Текст книги "За рекой Гозан"

4

Вернувшись с подработки, друзья поужинали, после чего снова уселись перед стеной. Руки и плечи ныли после напряженного трудового дня – Шаддай и Иона подрядились построить забор филарху, для Иешуа нашлась работа по починке арбы. Все трое устали и валились с ног, но каждый считал своим долгом хотя бы сделать вид, что пытается разгадать загадку свинцового кодекса.

Иешуа бережно развернул кожаную обертку.

– Шрифт кетаб мерубба, – задумчиво сказал он, разглядывая надпись на иврите, – арамейское квадратное письмо. Оно вошло в обиход после возвращения из страны Бавел.

Снова наступило напряженное молчание.

В полной тишине стало слышно, как в углу тоскливо ноет муха, пытаясь выбраться из клейкого капкана паутины. Шаддай сосредоточенно хмурился, сдвинув брови и собрав губы в трубочку, а Иона от усердия открыл рот, замерев с выражением недоумения на лице.

– Подождите, а если так? – вдруг воскликнул Иешуа.

Он метнулся к стене. Сначала написал по порядку буквы алфавита – справа налево. Затем над первой строкой написал алфавит еще раз, но в обратном порядке. Подчеркнув углем в нижней строке буквы, которые были отмечены дырочками, он обвел те, что стояли над ними в верхней строке. И хмыкнул: внизу выделенными оказались последние девять букв алфавита, вверху – первые девять букв.

– Как я сразу не догадался? – процедил он сквозь зубы.

Иешуа чувствовал досаду оттого, что не разглядел в буквах очередность.

– Что ты делаешь? – спросил Иона.

– Применяю способ прочтения текста с помощью цируфим – буквенного кода. Он называется «Атбаш» и заключается в замене одной буквы на другую.

Снова начались мучительные попытки составить из букв слова. Задача усложнялась тем, что буквы одновременно являлись цифрами. Какую строку выбрать – нижнюю, с прямым порядком букв, или верхнюю, с обратным – вот вопрос. И вообще – имеет ли это какое-либо значение?

– Все-таки цифровой ряд! – решение пришло мгновенно, словно озарение.

– А почему только до девяти? – недоверчиво протянул Шаддай.

– Сейчас… сейчас…

Иешуа схватил в руки свинцовый кодекс и начал внимательно рассматривать рисунок на оборотной стороне второй пластины. Вот изломанная линия… Вот геометрические фигуры: ромб, треугольники. Внизу линия заканчивается кружком, вверху – перпендикулярной черточкой.

Внезапно он вскочил и подошел к стене. Изобразив рисунок из кодекса, быстро поставил единицу на место кружка, а там, где черточка, – девятку. Нарисовал сетку, после чего последовательно расставил цифры в каждой ячейке, двигаясь по линии излома от единицы.

Отошел на шаг с довольным видом.

– Видите – это сигил, с его помощью чертится магический квадрат, – торжествующе заявил он.

Иона с Шаддаем удивленно переглянулись: что еще за квадрат такой?

Иешуа пояснил:

– Мне его показал Белшаццар, жрец храма Тота в Гермополисе. Помните, я рассказывал, что с нами до Хагматаны шел человек из Мицраима? Он меня по дороге многому научил… Да что там говорить – просто открыл глаза на мир! Потом Белшаццар ушел в Гандхару, мы давно не виделись… Так вот, он объяснил мне свойства магических квадратов. Этот называется «квадратом третьего порядка», потому что каждая его сторона состоит из трех клеток.

– А чего в нем магического? – фыркнул Иона. – Подумаешь – цифры? Если бы он заклинание содержал или одно из тайных имен Всевышнего…

Иешуа увлеченно заговорил:

– Здесь не о волшебстве речь идет, а о магии чисел. Сумма чисел любого столбца или строки, а также главных диагоналей магического квадрата одинакова. Ее называют «константой». У квадрата третьего порядка она равна пятнадцати… Когда в центре стоит пятерка, как здесь, то вокруг нее расположены пары чисел, разница которых тоже равна пяти… Сумма чисел такого квадрата равна сорока пяти… Из цифр от единицы до девятки можно составить восемь квадратов с пятеркой в центре. Числа квадрата можно умножать, делить, слагать и вычитать – как угодно… Естественно, результат будет разным. Но неизменными всегда будут числа пятнадцать, пять, сорок пять, восемь. Я думаю, это ключ…

– Осталось дверь найти, – сердито пробурчал Шаддай, его начинала злить скучная возня с цифрами.

– Кто его придумал? – спросил Иона.

– Белшаццар говорил, что в александрийском Мусейоне он видел черепаховый панцирь из страны Син с изображением похожего квадрата. Только вместо цифр там стояли черные и белые кружки, соединенные линией. Жрецы Тота считают, что рисунок был нанесен очень давно, еще до Моше. На языке серов он называется «Ло Шу».

С греческим текстом все оказалось значительно проще. Когда Иона начертил отмеченные дырочками буквы на стене, Иешуа, лучше других знавший греческий язык, первым произнес: «Бактриана».

На этом друзья решили закончить обсуждение, потому что все устали. А завтра еще рано вставать на работу. Помолившись, улеглись спать в надежде, что новый день принесет новые разгадки.

Так и получилось…

Вечером как всегда достали спрятанный под циновкой кодекс. Теперь предстояло понять, что означают остальные рисунки. На лицевой стороне третьей пластины был изображен человек с головой ибиса, держащий в одной руке прямоугольный предмет, похожий на дощечку для письма, а в другой – тростниковый калам[97]97
  Калам – стило, греческое название тростниковой палочки с заостренным и расщепленным концом, которая использовалась в качестве инструмента для письма.


[Закрыть].

Иешуа заговорил, при этом его лицо просветлело.

– Это Тот, великий мудрец, открывший людям принципы мироздания, которого греки назвали Гермесом Трисмегистом. Всю мудрость человечества он изложил в тексте, уместившемся на одной единственной изумрудной пластине. Согласно его учению, вселенная – это макрокосм, объединяющий дух, астрал и материальный мир. В человеке, которого он считал микрокосмом, дух, душа и тело также составляют единое целое…

Иешуа остановился, заметив, что друзья странно на него смотрят – как на равви в синагоге, когда тот начинает бубнить скороговоркой так, что за ним никто не поспевает. Он смутился и скомкал пламенную речь, едва успев ее начать.

– В общем, жители Мицраима почитали его как бога.

– Ицхак говорил про священную утварь из Храма. При чем здесь языческий бог? – подозрительно спросил Иона.

В общине Хагматаны Иешуа считали умником, потому что ему все давалось легко: уроки Ицхака он помнил назубок, а Пятикнижие цитировал с любого места. Иногда, правда, забывался и начинал говорить что-то непонятное об энергиях, планах и принципах, но, заметив недоумение товарищей, умолкал и замыкался в себе – как сейчас. Однажды он вылечил Иону от мигрени, просто положив ему на голову руку. Ицхак узнал об этом и строго отчитал его, раз и навсегда запретив делать то, что другие могут посчитать волхованием.

«За это полагается мученическая смерть, – пугал он, – скинут со скалы и еще живого закидают камнями».

После того случая у Иешуа появились завистники и недоброжелатели, которые шептались за его спиной, что дело тут нечисто. Шаддай и Иона давно успели привыкнуть к странностям друга, но даже они не подозревали о том, какими глубокими знаниями он обладает. Теперь тайное становилось явным, и это внушало им беспокойство.

Иешуа заметил смущение товарищей, но останавливаться было поздно. Да и нельзя – раз уж привлек к разгадке тайны, то должен поделиться сокровенными знаниями. Теперь они не только товарищи, но и сообщники.

– Думаю, вы должны узнать еще кое-что из мира чисел… Великий Тот на пластине изображен не случайно. Он учил, что все в мире колеблется, в том числе вселенная. Все проходит через цикл рождения и смерти, а затем возрождается, но уже в измененном состоянии. Даже числа. У каждого многозначного числа имеется вибрирующая основа. Чтобы ее получить, нужно сократить многозначное число до однозначного путем сложения цифр. В результате должна остаться одна единственная цифра от единицы до девятки – это и есть основа. Так вот, основой числа пятнадцать будет шестерка, а числа сорок пять – девятка. Значит, что мы имеем?

– Шесть, пять, восемь, девять, – вразнобой, но уверенно ответили товарищи.

– Правильно, – удовлетворенно заключил Иешуа. – Но с этими цифрами надо теперь что-то делать. Предлагаю подумать завтра, сейчас уже поздно…

На следующий день после ужина троица приступила к знакомому ритуалу: расселась на полу в кружок и начала изучать свинцовую реликвию Мелекора, передавая ее из рук в руки. Следующим по порядку знаком была двенадцатиконечная звезда.

На губах Иешуа заиграла едва заметная улыбка, он догадался о значении символа, но все-таки решил проверить товарищей.

– Что означает число двенадцать?

– Двенадцать месяцев в году, – без промедления сказал Иона.

– Шивтей Исраэль[98]98
  Шивтей Исраэль – двенадцать колен израилевых.


[Закрыть], – подумав, добавил Шаддай.

– Все верно, – согласился Иешуа, – а еще двенадцать знаков Зодиака. Влияние созвездий и планет на характер и судьбу человека, а также на земные события открыл Великий Тот. Эти знания позаимствовали халдейские, индийские и ханьские астрономы, разработав в каждой стране собственную систему астрологических мифов. Белшаццар рассказывал, что даже населяющие берега Сарматского океана[99]99
  Сарматский океан – одно из древних названий Балтийского моря.


[Закрыть] кельты имеют схожие представления о звездном небе. Мудрец учил, что каждое из двенадцати созвездий управляется одной планетой. Они расположены на зодиакальном круге одно за другим в определенной последовательности, начиная с Овна… Если мы расположим в каждой ячейке по порядку девять созвездий, то получим вот что…

Иешуа вставил графические символы знаков Зодиака в ячейки магического квадрата. Потом обвел те ячейки, где стояли выбранные цифры.

– Итак, девятка – Стрелец, пятерка – Лев, восьмерка – Скорпион, шестерка – Дева.

– Писание запрещает астрологию, – пролепетал набожный Иона. – Ты не забыл: «Мужчина ли или женщина, если будут они вызывать мертвых или волхвовать, да будут они преданы смерти; камнями должно побить их, кровь их на них[100]100
  Книга Левит, 20:27


[Закрыть]»?

– Я не волхвую, – удивился Иешуа. – Астрологи занимаются изучением влияния небесных светил на жизнь людей, а я просто ищу связь между магическим квадратом и Зодиаком. Вот же он!

И ткнул пальцем в звезду на свинцовой пластине. Иона недовольно надул губы.

Иешуа продолжил:

– Мы не знаем, кто и когда создал кодекс. Но символ Зодиака говорит о том, что эти люди изучали астрологию халдеев. Может быть, кодекс создали бавлим[101]101
  Бавлим – вавилонские евреи, от арамейского слова «Бавел» – Вавилон.


[Закрыть], для которых астрология за многие века жизни на чужбине перестала быть волхвованием.

Иона, кисло улыбнувшись, кивнул. Шаддаю, похоже, было все равно: тайна свинцовых пластин начинала манить его, а перспектива отыскать несметные сокровища переполняла восторгом.

– Что нам это дает? – взволнованно спросил он друга.

– Так, дайте подумать… Стрелец управляется Юпитером, Лев – Солнцем, Скорпион – Марсом, а Дева – Меркурием… Но мы находимся в Бактриане, где больше двух веков правили эллины. Значит, Юпитер – это Зевс, Солнце – Гелиос, Марс – Арес, а Меркурий – Гермес… Кодекс подсказывает, что тайна связана с именами языческих богов и указывает место, где нужно искать, – Бактриану. Ведь не случайно в обоих текстах упоминается о вероотступничестве. Ицхак сказал перед смертью, что все несчастья иврим происходили именно тогда, когда они поклонялись золотым тельцам и языческим идолам, в том числе эллинским. Сокровища Храма тоже пропали из-за предательства… А ведь было – Антиох Эпифан осквернил Храм, посвятив его Зевсу Олимпийскому и заклав на алтаре свинью.

Повисла напряженная тишина, все думали.

– Эль-элион!.. Погодите… да ведь это эллинские храмы, – обескураженно прошептал Шаддай.

5

Отряд Тахмуреса двигался по долине Самангана. Тропа то резко взбегала по склонам холмов, заросших соснами и пихтами, то спускалась в лощины, где шумели мутные ручьи.

Шли все время вдоль русла реки.

Вокруг высились покрытые редколесьем сопки со стертыми голыми вершинами и ребристыми откосами, которые тонули в осыпях. Тут и там виднелись оранжевые купола цветущих фисташек и розовые шапки багрянника. Среди камней вытягивались нежно-фиолетовые соцветия бельвалии, желтыми звездочками сверкали бонгардии. Светло-бурые венчики осоки трепетали на ветру вдоль тропы, а между ними зеленели закрученные в спираль листья унгерний, похожие на рога мархура[102]102
  Мархур – горный козел.


[Закрыть].

Привыкшие к равнинам кони неохотно карабкались по каменистым тропам, косили на обрывы и недовольно всхрапывали. На одном из привалов кушаны искупались в прозрачном озерце под скалой. Вода оказалась удивительно теплой, но настолько горькой, что даже лошади не смогли ее пить, не говоря о людях.

Вроде бы торопиться некуда, но командир подгонял воинов, а короткие привалы делал только после особенно трудных подъемов, когда видел, что лошади устали.

Переночевали в седловине среди ельника, несмотря на сильный пронизывающий ветер, от которого не спасали даже деревья. Расположились так, чтобы дорога просматривалась в оба конца. Лошадей укрыли за валунами, сами повалились кто где, накрывшись шкурами. Костер не разжигали.

Тахмурес долго стоял в одиночестве, напряженно вглядываясь в покрытую ночным мраком долину.

Подошел Мадий, который, не выдержав неопределенности ситуации, решил, что пора объясниться.

– Ты не говорил про погоню.

– Что это меняет?

– Я нанимался проводником, а не воином.

– Ты стал воином, как только отряд вышел из Саманганского ущелья, разве не так? Теперь мы идем по чужой земле. Думаешь, я не знаю, что горцы враждуют из-за пастбищ и воруют друг у друга скот?

Оракзай молчал, ему было нечего возразить.

Все верно – иначе зачем он таскает по горам тяжелое копье. Угодья распределяются между племенами по жеребьевке, но бывает, что обиженный клан вторгается на чужую землю. Если кто-то гибнет, то родственники убитого не прощают смерть, и следы кровной мести тянутся за кланами из поколения в поколение.

– Хорошо, я добавлю десять дариков, – бросил кушан.

Он считал, что проводник никуда не денется, ведь его интересуют только деньги.

Утром отряд двинулся дальше.

Вскоре степняки подошли к узкой лощине. Тропа казалась ровной и наезженной. Слева высились горы Тохаликаль, справа тянулся хребет Каратава. Саманган вильнул вбок, обходя одинокую гору Дальхаки. Громадина с зубчатым хребтом походила на подземное чудище, которое вылезло наружу, раздвинув твердь бугристой спиной.

Сопки разошлись, открывая речную долину. Разбившись на множество рукавов, река затерялась в пойме. На темно-бурой земле, едва успевшей высохнуть после недавнего паводка, копошились люди в длинных синих рубахах поверх широких штанов: откатывали в сторону валуны, убирали коряги, разравнивали наносы из ила и песка.

Отряд перешел на правый берег реки.

Кишлак показался Тахмуресу большим и многолюдным. Сложенные из кусков известняка дома с тростниковыми крышами утопали в цветущих садах смоковниц и гранатов, а всю долину, насколько хватало взгляда, покрывали всходы дурры и ячменя.

Вдоль улиц тянулись саманные дувалы. Окна были наполовину заложены глиняными кирпичами для защиты от пыли, которая с наступлением жары покроет все: дома, посевы, склоны холмов, фруктовые деревья…

Вооруженная толпа окружила кушан, сохранявших внешнее спокойствие, но приготовившихся к худшему. Однако нападать никто не собирался, бактрийцы не выказывали враждебности. Они не могли пожаловаться на судьбу: река всегда прокормит, а как только откроются перевалы, караваны пойдут по долине один за другим – значит, в деревне появятся деньги.

Вперед выступил джаст, худой энергичный бородач. Он тоже понимал язык кушан, однако без жестов во время беседы не обошлось. Получив несколько монет, бактриец что-то сказал, но его не поняли. Тогда он вытянул руку в сторону гор – жест остался без внимания. Стоило командиру тронуть поводья, как джаст ухватил его за штанину. Глядя кушану в глаза, медленно провел ладонью по горлу.

– Тарины, – произнес он только одно слово.

Объяснять ничего не понадобилось, все стало ясно. Тахмурес ударил пятками коня, пустив его рысью.

Дети давно догадались, что чужаки пришли с миром. Они бежали рядом с всадниками, протягивая птиц – в клетках или просто зажав в ладонях. Кто-то из степняков бросил им монету, а те, радостно заверещав, устроили потасовку в грязи, отбирая ее друг у друга. Птицы разлетелись.

Заночевать решили за кишлаком.

Зная, что в селении есть колодцы, кушаны решили пополнить запасы питьевой воды. До сих пор отряду встречались лишь источники с мутной солоноватой жижей, противной на вкус, которая плохо утоляла жажду.

Тахмурес знал, что со стороны реки опасность точно не придет, потому что бактрийцы получили плату. Если преследователи нагрянут в селение, кушаны сразу об этом узнают.

Ночь прошла спокойно, а утром отряд отправился в путь. Долина оборвалась так же резко, как и началась. Река скрылась в темном узком урочище, стиснутая хребтами.

Мадий свернул на восток, направив отряд по красной растрескавшейся глине к дальнему кряжу. Предстояло преодолеть очередной перевал. К вечеру погода испортилась, поднялся сильный ветер.

На пустынном гребне, извиваясь и покачиваясь, заплясал смерч, соединив ниточкой грязно-бурую землю со свинцовыми тучами. Сначала тонкий и слабый, он быстро набирал силу, разбухая, так что вскоре превратился в бешено вертящийся темный шар. Казалось, кто-то невидимый выдувает из норы через трубу клубы серо-черного дыма.

По ковру из осоки прошли волны, а несколько одиноких тополей закивали верхушками, словно приветствуя стихию и безоговорочно признавая ее власть над собой.

Воины спешились, чтобы встать как можно ближе друг к другу, крепко взяли лошадей под уздцы. И вот смерч налетел, свет померк – вокруг лишь темень, да гул водоворота из песка, пыли и степного мусора. Каждый старался спрятать лицо от шквального ветра.

Пыль рассеялась, через мгновение ударил ливень. Настолько плотный, что воинам казалось, будто низвергается водопад. Загрохотал гром. Тяжелые холодные струи били по щекам, затекали за ворот. Скоро все промокли до нитки.

Отряд Тахмуреса упорно двигался по поросшему пихтами и елями склону, словно его ничто не могло остановить. Мадий давно понял, что командира нельзя трогать до заката, он сам решает, когда нужно сделать привал на отдых. Лишь с наступлением ночи проводник давал указания, где разбить лагерь. Но и тогда Тахмурес тянул до последнего, пока в темноте уже нельзя было ничего разобрать.

Иссиня-черные тучи нависли над головой. Резко потемнело. Обернувшись к воинам, Тахмурес отдал команду. Те вскочили в седло, быстро передвинули горит на бедро и надели тетиву на лук.

Ельник расступился, открывая голый гребень. Мадий настороженно вглядывался в перевал, зная, что его охраняет племя таринов, врагов оракзаев.

И все-таки проглядел бросок. Копье вылетело из-за скалы, мелькнув черной молнией. В последний момент он успел дернуть головой, но костяное острие рассекло кожу на скуле.

Яростно закричав, Тахмурес пустил лошадь галопом. Из-за скал раздался боевой клич, на гребень выскочили одетые в шкуры люди, размахивая копьями и каменными топорами. Тарины пустили сверху несколько валунов, но кушаны рассыпались в цепь.

Лишь замыкающий колонну воин не заметил катящийся обломок. Он поднял лошадь на дыбы, но тот ударил по задним ногам, и она с громким ржанием свалилась на бок. Всадник успел соскочить на землю, сразу бросился на помощь товарищам.

Тахмуресу пришлось спешиться, чтобы поберечь коня. Он рубился с верзилой в накинутой на голову волчьей шкуре. Из пасти мертвого зверя торчали длинные желтые клыки, способные напугать кого угодно, но только не закаленного в боях степняка. Тарин вращал огромным топором, а кушан уворачивался, выбирая удобный момент для атаки. Вот верзила мощно размахнулся, но Тахмурес пригнулся, и камень, привязанный к длинной рукоятке, пролетел на расстоянии пальца над головой. Когда сила инерции унесла оружие в сторону, кушан рванулся вперед, чтобы всадить меч в грудь врага. Тот с ревом рухнул на землю.

Бой был недолгим.

Луки и железные мечи степняков оказались эффективнее примитивного оружия горцев, к тому же пластины на груди защищали от прямых колющих ударов. Одни кушаны били таринов копьями и топтали копытами коней, другие сошлись в рукопашной. Двое выбрали удобную позицию на камнях, чтобы пускать в дикарей стрелы.

Потеряв нескольких соплеменников, тарины отступили. Они сгрудились вокруг человека с бычьими рогами на голове. Тахмурес нашел глазами Мадия.

Голос командира перекрыл шум схватки:

– Скажи ему, пусть сдаются, иначе расстреляем из луков.

– Он все понимает, – ответил проводник, вытирая рукавом халата залитое кровью лицо.

Словно в подтверждение его слов рогатый что-то прорычал, после чего горцы неохотно побросали оружие. Тарины жались к вождю, с ненавистью глядя на пришельцев. Несмотря на раскрашенные лица, звериные шкуры, клыки и рога, они выглядели жалко – на этот раз устрашающие атрибуты не сработали.

– Почему вы напали на нас? – спросил вожака Тахмурес. – Мы могли договориться.

– Вы идете без груза. Мы поняли, что вы не купцы, значит, взять с вас нечего.

– Тем более, зачем нападать?

– Мы хотели забрать оружие.

– Ты не получил ничего, а твои люди погибли. Я не удивлюсь, если после этой схватки соплеменники обломают тебе рога и выберут нового вожака. Зачем им тупой командир?

Кушаны засмеялись. Горец подавленно молчал, при этом его воины растерянно переглядывались. Они уже поняли, что их не убьют, поэтому хотели только одного – побыстрее убраться с перевала.

– Идите, – приказал Тахмурес.

– Подожди, – Мадий поднял руку, давая понять, что отпускать врагов еще рано.

Он подошел к одному из трупов, наклонился над ним, а затем отрезал оба уха. Тарины злобно взвыли, тогда оракзай, повернувшись к ним лицом, мстительно потряс трофеем.

– Этого убил я, – бросил он Тахмуресу, возвращаясь на свое место. – Теперь можешь их отпустить.

Горцы собрали убитых соплеменников, после чего потащили их вниз по склону, скользя в грязи. Стихия не унималась. На смену косой стене ливня пришла морось, перешедшая в мелкий град.

Тахмурес решил заночевать на перевале. Снова пришлось обойтись без костра, потому что спускаться за дровами в ельник он никому не разрешил. Коня с перебитыми ногами закололи, а нарезанное тонкими ломтями мясо ели сырым, заедая луком и сильфием.

– Зачем тебе уши мертвого тарина? – спросил Тахмурес оракзая, когда они сидели рядом, отрывая зубами куски конины.

– Как зачем? – удивился тот.

Но, вспомнив, что перед ним чужак, принялся объяснять. – Это боевой трофей. Лучше, конечно, отрезать у врага голову, но у нас впереди длинная дорога, а лишний груз – это обуза. С сегодняшнего дня я Аста-Пехлеван, человек, убивший восемь душманов[103]103
  Душман – перс. враг, противник.


[Закрыть]. Теперь я имею право установить перед своим домом столб, на котором буду отмечать победы. Просверлю в нем дырки, верхушку покрою красным платком. Как убью нового душмана, просуну в дырку ивовую ветку, свернув ее кольцом.

– Это единственная привилегия?

– Нет. Я могу претендовать на место уты, верховного жреца. Оно дорогого стоит: ута живет в лучшем доме в самой крупной деревне, ему полагаются лучшие куски от каждого принесенного в жертву животного, а свои стада он гонит на летнее пастбище на несколько дней раньше других. Поэтому его скот всегда упитанный.

– Какие у него обязанности?

Мадий принялся загибать пальцы.

– Ухаживать за святилищами, определять по солнцу, когда наступает пора проводить сезонные обряды, отбирать лучших животных для жертвоприношений… Еще он должен молиться, чтобы и юши не трогали соплеменников, и боги помогали. Во время праздников ута исполняет священный танец, надев на голову украшенную перьями фазана тиару и держа в руках церемониальный топорик. Оракзаи верят, что когда-то давно ута похитил у юшей пучок ячменя и виноградную лозу. Правда, лишился за это глаза. Его все уважают.

– Жизнь становится сладкой как мед? – усмехнулся Тахмурес.

Мадий внимательно посмотрел на кушана, ему не понравилась эта усмешка. Не ответив, он развязал хурджун и достал кожаный мешочек. Зачерпнул из него двумя пальцами немного вязкой смеси, состоящей из золы веточек можжевельника, перемолотых семян руты и масла гхи[104]104
  Гхи – топленое масло из козьего молока, которое не портится от жары.


[Закрыть], намазал десны. Когда зелье ударило в голову, продолжил:

– Не думай, что ута только блаженствует. Кому много дается, с того много спрашивается. После назначения он должен жить в абсолютной духовной чистоте. Для этого ему приходится соблюдать различные меры предосторожности, а племя следит за каждым его шагом. Например, ута не может посещать кладбища… должен даже избегать троп, которые к ним ведут. Он не может входить в дом умершего фарсивана до тех пор, пока там не установят изображение покойного. Самый большой проступок – прикосновение к женщине во время ее нечистого периода или беременности. Такое осквернение карается отлучением от звания уты. Представь себе: жить в напряжении, все время думая, как бы случайно не нарушить какой-нибудь запрет…

– Ута – главный в племени?

– Нет. Есть высший ранг – урджаст. Он распоряжается водой, а также всем, что фарсиваны собирают или добывают за пределами селений – плодами, медом, орехами, дичью… Назначает время сева и жатвы. Чтобы стать урджастом, нужно три года подряд устраивать щедрые праздники, на которые приглашаются пехлеваны, то есть богатыри, из всех селений племени, даже самых дальних. При жизни ему устанавливается памятник в виде пирамиды из камней, а после смерти в землю рядом с постаментом, на котором стоит его гроб, вкапывают деревянную статую с дырками по числу убитых им душманов. Раз в год гроб открывают, чтобы намазать кости жиром, при этом бьют в большие барабаны. Но если покойнику не будут оказаны все положенные почести, его душа превратится в медведя или юша. Он будет бродить по окрестностям, подстерегая односельчан, а кто зазевался – того он сожрет…

Оракзай замялся.

– Но я вряд ли стану урджастом.

– Почему?

– У меня нет столько денег. Я же говорил, мы купцов не убиваем, пугаем только… Все богатство остается при них. Так что мне светит лишь ранг уты.

– Получается, что утой становится самый сильный и бесстрашный воин деревни, а не самый богатый. Так?

– У оракзаев – да, потому что мы не ищем легких путей. Но у других племен, например, у таринов, утой может стать любой зажиточный фарсиван, если устроит пышный праздник. Вот поэтому тарины никудышные воины: думают только о золоте.

Проводник плюнул в ту сторону, куда ушли дикари. Затем накрылся шкурой и улегся спать. Тахмурес снова долго стоял на гребне, вглядываясь в долину. Где-то далеко в небо поднимались струйки дыма.

Подошел Фарид, десятник, с которым командир бился бок о бок не в одном сражении.

– Похоже, горит кишлак. Они уже близко.

– Да, – мрачно подтвердил Тахмурес. – Не дальше дневного перехода. Иди ложись, скоро я вас подниму. Надо уходить.

Глубокой ночью он растолкал воинов, после чего отряд тронулся в путь, освещая дорогу факелами.