Текст книги "Из Сибири сообщают…"

«Я сделал это по-рабоче-крестьянски, – сказал Борода ему, – пришел, увидел, перепрятал… Теперь его не только банда, сам черт не найдет».

Где уж ему тягаться с чертом. А как все хорошо складывалось. Ведь даже в отделе никто не знал о том, что Борода изъял и перепрятал архив. Значит, обеспечить транспортировку его в Новониколаевск не составило бы особого труда, а вот теперь… Теперь транспортировать нечего…

– Василич, – позвал он, – Василич…

Появился фельдшер.

– Надо выписываться, – произнес он.

– Рано, – ответил тот, – вы еще не окрепли, слабы, и у вас, батенька, возможны рецидивы.

– Мне ли бояться рецидивов, – пошутил он.

– Могут быть обмороки, припадки…

– Василич, – сказал он, – снявши голову, по волосам не плачут, что мне припадки, с припадками люди живут, а мне, если не выписаться, может, и жить не придется… Надо… а я уж постараюсь раз в два дня заглядывать к вам…

– Свежо предание, – заключил Василич, покрутив свой рыжеватый ус.

В конце концов он уговорил фельдшера. Тот послал в отдел гонца доложить, что инспектирующий из Новониколаевска завтра выписывается.

И вот наступило завтра. Он идет по коридору и видит через раскрытую дверь кошеву, стоящую рядом с крыльцом больницы. За кучера на ней Базыка в белой гимнастерке, подпоясанной широким ремнем с двумя рядами дырочек, с маузером, но без шашки. Видимо, первый раз он приезжал верхом, а конник на коне и без шашки – не кавалерист.

Он садится в кошеву, смотрит в сторону крыльца, где стоят Василич в сапогах и Анна Петровна в косынке с маленьким красным крестиком, ни дать ни взять – фронтовая сестра милосердия, впрочем, чему удивляться, – вся наша жизнь сплошная война.

Щелчок вожжами. Кошева тронулась, и больница, которую все в Каминске зовут загородной, осталась позади.

«Удивительно, – в последний момент подумал он, – за все время я не видел других больных. Уж не один ли я там был?»

Базыка нахлестывал лошадь, коляска двигалась быстро, но мягко. Все происходило, как во сне. Но дело тут не в хороших каминских дорогах, дело в его нездоровье, болезненном восприятии обстановки, скорее всего…

А впереди виднелся Каминск с деревянными домами, каменными постройками, над которыми, как над первым этажом, возвышался второй этаж в виде куполов двух церквушек и трехглавого собора с золотыми крестами.

Въехали в город, и Базыка стал называть места, где они проезжали. Время от времени он так же, как Борода, оглядывался назад, но не для того, чтобы его лучше слышал седок. Было что-то угрожающее в этих оглядываниях.

«А не готовят ли мне очередную проверку, – подумал он. – Скорее всего так. Значит, нужно быть предельно осторожным и уже сейчас просчитать ее возможные варианты… Скорее всего, все начнется с документов…»

– Остановись, – попросил он Базыку, когда они подъехали к собору.

– Что? – ухмыльнулся Базыка. – Свечку поставить хочешь, себе за здравие, Бороде – за упокой?

Он ничего не ответил, а Базыка между тем продолжал:

– Правильно делаешь, посмотри, а то уже есть решение уездкома снести это наследие прошлого и построить на этом месте сквер Героев революции.

Несколько нищих двинулись к кошеве, но остановились, увидев, что вместо кучера на козлах сидит Базыка с маузером. Среди нищих выделялся высокий, грязный человек с длинными волосами, чем-то похожий на иконописного Христа. Одет человек был в рубище, похожее на мешок. Ржавая железная цепь висела у него на шее. Он неотрывно смотрел на седока в кошеве и что-то бормотал.

– Видел? – спросил Базыка. – Интересный тип. Зовут его Дервиш. Он считается святым. Он почти ничего не ест. Все время находится с нищими, но милостыню не просит… Ему сами предлагают, это здесь считают за честь… Во, дают!..

Дервиш продолжал что-то бормотать, позванивая цепью. Когда они отъехали от собора, он не мог вспомнить ни одного лица из тех, кто пытался подойти к кошеве, кроме лица и фигуры Дервиша.

После остановки у собора они подъехали к деревянному двухэтажному дому. Базыка привязал к коновязи лошадь, они зашли внутрь, поднялись по шаткой лестнице на второй этаж. Базыка постучал в дверь.

– Кто там? – спросил низкий грудной голос.

– Свои, свои, – сказал Базыка, – открывай, Груша.

Дверь открыла женщина в цветастой юбке, белой кофточке и пестром платке. В женщине было такое необычное сочетание красоты и порочности, что он, посмотрев на нее, невольно отвернулся, как отворачиваются от ослепительного света.

– Знакомься, – начал Базыка, – это хозяйка квартиры, в которой ты будешь квартировать… Зовут ее Аграфена, по батюшке Ивановна.

– Можно просто Груша, – сказала хозяйка, кокетливо и бесцеремонно оглядывая будущего квартиранта.

Потом она повела пришедших в комнату, где не было мебели, а стояла кровать и деревянный табурет.

– Одежду вешать здесь, – проронила Груша и показала ряд гвоздей на стене.

– Нет у него одежды, кроме той, что на нем, – ответил, усмехнувшись, Базыка, – вся его одежда осталась на мосту.

– На мосту, – произнесла женщина и стала промокать глаза кончиком платка.

– Ну-ну, – грубо оборвал Базыка. – Бороду уже не воротишь, так чего сырость разводить?..

Пока Базыка говорил с хозяйкой, он подошел к окну и поймал удовлетворенный взгляд одного из замов покойного Бороды. Базыка оценил его поступок с точки зрения профессионала. Инспектирующий не какой-нибудь шаркун из города. Знает, что почем… Он смотрит, куда выходят окна.

– Здесь два выхода. Очень удобное пристанище, недаром его любил Борода, – сказал Базыка с ухмылкой.

Потом они вышли из дома, сели в повозку и поехали дальше. Впрочем, «дальше», – было всего через квартал.

– Вишь, – проговорил Базыка, оглянувшись, – мы тебя рядом с отделом устроили… Очень удобно и безопасно… А сам отдел находится в особняке купца Полуянова… А вот и он…

– Замначальника отдела Проваторов, – отрекомендовался ему стройный, как кол проглотивший мужчина лет тридцати.

– Очень приятно, – вывернулся он из ситуации, так и не назвав своего имени.

– Андросов, – представился второй мужчина, исполняющий обязанности начальника отдела.

– Ну а Базыку, – сказал Проваторов, – вы уже знаете. Он у нас спец по борьбе с бандитизмом.

– Квартиру мы вам нашли под боком, – начал Андросов, видимо, недовольный тем, что Проваторов говорит больше, чем он, исполняющий обязанности. – Это на всякий случай… Власть у нас в городе советская… Бандиты далеко, на севере. А здесь все спокойно, если кого и убивают, то только тогда, когда им мешают…

Проваторов бросил укоризненный взгляд на Андросова, и тот понял, что сказал несуразицу.

– Да-а, – протянул гость, – значит, если им не мешать, то они не трогают… Справедливые у вас бандиты.

Андросов чуть стушевался, но потом поправился.

– Я имел в виду, что у нас просто за принадлежность к властям или к милиции не убивают, но мы все равно беспокоимся, создаем условия… Окна дежурного выходят на улицу. Из них видно окно вашей квартиры, правда, со стороны хозяйки…

– А мое, значит, – поинтересовался он, – выходит во двор?

– Да, – подтвердил Андросов и переглянулся с Проваторовым.

«Сейчас начнется», – подумал он и, чтобы инициатива была в его руках, продолжил:

– Ладно, выходят и пусть выходят… Слишком много внимания мне, что я за персона… Что нашли на месте происшествия?

По всему было видно, что он перебил какую-то мысль Андросова, потому что тот стал мыкать, пыкать, а потом вдруг ни с того ни с сего ляпнул:

– Как вы себя чувствуете? Запамятовал как вас там по батюшке?

Опасность пронзила мозг: «Началось», но он не позволил эмоциям выплеснуться наружу.

– Не старые порядки, достаточно будет сказать, товарищ из губрозыска…

А между тем Проваторов подошел к сейфу, открыл его и извлек оттуда наган и удостоверение.

– Вот сохранили ваше, – сказал Андросов.

Он открыл удостоверение и взглянул на него, ощущая на себе внимательные взгляды. И опять чувство опасности помогло ему:

– У меня не было оружия, – произнес он, – и это не мое удостоверение.

– Это мы нашли на берегу, – проговорил Проваторов.

– Ты, наверное, перепутал, – вмешался Андросов. Он сунул руку в тот же сейф и вытащил другое удостоверение.

«Оно, – подсказал ему внутренний голос, – надо быть круглым идиотом, чтобы проверять тебя таким образом дважды».

Во втором удостоверении, как и в первом, фотография была размыта водой, буквы расплылись, но все же можно было прочитать. Обладатель сего удостоверения был Краевский Александр Петрович, и он, разумеется, был сотрудником губернского уголовного розыска.

– А командировочное? – спросил он.

Проваторов и Андросов развели руками.

– Ну ладно, – сказал он. – Вместо командировочного выпишем дубликат… А теперь я бы хотел знать все, что произошло на мосту в самых мельчайших подробностях, а также все о так называемом архиве.

Все уселись за огромный стол, который раньше служил купцу Полуянову, и Андросов стал говорить. Делал он это с явной неохотой. Он считал зазорным докладывать обстановку мальчишке двадцати с хвостиком лет от роду.

«Краевский Александр Петрович, Краевский Александр Петрович, – мысленно повторял он свое имя и фамилию, пока Андросов рассказывал о том, что случилось на мосту, – первое испытание я прошел, но не надо пилить опилки, сколько их еще впереди».

Между тем Андросов откашлялся и стал говорить об архиве.

– Архив мы нашли… Он находился в доме номер семь по улице Инвалидная… Борода сказал, что лучшего способа одним ударом решить два дела нельзя и придумать.

– Поясните, – перебил его гость, десять минут назад ставший Краевским.

Андросов, этот великий спец по составлению отчетов, не был готов к такому повороту дела и беспомощно посмотрел на Проваторова.

– Дело в том, – начал Проваторов, – что Борода уговорил нас не изымать архив, поскольку все, что делалось в отделе, рано или поздно становилось известно в банде, попробовать сделать засаду в соседнем доме… Однако случилось странное, кто-то третий, причем один, совершил налет на дом и изъял архив и камешки…

– Детали налета, – продолжил он, входя во вкус инспектирующего из губрозыска.

– Средь бела дня, – произнес Андросов, – кто-то ворвался в дом, связал хозяйку и извлек чемодан.

– А где был в это время хозяин?

– Хозяина вызвали в отдел липовой повесткой, – сказал молчавший до этого момента Базыка.

– Кто выписал повестку?

– Мы потом все эту повестку смотрели, и сам Борода удивлялся, что кто-то сумел подделать его почерк.

– Угу, а что же с засадой, она что? Проворонила нападение?

– С засадой получилось еще интереснее. К ребятам приехал дежурный и сказал, что Борода распорядился снять их.

– А Борода об этом ни сном ни духом не ведал, – вмешался Андросов, – он в это время «отдыхал» у Аграфены.

– Так, – язвительно произнес Краевский, все более влезая в шкуру инспектирующего, – ваши соображения об этом.

– Что тут соображать, – заключил Базыка. Он единственный из присутствующих не испытывал начальственной робости перед Краевеким, – искать надо.

– А что сделано для поиска?

– Ориентирована агентура, – начал Андросов. – И все?

– Это немало.

– Так, а почему все же вы решили, что это кто-то третий, а не банда, которая вас провела.

– Нет, – в один голос ответили замы, – бандиты бы не стали связывать хозяйку, тратить на это время, они просто убили бы ее…

– Из этого следует…

– Из этого следует, что это не банда, – сказал Базыка, – я бандитский почерк за версту чую и вижу, это не банда.

– А вдруг бандиты хотели ввести вас в заблуждение.

– Зачем им это делать? – спросил Проваторов.

– Чтобы спокойно переправить архив за кордон, поскольку, знай власти, что архив у банды, они активизируют свою деятельность по поиску и помешают переправить архив.

– А откуда данные, что архив должен быть переправлен за кордон? – спросил Проваторов.

– Да, собственно, ниоткуда, – ответил Краевский, – это только гипотеза…

– Что, что? – переспросил Базыка.

– Предположение, – пояснил Проваторов.

– А не кажется вам, что тот, кто совершал налет, боялся, что его узнает хозяйка и потому надел маску… Значит, хозяйка его могла знать… Но налетчик спрягал только лицо. Голос, походку, манеру держаться изменить невозможно…

– И что это даст? – спросил Андросов.

– Это дает нам возможность предметно подойти к поиску и установить налетчика. Кто может этим заняться?

– Базыка, – предположил Проваторов и пояснил: – Он сейчас наиболее свободная фигура.

– А что дальше? – спросил Андросов.

– На сегодня хватит, – ответил Краевский, – получим данные о налетчике, будем планировать свои действия дальше.

Краевский кривил душой. Он не хотел прерываться, но его стало мутить, и он понял, что вот-вот начнется приступ и не хотел, чтобы он произошел на глазах замов.

Базыка проводил его до двухэтажного дома, но внутрь не пошел.

Краевский поднялся по лестнице, постучал.

Дверь открыла Груша, впрочем, кто еще мог открыть дверь.

– О-о, – сказала она, – а я еще не приготовила ужин.

– Я сегодня не буду ужинать, – ответил он, – мне бы хотелось поспать. Я что-то себя плохо чувствую.

Он успел скрыться в комнате, упасть на кровать, как на него обрушился водопад огня, все замелькало, закружилось, как в учебном кинофильме об образовании земли и планет, и он опять помчался по тоннелю, который, однако, скоро кончился, и Краевский выбежал на открытое пространство… Тут он понял, почему бежит. За ним гнались. Кто-то невидимый бежал за ним, все время сокращая расстояние… Он не видел преследователя, но чувствовал его каждой порой, каждой клеточкой своего тела… Чувство безысходности все сильнее наваливалось на него по мере того, как невидимый преследователь настигал. И тут он увидел забор. Забор стал целью, к которой Краевский стал стремиться. Он шестым чувством понял, что за забором может быть его спасение. Только бы успеть добежать до него и перевалить на ту сторону. Там не должно быть человека в кожане, там нет бандитов, там не проверяют друг друга на вшивость, сшибая выстрелом из револьвера спичечный коробок с головы проверяемого… Там все иначе, нет грязи, нет подозрений, там то, что агитаторы называют светлым будущим.

Он добежал, точнее, доплелся до забора. Еще немного – и он окажется на той стороне… Нужно только немного отдохнуть, и тогда он сможет преодолеть последнее препятствие на пути к спасению. Но невидимый враг не дает ему времени. Он приближается, и Краевскому ничего не остается делать, как повернуться к преследователю лицом. Вот сейчас раздастся выстрел…

«Только бы не в больную грудь», – мелькает последняя мысль.

Но боль пронизывает не грудь, а руку. Он слышит запах камфары и голос Анны Петровны:

– Вот и все, – говорит она, – теперь надо отдохнуть, теперь все плохое позади.

Он и сам понимает, что теперь все плохое позади. Анна Петровна уходит, а он подремывает, думая, что завтра у него все получится. Он будет бодр и тверд, и не покажется коллегам мозгляком из Новониколаевска, которого неизвестно зачем прислали в славный город Каминск.

Он засыпает. Очертания комнаты начинают пропадать. Он вот-вот провалится в глубокую яму, выстеленную чем-то мягким. Но прежде чем провалиться туда, он видит странно знакомое лицо. Это длинноволосый и грязный человек в рубище заглядывает в окно. В последний момент он понимает, что обычному человеку невозможно заглянуть в окно на втором этаже. Он относит это к бреду и засыпает.

Утром Груша стала рассказывать, что услышала стоны и, заглянув в комнату, нашла его на полу. Она тут же сбегала за «фершалкой», благо, та живет рядышком, она пришла и сделала укол…

– Я здорово напугалась, – рассказывала хозяйка, – если бы я знала, что ты припадочный, ни в какую бы не согласилась пустить тебя на постой…

Александр слушал ее вполуха. Все закончилось хорошо, так стоит ли слушать чересчур разговорчивую хозяйку. Он поднялся с кровати, умылся, позавтракал чем бог послал и пошел в отдел.

Переходя улицу, он случайно посмотрел вправо и увидел Дервиша. Тот шел по дощатому тротуару, позванивая цепью. Краевский невольно задержался на тротуаре. Дервиш прошел мимо него, бормоча:

– Могила Бороды, могила Бороды…

«При чем тут могила Бороды», – подумал Краевский и двинулся в обратную сторону.

Когда он вошел в отдел, дежурный вскочил из-за стола и поприветствовал его. Затем нажал какую-то кнопку, и не успел Краевский подойти к лестнице, ведущей на второй этаж, как появился Андросов.

Исполняющий обязанности начальника Каминского отдела милиции так же, как и дежурный, щелкнул каблуками и предложил, прежде чем подняться наверх, совершить небольшую экскурсию по отделу.

На первом этаже размещались: несколько камер для арестованных, из которых раздавались крики и гвалт находящихся там людей; кабинеты следователя и рядовых сотрудников уголовного розыска.

На втором этаже были кабинеты замов, канцелярия и «Красный уголок», который был постоянно закрыт на большой амбарный замок, но в котором в особо торжественных случаях проводились собрания партийной и комсомольской ячеек.

Пока они ходили по кабинетам, Андросов решил донести инспектирующему.

– Базыка не справился с поставленной задачей, – сказал он, – и теперь хозяйку допрашивает Проваторов.

– А у него все получается? – спросил Краевский.

– У него это получается лучше, – ответил Андросов, явно занижая возможности Проваторова.

– А что за грязнуля болтается по городу в мешке? – спросил он Андросова.

– Дервиш, что ли? Он появился с месяц назад с цыганами… Он заболел и остался здесь, а цыгане поехали дальше… Наверное, дожидается, когда они поедут обратно…

– А когда они поедут обратно?

– Осенью, они кочуют только летом, а осенью возвращаются к себе на зимние квартиры на Урал.

– Почему на Урал?

– Не знаю, так говорят, – сказал Андросов и делано захохотал. Смех у него был утробный, как и голос.

Разговаривая, они зашли в кабинет Бороды, который сейчас занимал Андросов.

– Кстати, а где Базыка? – спросил Краевский у Андросова.

– Он обиделся немного и болтается во дворе, но его хватит ненадолго. Он скоро появится здесь, как ни в чем не бывало.

В это время дверь кабинета распахнулась, и вошел Проваторов. Он поздоровался с Краевским и сказал:

– Самое интересное… Кого бы вы думали описала хозяйка по приметам?

– Огнивца? – спросил Андросов и опять захохотал.

– Бороду…

– Бороду? – удивился Андросов. – Как это понимать?

– А так, наверное, и надо понимать, что все это организовал Борода. Он надел маску, проник в дом на Инвалидной, 7 и похитил архив.

– Не может быть, – возразил Андросов, – зачем ему это было нужно?

– Давайте думать. – дипломатично ответил Проваторов.

Сели за стол, чтобы думать, и тут появился Базыка. На его лице не было и тени обиды. Он уселся за стол вместе со всеми и принял участие в обсуждении.

– Итак, – сказал Проваторов – у меня были сомнения еще в то время, когда я узнал, что посыльному отдал указание снять засаду человек, похожий на Бороду. Потом еще один момент – повестка, которой вызвали хозяина в милицию…

– Но зачем все это Бороде?

– Он перестал доверять нам, – сказал Проваторов.

– Ну, мне-то он доверял, – обиделся Андросов.

– И мне, – поторопился Базыка…

– С чем я вас и поздравляю, – ответил Проваторов.

– Все понятно, – вмешался Краевский, – Борода решил никому не доверять и провернул эту операцию сам… Поэтому нам ничего не остается делать, как начать поиск архива, который изъял Борода и перепрятал.

– А если все-таки это был не Борода? – спросил Андросов.

– Мы выдвигаем версию – Борода, – сказал Проваторов, – и проверяем ее, результат покажет, он ли был на Инвалидной или не он.

– А как мы будем искать? – спросил Базыка.

– Начнем с обыска у вдовы Бороды и… как я понял, у Аграфены Ивановны, – заключил Краевский.

– Ты правильно понял, – ухмыльнулся Базыка, – но и там, и там мы все тщательно обыскали…

– Да, да, – подтвердил слова Базыки Андросов, – мы действительно искали некие мелочи из отдела и были на обеих квартирах.

– Значит, там искать уже не надо? – спросил Краевский.

– Да, – в один голос подтвердили замы.

– Тогда отрабатываем до конца вариант с хозяевами дома на Инвалидной.

– Что это нам даст? – спросил Андросов.

– Многое, – ответил Краевский, – начнем с того, как мог архив оказаться именно у этих людей. Сколько лет они живут в этом доме?

– Это не их дом, – сказал Андросов. – Это флигель особняка купца Полуянова. В особняке сейчас интернат для сирот, а флигель оказался свободным. Они получили ордер, привели флигель в божеский вид… Но они ни сном ни духом не знали и не догадывались, что у них под полом есть тайник… А вот налетчик знал это…

– О том, что тайник находится там, знали несколько человек, включая всех вас, – возразил Краевский.

Андросов в ответ на эти слова поморщился, но не взорвался.

– Давайте посчитаем всех, кто прямо или косвенно знал о том, что в доме находится архив.

– Об архиве знали… – начал было Андросов.

– Достаточно много людей, – перебил его Проваторов. – При всем том, что младший состав не должен был знать об архиве, о нем все же знали и те, кто находился в засаде в соседнем доме, и те, кто подвозил их туда. А поскольку в засаде находилось несколько смен, то это количество необходимо умножить на количество смен, и, таким образом, наберется добрых пятнадцать человек. С таким количеством обеспечить конспиративность весьма трудно.

Пока Проваторов говорил, от Краевского не ускользнул ревнивый взгляд Андросова.

«Ревнует и завидует, – подумал Краевский, – правильно завидует».

Сегодняшний доклад Проваторова отличался от вчерашнего доклада Андросова, как резная трость от бревна. Андросов это понимал, но не боялся Проваторова, как возможного конкурента на свободную еще должность начмила. Проваторов нездоров, беспартийный, да и не стремится к тому, чтобы стать начальником, качество редкое во все времена на Руси.

Проваторов в отделе был словно породистая собака среди дворняг. Он сидел в кресле, доставшемся отделу в наследство из имущества купца Полуянова, словно вырос в нем. И все при нем, и носочки, торчащие из ботинок, и рубашка с рукавами на резинках, и металлический портсигар, и то, как он курил… держал папиросу. В движениях его чувствовалась непонятная внутренняя сила, спокойная и неторопливая. Сила чувствовалась и в Андросове, и в Базыке, но какая-то другая сила, похожая на кавалерийскую атаку, к которой готовятся, заводя себя, а потом несутся вперед, рубя в капусту всех, кто попадается на пути.

Краевскому нравился Проваторов, нравилась его уверенность, легкость, с которой он работал с людьми, излагал свои мысли. Краевскому хотелось бы работать с Проваторовым как с начальником милиции. Но ему не стать начальником Каминского отдела еще и потому, что он – бывший, и от этого клейма избавиться не так-то легко, если не сказать большего – совсем невозможно.

Присутствующие понимали, что в утечке информации инспектирующий может подозревать кого угодно, только не Проваторова. Он не заинтересован в продвижении по службе, он, сам того не предполагая, вышел на Бороду. Андросов и Базыка не верят еще, что налетчик – Борода, но Проваторов-то знает, что это был именно он, потому что сам Борода сказал ему об этом. Но чего-то тот не учел. От кого-то информация ушла на сторону. Интересно, от кого?

И вдруг его осенило:

– Кто на конюшне запрягал лошадь для Бороды?

– Главный конюх, как всегда, – ответил Андросов.

– А если начальник, собираясь в поездку, запрягает или приказывает запрячь не коляску, как обычно, а телегу… Это не вызовет подозрений?

– Не знаю, – ответил Андросов, не понимавший, куда клонит Краевский, и поэтому чувствующий свою уязвимость и ущербность.

Зато Краевского понял Проваторов.

– Начальник иногда совершал такие выезды, но делал это редко, и, конечно, если в отделе есть человек, который внимательно следил за этим, он мог выявить такую закономерность. Выезжает Борода на телеге, значит, готовится какая-то конспиративная акция. А в том, что в отделе есть такой человек или даже несколько человек, я не сомневаюсь, все говорит за то, что информация уходит на сторону…

– Да не может этого быть, – сказал Андросов, – у нас служат люди проверенные.

Он хотел добавить: из рабочих и крестьян, – но, поглядев на Проваторова, не добавил.

– На вещи надо смотреть реально, – продолжал между тем Проваторов. – Мы много раз получали по носу, значит, в наших рядах есть человек Огнивца.

– Почему Огнивца? – спросил Андросов.

– Потому, что именно он организатор всего, что происходит вокруг нас. Именно он против власти. Уголовники этим не занимаются. Они не являются организованной силой…

«И здесь он прав, – подумал Краевский, – Андросов просто пытается сказать свое слово…»

– А я не согласен, – запальчиво начал Андросов, – этак все на Огнивца списать можно.

– А так, наверное, и есть, – продолжал между тем Проваторов, – ни одна операция у нас не проходит так, как она должна проходить… Значит, есть утечка, есть человек, который работает на Огнивца… А на Огнивца он может работать либо за страх, либо за совесть, либо за деньги, такое тоже не исключается…

– Сомнительно, что за деньги, – сказал Андросов, – если за деньги, мы бы его уже вычислили… Скорее всего, за страх. Нужно проверить всех, кто имеет родственников на севере… Кто из сотрудников имеет там родственников, тот и мог попасться на удочку… Прямо сейчас и начнем…

– Можно, конечно, пойти этим путем, – произнес Проваторов, – но мне кажется, что сейчас необходимо проверить наиболее вероятный канал утечки информации…

– Какой? – спросил Базыка.

– Допросить главного? – догадался Андросов.

– Зачем же допрашивать, – ответил Проваторов, – возьмем в проверку, выявим связи, посмотрим, как он будет себя вести…

– Да че там проверять, – возмутился Андросов, – доставим сюда, допросим… Базыка, позвони дежурному и ко мне его…

Базыка подошел к аппарату и крутанул ручку.

– Базыка говорит, – начал он. – Пошли кого-нибудь на конюшню, пусть позовет главного… Его Андросов желает видеть.

– Да побыстрей, – вмешался Андросов.

Через четверть часа позвонил дежурный и сказал, что главный конюх сегодня на службу не вышел.

– Машину, – заорал в трубку Базыка, нарушая субординацию, и все присутствующие побежали на улицу.

Единственная машина в отделе в прошлом была каретой «скорой помощи». Отдел «реквизировал» ее в больнице, поскольку покойный Борода сумел убедить уездком партии, что борьба с преступностью вообще и с бандитизмом, в частности, имеет большую политическую актуальность, чем лечение больных. Машину использовали для выезда на крупные происшествия, чтобы не гонять туда сразу несколько экипажей.

Ехали долго. Проваторов, Базыка и Краевский разместились сзади. Андросов, на правах начальника, сел в кабину к водителю.

Дом конюха находился на самом краю города. Это был бревенчатый пятистенок, обнесенный деревянной изгородью. Из-за забора была видна плоская земляная крыша сарая, в котором визжал поросенок, и было ясно, что его не кормили со вчерашнего вечера.

Краевский, который сидел ближе к выходу, вышел первым и двинулся к калитке.

– Осторожней, – сказал вслед ему Базыка, – там собака ростом с теленка.

Но собака не загремела цепью, не залаяла, не бросилась, как это обычно бывает, на приехавших.

Краевский толкнул калитку, но она не поддалась. Базыка, видя это, отошел подальше от калитки и перемахнул через забор. Сквозь щели было видно, как он осторожно приближается к крыльцу дома, чтобы постучать в дверь. Но вдруг он изменил свое намерение, перестал осторожничать, выпрямился и, ничего не опасаясь, вернулся к калитке и отпер ее.

– Входите и не бойтесь, – сказал он, – этот пес уже никого не сможет укусить.

Пес, о котором говорил Базыка, лежал возле будки, высунув длинный язык. Синий язык и рой мух над псом говорили о том, что он мертв.

Базыка постучал в дверь. Никто не ответил, тогда он перешел к окну. Проваторов между тем обошел дом кругом, вернулся и остановил стучавшего в стекло Базыку.

– Идите за мной, – произнес Проваторов.

Он привел приехавших к тыльной стороне дома, и все увидели выставленное стекло.

– Старый воровской способ, – добавил Проваторов, – стекло намазывается медом, на него приклеивается кусок ткани и стекло выдавливается, причем совершенно без шума.

– Понятно, – сказал Базыка и бегом побежал на улицу. Через минуту он вернулся с шофером, который нес на плече небольшое бревно. Он возил его с собой, чтобы подкладывать под колеса в случае буксовки.

Базыка и шофер, пользуясь бревном как тараном, стали вышибать входную дверь.

– Тук… так… – стучало бревно о дверь, привлекая этим звуком любопытных соседей.

– И раз, и раз, – командовал Базыка, – и последний раз…

После этих слов дверь подалась, и Краевский услышал какой-то металлический щелчок.

– Ложись! – заорал Проваторов, тоже услышавший щелчок.

Базыка, шофер и Андросов мгновенно бросились на землю. Краевский замешкался, и тогда Проваторов сбил его с ног и прикрыл своим телом.

Удара о землю Краевский не почувствовал, потому что вместе с ударом раздался мощный взрыв, и дверь, которую выбивал Базыка с водителем, вылетела во двор вопреки здравому смыслу, поскольку открывалась вовнутрь. Она едва не убила лежащего на земле Андросова.

Когда пыль от взрыва чуть улеглась, четверка, ругаясь, вошла в дом. Впрочем, вошла – это было не совсем точно, поскольку этому действию больше подходило название забралась: первая комната в доме перестала существовать и представляла собой яму, из которой исходил тошнотворный запах, смесь гари вперемешку с запахом крови.

Пройдя по проваленному и скользкому от какой-то слизи полу, руководство Каминского отдела заглянуло во вторую комнату и остолбенело. Первым все понял и бросился обратно во двор Краевский. Однако добежать до землицы он не успел, его начало тошнить еще на крыльце.

Базыка свел его с крыльца и дал носовой платок. Рвота прошла, но инспектирующий не мог забыть то, что увидел: головы конюха и его жены, стоящих на столе во второй комнате. На конюхе была надета фуражка, на голове его жены – косынка, завязанная сзади. Было очевидно, что убийца или убийцы проделали это после того, как отсекли им головы.

Базыка достал кисет и предложил закурить всем присутствующим. Даже некурящий Краевский взял цигарку, чтобы забить неприятный запах, которым, казалось, они пропитались в доме. Проваторов закурил свои.

Он, который всегда курил по полпапиросы, отошел первым и сказал:

– Скорее всего, их убили, отделили головы от туловищ, а тела вынесли в первую комнату… Это почерк Огнивца…

Андросов и Базыка только и смогли, что кивнуть в знак согласия.

– Убийцы или убийца сложили обезглавленные трупы возле дверей, а к крючку прикрепили чеку от гранаты, а может быть, и связки гранат. Так что первый, кто открывал двери, должен был погибнуть и уничтожить трупы.