Текст книги "Улики против улик"

Сергей Венедов
Улики против улик

© Венедов С.И., 2020

© Издательство «У Никитских ворот», серия, 2020

Часть первая
В каждой избушке свои погремушки

Если работа следователя заключается прежде всего в том, чтобы много думать, то Геннадий Буров как раз находился в разгаре трудовых усилий. Сидя за служебным столом в позе прилежного ученика, оба локтя перед собой, он невидящим взглядом упирался в уродливые ржавые железяки за окном, – наследство, надо надеяться, временное, механического цеха, располагавшегося ещё недавно во дворе нового офиса районного следственного отдела.

Размышления его были прерваны стуком в дверь, через которую, не дожидаясь ответа, в пока ещё пустоватый кабинет проникла внешне миловидная, но суровая лицом девушка.

– Мне бы Бурова, – тихо произнесла она, пристально глядя на единственного хозяина кабинета, уже оторвавшего взгляд от окна и разворачивающегося в сторону двери.

– Он самый, госпожа Вохмина, чем могу… присаживайтесь, – сразу откликнулся из-за пустого стола молодой, неатлетического сложения мужчина, галантно выходя навстречу посетительнице.

На суровом лице девушки отразилось удивление.

– Как? Вы меня знаете?!

– Видите ли… мой долг – знать всех… и всё, что связано с тем или иным делом… Я видел вас несколько раз… издалека… Валерия… Вы – дочь Павла Сергеевича Рубцова, приёмная дочь…

В глазах у девушки вспыхнул сердитый огонёк.

– В таком случае вам, наверное, доложили, что я ненормальная, взбалмошная особа и «любительница ворошить старые могилы».

– Нет, об этом, представьте, мне не сообщали, – понизил голос Буров, показывая на стул.

Девушка присела, помолчала для виду и сразу же перешла в наступление:

– Мой отец невиновен!

Она, видимо, рассчитывала произнести эту фразу бесстрастно, как юридическое заключение, но ей не удалось скрыть дрожь в голосе. На Бурова смотрели серые глаза, полные отчаяния в ожидании хоть какого-нибудь знака одобрения, чтобы продолжить.

Он не стал отводить взгляд.

– Мой отец невиновен, – повторила девушка уже решительнее. – Однако его обвиняют в хищении и убийстве. Вы удивитесь, конечно, определению «обвиняют», когда его уже… нет на свете. Но я нарочно употребляю настоящее время, потому что подозрение продолжает висеть над ним и сегодня. А я не могу допустить, чтобы оскорбляли его память…

Девушка не говорила, а стреляла словами, глядя Бурову прямо в глаза и с тревогой пытаясь уловить реакцию буровских зрачков. Похоже, она давно готовилась к этому разговору и сегодня явилась к зав. аналитическим отделом в двойном качестве: как приёмная дочь обвиняемого и как будущий юрист. Семейная драма, закончившаяся смертью её отчима пять лет назад, и неодолимое желание разобраться в путаном деле привели Леру Вохмину-Рубцову на юрфак. И всё это время в голове занозой сидела мысль о той минуте, когда она сможет взять в руки запылённую папку с делом того, кого она звала отцом, чтобы наверняка обнаружить в нём массу ошибок и натяжек. Неточностей и нелепостей. А может, и подтасовок.

Поэтому сегодня перед Буровым сидело не частное лицо, а законный стажёр следственного архива. И в том, что милая девушка явилась без предварительной записи, свалилась как снег на голову, виноват был в конечном счёте непосредственный шеф Бурова из центрального управления полковник Назарук, старый друг семьи Рубцовых, который просто-напросто забыл накануне отзвонить подчинённому и предупредить о согласованной «наверху» стажировке.

Все эти подробности Буров выяснил уже в первые десять минут беседы с Валерией Вохминой. «Блатнички, позвоночнички, всё по-старому», – недовольно подумал он, но девушке изобразил невнятную улыбку, разглядывая по-мужски её стройные ноги. «Архивариус чёртов, сухарь», – думала в этот момент девушка. Но тоже отметила, что у сидевшего перед ней чиновника, воплощавшего сегодня все её надежды, было открытое лицо не нахального и даже не самоуверенного человека и смешная манера то и дело сдвигать очки на кончик носа плавным движением.

– Вы меня понимаете? – спросила она, понизив голос. – Даже если мой отец покончил с собой… Я хочу… Я должна… То есть вы должны мне помочь…

– Я прекрасно вас понимаю: хотя Рубцов был вам приёмным отцом, но, судя по всему, был вам особенно дорог.

Бурову показалось, что он нашёл нужный тон разговора и нужную формулу, рассчитывая снять осаду устремлённых на него глаз.

Девушка на секунду замешкалась и ответила, глядя куда-то в сторону, как бы между прочим:

– Биологического отца я не помню, Рубцов был мне больше, чем отец, любил, вырастил меня, и вообще… я думаю, что он вовсе не покончил с собой… как некоторые считают, а что его убил… настоящий виновный… Вы понимаете?

Бурова так и подмывало опять ответить «конечно, понимаю», он с тоской вспомнил об уговоре с подругой Варей отвезти её сегодня на дачу к родителям, погрустнел, но, встретившись с благородно-тревожным взглядом девушки, ёрничать не стал.

– Вы знаете кого-то, кто не поддерживает версию убийства… то есть ваше утверждение… то есть предположение?

– Знаю, – девушка снова повысила тон, – этот кто-то – распространённое общественное мнение. Насколько мне известно, теперь следственные органы принимают это в расчёт. Я не права?

– Абсолютно правы, – едва заметно Буров передразнил готовность собеседницы к спору. – Вот нам Госдума и дала поручение пересмотреть некоторые старые дела.

* * *

Он прекрасно помнил дело Рубцова. Пять лет назад в загородном пансионате скоропостижно скончался главный ревизор фирмы «Донатор» Игорь Матвеевич Ларичев. Некоторые обстоятельства, связанные с его смертью, позволяли предполагать, что речь шла об убийстве. И когда, после сложных поисков, казалось, личность убийцы была установлена, бухгалтер Рубцов умирает буквально перед самым своим арестом – повесился в душевой пансионата. Все улики были налицо, и дело быстро закрыли. Приёмная дочь подозреваемого, считая своего отчима невиновным, несколько раз подавала апелляцию на пересмотр дела, но ей отказывали.

– Меня направил к вам полковник Назарук… Сказал, что вы как раз копаетесь в старых делах, заключения по которым могут вызывать сомнения.

– Что да, то да. – Буров досадливо кашлянул, вспомнив об этом своём дурацком, как он считал, поручении. «Дело особой политической важности, – втолковывал ему полковник Назарук, навешивая своему любимчику нудную обязанность, – поступил запрос депутатов, требуют действий по делам после 92-го года на предмет липы, не иначе каких-то дружков рассчитывают отмыть. Всё ясно?»

Конечно, Бурову было всё ясно, но утешением это не служило, и радости особой это задание у него не вызвало. Ему стукнуло 34, а пригласили его в розыск, когда он ещё был студентом юрфака. Приглашали и в ФСБ, но он выбрал уголовку – романтик хренов. Его диплом «Разработка и проверка версий тяжких преступлений» привлёк внимание, и новоиспечённому выпускнику сразу же предложили работу в аналитическом отделе Главного управления. С тех пор вот уже семь лет его редко посылали на место преступления, использовали в основном мозги, вроде как у его книжной коллеги Каменской, и, надо сказать, Буров ещё ни разу не подвёл, всякий раз находил неожиданные ходы и решения. Он ещё мальчиком легко разбирал популярные тогда металлические головоломки и зачитывался детективами – Агата Кристи, Сименон. Дела, которыми ему предстояло теперь заниматься, были сложены кипами в железном шкафу и успели изрядно пропылиться, несмотря на героические усилия честной и старательной уборщицы Зины.

– Вот они, полюбуйтесь: закрытые дела давно минувших дней, – кивнул он девушке, – но инстанции, пресса, родственники, друзья осаждают заявлениями, жалобами, манают, просят пересмотреть, разобраться, сообщают «новые» данные, уверяют в невиновности своих знакомых и близких. Как вам это? Вдохновляет?

Серые глаза девушки просияли и, казалось, поголубели.

– Значит, мы будем работать вместе?

– А что с вами делать, если сам Назарук вас прислал… впрочем, такой объём вдвоём легче осилить… «В конце концов, – подумал Буров, – в чём вопрос? Задание занудное, девушка симпатичная, начальство поручило…» – и он опять украдкой пробежал глазами по стройной, а скорее даже хрупкой фигуре посетительницы.

– Я на последнем курсе юрфака и пришла как будущий специалист. Пусть это дело будет моей дипломной работой.

– Твёрдо верите в невиновность отчима?

– Верю, и не только как дочь, но и как юрист…

Буров посмотрел на неё в упор и мягко улыбнулся:

– И основываетесь вы, конечно, исключительно на интуиции, на вашем личном впечатлении… Так сказать, предчувствии…

– Не только, стараюсь быть беспристрастной и рассуждать прежде всего как специалист.

– Вам известны подробности дела?

– Да, в общих чертах… Один знакомый адвокат изучал его.

– Ну и?..

– И остановился на полпути, сошёл с дистанции. К сожалению, он тоже считает, что мой отец – я привыкла называть Рубцова отцом – виновен и что именно поэтому покончил с собой.

– Ну а вы что думаете? Как… специалист?

– Действительно, все обстоятельства, изложенные в деле, говорят не в пользу Рубцова. Но расследование провели небрежно и не довели до конца. По крайней мере, я так считаю. Остались вопросы, причём отнюдь не праздные.

Буров встал, подошёл к шкафу и, порывшись в кипе, вытащил папку с надписью «Дело 558». Украдкой смахнул пыль с обложки и повернулся:

– Ладно, я так понимаю, вы мне просто передаёте распоряжение начальства. Хорошо, я займусь этим делом.

– Мы займёмся… – В твёрдом голосе девушки прозвучал не столько вопрос, сколько утверждение.

«С виду скромная, тихая, но напор…» – подумал Буров и почему-то с облегчением вздохнул:

– Чтобы иметь доступ к документам, вам надо сначала оформить постоянный пропуск в контору, небось по одноразовому пришли, потом оформить допуск в установленном порядке, извольте запастись на этот счёт бумагой из института, одного имени Назарука тут недостаточно. Ну и выходите на работу, товарищ специалист, – уже без всякой иронии улыбнулся он одной из своих естественных, из серии «неотразимых» улыбок. Девушка ему определённо понравилась.

На следующий день, туманным ноябрьским утром, в толпе, выброшенной из чрева станции метро «Краснопресненская», никто не обратил внимания на худенькую девушку с блаженной улыбкой на лице. Никому и дела не было до того, что противная ноябрьская слякоть не вызывала у неё прежнего уныния.

– С чего начнём? – приветливо встретил её Буров, ставя чайник и всем своим видом показывая, что вчерашняя посетительница находится здесь по полному праву. Он кивнул на длинный стол вдоль стены, справа от окна: – Расчистите себе рабочее место, кресло найдём, лампа есть, канцтовары спросите в канцелярии, женщины там нормальные, не озабоченные…

Было видно, что девушка сдерживает волнение, похоже, она долго ждала этой минуты.

– В нашем деле главное – не на́чать, а углуб́ ить и закончить хорошо. – Буров пытался двусмысленно, как всегда, шутить, чтобы снять возникшее напряжение. – Вот сейчас чайку попьём, покалякаем, покумекаем… Валерия Павловна, можно я буду звать просто Лера? Ну а я Геннадий или Геннадий Васильевич, как вам удобнее…. Можно даже Гена, если получится.

– Думаю, что Лера и Геннадий будет нормально, – без особого смущения сказала девушка, принимая из рук Бурова пластиковую кружку с чаем.

На чём и порешили.

– Где всё произошло? – спросил Буров, отхлёбывая горячий зелёный чай.

Он признавал только зелёный, заваривал крепко, до потемнения, и пил с одним кусочком сахара. Хотя надо бы без. Вот только фаянсовые кружки всё забывал принести из дома, не было повода.

Лера вздохнула, как бы собираясь с силами, и, помедлив, произнесла:

– В лесу… в пансионате Главка, где работал отец, на 54-м километре по Минке, называется «Опушка».

– Когда?

– В одно воскресное утро, пять лет тому назад…

* * *

В тот день сестру-хозяйку Маргариту Зуеву некстати разбудил ранний телефонный звонок. Административный домик стоял действительно на опушке, спиной к лесу, лицом к кривой дорожке, кончавшейся через два километра платформой электрички. Ногой от буквы Т, через холл со стеклянным потолком, к адмблоку примыкал основной корпус, включавший в себя все атрибуты современного «цивилизованного» отдыха: баньку-сауну с небольшим бассейном, спортзал со снарядами для толстых животов, «трапезную», то есть место для набивания тех же самых животов обильной едой и напитками, терраску под навесом с грилем для шашлыков и восемь люксовых номеров, предназначавшихся исключительно для наезжавшего, налетавшего, набегавшего внезапно начальства или для других важных и дорогих во всех смыслах персон. Остальные смертные селились либо в собственных благоприобретённых домиках дачного типа, либо в заблаговременно снятых коттеджах этого пансионата, когда-то принадлежавшего Главку, а ныне выкупленного в собственность фирмой «Донатор». Крытая красной металлочерепицей крыша корпуса выглядела кровавым пятном и почти терялась в густой зелёной листве старых лип, которыми когда-то, в лучшие, дореволюционные времена была обсажена опушка, выстриженная посреди красивого смешанного лесного массива между Звенигородом и Рузой.

Длинный звонок странно и даже зловеще прозвучал в полумраке утра. Звук прокатился по пустому дому, заполняя все уголки. Ворча спросонья, Маргарита Зуева, сестра-хозяйка, спустилась в прихожую в ночной рубахе, сняла трубку, зевнула и недовольно выдохнула: «Да?!»

Голос на другом конце звучал невнятно, хрипло, а может, причиной тому были помехи на допотопной телефонной линии. Голос был низкий, трудно было даже разобрать, мужчина говорил или женщина.

– Говорите громче! – недовольно прокричала в трубку сердитая сестра-хозяйка. – Громче! Зла на вас нет…

– Мне нужен Ларичев, Игорь Матвеевич, – наконец услышала она.

– В эдакую рань ему лично по мобильнику надо звонить, – не удержалась от комментариев вредная Зуева, – нашли время ля-ля разводить по телефону…

– У меня срочное и важное дело, – отчётливо произнёс голос.

– А кто спрашивает? – строго поинтересовалась Зуева.

Из трубки в ответ донеслось какое-то бульканье, шуршанье, потом голос настойчиво повторил:

– Прошу вас, очень срочно…

Сестра-хозяйка помешкала, здравомыслие взяло верх, и сказала:

– Не вешайте трубку, это в другом конце здания.

Она потянулась, чтобы размяться, спрашивая себя, кому это в половине шестого понадобился невзрачный, немолодой ревизор, которого она никогда не видела на отдыхе в обществе разбитных девиц, как, например, в случае с другими ответственными сотрудниками, не будем называть вслух их имён, да и простит их, грешных, Господь. Кряхтя, она прошлёпала по винтовой лестнице на второй этаж, прошла вглубь коридора и постучалась в комнату, где со вчерашнего дня должен был находиться Ларичев, во всяком случае, она его туда заселяла. Не получив ответа, постучала настойчивее, потом снова, ещё сильнее. От отсутствия результата вновь вспыхнуло раздражение российского обслуживающего персонала – ходи тут, мол, зови спозаранку, а сами, баре, не отвечают, глаза залил, небось, в одиночку и дрыхнет без задних ног. Тишина в заселённой комнате всё же смущала. Непорядок, мало ли кто звонит, а вдруг ещё поважней персона.

Ревизор регулярно наведывался в пансионат, и Зуева знала, что спит тот чутко, как все пожилые, встаёт рано и потом, до завтрака, делает на балконе чудну́ю зарядку – вдыхает и выдыхает громко воздух, водит руками и ногами, принимает дурацкие позы. Нет бы просто бегал, как все.

Вспомнив всё это, она решительно нажала бронзовую ручку двери и обнаружила, что дверь не заперта. Выждав секунду, негромко позвала: «Господин Ларичев!» – но поскольку ответом было молчание, решила войти.

Мужчина лежал в постели и вроде бы спал. Зуева наклонилась над ним и не услышала дыхания спящего. Она отпрянула, ей стало не по себе, шестое чувство подсказало, что в комнате покойник. Несколько секунд она стояла не двигаясь, словно заворожённая, потом на цыпочках опять приблизилась к кровати, обливаясь холодным потом. Ларичев – мужчина лет шестидесяти, в пижаме, лежал на спине с закрытыми глазами. Женщина взяла его руку и поискала пульс. Пульса не было.

Первой реакцией сестры-хозяйки было убежать, чтобы её не заподозрили в причастности к смерти постояльца, сразу же показавшейся ей неестественной. Но она быстро опомнилась и решила, что шум спозаранку поднимать не стоит и что первым делом надо сообщить о случившемся бухгалтеру Рубцову, который уже с неделю жил в корпусе и был с покойным, кажется, в приятельских отношениях. Про снятую трубку Зуева совершенно забыла. Она вышла в коридор и спустилась на первый этаж к комнате Рубцова, расположенной как раз под номером Ларичева. Остановилась перед дверью и приложила ухо к замочной скважине. В комнате стояла давящая тишина. Она постучалась, но ответа не получила. Её охватил испуг: «Все подряд, что ли, мрут в одночасье?!» Страх сковал её движения, но она всё же приоткрыла дверь, тихонько протиснулась в щель и, к своему удивлению, обнаружила Рубцова на ногах, одетым и выбритым.

– Я стучала… Извините…

Рубцов смотрел на неё молча, словно ничего не понимая.

– Вроде как бы помер господин Ларичев, – выдавила наконец сестра-хозяйка, но Рубцов, казалось, по-прежнему её не слышал. – Ларичев умер, говорю, – повторила Зуева громче, и её снова охватило неприятное чувство, как в морге.

– Да, да… конечно… сейчас пойдём, – глухо произнёс наконец Рубцов.

– Надо бы милицию вызвать, – подсказала сестра-хозяйка.

– Да… нужно вызвать милицию, – машинально повторил тот.

– Сказывали, что у Ларичева было больное сердце, – напомнила Зуева, чтобы разорвать тягостное молчание. Сестра-хозяйка много чего знала о постояльцах.

– Да, было больное сердце, – повторил Рубцов, как робот.

Они вышли в коридор и спустились в холл. Увидев на столе телефонную трубку, Зуева вспомнила про ранний звонок.

– Алло! – закричала она в трубку, но из аппарата доносились только прерывистые гудки.

Трясущимся пальцем она набрала номер милиции и, сбивчиво объяснив, в чём дело, получила указание ни к чему не притрагиваться в комнате покойного. Зуева хотела было сказать, что не прикоснулась бы и за деньги, но сдержалась. Едва она повесила трубку, как телефон зазвонил. Это был другой голос, на этот раз слышимый ещё хуже. Не иначе как звонили из другого подмосковного посёлка. Опять спрашивали Ларичева.

– Вы знаете… он не может… с ним… случилась неприятность, а кто спрашивает?

– А что случилось?

– Он… умер… от сердечного приступа… а кто спрашивает?

Ответа не последовало. Трубку на другом конце тут же повесили. Зуева постояла несколько секунд, оторопело глядя на телефон. Потом повернулась к Рубцову:

– Батюшки-светы, что делать-то, – запричитала она неестественно громким голосом. – У нас ещё никто не умирал. Только этого не хватало. Слава Господу, обходились без покойников до сих пор.

Рубцов вздрогнул, словно очнулся.

– Да, да… конечно же… надо что-то предпринять. Но что?

* * *

Буров заметил, что Лера старается излагать всё с точностью до деталей. Он прервал её.

– Откуда вам известны эти подробности?

– Мне рассказала сестра-хозяйка.

– Вы полностью верите её словам?

– И да и нет.

– Больше да или больше нет?

– Уверена, что Зуева здесь ни при чём. Не врёт. Просто всё не помнит.

Буров задумался.

– Мы скверно начинаем, скверно. Вам не следовало мне ничего рассказывать. Нужно было посмотреть и послушать всё по порядку, с самого начала, пользуясь только данными, содержащимися в деле, только материалами расследования. Не следует забегать вперёд.

И он нажал кнопку диктофона.

Запись показаний сестры-хозяйки

– Ваше имя, отчество, фамилия?

– Зуева Маргарита Тихоновна.

– Место работы и жительства?

– Сестра-хозяйка оздоровительного комплекса «Опушка», здесь и живу в основном, хотя в Москве есть двухкомнатная квартира. Дальше я знаю все вопросы.

– Что, уже были под следствием?

– Что вы! Упаси бог! Из книжек. Люблю детективы – вон их сколько сейчас продают. Все прилавки завалены.

– Вам нравится детективная литература?

– Очень. А что? Не розовые же романы читать в моём-то возрасте!

– А где вы раньше работали?

– В школе-интернате Министерства внешней торговли, здесь же, неподалёку, кастеляншей.

– Когда Ларичев прибыл в пансионат?

– В пятницу утром. Поездом в одиннадцать тридцать. Я дала ему лучшую комнату, мне звонили насчёт. Людей у нас тут пока негусто.

– В котором часу вы обнаружили труп?

– Сегодня утром, около шести.

– При каких обстоятельствах?

– Пошла его будить…

– Он просил об этом?

– Нет… Его позвали к телефону.

– Кто?

– Не назвались. Думаю, кто-то из Подмосковья.

– Почему вы так думаете?

– Связь плохая, треск сплошной стоял, с Москвой лучше… в общем, мне так показалось…

– Тоже детективные романы?

– Да при чём тут это…

– Это был мужчина или женщина?

– ???

– Разве не вы сняли трубку?

– Я-то я, но плохо было слышно… расстояние… знаете ли… я ж сказала, плохая связь… или неблагоприятные атмосферные условия.

– Дальше…

– Потом я пошла его будить. Постучала. Никто не ответил. Нажала на ручку – дверь открылась.

– Он часто приезжал сюда?

– Частенько. К нам ведь не только отдыхать приезжают. Многие работают здесь, залетают на пару-тройку дней – доклады, рефераты, отчёты, сами знаете.

– Ну и?..

– Значит, нажала я ручку, обёрнутую марлей…

– Почему марлей?

– Да так… знаете… дурная привычка…

– Что? Так принято в «Опушке»? Или здесь была эпидемия?

– Да нет же, не было никакой эпидемии. Просто одно из чудачеств Игоря Матвеича.

– Поясните.

– Он боялся микробов…

– Вы полагаете, эта боязнь у него проявлялась только в поездках или же была и дома?

– Дома тоже.

– Откуда вы знаете? Приходилось бывать у него?

– Нет. Никогда. Но он мне как-то излагал свою теорию насчёт микробов. Он и ключи держал в полиэтиленовом пакете.

– И ручку всегда оборачивал марлей?

– Да. Привозил с собой стакан, ложки, вилки – всё.

– Почему он, по-вашему, так поступал?

– Думаю, болел, ипохондрия, так, что ли, называется… Хотя поговаривали и что он боится смерти. То есть не только микробов, но и убийц. Но это, конечно, чушь собачья. Говорили также, что у него много врагов. Говорили, Игорь Матвеич был въедливый, дотошный ревизор. Требовательный и знавший все их хитрости. Вот те, у кого он обнаружил недостачу, и… Понимаете… Суд… Тюрьма… На казённые харчи кому охота, попросту выражаясь.

– То есть ходили слухи, что он боялся, как бы его не убили в отместку за разоблачение махинаций?

– Да… так говорили… я же думаю, что он был просто мнительным.

– Почему вы решили, что он мёртв?

– Обычно он спал чутко. Просыпался при малейшем шуме.

– Откуда вы это знаете?

– Я вам уже говорила, что он частенько наведывался к нам, всегда один, не как другие, и не раз просил меня его будить по утрам. Обычно он сразу же просыпался.

– Итак, вам показалось, что он мёртв. Что же вы сделали?

– Положила руку ему на лоб. Лоб был холодный.

– В комнате вам что-нибудь бросилось в глаза?

– Нет, ничего… То есть… не знаю… Игорь Матвеич был очень аккуратным, как «сама цифра» – это я где-то читала.

– Оставьте литературу. Он знал кого-нибудь из отдыхающих?

– Всех. Здесь чужих не бывает, все из одной конторы. Ларичев был на фирме одним из самых старых и уважаемых работников. Ещё со времён Главка. Его все знали, хотя и пошучивали насчёт… микробов.

– Рассказывайте по порядку. Увидев, что он мёртв, что вы сделали?

– Перво-наперво я сообщила об этом господину Рубцову.

– Почему именно ему?

– Они были друзьями. Давними друзьями.

– Кем работает Рубцов?

– Павел Сергеич? Бухгалтером. Уже двадцать лет. С перерывом в год.

– Почему с перерывом?

– Как вам сказать… Эта история… в общем, бумаги оказались не в порядке… год пришлось ему отсидеть. Потом вроде бы установили, что произошла ошибка или что-то в этом духе. Кто-то подстроил так, чтобы виновным выглядел Рубцов. Через год его взяли опять в министерство, но уже простым бухгалтером… Вы же знаете… пятна даже бензином не всегда оттираются… Может, ты и не виноват, но раз уже тебе такое к делу подкололи… не вылижешь, как говорил один мой знакомец…

– Итак, первым вы известили Рубцова. Вы отправились к нему в комнату и разбудили его?

– Нет, я его не будила. Я постучалась, ответа не было, мне показалось это странным, и я вошла. Он был одет, уже на ногах, посреди комнаты.

– Собирался уйти?

– Вроде того. И казался рассеянным. Я же вам сказала – даже стука моего не услышал. Смотрел на меня и, похоже было, не видел.

– Как он воспринял весть о смерти друга?

– Разволновался, стал озабоченным.

– Разволновался, услышав известие?

– Нет. Я таким его уже застала.

– Почему вам так показалось?

– Всё, что я говорила, он повторял, как эхо. Это его состояние меня крайне озадачило. В общем-то он симпатичный человек, хотя тоже немного чудной.

– Вы не спросили его, не болен ли он?

– Нет, не спрашивала. Он сам сказал, что всю ночь не мог уснуть из-за головной боли, точнее, мигрени.

– Что вы ещё заметили необычного в поведении Рубцова?

– Что заметила? Да ничего… Только что он повторяет, как попугай, мои слова… Но…

– Вы что-то хотите добавить?

– Его поведение показалось мне странным. В комнате пахло дымом, в этой комнате есть камин, там дымилось.

– Огонь, что ли, горел?

– Нет. Дни стояли тёплые, так что разводить огонь не было нужды.

– Но вы же говорите, дымилось?

– Да… Мне не хотелось бы… Понимаете… Пахло горелой бумагой…

– Что вы сделали после того, как сообщили Рубцову о смерти ревизора?

– Позвонила в милицию. Потому что считала своим долгом…

– Вы сказали, что кто-то спрашивал Ларичева по телефону?

– Да, но между делом я об этом забыла. Когда же пошла звонить в милицию, то увидела снятую трубку и вспомнила. Но там трубку уже повесили.

– Потом снова кто-то звонил?

– Да, звонили опять как бы из Подмосковья. Когда я сказала, что Ларичев умер, трубку тут же повесили, так и не назвавшись.

– Вы повторили, что из Подмосковья. Откуда вы это знаете?

– Слышимость плохая, такая с Москвой не бывает.

– Вы спросили, кто это, но вам не ответили?

– В общем-то я даже не успела толком спросить, едва я сказала, что Ларичев умер, раздался щелчок. Коротко и ясно.

– Вам показалось, что разговор резко оборвали?

– Точно не могу сказать… То есть… вот именно… резко оборвали… Припоминаю… потому что я стала кричать «алло»…

– Но связь не возобновилась?

– Нет.

– Вы можете сказать, кто ещё живет сейчас в корпусе? В частности, кто находился здесь с пятницы?

– В пятницу здесь были господин Рубцов, он приехал ещё в понедельник. К обеду прибыли Ларичев и Вера Прохина, она работает в финотделе. К вечеру подъехал господин Жаркович, замдиректора фирмы, с женой.

– Когда прибыла Прохина?

– В одиннадцать тридцать. Одним поездом с Ларичевым. Но она оставила чемодан в комнате и тут же скрылась.

– Куда?

– Бог её знает. Мало ли здесь рядом дач. Она вечно колобродит и всё никак не прибудет к месту назначения. Как кошки, когда их ночью жара одолеет…

– В сторону неуместные шутки… Эта дама сейчас разве не здесь?

– Нет, ещё не возвращалась. Объявила, что отправляется на экскурсию и вернётся сегодня к обеду.

– Кто ещё живет в пансионате?

– Во дворе, в пристройке, живет уборщица, пожилая женщина, Ефросинья Петровна.

– Ларичев проверял когда-нибудь ваше хозяйство?

– Да, дважды. Один раз даже обнаружил недостачу, в тысячу рублей. Простыней не хватало. У меня удержали из зарплаты. Хотя пусть меня разразит гром, если я…

– Когда вы в последний раз видели Ларичева?

– Вчера вечером, за ужином.

– А Рубцова?

– Тоже вчера вечером. Он спустился вниз вместе с Игорем Матвеичем, вместе и ужинали.

– Спасибо за информацию. Просьба не покидать корпус. Вы ещё можете понадобиться.

– С превеликим удовольствием. Долг – он для всех долг.

* * *

Буров выключил диктофон. Дело «Опушка» начало, как в фильме, раскручиваться перед ним. Фильм был не очень захватывающим, а может, всё портил вид нагромождённых железяк во дворе. Он взглянул на девушку и почувствовал, что та вся погрузилась в события, стоившие жизни её отцу.

– Что ж… вот мы и на месте преступления, товарищ «специалист», – попытался пошутить Буров, но понял, что некстати, и закашлялся. – То есть… я хотел сказать… – Присутствие девушки его немного сковывало. Он предпочёл бы сейчас говорить совсем о другом, хохмить, проверять свои мужские чары. – Прошу вас снова, насколько возможно, забудьте, что у вас есть личные мотивы, и постарайтесь быть абсолютно беспристрастной. Иначе мы не сможем работать вместе. – И добавил с усмешкой: – Помните, что субъективизм опасен.

– Я постараюсь, – кротко, но с ехидцей ответила Лера.

– Тогда я ставлю первые вопросы. А вы попробуйте выступать как адвокат. Нас интересуют прежде всего сведения о душевном состоянии Ларичева. Сестра-хозяйка утверждает, что Ларичев боялся.

– Он был ипохондриком.

– Да, его привычки подкрепляют это предположение. Столовые приборы из дома, свой стакан, марля на дверной ручке… Всё это, однако, не исключает второй гипотезы: он боялся заразы или покушения на свою жизнь?

– Я считаю, что Ларичев был просто ипохондриком, и всё.

– Чем подтвердите? Что у вас есть? Я имею в виду, из тех данных, которыми мы располагаем сейчас.

– Кое-что есть, – утвердительно кивнула Лера. – Как вы, видимо, заметили, Зуева утверждает, что Ларичев спал с незапертой дверью.

– Ну и о чём это нам говорит? – Буров сделал вид, что не понимает справедливого замечания девушки.

– Ну как же? – воодушевилась она. – Это привычка всех людей, которые боятся, как бы с ними чего-нибудь не случилось во сне. Тяжелобольные, особенно сердечники, не запирают дверей, потому что боятся приступа.

Буров оценил про себя доводы и наблюдательность напарницы, но продолжал ровным голосом:

– Кто мог звонить Ларичеву в половине шестого утра? И зачем его искал неизвестный в такое время? Может быть, чтобы проверить, жив ли он ещё или нет? Значит, этот неизвестный что-то знал?

Буров вытащил несколько отпечатанных на машинке листов из папки и, прежде чем перейти к чтению, бросил:

– Пометьте себе. Проверить, была ли в действительности Вера Прохина на экскурсии и не ехала ли она в одном вагоне с Ларичевым.

Он ещё не закончил фразу, как понял, что этот вопрос преждевременен, его лучше было приберечь до окончания расследования. И он снова нажал кнопку диктофона.

Показания Павла Сергеевича Рубцова

– Когда вы приехали в пансионат, господин Рубцов?

– В понедельник утром, поездом в одиннадцать тридцать. Это самый удобный, попадаешь к обеду.

– Вы приехали сюда по служебным делам?

– Нет, провести свой законный отпуск.

– Вы были в приятельских отношениях с Игорем Матвеевичем Ларичевым?

– Да.

– И давно вы его знаете?