Текст книги "За рекой Гозан"

Глава 3
Бактриана, 113-й год Кушанской эры, месяц Аша-Вахишта

1

Иона, Иешуа и Шаддай сидели у постели умирающего Ицхака. Старик осунулся, под глазами чернели круги, а лицо побледнело, превратившись в восковой слепок. Он часто останавливался, чтобы сделать передышку.

Рофэ рассказывал об умершем несколько лет назад Верховном жреце атурошана[77]77
  Атурошан – разновидность зороастрийского храма, в котором, в отличие от багинов, поклонялись не скульптурным изображениям богов, а священному огню.


[Закрыть] Победного огня.

– Мелекор был моим другом. Мы с ним скоро увидимся… даже не знаю, где это произойдет – в священных горах Хара, где нас встретят добрые духи бехдинов, или в Ган Эден, небесном саду иврим, среди райских деревьев и птиц…

Ицхак пожевал губами, словно собираясь с мыслями, потом продолжил:

– Перед смертью он передал мне реликвию, которую хранил много лет. Он редко рассказывал об ужасах войны, говорил, что ему больно об этом вспоминать… Мелекор находился в отряде парфянского князя Монеза, когда тот атаковал римский обоз. Основные силы Марка Антония ушли далеко вперед, чтобы осадить Фрааспу – столицу Мидии Атропатены. Он рассказал, что парфяне вырезали всех, включая несколько семей иврим, прибившихся к римлянам по дороге. Несчастные, наверное, хотели бежать в Армению… Мелекор не был воином, он выполнял обязанности полевого священника, поднимал боевой дух парфян перед сражением… Среди убитых были дети, особенно ему запомнилась девочка, прижимающая к груди куклу…

Ицхак замолчал, по его щеке сбежала слеза. Трудно было понять в этот момент, что именно послужило причиной – жалость к убитому ребенку или сочувствие другу.

– Так вот, один иври умирал у него на глазах. По полосатой накидке с кистями он узнал раввина. Мелекор опустился на колени, не зная, как помочь. Тот схватил его за рукав, очень внимательно посмотрел в глаза, а затем сунул что-то в ладонь. Не отрывая взгляда от лица, кивнул и улыбнулся. Через мгновение глаза раввина закрылись. Когда Мелекор разжал пальцы, то увидел небольшой сверток… Внутри оказалась свинцовая книга. С тех пор он держал ее у себя, как память о войне. А перед смертью отдал мне. Книга там…

Рофэ поднял руку, указывая скрюченным узловатым пальцем на холщовый мешок, висящий над кроватью. Иешуа снял торбу, достал обернутый куском мягкой кожи брусок. Опустившись на пол, развернул обертку. Иона с Шаддаем придвинулись ближе к другу, чтобы рассмотреть вещицу.

Книга была не длиннее ладони и в палец толщиной, но тяжелой. Листы из свинцового сплава покрывал буровато-рыжий налет. На лицевой стороне была выдавлена гексаграмма – два наложенных друг на друга треугольника.

Перевернув ее, Иешуа увидел странный знак в виде палки с загнутым концом.

Разогнул ножом кольца, раскрыл книгу.

– Иврит, еще что-то на греческом… – разочарованно протянул Шаддай.

Ицхак приподнялся, широко раскрыл глаза и прохрипел:

– Это строки из Невиим[78]78
  Невиим – книги Пророков, одна из частей Библии (Танаха).


[Закрыть]. Я уверен – в тексте заключен скрытый смысл!

Усилие не прошло для него даром. Старик уронил голову, закрыл глаза и надолго замолчал, тяжело дыша, словно готовился к последней речи. Ученики сидели тихо, не решаясь потревожить покой учителя.

Отдохнув, Ицхак снова заговорил.

– Когда-то давно, во времена праотцев, в кладовых Храма хранились несметные богатства: драгоценности и священная утварь из золота и серебра. Начало сокровищам положил царь Шломо. Он снаряжал корабли в далекие страны – Таршиш, Пунт, Офир… Много бесценных даров привозили посланники соседних государств. Но Всевышний покарал избранный народ за поклонение языческим идолам – сначала Мицраим, а затем Ашшур и Бавел[79]79
  Мицраим, Ашшур, Бавел – древнееврейские названия Египта, Ассирии и Вавилона.


[Закрыть] предали Эрец-Исраэль огню и мечу, разоряя города и убивая жителей. Фараон Шешонк похитил золотые щиты и копья, которыми Шломо украсил Храм, а также золотые колчаны Давида… Господь помог тогда спрятать Ковчег Завета в безопасном месте… В скорбные времена междоусобиц, когда Иехоаш, царь Исраэля, захватил Священный город, Храм снова был разграблен. Затем предатель Ахаз передал Тукульти-апал-Эшарру, царю Ашшура, сокровища Храма и возвел в Иерушалаиме кумирни финикийской мерзости – Баала и Атаргатис. Сто пятьдесят лет спустя Иехуду захватил Навухаднеццар, царь страны Бавел. Он послал начальника телохранителей Набу-зер-Иддина в Иерушалаим, чтобы тот забрал из Храма все ценное. Так пропала священная золотая и серебряная утварь, огромное медное «море» для омовений, а также золотые столы, светильники и медные колонны вместе с венцами… И сжег Храм!

Ицхак смотрел перед собой полными скорби глазами, словно не веря тому, что только что произнес.

Справившись с чувствами, продолжил:

– Иврим, разбросанные судьбой по разным странам, веками посылали с караванами в Иехуду лучшее из того, что у них есть, чтобы пополнить сокровищницу Храма. Но сирийский царь Антиох Эпифан не пощадил Священный город. Он снова опустошил Храм, забрав золотую утварь, светильники, жертвенники… даже пурпурные занавеси, вытканные из виссона[80]80
  Виссон – древняя дорогая ткань тончайшей выделки. Пряжу закручивали особым способом, получая крученый виссон, из которого делали одежду для царей, фараонов и знати. Мнения ученых по поводу сырья для производства виссона разделились. Одни считают, что это лен, другие – что это хлопок, а третьи – что его добывали из секрета средиземноморского моллюска.


[Закрыть]. Исчезла бесценная Менора, изготовленная Бецалелем для Мишкана[81]81
  Мишкан – букв. «обиталище», скиния, переносное святилище Бога, в котором хранился Ковчег Завета во времена Исхода.


[Закрыть]… Он разграбил Иерушалаим и угнал уцелевших жителей в рабство.

Старик зашелся в кашле. Иешуа поднес к его губам миску с водой. Ицхак говорил из последних сил, торопливо, словно хотел успеть сказать что-то очень важное.

– Затем пришли римляне. Алчный Красс обманул хранителя сокровищницы Элиазара: сначала принял от него подарок в виде золотого жезла весом в триста мин, по обещав, что не тронет священные для иврим реликвии, а потом ограбил Храм… Сабин, казначей императора Августа, посмел вынести из Храма четыреста талантов золота, после чего впустил в него легионеров Вара, которые забрали последнее…

Ученики слушали рофэ, не перебивая. Внезапно он протянул худую руку и схватил Иешуа за запястье.

– Я в молодости много лет провел среди ессеев. Кумранские мудрецы внушили мне веру в бессмертие души и божественное провидение. Все происходит по воле Господа. То, что кодекс у нас в руках, и то, что мы оказались в Бактриане, – не просто совпадение. Господь послал тебя в этот мир для выполнения миссии, наделив необычными способностями… Я уверен: кодекс приведет тебя к утерянным реликвиям иврим. Ты должен найти их!

Старик сбился на еле слышный шепот. Иешуа нагнулся, пытаясь разобрать, что он говорит.

Ицхак цитировал книгу Даниэля:

– Во дни тех царств Бог небесный воздвигнет царство, которое вовеки не разрушится, и царство это не будет передано другому народу… И восстанет в то время Михаил, князь великий, стоящий за сынов народа твоего… И многие из спящих в прахе земли пробудятся, одни для жизни вечной, другие на вечное поругание и посрамление[82]82
  Книга пророка Даниила, 2:44, 12:1–2.


[Закрыть]…

Голос учителя слабел, речь стала невнятной. Наконец он замолчал, потом вздохнул, вытянулся и замер. Иешуа закрыл ему глаза и рот, после чего все трое приступили к молитве.

Помолившись, ученики нагрели в медном котле воду, обмыли тело рофэ, натерли его благовонными мазями и завернули в полотно. Голову умершего повязали погребальным платком. Решили никого из общинников не беспокоить – путь не близкий, сами отвезут мертвеца, куда надо.

Перед закатом друзья взвалили запеленатое тело на арбу, запряженную ослом, и зашагали по направлению к темнеющим вдали холмам. Они знали, что в предгорьях Паропамиса расположены погребальные катакомбы бактрийцев, которые те называют «астоданами». Там же немногочисленная община иврим Бактры хоронила покойников.

Шли долго.

Когда солнце село, пришлось зажечь факел, чтобы не сбиться с пути. Никто не играл на свирелях, никто не плакал, следуя за катафалком рофэ. Не было убитых горем и воздевающих руки к небу родственников, лишь скрип колес да шарканье ног учеников – вот и вся погребальная процессия.

Добравшись до места, они вскарабкались по осыпающемуся склону на террасу. Найти в темноте погребальную пещеру иврим не получилось. Тогда они откатили плоский круглый камень, закрывающий вход в ближайший астодан, с помощью валявшегося рядом железного лома, и затащили тело учителя в черную дыру.

Под сводами с криком метались летучие мыши, плясали причудливые тени. Мало того, что воздух оказался тяжелым и затхлым, так еще пещера быстро наполнилась запахом гари.

Ученики с трудом пробирались среди заваленных костями ям. В стенах были вырублены лукулы – каждая не больше четырех локтей в длину, семи ладоней в высоту и одного локтя в ширину. Многие из них уже обрели вечных постояльцев.

Отыскав свободную нишу, уложили тело. В изголовье оставили вытертый полосатый таллит[83]83
  Таллит – полосатое молитвенное покрывало из шерсти или льна с кистями. Надевается мужчинами во время определенных молитв. В древности таллит был длинным и служил повседневной одеждой.


[Закрыть] и черные коробочки тфиллин[84]84
  Тфиллин – филактерии, охранные амулеты, кожаные коробочки черного цвета, внутри которых лежат кусочки пергамента с текстом из Торы. Во время молитвы одна коробочка привязывается кожаными ремешками к руке, а другая к голове.


[Закрыть]. Когда дело было сделано, вышли из пещеры и установили валун на место. Шаддай откупорил приготовленный горшок со смесью из извести, воды, глины и молока, а Иешуа с Ионой приволокли большой кусок песчаника. Быстро выкрасили памятник в белый цвет.

– Прости, учитель, что не в адар[85]85
  Адар – месяц еврейского календаря, соответствует февралю – марту. В этот месяц евреи красили памятники перед гробницами в белый цвет, чтобы «нечистое» место было видно издалека.


[Закрыть], ты сам выбрал ияр[86]86
  Ияр – месяц еврейского календаря, соответствует апрелю – маю.


[Закрыть], – сказал Иона.

Еще раз помолились, а затем отправились в обратный путь.

Они вернулись в Бактру под утро, выпили вина, закусили сушеным инжиром и улеглись спать. Денег на «похоронный хлеб» – поминальную трапезу – ни у кого не было.

2

Деимах недовольно сжимал тонкие губы, слушая жену. Оба после обеда находились в саду, в тени апельсинового дерева. Он сидел, прислонившись к стволу спиной, а она устроилась рядом и пришивала ленту к кайме пеплоса.

Кандис выговаривала мужу:

– А я тебе говорю – жди беды. Ты видел, как он на нее смотрит?

– Кто?

– Ну, этот, как его… Иона!

– Как?

– Как ты на меня до свадьбы. Забыл уже?

Стратег сосредоточенно пыхтел, пытаясь бронзовыми щипцами расколоть грецкий орех. Перед ним стояла расписанная желтой охрой терракотовая лекана с двумя ручками, полная цельных орехов вперемешку с очищенными ядрами и скорлупой.

– Нет, конечно, – слукавил Деимах. – И что?

– А то, что я не хочу, чтобы мои внуки были наполовину иудеями. Где это видано, чтобы македоняне роднились с изгоями. Мы даже с греками не роднимся. Ты что, скандала хочешь? Или ты забыл, как стал стратегом? Если бы не деньги старинных македонских семей, которые были пущены на подкуп филархов, так бы и остался гиппархом. Нужно соблюдать традиции, если хочешь, чтобы с тобой считались…

– Да какая разница – стратег, гиппарх! – Деимах начинал раздражаться.

Он перебрал предыдущим вечером в гостях у одного из архонтов, поэтому был не прочь опохмелиться, но жена запретила слугам давать ему вино.

– Все равно должность стратега не оплачивается из городской казны, так же, как и должность гиппарха. И раньше хорошо жили. Гондофар – слава Аполлону Лучезарному! – оставил клерухам родовые земли, так что мы, как и прежде, получаем с них доход. Да, продать клер теперь нельзя – ну и что, какой дурак будет его продавать? А что касается традиций, я и так по должности должен торчать в центре толпы во время городских праздников. В Ленеи первым берусь за пресс, а потом плачу актерам из собственного кармана. В Мунихии хожу весь обсыпанный мукой, потому что должен принимать участие в выпекании жертвенных пирогов для Артемиды. В Скирофории таскаю по городу белый зонт и шкуру барана. Про Дионисии – вообще молчу, того и гляди чернь по пьяни подожжет город или нарвется на драку с ассакенами. Если честно, все это мне осточертело!

– Что? – Кандис задохнулась от возмущения. – А о дочерях ты подумал? Нас теперь принимают в лучших домах Бактры. Как ты собираешься им женихов искать? Или ты уже нашел себе зятя – этого деревенщину из Кушаншахра?

– А что, – Деимах принялся рассуждать вслух, бросив щипцы в лекану, – Куджула не эллин, зато царских кровей. Герай купается в золоте и самоцветах – одни копи Бадахшана и Вахана чего стоят. Вспомни персидскую поговорку: «Рубин в Бадахшан не везут»… А пошлины за транзит караванов с пушниной из Сарматии, метаксой[87]87
  Метакса – древнегреческое название шелковой ткани.


[Закрыть] из Согдианы, шелком-сырцом из страны Серес[88]88
  Серес – Хань, Син, древнегреческое название Китая; серы, ханьцы, сины – китайцы.


[Закрыть]… Ух!

Стратег помотал головой из стороны в сторону – такое богатство ему и не снилось.

Справившись с чувствами, продолжил:

– Брак может быть политическим, примеров в истории предостаточно. Царь Соломон взял в жены дочь египетского фараона Псусеннеса, затем разгромил с его помощью филистимлян и получил богатый город Газер в качестве приданого… Другой иудейский царь, Ахав, заключил стратегический брак с Иезавелью, дочерью сидонского царя, чтобы вместе с ним противостоять Ассирии. Правда, это привело к гражданской войне. Но он сам виноват – не надо было истреблять жрецов Яхве… Александр Македонский сначала женился на Роксане, дочери бактрийского князя Оксиарта, а после индийского похода сразу на двух персидских принцессах: Барсине, дочери Дария, и Параситиде, дочери Оха. Хм! Стратегический брак. А разве я не стратег? Если начнется война с Кушаншахром, нам ничто не помешает встать на сторону Герая. Эх! Времена Диодота и Эвтидема не вернуть… Ассакены будут править Бактрой или кушаны – какая нам теперь разница? Зато при Герае мы получим больше привилегий… С помощью Аглаи.

Кандис, слушая мужа, постепенно успокаивалась. Стоило Деимаху упомянуть золотые прииски и каменоломни, где добываются драгоценные камни, как ее настроение заметно улучшилось. Она подумала, что сережки из сердолика очень подошли бы к ее новому желтому хитону, а если еще добавить такого же оттенка кольцо… или нет – пусть лучше будет с лазуритом, под цвет глаз…

Молодая женщина мечтательно зажмурилась и поспешила поставить точку в разговоре.

– Куджула мне тоже нравится. Я заметила, что Аглая им увлеклась… Он едва появился в городе, но столько успел сделать для нашей семьи. Пусть заходит, я не против. Но чтобы никаких иудеев в доме не было!

На этом семейный совет закончился. Деимах потянулся к жене и привлек ее к себе, а она и не сопротивлялась…

В это время Иона, виновник беспокойства Кандис, вместе с Шаддаем и Иешуа сидел на полу хижины покойного рофэ, разглядывая древнюю книгу. Казалось, после смерти учителя жилище потеряло душу: засушенные травы больше не пахли ароматно и загадочно, превратившись просто в блеклые ломкие пучки, а кувшины со снадобьями словно утратили матовый глянец, потускнели, стали обычной глиняной посудой.

Иешуа осторожно переворачивал свинцовые пластины с закругленными углами. Обратную сторону первого листа и лицевую сторону второго покрывали маленькие четырехугольные буквы. Они плохо просматривались из-за налета окисла, но текст все-таки можно было прочитать.

Иешуа протер страницы рукавом куттонета.

– Свинец, похоже, из Мицраима, – со знанием дела заметил Шаддай.

В Хагматане он работал в лавке дяди, где продавалась утварь из разных сплавов, поэтому знал, что при изготовлении бронзы в качестве присадки к меди можно использовать еще и свинец. А его в основном добывают на африканском берегу моря Ям-Суф[89]89
  Ям-Суф – Тростниковое море, библейское название Красного моря.


[Закрыть].

– Ладно, пусть так… Но нам это ничего не дает, – задумчиво заметил Иешуа.

Шаддай обиженно насупился, потому что его эрудицию никто не оценил.

Иешуа сначала прочитал надпись на иврите:

– И поставил истукан Астарты, который сделал в доме, о котором говорил Господь Давиду и Соломону, сыну его: «в доме сем и в Иерусалиме, который Я избрал из всех колен Израилевых, Я полагаю имя Мое на век; и не дам впредь выступить ноге Израильтянина из земли, которую Я дал отцам их, если только они будут стараться поступать согласно со всем тем, что Я повелел им, и со всем законом, который заповедал им раб Мой Моисей»[90]90
  Четвертая книга Царств, 21:7–8.


[Закрыть].

Затем перевел греческий текст:

– И сыны Израилевы пошли каждый в свое место и в свой город. И стали сыны Израилевы служить Астарте и Астарофу и богам окрестных народов; и предал их Господь в руки Еглона, царя Моавитского, и он владел ими восемнадцать лет[91]91
  Книга Иисуса Навина, 24:35–36.


[Закрыть].

Троица долго сидела, обсуждая строки из Писания, строя догадки и высказывая предположения. Сошлись в одном: упоминание Астарты в обоих текстах не случайно. Но дальше этого дело не двигалось. Символы и фигуры на других пластинах показались на первый взгляд совсем непонятными, поэтому пока решили на них время не тратить.

Наконец друзья оставили попытки найти ключ и отправились к дворцу Гондофара. Куджула каждый вечер оставлял для них в караульном помещении корзину с едой: несколько лепешек, сушеный виноград и финики, иногда кусок сыра или вареного мяса – то, что кушан просил для себя, но отдавал иудеям, чтобы те не умерли с голоду в незнакомом городе, где чужакам не так-то просто найти заработок.

Вернувшись, поужинали, затем снова уселись в кружок. Близился закат, в комнате стало темнеть. Иешуа сосредоточенно вертел в руках свинцовый кодекс. Вдруг он порывисто встал и подошел к маленькому окошку под потолком. Выставив реликвию на меркнущий дневной свет, начал внимательно разглядывать листы.

– Что там? – спросил Иона.

– Сейчас, – пробормотал Иешуа.

Он повернулся к друзьям.

– У нас есть уксус?

Иона метнулся к корзине у стены. Покопавшись, достал запыленную бутылку. Затем вынул пробку, понюхал жидкость и скривился от резкого кислого запаха. Иешуа тщательно протер две первых пластины смоченной в уксусе тряпкой, после чего снова поднес книгу к свету. – Ага… может, это подсказка, – загадочно произнес он.

Ничего не понимающие друзья обступили его.

– Вот, смотрите – над некоторыми буквами едва заметные дырочки. Они были замазаны жиром, а уксус его растворил. Шаддай, возьми уголь, встань к стене.

Иешуа продиктовал девять букв.

– Ерунда какая-то, – пробурчал Иона.

В комнате стало совсем темно. Иудеи затопили печь, после чего снова замерли на полу, уставившись на стенку, где плясали отсветы пламени. Так и сидели до глубокой ночи, пытаясь составить из букв слова и найти скрытый смысл.

Безрезультатно.

– Подождите… а может, это числовой ряд? – предположил Иешуа.

– Ну, и что нам это даст? – буркнул Шаддай, он все еще обижался на друга за то, что тот не оценил его познания в литье металлов.

– Пока не знаю, надо подумать.

Иешуа явно не понимал – буквы это или числа.

Ну и ну…

3

Аглая и Куджула стали встречаться.

Когда кушан приходил в гости к Деимаху, его угощали копченой рыбой, жареной ягнятиной и домашним хлебом из вымоченных пшеничных зерен на винной закваске. Он не испытывал недостатка в еде, но македонская кухня ему нравилась, тем более, что хлеб выпекала сама Аглая, отчего он казался еще вкуснее.

Деимах часто жаловался, что ему не хватает соленой осетрины. Ассакены ее тоже любят, поэтому осетров, которых купцы доставляют с Гирканского моря, они забирают себе.

После обеда влюбленные уходили к Балху.

Эллины Бактры, конечно, не предоставляли дочерям полную свободу по примеру тирренцев, но и не ограничивали жесткими рамками приличий времен Солона или Эврипида, когда добропорядочная девушка могла выйти на улицу только в сопровождении гинеконома[92]92
  Гинеконом – в Древней Греции смотритель за поведением женщин в общественных местах. В богатых семействах эту работу выполнял специальный раб.


[Закрыть].

За молодыми людьми неотступно брел конвоир, как две капли воды похожий на первого. Деимах рассказал, что во время аудиенции у Гондофара ему пришлось выслушать много резких слов из-за гибели ассакена.

Стратег оправдывался тем, что повальное пьянство горожан на празднике – это вековая традиция. Если запретить оргии, убеждал он царя, народ начнет искать выход недовольству в чем-то другом, так дело может и до восстания дойти. Он также просил не ограничивать Куджулу в передвижении. Гондофар согласился, но заявил, что гибель еще одного ассакена не простит: эллины за это ответят, а кушан будет раз и навсегда посажен под замок.

Новый конвоир тоже оказался покладистым: за драхму садился неподалеку и отворачивался, позволяя влюбленным остаться наедине.

Куджула нежно гладил шелковистые волосы Аглаи, целовал ее лицо и шею…

Про свадьбу пока разговор не заходил, хотя то, что паре позволяли проводить время без присмотра родни, говорило о многом. Да и кто смотреть-то будет? Сестра? Так за ней самой присмотр нужен, вон иудей вокруг нее так и вьется. Если окружить детей токсотами, горожане поднимут на смех.

Родители положились на милость Аполлона Боэдромия и махнули рукой – пусть все идет, как идет, со свадьбой торопиться не надо. Деимах и Кандис знали о болезни Герая, поэтому прекрасно понимали, что впереди у Куджулы серьезные испытания. Зачем подвергать дочь опасности в чужой стране, пусть сначала он станет ябгу, а любовь, если она настоящая, никуда не денется. Ведь главная цель брака – это дети, но для того, чтобы они появились, в доме должен царить покой.

Куджула уже несколько дней не приходил в дом стратега, хотя Иешуа принес от него записку, что все в порядке. Аглая из любопытства отправилась во дворец Гондофара. Получила разрешение у начальника крепостной стражи, после чего проскользнула в ворота, закрывшись до самых глаз пеплосом скромной расцветки.

Куджула с Октаром занимались фехтованием во дворе казармы. Ассакены хмуро наблюдали за тренировочным боем заложников, прекрасно понимая, что перед ними враги. Кангюец еще полностью не восстановился после падения, поэтому отрабатывал удары вполсилы, просто чтобы не потерять навыки.

Заметив Аглаю, оба закончили упражнения и повели гостью в покои.

Октар недовольно кривился – полученные раны давали о себе знать. Прошел месяц с конных игр, за это время кости срослись благодаря поразительному лекарскому искусству иудея, но ткани пока не обрели прежнюю прочность и эластичность.

Куджула, напротив, отлично размялся, поэтому выглядел довольным. Македонянка льнула к любимому, который тоже был рад встрече и обнимал ее за талию, что-то нашептывал на ухо.

Раскладывая на рогоже принесенное угощение, Аглая украдкой наблюдала, как мужчины по очереди поливают себе на спину и плечи воду из кувшина, а затем растираются куском льняной ткани. Вскоре оба подсели к македонянке. Она замерла с лепешкой в руке и округлила глаза, не понимая, почему Куджула разрешил слуге сесть рядом с собой.

Но кушан не посчитал нужным что-либо объяснять.

После бузкаши он изменил отношение к кангюйцу. Раньше Октар был для него просто телохранителем. Да – надежным и сильным, но не больше, чем тень, следующая за хозяином. Теперь он стал другом, с которым еще не известно сколько лун придется делить кров и еду.

Октар молча принялся за ужин, не обращая внимания на замешательство македонянки. Та пожала плечами: раз Куджула так решил, значит, для этого есть основания.

Вскоре все трое непринужденно беседовали.

Аглая спросила Куджулу, откуда пришли его предки. – Я не силен в истории моего народа. Пусть лучше Октар расскажет, он тоже из тех краев.

На самом деле кушан схитрил в надежде на то, что рассказ кангюйца растопит последний лед недоверия между ним и Аглаей.

Октар вытер рукавом туники рот и улыбнулся, довольный тем, что ему доверили такое важное дело. По-гречески он говорил сносно, хотя постоянно вставлял шипящие слова, так что Куджуле пришлось разъяснять непонятные фразы.

– Я не отличаюсь красноречием, но расскажу то, что знаю по историческим хроникам «Ши цзи» и «Хань шу», которые написаны мудрецами из страны Серес, – начал он торжественно. – У нас говорят, что воин должен не только уметь махать мечом, но и все знать о противнике. Так вот, двести лет назад юэчжи обитали в оазисе Дуньхуан у отрогов Циляньских гор в стране Сиюй…

Аглая беспомощно посмотрела на Куджулу, тогда он перебил кангюйца:

– «Юэчжи» на языке народа Хань – это кушаны, а Циляньские горы находятся у восточного края Таримской долины, которую серы называют «Сиюй».

Октар кивнул и продолжил:

– Юэчжи были большим кочевым народом, который насчитывал сто тысяч воинов, натягивающих лук. Однажды они потерпели поражение от соседнего племени сюнну, однако им было позволено уйти за Тянь-Шань. Беглецы пересекли великую равнину Сиюй и вышли к реке Или. Этот путь занял целый год. Останавливаться было нельзя, потому что сюнну сразу нападали и убивали всех подряд. Многие погибли в дороге от голода, болезней и истощения. Земли в долине Или принадлежали царству саков Сэ. Юэчжи потеснили саков, так что те были вынуждены уйти далеко на юг – до самого царства Шэньду за Синдхом, а также на восток – к горам Цунлин.

– Шэньду входит в империю Сатаваханов, – заметил Куджула. – А горы Цунлин – это Памир, их еще называют Луковыми горами или Комедскими горами.

– Юэчжи решили остаться в Сэ, потому что здесь были хорошие пастбища, но спустя несколько лет соседнее царство Усунь, подстрекаемое сюнну, напало на них и прогнало дальше на запад. Спасаясь от усуней, юэчжи были вынуждены вторгнуться в царство Кангюй – мой дом.

Для пущей убедительности Октар ударил себя кулаком в грудь.

– Эта область охватывает Хорасмию и Чач, – пояснил Куджула.

Кангюец, польщенный доверием хозяина, продолжал увлеченно рассказывать:

– Юэчжи сумели договориться с царем Кангюя, чтобы тот пропустил их к хребтам Тянь-Шаня. Путь через перевалы занял девять месяцев, многие погибли в горах от оползней и лавин. Наконец они пришли в страну Дася и спустились к реке Гуйшуй, которую греки называют Яксартом, а бактрийцы Сырдарьей. Там были хорошие пастбища, а от усуней и сюнну беглецов надежно прикрывали горы. Однако здесь их враждебно встретили жители сатрапии Давань, которая входила в обширное и мощное царство эллинов.

– Дася – это Бактриана, а Давань – по-гречески Согдиана, или, на персидском языке, Паркана, – вставил Куджула, заметив смущение на лице Аглаи.

– Царь Эвкратид в обмен на покорность юэчжи разрешил им поселиться на берегу Гуйшуя, в Кайраккумской степи, к закату от Давани. Изнуренные долгим и трудным переходом переселенцы с радостью согласились, пообещав исправно платить дань, а также поставлять воинов в армию Эвкратида. Бактрийцы назвали юэчжи «кушанами», так как их главная ставка именовалась Гуйшуан. Юэчжи перешли на оседлый образ жизни: пасли овец и лошадей, выращивали хлеб. А еще воспитывали молодых воинов, которые показывают чудеса храбрости.

Октар с шутливой почтительностью склонился в сторону хозяина.

– Да ладно тебе, – Куджула рассмеялся и дружески хлопнул кангюйца по плечу.

Тот продолжил:

– Когда Эвкратид умер, царство эллинов распалось на несколько княжеств. К тому времени юэчжи стали многочисленным и сильным народом, так что ни одна из прежних сатрапий не решалась диктовать им условия. Даваньцы даже перенесли столицу из города Эрши в город Гуйшань[93]93
  Гуйшань – древнее название современного киргизского города Ош.


[Закрыть], расположенный у отрогов гор Цунлин, подальше от границы с землями юэчжи. Спустя пятьдесят лет те мирно завладели Дася, сделав столицей город Ланьши.

– Это Эвкратидея, – пояснил Куджула. – Так ее серы называли еще до прихода кушан.

– Я знаю, – радостно сказала Аглая. – Нам папа про нее все уши прожужжал. Он никак не может смириться с потерей эллинами влияния в Бактриане. Хотя столько воды утекло…

Македонянка выглядела довольной – наконец-то ей удалось показать, что она тоже кое-что знает из истории своей страны. Кангюец уважительно подождал, пока она закончит, затем продолжил:

– Еще через пятьдесят лет юэчжи так окрепли, что все бывшие сатрапии Эвкратида решили подчиниться им и платить дань в обмен на защиту от мощного и воинственного соседа – державы Аньси во главе с царем Митридатом Великим. И теперь земли данников Герая простираются от царства Кангюй на севере до Паропамиса на юге и от Аньси на западе до Цзибинь на востоке.

– Аньси – это Парфия, Цзибинь – Гандхара, – снова вставил Куджула.

Октар заговорил, глядя теперь только на хозяина.

– Юэчжи враждуют между собой, поэтому твоему отцу нелегко удерживать страну в повиновении – слишком много разных народов проживает в ней, слишком обширны ее земли. Потомки Эвтидема и Эвкратида все еще сражаются друг с другом за власть. Молодые князья Давани и Дася тяготятся зависимым положением от Герая, а сихоу[94]94
  Сихоу – вождь племени.


[Закрыть] других племен юэчжи завидуют ему и мечтают его свергнуть. Мятежная Цзибинь угрожает с берегов Синдха, стремясь выйти из повиновения. Царь Раджувула называет себя «великим царем царей», словно и не посылает ежегодно слонов и золото в Ланьши, как данник. Царство Гаофу заключило мир с Аньси и теперь пропускает наших врагов через свою землю. Того и гляди начнется война. Непростое сейчас время… Правда, оно никогда не было простым…

– Гаофу – это владения Гондофара, – Куджула развел руками с кислым выражением лица, показывая, что они как раз сидят в центре этих самых владений.

Октар решил подсластить горькую пилюлю.

– Хвала богам! Царства по ту сторону Кунь-Луня восстали против империи Хань, поэтому ее армия занята тем, что с запада отбивает атаки взбунтовавшихся сатрапов, а с севера, со стороны долины Ордос, что расположена за Рекой[95]95
  Река – китайцы называли реку Хуанхэ в начале новой эры просто Рекой.


[Закрыть], обороняется от сюнну. Вряд ли серы повторят поход столетней давности, когда они разграбили царство Сюсюнь на Красной реке[96]96
  Красная река – древнее название реки Кызылсу, притока Вахша.


[Закрыть], после чего вышли через горы в долину Яксарта и залили Давань кровью… Так что ты можешь смело выполнять то, что задумал.

Кангюец хитро посмотрел на хозяина.

– Что ты имеешь в виду?

– Однажды медвежонку станет тесно в берлоге, и он захочет стать хозяином леса, – иносказательно ответил Октар, но Куджула его прекрасно понял.

Ничего не ответив, он опустил голову, чтобы скрыть смущение, слуга словно прочитал его мысли. Куджула часто думал о том, что когда-нибудь ему придется сменить на троне Тахмуреса. И кто знает, может быть, это время уже не за горами…

После ужина он проводил Аглаю домой. Сзади, как всегда, неотступно следовал конвоир.