Текст книги "Тайна Кира Великого"

Помню, что совершенно не чувствовал страха и был очень доволен собой. Там, в подпольной тьме царского дворца, у меня не возникло никаких обид на Скамандра, так хотевшего поскорей сделать Кратона почетным гражданином Милета. Не было никакого желания отомстить ему. Там у меня даже не возникло любопытства, зачем понадобился Скамандру этот базарный «фокус с шариками», исчезающими из руки. Там мне хотелось только, чтобы царь Кир задал мне еще какой-нибудь вопрос и я так же правдиво ответил бы ему, не взирая на самую дорогую цену правды.

И царь дал мне такую возможность, за что я и по сей день благодарен ему больше, нежели Скамандру – за самое почетное гражданство.

Прежде чем вновь привести к царю пойманного убийцу, его одели в чужую одежду, но тоже арамейской, а не персидской принадлежности. Той, в которой он явился во дворец, видимо опасались, хотя наверняка всю ощупали и перетряхнули.

И вновь я проделал короткий путь, не сделав ни единого шага, то есть повиснув в крепких руках царских стражей.

Они перенесли меня в другую комнату, попросторней застенка, но с такими же грубо обтесанными каменными стенами и без окон. Ту комнату освещали простые глинные светильники, заправленные скорее всего пальмовым маслом. Прежде чем меня ткнули носом в пол, я успел заметить три небольших резных стульчика на возвышении, а на стене, позади возвышения, – золотую чеканку в виде орла с небольшой головкой и широко распростертыми крыльями. То был родовой знак Ахеменидов.

Стражи молча поставили убийцу на колени, пригнули ему голову к полу, а один даже придавил его шею ногой.

Вскоре я услышал, как открылась дверь (но не та, через которую внесли меня), послышались мягкие шаги, шуршание одежд, и вот с возвышения раздался властный голос:

– Поднимите его!

Я очутился на ногах.

– Отпустите ему руки! – повелел Кир.

Стражники освободили мои уже онемевшие от крепких захватов предплечья. Замечу, что меня не держали связанным.

Теперь царь персов возвышался передо мной во всем своем блеске – в шкуре гирканского тигра, грубо подкрашенной в пурпур, в шерстяном хитоне с рукавами до запястий, в анаксаридах из светлой кожи и высоких башмаках с золотыми колечками и тесемками, стягивавшими голенища. На голове Кира поблескивала золотыми кольцами остроконечная тиара, закрывавшая уши.

Теперь Пастырь персов показался мне гораздо крупнее и гораздо старше, чем в час, а вернее в миг нашего первого, чересчур близкого знакомства. В густой, тщательно завитой кольцами бороде резко проглядывала седина. Черты казались правильными, если не считать крупноватого носа. Лицо выглядело прямым, продолговатым и несколько тяжелым. Лоб царя был чист. Я не увидел на его лбу ни тяжелых складок, ни торчащего вверх над переносицей прямого «копья тиранов». И щеки его совсем не одрябли, как бывает у людей не воздержанных или просто утомленных жизнью.

Удивили меня его руки, неподвижно лежавшие на небольших подлокотниках, – крупные, очень широкие кисти и резко выделявшиеся костяшки пальцев, какие бывают у каменотесов или пахарей. Я взглянул также на его стопы и подумал, что они непропорционально малы по сравнению с кистями. Впрочем, потом мне иногда казалось, что в оценке этих подробностей мной владела невольная иллюзия, вызванная освещением.

По правую руку царя сидел высокий, довольно худой человек, тоже в тигровой шкуре, но не крашенной, и тоже в тиаре, но с загнутым вниз концом. То был Гистасп, двоюродный брат Кира, по своей воле отдавший ему власть над Персидой. Он выглядел на пару лет старше царя.

А по левую руку от Кира находился змееликий эламит, посаженный Вавилонским царем правитель Элама, по имени Гобрий, в те дни – гость царя персов. Без всякого колебания ему можно было дать и сорок, и восемьдесят лет от роду. Роскошь его одеяний, похоже, превосходила все богатство самого Кира. Темно-синий парчовый кафтан[24]24
  Кафтан – здесь: условное название верхней одежды.


[Закрыть] эламита, скрывавший ступни, весь переливался узорами из золотых лилий. Пояс сверкал драгоценными камнями. Шапка на нем была круглая, плотно прилегавшая к голове и перетянутая составным обручем из электра[25]25
  Электр – сплав золота и серебра.


[Закрыть]. Само же лицо эламита так и отливало бронзой, а с тонких губ не сходила неподвижная улыбка. Этот человек вызывал у меня смутные подозрения, и Кир, как мне казалось, заметил мою тревогу.

– Итак, ты – Анхуз-коновал из Дамаска, – неторопливо выговаривая каждое слово, будто кладя камень на камень, сказал Кир.

– Нет, – покачал я головой, – или не больше, чем на тридцать дней моей жизни, проведенной в Дамаске.

Кир переглянулся с эламитом. И в то время, как улыбка на губах эламита не дрогнула, на лице Кира промелькнуло самое искреннее, хотя и сдержанное изумление.

– Однако ты излечил коней, – также ровно и твердо произнес он.

– Это верно, – искренне подтвердил я. – Но должен сказать, царь, что исцеление твоих прекрасных коней и убийство твоих убийц – дела одного и того же порядка.

У Кира приподнялись брови, у Гистаспа брови, напротив, опустились. Улыбка Гобрия стала шире, вернее – «удлинилась», а в его глазах коротко вспыхнул огонек любопытства.

– Вижу, не наши вопросы, а наше молчание скорее раскроет все твои тайны, – немного подумав, заметил Кир.

Таков был приказ рассказывать все начистоту. И я рассказал все, скрыв только имя Скамандра, историю школы Болотных Котов и все знания, запрещенные клятвами. Частичная правда тоже может считаться полноценной правдой, если ей не пользоваться только для своей выгоды, как пользуются ложью. Кратон-милетянин выходил просто наемным убийцей и, несмотря на молодость, – знатоком стран, обычаев и политики их правителей. До сих пор полагаю, что мой рассказ той ночью получился увлекательным, хотя и не мог бы сравниться с повествованием Одиссея, попавшего на остров эаков[26]26
  На блаженном острове эаков Одиссей получил теплый прием и сделал «привал» в своих долгих странствиях.


[Закрыть].

Когда я закончил, пальцы Кира несколько раз шевельнулись. Сам он казался невозмутим. Гистасп сидел, нахохлившись, а Гобрий напоминал статую, только складки его одежд чуть волновались и сверкали, как тихая вода в лунную ночь.

– Итак, ты эллин, – пробыв некоторое время в молчании, также твердо сказал Кир, будто не понаслышке, а своей царской волей теперь раз и навсегда утверждая мое происхождение.

– Да, царь! – с гордостью принял я от него свое истинное происхождение.

– Не очень-то похож на эллина, – донесся шелестящий шепот эламита, хотя надо признать, что его арамейский выговор был куда более чистым.

– Я уже сказал, что моя мать была набатейкой.

– Древний и славный народ, – с едва заметной усмешкой сказал Гобрий, глянув искоса на царя персов.

– Никогда не доводилось видеть чистокровного эллина, – признался Кир. – У нас в горах не бывает ваших сборищ, – добавил он, имея в виду рынки. – Но часто приходилось слышать, что эллины – народ, не любящий правду, будто правда – одежда слишком простая для человека, как шерсть на волке или медведе. – Он свел брови, подыскивая слово. – И неказистая. Верно ли это?

– Чужестранцы всегда преувеличивают недостатки соседей, – попытался я выгородить своих. – Но чего не отнимешь у эллинов, так это склонности украшать одни слова другими словами.

– Однако ты эллин, и Справедливый Митра, Спрямитель Путей, видит моими глазами, что ты говоришь правду, – с некой непонятной мне торжественностью изрек Кир, словно пропустив мою апологию мимо ушей.

– Это так, – подтвердил я и попытался развести руками, открыв царю ладони, но стражи вцепились в мои руки и прижали их к моим бокам.

Царь задумался и потеребил нижние колечки бороды.

– Что ты скажешь, брат? – вопросил он Гистаспа, повернувшись к нему вполоборота.

– То, что этот негодяй открыл не все, – без всякого священного гнева, а скорее даже устало ответил Гистасп.

– А ты, мой добрый гость. – Кир в четверть оборота повернулся к эламиту. – В тебе мудрость многих веков.

– Эллины владеют своим рассудком и языком, как ласточки и стрижи своими крыльями, – осторожно прошелестел эламит. – Можно сказать, он сумел и скрыть и честно проговориться. Из этого эллина, думаю, можно извлечь пользу.

Мое мнение об эламите раздвоилось. Я не смог побороть чувство благодарности. И было похоже, что он разгадал мои собственные тревоги и сомнения.

– Если царь позволит, можно узнать больше, – добавил он.

– Здесь повелевай, Гобрий, – охотно позволил Кир и даже, как почудилось мне, вздохнул с облегчением.

Эламит по-змеиному качнул туловищем в мою сторону.

– Потерявший голову тебе известен? – вопросил он.

– Да, – был мой ответ. – Раньше видел и голову, и тело в едином целом.

– Где?

– В Милете.

– Имя знаешь?

– Нарцисс. Его многие знали в Милете.

– Что он там делал?

– Пел.

Ни одно мое слово не было ложью, но клятву молчания я был обязан сдержать.

– Пел, – усмехнулся Гобрий. – Здесь он тоже пел. Продавать в одной лавке птиц и оружие – большая ошибка. Того, кто покупает мечи, могут раздражать птичьи трели. И вот плачевный итог.

– Милет, – задумчиво проговорил Кир. – Ведь этот город очень, очень далеко.

Мне показалось, что в быстром взгляде эламита на царя персов мелькнуло снисхождение.

– Как ты думаешь, эллин, это он, певец, смог убить гепарда? – задал Гобрий странный вопрос.

– Не знаю.

– Хороший ответ, – кивнул он. – скольких ты убил в саду и во дворце?

– Одного в саду. Одного на дворце. Двух внутри. Всего четырех, – доложил я.

– Сражение было большим, – обратился Гобрий к царю, – раз на флангах осталось еще столько же чужих трупов.

Внезапно Кир рассмеялся – в стенах дворца как будто громыхнул раскат грома.

– Значит, большее число моих славных воинов осталось в живых, – произнес он уже без всякой улыбки. – Вот у нас есть эллин. Пусть он и ответит, какой тут был порядок всех убийств и когда полагалось умереть ему самому – до и или после этого певца. Эллины верят в могущество судьбы. Пусть он даст свою разгадку.

Эламит подался назад, сверкнув складками своих одеяний.

– У меня нет разгадки, – ответил я, – кроме той, что заговор против тебя, великий царь, гораздо больше, чем могло показаться каждому из тех, кого наняли лишить тебя жизни.

– Хитроумные эллины, – вполне уважительно проговорил Кир. – Как мудрено говорят. Скажи проще: кого ты будешь теперь обвинять в своей дурной судьбе и своей смерти?

Не помню страха. Но помню, что испытывал гордость от того, что царь был готов прислушаться к моим самым сокровенным мыслям и выводам.

Как уж там проще ни старайся, а к логову тигра в полный рост и по прямой линии не подойдешь.

– Раз одним убийцам велели немедля покончить с другими убийцами, – начал я, – значит, за всем этим черным делом стоит человек осторожный и остерегающийся молвы. Но он, замышляя против тебя, царь, сам устроил такую путаницу. Выходит, этот человек имеет слабый характер и довольно тороплив.

– Молод, а как говорит, – усмехнулся Кир. – Вот они, эллины. Наверно, все – певцы.

– Винить – не мое дело, – подойдя к «последней двери», сказал я и запнулся.

Подозрение, которого от меня ждали, а вернее – изреченное имя, показалось мне больше и весомее всей моей судьбы. Произнеся это имя, то есть получив право осудить его владельца, Кратон-милетянин, отрекшийся от своего рода, поднимался на ступеньку ближе к царям.

– Виной царь распорядится, а ты делай свое дело, – торопливо проговорил Кир, поморщился и подобрал под себя ноги, словно все стесняли его, словно, окажись мы один на один, он бы вскочил со своего трона и, подбежав к преступнику, сам бы тряхнул его за шиворот.

– Подозрения простого безродного наемника, не связанного узами крови, долга и подданства, падают на царя Мидии, – признался я и почувствовал, будто начинаю взлетать над полом и над головами обступивших меня стражников.

Кир медленно и глубоко вздохнул, затем оторвал руки от подлокотников и правой взялся за свой широкий пояс, а левую положил на рукоятку своего меча.

Его брат Гистасп не шелохнулся, как будто заснул с открытыми глазами, а эламский гость снова двинулся всем туловищем, теперь – в сторону царя.

– Вот так говорят чужеземцы, – негромко произнес Кир словно бы с тяжестью на сердце. – И станут говорить потом.

– Раз так, – подал голос эламит, – то мы можем считать этого эллина на один час правителем всех чужеземцев – арамеев, бактриан, согдов, лидийцев, египтян и даже эллинов. Можно узнать от него все будущие слухи.

По взгляду Гобрия, обращенному в мою сторону, я понял, что избавил его от неприятной необходимости высказывать Киру свои собственные подозрения.

– Что известно чужеземцу о царе Мидии Астиаге? – вдруг очнулся Гистасп, понимая, что его царственному брату самому неуместно задавать такие вопросы. – да почиет на царе великой Мидии милость богов.

Я сказал, что знал.

– Известно ли чужеземцу, что Кир сын Камбиса, повелитель Персиды, подвластной царю Мидии, никогда не нарушал перед царем Мидии своего слова и никогда не желал получить престол в Эктабане?

– Готов в это поверить, – был мой честный ответ. – Здесь, в горах, легче дышится. И на вершинах гор обитают боги.

Кир снова вздохнул и отпустил пояс, вернул руку на подлокотник.

– Известно ли чужеземцу, – продолжал свои расспросы Гистасп, – что и царь Мидии Астиаг милостиво принял священную отрасль от своей дочери Манданы, несмотря на многие неблагоприятные предзнаменования?

– В милосердии царя Астиага нельзя сомневаться.

Действительно, чего мидянин ждал сорок лет, раз уж так опасался внука? Чем соперник моложе, тем легче с ним покончить. Неужто и вправду посовестился? Чрезмерная любовь к дочери? Советы мудрых жрецов-магов? Теперь Астиагу было уже под восемьдесят, и иных высокородных наследников, кроме Кира, он не имел. Так чего ему теперь было страшиться своего естественного преемника, который уже почти сорока годами своей жизни доказал царю метрополии[27]27
  Кратон именует «метрополией» Мидию, которой подчинялась Персида.


[Закрыть], что не страдает чрезмерным честолюбием? Жажда власти более всего мучает юное сердце, а Кир был уже далеко не юн.

Да, пред лицом Кира мои подозрения слабели. Но я знал, что есть еще одно верховное господство над всеми узами и договорами – господство Судьбы. И что она нашептала на ухо дремавшему после сытного обеда Астиагу, сам он, чего доброго, не помнил. Но, возможно, запомнил только одно – страх.

– Что же, твой рассудок обманывает тебя, чужеземец? – с деланной усмешкой вопросил Гистасп, видя мое замешательство.

Здесь, в Пасаргадах, валить всю вину на Судьбу не имело смысла. Кир и Гистасп не поверили бы ни мне, ни Судьбе.

– Не знаю.

Ответить правдивей было трудно.

– Вот ответ, достойный эллина, – заметил Гобрий.

– Эллина, который говорит правду? – тут же лукаво уточнил царь персов.

Эламит, казалось первый раз моргнул, и на его лице промелькнула тень недоумения.

Все некоторое время молчали, только слышалось потрескивание огоньков.

Внезапно Кир встрепенулся.

– Еще один переход сделан, а мы на том же месте, в том же ущелье. Пойдем новой тропой. – Он громко хлопнул в ладоши. – Принести зайца!

Мое изумление не превысило изумления Гистаспа.

– Брат! – довольно резко обратился он к Киру. – Здесь предел благоразумия.

Гистасп стал чего-то опасаться всерьез.

– Что у нас есть? – сказал Кир, не поворачивая к нему головы. – Один мертвый заяц. Восемь мертвых убийц. И один живой убийца. Даже больше того: убийца убийц. Он – эллин, говорящий правду. Ты сомневаешься, брат?

– Я всегда доверял твоей прозорливости, брат, – понизив голос, ответил Гистасп.

– Мы допрашивали его, – Кир указал на меня перстом, не отрывая руки от подлокотника, – а теперь желаем узнать его суждения, как будто он из старших кшатрапаванов[28]28
  Кшатрапаван – название военачальников у персов; с возвышением персов так стали называть и наместников провинций; отсюда эллинизированное слово «сатрап».


[Закрыть] совета племен. Разве не так? Он – чужестранец, молод, неглуп, многое повидал и, как видно, немало умеет. Девятый мертвец не добавит знания. Узнаем же все, что можем, как верно советует мой добрый гость Гобрий.

Не успел эламит благодарно склонить голову, как стражник внес тушку зайца и, встав ко мне боком, чтобы не загораживать от царя, поднял тушку на уровень моего подбородка.

– Посмотри и скажи, что думаешь, – повелел мне Кир.

То был обыкновенный заяц, спинка которого была пробита ударом стрелы. В разгар охоты один из воинов увидел эту готовую добычу у самой тропы. Поскольку заяц был пронзен стрелой с царским, красным оперением, то он не мог взять его в руки, а только поднял на стреле и принес в стан, до которого было рукой подать – не больше стадия. Кир изумился: он знал, что никакого зайца не убивал и даже обратился к своему копьеносцу. Тот пересчитал стрелы в колчане и сказал, что все на месте. Опасаясь, что тушка отравлена, Кир приказал копьеносцу осмотреть ее. Тот обнаружил, что заячье брюхо распорото и умело зашито. В брюхе таился кожаный кошелек со свернутым в трубочку листком пергамента.

Без особого труда и мне удалось добыть этот листок на свет.

– Прочитай глазами, – повелел Кир, явно довольный тем, что с первой загадкой я так быстро управился.

Надпись на пергаменте гласила:

«Сын Камбиса! Боги хранят тебя. Твой день пришел. Теперь ты можешь взять царство Астиага, не дожидаясь, пока его разум окончательно помутится от старости. Больше некому взять державу. А если придет иной, то тебе, имеющему высшее право на престол, несдобровать. Побуди своих персов на восстание и выступай в поход на мидян. Если Астиаг в войне против тебя поставит военачальником меня или кого-либо из знатных мидян, знай, большая часть войска перейдет на твою сторону. Слово Гарпага.

Все готово. Послушайся моего совета и действуй успешно.

Великий Митра хранит тебя.[29]29
  Текст письма Гарпага к Киру почти полностью заимствован у Геродота.


[Закрыть]»

– Кто такой Гарпаг? – спросил я.

Кир взглянул на Гистаспа.

– Приближенный царя Астиага, – помолчав, ответил Гистасп, смущенный, что уже не мне, а ему самому приходится отвечать на вопросы. – Хранитель Печати Дворца. Стоит на третьей ступени царского родства.

Этот заяц напоминал приманку в капкане.

Открывалось уже три темных пути.

Астиаг создает видимость заговора, чтобы разделаться с Киром.

Астиаг узнает о готовящемся против него заговоре и пытается упредить развитие событий.

Астиаг не знает ничего, а истинный зачинщик заговора – Гарпаг. Ему удается соблазнить Кира на мятеж. И вот он получает в свои руки войска. Смерть же Кира необходима и в случае удачи, и в случае поражения. Если наемные убийцы были подосланы именно Гарпагом, значит, заговор рухнул раньше, чем подстреленный заяц добрался до Пасаргад.

Поделившись своими соображениями, я к тому же узнал, что подозревать Гарпага вдвойне трудно: он всегда заступался перед Астиагом за его внука, за что в свое время пережил длительную опалу.

Чем больше копилось важных сведений, проливающих свет на тайны Мидийского царства, тем более загадочной становилась вся эта история с покушением на Пастыря персов. К кому не подступись в этой тихой и доброй стране – все милосердные люди, хлопотавшие о судьбе Кира. Да и от самого Астиага ожидать убийства единственного внука было бы и вправду странным, если только старик не выжил из ума. Пока ясно было одно: еще пару часов назад, посреди глубокой ночи, дворец Кира был нашпигован убийцами, как стручок горошинами.

Спрятав свиток обратно в тушку и подумав, что теперь Судьба глумится надо мной, подсовывая зайцев, я честно признался в бессилии своего ума:

– Царь, эта загадка выше моего понимания воли богов или злых умыслов смертных людей.

И вновь подобно раскату грома раздался смех Кира.

Брат царя и его гость, видимо, привыкли к этим внезапным раскатам и, как говорится, ушами не повели.

– Приятно убедиться, что мы не глупее эллинов, – сказал Кир.

– Могу только сказать, царь, – поспешил я хоть немного исправить положение, – что не стоит доверять по крайней мере еще двум чужестранцам. Иудейскому купцу, который, насколько догадываюсь, уже появился здесь со своими повозками и грузом пшеницы.

– Шету? – уточнил Гистасп.

– Не знаю имени. Повстречал его около Ниппура. Следует заглянуть поглубже в его мешки. Второй чужестранец – Аддуниб из Вавилона.

Упомянув «ученого мужа», я пожалел о том, что лишил его ядовитых жал. Пойманный с ними, он послужил бы доказательством моего искреннего стремления оказать царю услугу. Теперь же мой навет попахивал клеветой. Вавилонянин же наверняка стал вдвойне осторожным.

– Нельзя больше верить никому из живущих за пределами Пасаргад, – задумавшись и помрачнев, проговорил Кир. – Весь мир вокруг наполнился ложью и темными духами. Надо воздвигать высокую стену. Таков совет эллина.

Он пристально посмотрел на меня и, показалось мне, заглянул в мою душу, как охотник заглядывает в темную нору.

Потом он шевельнул рукой, и меня живо увели, и я сам оказался в норе. То есть теперь меня столкнули в какую-то глубокую, но довольно сухую яму, покрывавшуюся железной решеткой. Мне сбросили сверху, сквозь прутья, одежду, десяток лепешек и бурдюк с водой.

В той яме мне суждено было провести девять или десять дней. И, надо признаться, чем дольше я сидел, тем меньше сомнений и страхов по поводу своей судьбы оставалось у меня. Я с удовольствием вспоминал тот царский «большой совет», на котором мне довелось оказаться не последним человеком. И вот, сидя в яме и не ведая о своей участи, Кратон Милетянин воображал, как его приведут на новый совет и сам царь персов предоставит ему новые тайные сведения и станет также учтиво и внимательно выслушивать соображения Кратона по поводу дальнейших действий против врагов Кира. В своих грезах я восходил по всем ступеням, что вели к царскому трону, и вот уж обнаруживал себя сидящим по левую руку Кира в роскошных одеждах и произносящим важные и мудрые слова. Тогда приходилось потрясти головой и оглядеться вокруг.

Мне казалось, что Кир уже внял моим советам и расставил капканы на иудея и вавилонского «ученого». Теперь ожидали мы оба. Каждый на своем месте. Как только чужеземцы будут уличены, меня сразу поднимут наверх и призовут торжественно подтвердить свое обвинение.

Был я рад и тому, что мне на голову не бросают ядовитых пауков и змей. В других царствах стражники наверняка бы потешались такой забавой. Здесь эта нечисть и сама не падала в яму, поскольку вовсе не водилась в пределах дворца и, верно, в целых Пасаргадах. Персы считают насекомых, ящериц и змей созданиями злого Аримана, а потому стараются уничтожать их, как только увидят. У них даже есть особые жрецы, которые разыскивают нечисть по всем щелям и убивают крепкими палками.

И вот наконец мне сверху протянули деревянную лестницу. Воодушевившись, я начал свое восхождение. Однако на земной поверхности меня схватили, связали мне руки и ноги, а лицо обмотали тряпкой. Потом я оказался над землей, но невысоко, то есть – перекинутым через седло подобно тюку или охотничьей добыче.

Путешествие продлилось недолго. Когда меня вновь спустили на землю и позволили осмотреться, я увидел, что нахожусь в узком ущелье, затянутом густым утренним туманом. По двум сторонам света вздымались гранитные стены, а узкий проход между ними закрывали неподвижно стоявшие всадники, числом в полдюжины с каждой из сторон, вооруженные копьями.

Кроме меня, был здесь только один пеший. Этот перс диковатого вида стоял с опущенным мечом в руке подле плоского камня.

И тогда я устрашился. Поначалу казалось, что просто начал мерзнуть, ведь утро было сырым и холодным. Но стало ясно, что зубы застучали не от холода, а от страха. Судьба немало потрудилась, чтобы провести меня извилистыми тропами к этому камню, с которого должна была скатиться моя голова, а душа – вновь, но уже оставив позади тело, сойти в Царство мертвых.

Грезы растаяли.

Кем я был? Только наемным убийцей, не справившимся со своим делом. Полагалось быть благодарным царю персов за то, что меня допрашивал он сам, не применял пыток и теперь в награду за правдивость дарит легкую смерть. Все кончится не так уж и плохо, если меня не станут душить, отчего прежде, чем испустить дух, сначала испустишь все остальное – семя, мочу и жидкое кало, и не станут живьем сдирать кожу.

С одной из сторон всадники расступились, пропуская царя, въехавшего в ущелье на крепконогом белом жеребце. В просторной шкуре горного медведя царь выглядел очень могучим.

Я стиснул зубы, желая показать, что эллин способен умирать достойно.

Два воина, ехавшие следом за царем, соскочили с седел и подхватили царского коня под уздцы. Кир неторопливо сошел на землю в десяти шагах от меня. Еще двое всадников соскочили с коней. Один поставил около камня высокий раскладной стульчик с матерчатым сиденьем, а второй бросил с другой стороны от камня тростниковую циновку.

Перс с мечом подошел ко мне, взял меня за плечо сильной рукой, подвел ближе к царю и не посадил, а прямо-таки вдавил меня в циновку. Не согни я колени, так, наверно, и ушел бы по пояс в землю.

Я боролся со страхом и холодом, но первые же слова Кира изумили меня до такой степени, что страх и холод отпрянули прочь, как стая мух при порыве ветра.

– Говорят, при игре в кости тебе сопутствует удача.

– Случалось, – пробормотал я.

Царь дал знак, воин поднес небольшую шкатулку и по указанию повелителя высыпал из нее на камень игральные кости, искусно выточенные из слонового бивня и, безусловно, весьма дорогие. Моему удивлению не было предела.

– Попробуй, эллин, – вовсе не повелел, а учтиво предложил Кир, будто мы сидели с ним в какой-нибудь таверне и играли на равных.

Я сразу протянул руку и заметил, что она дрожит. Тогда собрался с силами и крепко сжал кости в кулаке.

Воин Кира подал мне игральную чашку. Я погонял в ней кости изо всех сил и выбросил их на камень. Из чашки выпрыгнула «собака», то есть хуже не придумаешь – одни двойки.

Осужденный Судьбою ждал раската грома, ждал, что от царского смеха содрогнутся горы. Но царь персов, чуть подавшись вперед, мрачно взглянул на кости и тихо проговорил, будто хотел помочь моей последней, бесполезной игре с Роком:

– Попробуй еще раз.

Выпустив вторую «собаку», я смирился со своей участью и успокоился, даже пальцы мои потеплели и перестали дрожать.

Кир отвернулся от камня вполоборота и со вздохом сказал:

– Слышал, эллины преклоняются перед Судьбой, но считают, что Судьбу ничем не задобришь. В Вавилоне же и Египте подчиняются звездам. Теперь желаю знать, почему эллины считают силу Судьбы крепче силы богов и своих собственных сил.

– Потому что Судьба и есть высшая сила, не делимая на череду приказов и поступков, безучастная ко всему. У нее нет желаний, нет злобы и любви. Именно поэтому она сильнее всех – и людей, и богов. Судьба – это сила в чистом и первозданном виде.

Так я вещал в полном равнодушии, словно загробная тень, представляя самого себя лучшим доказательством своих слов.

– Не понимаю, – сказал Кир.

Тогда я стал рассказывать ему о царе Эдипе.

– Некогда фиванскому царю Лаю богами была предсказана смерть от руки его собственного сына, который только что появился на свет. Царь приказал оставить младенца далеко в горах и проколоть ему иглой лодыжки. Однако пастухи спасли новорожденного. Много лет спустя Эдип вопросил Дельфийского оракула о своем происхождении, но вместо ясного ответа получил прорицание, что ему суждено убить своего отца и жениться на матери. Ведь у нас, эллинов, брак на близких родственниках считается противоестественным.

– Знаю, – кивнул Кир.

Среди высших персидских родов, напротив, принято даже необходимым жениться на сестрах. Этот обычай, как говорят, они переняли у эламитов, которых, несмотря на определенную неприязнь, признают самым древним и очень мудрым народом.

– Продолжай, – велел царь персов, явно не желая высмеивать эллинские «предрассудки».

– Эдип чувствовал, что в его жилах течет царская кровь и много лет держался вдали от городов и царских дворцов. Но однажды на перекрестке дорог его оскорбил и даже ударил какой-то знатный человек, проезжавший мимо на колеснице. В завязавшейся драке Эдип убил путника и его слуг своим посохом. Он не знал, что этот путник был его отцом Лаем. Потом Эдипу удалось погубить чудовище, устрашавшее город Фивы. Жители Фив в благодарность сделали его своим царем и отдали за него вдову Лая, то есть его родную мать. Так, к полному неведению Эдипа, прорицание сбылось полностью. Когда же все открылось, вдова Лая повесилась, а Эдип-отцеубийца выколол себе глаза. И к тому же фиванцы изгнали его из города. Вот это и есть Судьба, царь. Боги знали участь Эдипа, но могли только прорицать и не могли ничего изменить. Даже если бы хотели. А хотели они этого или нет, сказать трудно.

– Не могли, – проговорил вслед за мной Кир и усмехнулся.

Я ожидал от него примерно таких слов: «Слабы же боги эллинов!», или же возмущенного вопроса: «За какую же вину боги прокляли Эдипа?» И тогда бы я ответил, что не было никакой вины, а Судьбу винить так же бессмысленно, как бурную горную реку: если уж в нее попал, то она невольно мощной силой своею пронесет тебя, ударит обо все камни и утянет во все водовороты и водопады, что попадутся на ее пути. Но царь персов сказал совсем иное:

– Значит, виноват царь Лай. Он сделал три ошибки. Захотел узнать будущее, как будто сам был богом. Стал слушать прорицание. Поверил в него. Его сын повторил ошибки отца. Он захотел узнать тайну своего рода у прорицателей. Он был как неразумный пастырь: еще не дал овце родить, как в нетерпении дернул ягненка за голову.

– А что, если Лай не желал знать свою судьбу, а сам бог по своей воле поведал ему о ней? – предположил я.

– Разве так и было? – удивился Кир.

– Не знаю, – было мое признание.

– Такого быть не могло, – твердо изрек царь персов. – Прорицания – вредное и опасное колдовство. Они искривляют пути и делают людей рабами чужих слов и заговоров. Жертвы – иное дело. Жертвы могут помочь или остеречь. Прорицания же – дело темных духов или лживых и опасных своей колдовской силой людей.

– По-твоему, царь, таковы даже прорицания Дельфийского оракула?! – поразился я утверждениям Кира. – Даже в храме, посвященном Аполлону?!

– Не приходил туда. Не видел этого оракула даже издали, – не раздумывая, отвечал Кир. – Но если вы, эллины, верите – так верьте. Однако известно, что темные духи способны являться честолюбцам в светлых одеждах, ведь темные духи – умелые лжецы и обманщики.

– История Эдипа еще не окончена, – сказал я, не зная, что противопоставить таким суждениям. – До конца своей долгой жизни Эдип странствовал по дорогам, как нищий слепец-изгнанник, и тяжко страдал. И боги, глядя на его муки, постановили, что жители того места, где Эдип найдет последнее упокоение, будут всегда побеждать в битвах своих врагов. Такова бывает оборотная сторона Судьбы.

– Теперь я знаю, что вы, эллины, называете Судьбой, – сказал Кир, выслушав меня. – Есть малое колдовство. Злой человек сглазит коня, и тот спотыкается на каждом шагу. Судьба – это большое колдовство. Эллинов и вавилонян сглазил когда-то один большой колдун. Очень сильный темный дух вроде Ажи-дахаки явился к эллинам в человеческом обличии и сумел обмануть их. Эта Судьба может навредить и нам персам, если мы поверим эллинам и их оракулам. Попробуй еще один раз.