.

– Тебя сейчас с Катюшкой проводит домой рядовой Силаев.

Офицер поглядел на Фёдора, который вытянулся, вскинул руку к поварскому колпаку:

– Есть проводить Борисыча с сестрёнкой домой!

Офицер кивнул – "вольно", и продолжал говорить с ребёнком:

– Ты, Борисыч, будешь теперь ждать. Мы тебя позовём, когда наступит время. Нам, такие как ты, очень нужны.

– Есть! – ответил Санька, и точь-в-точь, как Федор, вскинул руку к пилотке, закрывшей ему полголовы, нависшей на глаза и задержавшейся на оттопыренных ушах.

Офицер выпрямился и по всем правилам отдал честь маленькому солдатику.

Добрый Федюня насыпал Саньке в карманы стреляных гильз, подарил офицерскую кокарду и настоящую солдатскую фляжку, отвёл домой Саньку и с рук на руки передал смеющимся родителям заснувшую Катюшку. Уже вечером, после ужина, Санька сидел около отрывного календаря на кухне и пытался понять, что означают цифры 1969, прикидывал, когда его позовёт в армию добрый офицер, когда можно будет поболтать с весёлым другом Федюней и поесть его вкуснейшего украинского, приготовленного на сале, борща.

Глава 2

Да, мало у кого есть знакомый человек, который смог обменять сестрёнку на пилотку! Не каждому выпадает такая удача! Легендарная пилотка и сейчас бережно хранится в семье Борисыча и извлекается на свет Божий по праздникам, в назидание всем сомневающимся.

Но, вот я полностью готов к выходу. Благо, до автостанции от моего дома рукой подать. Я выскочил из дому и, забросив на плечо дорожную сумку, пошёл пешком.

Люблю ненадолго выезжать из города! А уехать в село от нас удобнее всего с автостанции. Подойдя к назначенному Серёгой месту, я присел на лавочку и глазел вовсю. Этот особый "пятачок" мне нравился всегда. Построенное ещё бывшим государством СССР маленькое неказистое здание прилепили к территории большого рынка, для удобства приезжающих в город торговать селян и назвали автостанцией, хотя похоже было это здание скорее на эвакуационный пункт.

В любое время года на территории автостанции суетились, загружали-выгружали свои "уклунки" приезжающие и отъезжающие селяне. И сейчас, как и всегда, слышны были и поросячий визг, и куриное кудахтанье, и призывы немолодых цыганок позолотить ручку – погадать на судьбу.

Перебивая запахи зоопарка, в воздухе расплывался прекрасный запах жареных пирожков из расположенного поблизости магазинчика "Кулинария" и запах кофе из маленького кафе через дорогу.

Колоритный дядька выгружал из запылённого легкового автомобильчика полиэтиленовые мешки с огурцами, и, судя по тому, как изнутри "пропотели" прозрачные стенки мешка, было понятно, что огурчики снимали с грядки рано утром, и что они наверняка крепкие, холодные и очень душистые.

Переваливаясь, по-утиному, с ноги на ногу проковыляла бабка с плетёной корзиной в руке, покрытой сверху и крепко перевязанной цветастой тряпкой для того, чтобы не разлетелись по сторонам пискливые цыплята.

Разгорается день, и уже открыл свою неказистую будочку сапожник, готовый быстро сделать простой ремонт разваливающейся обуви. Прошёл наряд милиции, ведущий под руки малорослого носатого мужика, напоминающего внешним видом и причитаниями джинна из "Тысячи и одной ночи". Шум, суета. Подъезжают и отъезжают автобусы, толчея и бестолковость.

Мне подумалось, что автостанция, похожая на нашу городскую есть, наверное, в любом городе около рынка и она, как и наша, не меняется уже много лет подряд.

Наверняка именно отсюда уезжал с мамой в село из города Федюня. И его мама, конечно, гнала от себя какую-нибудь настырную цыганку в цветастых юбках, которая обещала за небольшую плату рассказать, что было и что будет, и чем сердце успокоится…

Я залюбовался яркой картинкой, которая так чётко представилась моему внутреннему взору, как если бы я сумел перенестись на несколько десятков лет назад.

– Здоров!-толкнул меня в плечо подошедший незаметно сзади Серёга. – Готов ехать? Чего ты сонный какой – то?

– Да ты знаешь, такая ностальгия по старинушке меня пробила! Я сейчас думаю, что Федюня отсюда в село с мамой уезжал, и, примерно вот это всё у него перед глазами и было.

– Ну? – не разделил со мной моё ностальгическое настроение мой толстокожий друг.

– Чо ну? Сколько лет назад это было, а так, похоже, ничего не поменялось…

Серёга покосился на меня подозрительно, постигая, не принимал ли я чего спиртного с вечера. Не определил и мотнул головой, показывая в сторону рынка.

– Разговорчики! На рынок за подарками для друзей мелкими перебежками!!! Марш!!!

Мы пошли в сторону рядов на которых продавали всякую сувенирную дребедень, а мне подумалось, что обязательно перед отъездом мама с Федюней тоже походили по толчее этого старого рынка, и, она наверняка купила маленькому Федюньке или пирожок, или леденец на палочке, которыми в ту пору часто торговали на рынке сельские бабки. Вот съел пирожок Федюнька, и поехал жить из города в село.

Федюня

Железную дорогу и все, что с ней связано, Фёдор обожал с тех пор, когда отец привел его, пятилетнего пацана, на городской железнодорожный вокзал.

Особая атмосфера четкой службы, форменная одежда железнодорожников, поразили и покорили мальчишку. Приятный аппетитный запах подливок из ресторанной кухни, шлейф свежести и одеколона из вокзальной парикмахерской, добавили яркости впечатлению ребенка, запомнились на всю жизнь. Но это было только начало сказки. Отец, крепко держа маленького Федю за руку, вывел его на перрон.

– Смотри, – загадочно, как настоящий волшебник, сказал отец.

Федя завертел головой, мол, чего смотри-то? Взглянул на отца, но тот только загадочно усмехнулся.

Через пять минут тяжёлое постукивание передалось от перрона в ноги и вскоре, во всем своем великолепии, отдуваясь, выдавая свое лихое:

Чху-чху-чху-чху-чх-х-ху-у-у-у! – к перрону подкатил паровоз. Он показался мальчишке громадным. С блестящими рычагами-шатунами, с большими, по внутреннему кругу выкрашенными красной краской, колесами и с красной же звездой на черном паровом котле, он был прекрасен!

Федя вытаращил глаза, любуясь этим великолепием, а паровоз бесконечно эффектно закончил сцену знакомства. Отдув от себя пышные белые "усы" и окончательно остановившись, задорно свистнул тоненько, очень чисто, пронзив чистым звуком перронную сутолоку, и окутал себя, Федю, отца, здание вокзала, белыми клубами пара, как будто бы приняв в объятия хороших друзей.

Фёдор уходил домой восторженно-обалдевший, счастливый бесконечно, и в то же время молчаливый, не желающий выплеснуть переполняющие его эмоции. В одной руке он сжимал вафельную трубочку с кремом, в другой переводные картинки. И трубочка и картинки были большой редкостью, и купить это ребёнку на ту пору было дороговатой роскошью. Ещё очень долго дома Федя вспоминал красавец паровоз, вокзал, железную дорогу. Он сидел притихший, не замечая того, как отец, подмигивая матери, кивал незаметно на сына.

Когда Феде исполнилось шесть лет, мама закончила институт. По распределению ей нужно было ехать в село. А отец… Отец в село не поехал.

Поэтому маленький Федя очень тосковал об отце, о городской жизни, и часто, как сказку вспоминал знакомство с железнодорожным вокзалом.

Мама была ценным специалистом, быстро стала уважаемым человеком. Поселили её с сыном почти в центре села в хорошем большом доме.

Её закружила работа, и только по вечерам они встречались вместе за одним столом, дружно уплетали горячую отварную картошку с салом, луком и чесноком, с ещё тёплым, из печи, хлебом. И казалось, что вот так, хорошо и спокойно пойдет жизнь в порядке и благополучии на долгие годы.

Мама на работе, Федя собирался только на следующий год пойти в школу, а пока отчаянно скучал.

Он помнил крошечную станцию, на которой вышли они с мамой, когда приехали в село, и засобирался пойти посмотреть на любимый паровоз, свисток которого раздавался каждый день ближе к полудню с одной и той же стороны села, там, где проходило железнодорожное полотно.

Сказано – сделано. Что невозможно для мальчишки в шесть лет? И Федя пошёл.

Шёл, не торопясь, по селу, читал названия улиц и редкие вывески. "Улица Грушёвая", "Сельпо", "парикмахерская", "улица Энгельса", "Почта", "Сельмаг". Глядел в окна домов, в которых для украшения были поставлены на утепляющую вату то новогодние стеклянные игрушки, то сшитые из старых открыток изящные "вазы", а то и просто плошки, наполненные солью, для впитывания влаги из воздуха, находящегося между рамами. На одной из улиц Федя долго любовался вывеской, на которой были красиво нарисованы сыр, колбаса и бутылка лимонада. На другой улице он, потянувшись, сорвал несколько спелых черешен с веточки дерева, перевисающей через невысокий забор. И вдруг – "улица Железнодорожная"! Федя обрадовался как встрече со старым другом. Железнодорожная! Значит, где-то здесь можно найти и саму железную дорогу!

Он заспешил, заторопился, пошёл быстрее, уже не рассматривая ни таблички с названиями улиц, ни вывески, ни "выставки" в окошках.

Завернул за угол следующего дома и увидел насыпь, с положенными на неё шпалами и рельсами, маленьким полосатым столбиком около них и светящимся светофором вдали.

Подойдя поближе, Федя присел около шпал и стал рассматривать вблизи рельсы, громадные болты, которыми они были скреплены, толстые деревянные, остро пахнувшие чем-то будоражащим шпалы.

Насмотревшись, он поглядел вправо, влево и увидел неподалёку то самое место, куда привёз их с мамой недавно поезд.

Маленькое деревянное здание, полосатые шлагбаумы по обе стороны рельсов, да вот, пожалуй, и всё.

Федя подошёл к станции, присел на лавочку, стал ждать паровоз и… задремал.

Он проснулся от страшного шума, испугавшись спросонья, подскочил на месте. Мимо мчался состав, перевозящий солдат и армейское оборудование.

Мелькали, пролетая, вагоны, платформы, с укреплённой на них военной техникой, открытые теплушки, трепетали на ветру маленькие красные флажки.

В уши врывался грохот, рёв, отрывки песен. В лицо бил сгущённый плотный поток воздуха, прерывающий дыхание. От всего этого, от такой мощи и скорости становилось страшно, весело и хотелось петь и кричать от восторга.

И вдруг, внезапно, всё оборвалось и стихло. Состав пронёсся мимо, и только удаляющееся постукивание по рельсам подтверждало, что поезд был.

Федя пришёл в себя, оглянулся по сторонам. Увидел железнодорожника с красным и жёлтым флажками в специальном кожаном чехле и такого же, как и он сам, маленького мальчишку в громадной пилотке, криво сидящей на стриженой голове.

Посмотрели издалека друг на друга и собрались уже идти по своим делам, как вдруг Федя с ужасом понял, что не знает, куда идти и где находится его дом.

Он растерялся, метнулся по дощатой платформе в одну, в другую сторону, и, вконец испугавшись и растерявшись, заплакал. Да что там заплакал! Заорал от ужаса, широко раскрывая большой круглый рот.

Вокруг него немедленно собрались человек пять, пытались успокоить его, спрашивали, что случилось. Какая-то сердобольная старушка, удерживающая козу на верёвочке, сунула в руку Феде леденцового петушка на палочке. Подошедший железнодорожник погладил мальца по голове. Кое – как успокоившийся Федя сумел сказать, что заблудился, что маму зовут Рая, а живут они в большом красивом доме. А вот попытка рассказать, где же находится этот большой красивый дом, кончилась новыми слезами.

Село не маленькое, поди – узнай, где живёт заблудившийся мальчишка. Это надо всё бросить и ходить с ним, искать нужную улицу, дом, может быть, дотемна.

О-хо-хо! Все заняты, у всех своих не сделанных дел по горло. Покачали головами. Посочувствовали и разошлись по своим делам.

Так и получилось, что Федя остался ждать конца смены железнодорожника, чтобы вместе с ним идти искать свой дом.

Иван Семёнович, так звали человека с красным и жёлтым флажками, растерянно оглядывался по сторонам, пытаясь придумать что-нибудь в утешение Фёдору.

И тут он тоже увидел маленькую фигурку с непомерной пилоткой, задержавшейся на ушах.

– О! Борисыч! – обрадовался Иван Семёнович, – иди-ка скорее сюда! Погляди, не знаешь ты вот этого человека? Кстати, как тебя зовут? – повернулся он к страдальцу.

– Федя.

– Федюня?! – вспомнил своего весёлого друга – армейского повара Борисыч, – Федюня тебя зовут?

– Можно и Федюня, – кивнул головой Фёдор.

– А я – Борисыч!

– Борис? – переспросил Федюня.

– Не. Вообще-то, я – Санька, а все меня зовут Борисычем. Ну да ты потом поймёшь. Пошли искать твой дом.

– Ага! Идите, идите, помоги ему, Борисыч! – обрадовался неожиданному решению вопроса Иван Семёнович, внимательно оглядев обоих мальчишек.

Федюня был белобрысый и чуть повыше, но казался младшим, а крепкий смуглый Борисыч выглядел постарше из-за своей природной уверенности и самостоятельности, хотя на самом деле, мальчишки были одногодками.

Вскоре они сидели, болтая ногами, на лавочке около дома Федюни, по очереди облизывали красного петушка на палочке, вспоминали, какой интересный поезд они сегодня видели.

Борисыч пообещал рассказать про армию, показать стреляные гильзы.

Ему так понравился Федюня, что он даже дал ему примерить заветную пилотку.

Федюня же взамен подарил Борисычу маленькую крепкую отвёртку.

Много ли нужно мальчишкам в таком возрасте, чтобы подружиться?

Через неделю они вместе бегали на речку, строили шалаши, ходили встречать паровозы. Успевали и коровник проведать, и в лесу грибов – ягод насобирать. Зимой краснощекие, до полной одури носились на лыжах, по очереди катались по льду реки на Федюниных коньках, лихо съезжали с заснеженных пригорков на самодельных санках Борисыча. Весной охотились за перелесками и подснежниками, замеряли глубину луж резиновыми сапожками, доверху набирая через короткие раструбы голенищ студёной талой воды, а потом грелись, то обсыхая на кухне в доме Борисыча, то дома у Федюни. Пили обжигающий чай с чабрецом и мятой, ели вместе то, что подавали им матери, и сытые, усталые, засыпали или на овчинных шкурах, брошенных на пол, или на широкой лавке у белёной русской печи. Так незаметно минул год весёлой и беззаботной жизни, а когда пришло первое сентября, Федюня и Борисыч пошли в школу, уговорившись сидеть за одной партой.